Он прекрасно отдавал себе отчет: японцы взяли его в плен только из-за того, что он оказался вместе с Бейси и Фрэнком. Он каждый раз пугался при воспоминании о том, как солдаты в кимоно били Фрэнка бамбуковыми палками, но теперь он, по крайней мере, сможет в ближайшем будущем отыскать родителей. В фильтрационный центр постоянно привозили новых заключенных и увозили прежних. За вчерашний день умерли двое британцев: забинтованная с ног до головы женщина, на которую Джиму не разрешили даже взглянуть, и еще один старик, отставной инспектор из шанхайской полиции, у него была малярия.
Если бы только удалось выяснить, в который из дюжины разбросанных вокруг Шанхая лагерей отправили отца и маму… Он снялся с места и попытался поговорить с мистером Партриджем, но у старика опять что-то соскочило в голове, и до него было не достучаться. Джим подошел к двум сидевшим через несколько скамеек от него евроазиаткам. Но они, как всегда, затрясли головами и бесцеремоннейшим образом отмахнулись от него, как от мухи.
— Дрянь такая!…
— Грязный мальчишка!…
— Пошел вон отсюда!…
Они всегда кричали на Джима и старались не подпускать к нему своих детей. Иногда они даже передразнивали его — тот голос, которым он говорил во время приступов лихорадки. Джим улыбнулся им в ответ и вернулся на прежнее место. Навалилась усталость, обычное дело; он подумал, что неплохо было бы сейчас спуститься на склад и поспать часок на циновке. Но ближе к вечеру давали еду, вареный рис, и вчера, когда у него был очередной приступ, он в результате остался без ужина. Его всегда удивляло, как эти старые и больные люди умудряются всякий раз вставать и идти за едой. Джима никто из них будить даже и не подумал, и пищи для него в большом медном котле тоже никакой не осталось. Когда же он попытался возмутиться, солдат-кореец просто-напросто дал ему подзатыльник Джим уже давно подозревал, что евроазиатки, которые отвечали за сложенные в билетных кассах мешки с рисом, каждый раз не докладывают ему еды. Он ни на грош не доверял ни им самим, ни их странным детям, которые на вид были почти как англичане, но говорили только по-китайски.
Джим твердо решил заполучить свою долю риса. Он знал, что сильно исхудал с начала войны, и что родители могут его не узнать. Когда подходило время раздачи пищи, и он умудрялся мельком заглянуть в растрескавшееся окошко билетного киоска, всплывавшее навстречу ему вытянутое лицо с запавшими глазницами и обострившимися чертами лица казалось незнакомым. Зеркал Джим старался избегать — евроазиатки вечно наблюдали за ним при помощи маленьких карманных зеркалец.
Джим решил подумать о чем-нибудь полезном, и откинулся на тиковую скамью. Он проводил глазами на другую сторону реки летающую лодку «Каваниси» . Гул моторов успокаивал и навевал воспоминания о былых грезах наяву: как его тянуло летать. Когда ему слишком уж сильно хотелось есть или увидеть родителей, он принимался мечтать о самолетах. Один раз, когда у него был сильный жар, он даже видел, как над фильтрационным центром летели американские бомбардировщики.
Из внутреннего дворика у билетного киоска раздался резкий свисток. Дежурный сержант держал в руках список: очередная перекличка. Джим заметил, что сержант был не в состоянии дольше чем на полчаса запомнить имена интернированных. Джим взял за руку мистера Партриджа, и они пошли следом за парочкой евроазиаток. У ворот снаружи остановился военный грузовик; стены кинотеатра нарочно выстроили высокими, чтобы жители соседних многоэтажек не могли бесплатно смотреть кино прямо у себя из окон. В интервалах между свистками Джим слышал, как снаружи плачет ребенок, британский ребенок. Привезли очередную группу заключенных. Значит, скоро кого-то увезут — по-другому здесь не бывает. Джим был уверен, что через несколько минут он уже будет трястись в грузовике, направляясь, может быть, в один из этих новых лагерей, возле Хуньджяо или возле Лунхуа. На складе он встал с миской в руке у своей циновки, и вместе с ним те из стариков, кто еще мог стоять. Он слышал, как из грузовика выгоняют вновь прибывших. К сожалению, среди них оказалось несколько маленьких детей: они, конечно, будут ныть и отвлекать японцев от их главной на данный момент задачи — решить, куда отправить Джима.
На пороге показался японский сержант в сопровождении двух вооруженных солдат. У всех троих на лицах были марлевые повязки — от спящего на полу молодого бельгийца шел тяжкий запах, — но внимательный взгляд сержанта по очереди прошелся по каждому из них и пересчитал точное число котелков. Дневной рацион риса или сладкого картофеля предназначался котелку, а не закрепленному за ним заключенному. Если, к примеру, мистер Партридж, покормив жену, слишком уставал, Джим брал его порцию сам. Однажды, на обратном пути, он поймал себя на том, что, сам того не замечая, начал есть водянистую кашу. Джиму стало не по себе, и он строго посмотрел на руки-искусительницы. Разные части его души и тела часто действовали сами по себе, словно их уже ничто между собой не связывало.
Стараясь, чтобы щека у него не слишком дергалась, он лучезарно улыбнулся японскому сержанту и постарался глядеть молодцом. Только здоровые и крепкие люди имели шанс уехать из фильтрационного центра. Впрочем, на сержанта этот его взгляд произвел скорее обратное впечатление — как всегда. Он отступил на шаг в сторону, и в складское помещение вошли новые заключенные. Два тюремных санитара-китайца внесли на носилках англичанку в сильно запачканном хлопчатобумажном платье — она была без сознания. Волосы, влажные и слипшиеся, забились ей в рот, а по бокам, держась за носилки, шли два ее сына, ровесники Джима. За ними проковыляли три пожилые женщины, не обратив ни малейшего внимания на вонь и тусклый свет. Потом — долговязый солдат в тяжелых башмаках и британских армейских шортах. Он был страшно истощен; его грудная клетка была похожа на другую клетку, птичью, и Джиму показалось, что он видит, как изнутри о ребра бьется сердце.
— Так держать, парень… — Он оделил Джима беззубой улыбкой и потрепал его по голове. И тут же сел к стене и уткнулся обтянутым кожей, похожим на череп лицом в сырой цемент. Рядом с ним другая пара китайцев поставила еще одни носилки. Из гнездышка, свитого из соломенных жгутов, они вынули маленького, явно немолодого человечка в перепачканной кровью матросской куртке. Раны на его распухших руках, лице и лбе были залеплены полосками японского бинта из рисовой бумаги.
Джим уставился было на этого безнадежного доходягу, и тут же уткнулся лицом себе в предплечье, чтобы не задохнуться от вони. Из фильтрационного центра забрали нескольких евроазиаток вместе с детьми. Джим окинул взглядом больных и умирающих людей на складе, китайцев-санитаров и японских солдат в марлевых повязках, и до него в первый раз начал доходить истинный смысл фильтрационного центра.
Мистер Партридж и другие старики стояли каждый у своей циновки и громыхали котелками, требуя положенной еды. Раненый моряк сделал забинтованными руками Джиму какой-то знак и тоже стал стучать своей жестянкой, в том же самом ритме, что и умирающий старик-нищий, который когда-то сидел у ворот их дома на Амхерст-авеню. Даже скелетоподобный солдат уже успел дотянуться до крышки от котелка. Не отрывая лица от стены, он несколько раз ударил ею о каменный пол.
Джим тоже начал громыхать котелком, а японцы стояли и смотрели на них поверх белых марлевых масок. И в тот самый момент, когда он уже почти отчаялся когда-нибудь найти родителей, в нем вдруг поднялась мутная волна надежды. Он встал на колени и взял жестянку из рук раненого моряка, узнавающе вдохнув еле слышный запах одеколона, — уже преисполненный уверенности в том, что вдвоем-то они непременно выберутся из фильтрационного центра и проложат себе дорогу к далеким спасительным концентрационным лагерям.
— Бейси! — всхлипнул он. — Все в порядке, Бейси!
14
Американские самолеты
— Война скоро кончится, Бейси. Я видел американские самолеты, бомбардировщики, «Кёртис» и «Боинги» …
— Боинги?… Джим, да ты…
— Ты лучше не разговаривай, Бейси. Теперь я буду на тебя работать, совсем как Фрэнк.
Джим склонился над американцем, пытаясь вспомнить, как вели себя в его раннем детстве ама. Ему еще ни разу в жизни не приходилось за кем-либо или за чем-либо ухаживать — если не считать ангорского кролика, который трагически погиб буквально через несколько дней после того, как поселился у Джима. Он наклонил котелок и попытался влить Бейси в рот немного воды; потом обмакнул в и без того грязную воду пальцы и дал Бейси их обсосать.
Три недели Джим только тем и занимался, что выхаживал бывшего стюарда, носил ему его порцию вареного риса или сладкого картофеля, набирал из крана в коридоре воды. Он часами сидел под окошком с фрамугой, возле циновки Бейси, и обмахивал моряка самодельным веером. От притока свежего воздуха тот вскоре начал оживать и один за другим стали исчезать бумажные бинты, трепетавшие от каждого сквознячка у него на лице и на запястьях. С помощью Джима он отодвинул свою циновку от английского солдата, который потихоньку умирал у стены. За неделю он оправился настолько, что начал следить за японскими часовыми и за тем, как исчезали и снова появлялись евроазиатки, готовившие для заключенных пищу.
Вычищая котелок Бейси, Джим думал о том, на самом ли деле моряк его узнал. А если узнал, то, интересно, понял он или нет, как Джим его подставил? В принципе он может рассказать об этом другим заключенным, но, с другой стороны, а что особенного они могут сделать с Джимом? Мысль о том, что теперь в войне с евроазиатками у него появился союзник, его обрадовала, и он опустил голову Бейси на колени…
Очнулся он почувствовав, как Бейси толкает его котелком.
— Время шамать, Джим. Давай-ка в очередь.
Джим сел, искренне надеясь, что ничего не сказал во сне, — и Бейси тут же стер с его щеки какое-то грязное пятнышко. Стюард прошелся взглядом по изможденной фигурке мальчика, и Джим понял, что тот видит его насквозь.
— Попробуй чем-нибудь помочь миссис Блэкберн, Джим. Втереться, так сказать, к ней в доверие. Если женщина разводит костер, ей всегда нужна помощь.
Каким-то образом Бейси уже успел вызнать имя евроазиатки, хотя никуда, кроме уборной, не ходил. Джим выбежал со склада с двумя котелками в руках. За ним шли остальные заключенные; зашевелились старики, с трудом отдирая себя от циновок. Мистер Партридж взял котелок из руки английского солдата, который неподвижно сидел у стены в луже мочи.
Над внутренним двориком за билетным киоском поднимались клубы дыма. Евроазиатка обмахивала веером тлеющие в печи угольные брикеты, но вода в котлах с рисом и сладким картофелем совсем перестала кипеть. Солдат-японец неодобрительно посмотрел на стынущее варево, на голодных заключенных и покачал головой. Они прошаркали между тиковыми скамейками кинотеатра, расселись в первом ряду и стали смотреть, как плывут через экран облака дыма.
Не выпуская котелков из рук, Джим прошелся туда-сюда мимо миссис Блэкберн и одарил ее самой искренней из своих улыбок. Джима она терпеть не могла, но не стала возражать, когда он взялся наколоть и принести ей корзину щепок. Он совал лучину в печь и дул изо всех сил, чтобы она занялась. Он обмахивал угли веером до тех пор, пока брикеты опять не занялись. Получасом позже, при полном одобрении со стороны японского часового, Джима наградили первой за все время полноценной порцией еды.
Бейси был удовлетворен достигнутым, но особого впечатления на него сей подвиг не произвел. Прикончив свою порцию, он привстал на локтях, окинул взглядом товарищей по несчастью — некоторые настолько выбились из сил, что не могли даже есть, — и оборвал последние клочки бинтов с разбитых надбровий. Что бы там ни случилось с ним в Центральной шанхайской тюрьме — а у Джима так ни разу и не хватило смелости спросить о Фрэнке, — Бейси снова стал таким, как был: бывший стюард с «Катай-Америкенлайн», всегда готовый на руинах разваливающегося на глазах мироздания воздвигнуть свой собственный маленький мирок — из попавшихся под руку обломков. Он еще раз внимательно оглядел Джима — похожего на пугало, в обтрепанной одежде, с запавшими желтыми глазами. И без лишних слов протянул ему кусочек картофельной шкурки.
— Ага, спасибо, Бейси.
— Я присматриваю за тобой, Джим.
Джим жадно проглотил коричневый лоскуток.
— Ты присматриваешь за мной, Бейси.
— Ты помог миссис Блэкберн?
— Я втерся к ней в доверие. Я ей так помог, что лучше не бывает.
— Вот и ладно. Если научишься помогать людям, всегда сможешь жить на проценты.
— Вроде этой картофельной шкурки… Бейси, когда ты был в шанхайской Центральной, там никто ничего не говорил о моих родителях?
— Мне кажется, что-то я такое слышал, Джим. — Бейси заговорщицки приставил к губам сложенную ковшиком ладонь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52