Однако Сандерс как нельзя лучше понимал, что, проработав в Африке пятнадцать лет, а десять из них прошли в Форт-Изабель, он давным-давно потерял всякие шансы — которые, быть может, когда-то имел — на перемены в собственном облике, в своем образе в глазах окружающих. Хлопчатобумажный костюм с приобретенными в процессе работы пятнами, чуть узковатый для его широких плеч, полосатая голубая рубашка с черным галстуком, крупная голова с нестрижеными седеющими волосами и пробивающейся бородой, — все это столь же безошибочно и непредвзято свидетельствовало о его должности врача в лепрозории, как и строгая линия рта, подчеркнутая шрамом, и скептический взгляд.
Раскрыв паспорт, Сандерс сравнил фотографию восьмилетней давности с отражением в зеркале. С виду эти два человека имели мало общего: первый, с печатью морального обязательства перед больными на открытом и честном лице, очевидно полностью ушедший в свою работу в госпитале, смотрелся скорее как младший, одержимый брат второго, этакого отстраненного и весьма типичного сельского доктора.
Сандерс посмотрел вниз на свой выгоревший пиджак и мозолистые руки и осознал, сколь ошибочным было подобное впечатление; насколько лучше понимал он если не свои нынешние мотивы, то по крайней мере побуждения того, более молодого, Сандерса и реальные причины, приведшие его в Форт-Изабель. Дата рождения в паспорте ненавязчиво напоминала, что ему уже стукнуло сорок, и Сандерс попытался представить себе, как будет выглядеть через десять лет, но проявившиеся за истекшие годы на его лице скрытые тенденции уже потеряли, похоже, всю свою остроту. Вентресс упомянул о лесах вокруг Матарре как о пейзаже, лишенном времени, и, быть может, его привлекательность для Сандерса отчасти крылась как раз в том, что здесь он наконец-то мог освободиться от проблем осознания себя и мотивов своих поступков, что было неразрывно связано с его восприятием времени и прошлого.

***
До пирса уже оставалось не более двадцати футов, и через иллюминатор доктор Сандерс видел брюки цвета хаки на ногах встречающих. Вытащив из кармана захватанный конверт, он вынул из него письмо, написанное светло-синими чернилами, глубоко впитавшимися в мягкую бумагу. И на письме, и на конверте стояла печать цензуры, а часть конверта, где, как предполагал Сандерс, находился адрес, кто-то вырезал.
Когда пароход ткнулся в причал, Сандерс в последний раз на борту перечитывал письмо.

Вторник, 5 января.
Дорогой Эдвард!
— Наконец-то мы здесь. Лес тут прекрасней, чем где-либо в Африке, настоящая сокровищница. Мне не хватает слов, чтобы описать наше изумление, когда мы каждое утро окидываем взором еще подернутые туманом, но сверкающие как Святая София склоны, где каждая ветвь — словно усеянный самоцветами полусвод. Макс, по правде, находит, что я излишне овизантинилась — даже в клинике я хожу с распущенными волосами до пояса и выставляю напоказ свою напускную меланхолию, хотя на самом деле впервые за долгие годы мое сердце поет! Мы оба мечтаем, чтобы ты оказался с нами. Клиника здесь невелика — всего десятка два пациентов. По счастью, люди, населяющие эти лесистые склоны, проходят по жизни с каким-то почти сомнамбулическим терпением; на их взгляд, работа наша носит скорее социальный, а не лечебный характер. Они проходят сквозь темный лес со светящимися коронами на головах.
Наилучшие пожелания от Макса — как, естественно, и от меня. Мы часто тебя вспоминаем.
Свет здесь все превращает в алмазы и сапфиры.
С любовью,
Сюзанна.
Когда подкованные башмаки досматривающих пароход застучали по палубе у него над головой, доктор Сандерс как раз перечитывал последнюю строку письма. Несмотря на неофициальные, но твердые заверения со стороны префектуры Либревиля, он никак не мог поверить, что Сюзанна Клэр и ее муж обосновались в Порт-Матарре: так не похож оказался сумеречный свет, разлитый над рекой и джунглями, на ее описание леса вокруг клиники. Никто не мог сказать ему ничего вразумительного об их точном местонахождении, как, впрочем, никто не мог объяснить и внезапное введение цензуры на почтовые отправления из этой провинции. Когда Сандерс стал проявлять излишнюю настойчивость, ему напомнили, что переписка обвиняемых в уголовных преступлениях подлежит цензуре; что касается Сюзанны и Макса Клэр, подобное предположение казалось смехотворным.
Размышляя о приземистом проницательном микробиологе и его статной темноволосой жене с высоким лбом и спокойными глазами, доктор Сандерс не мог не вспомнить неожиданный отъезд этой четы из Форт-Изабель тремя месяцами ранее. Связь Сандерса с Сюзанной длилась уже два года и поддерживалась только потому, что он не мог ни на что решиться. Провал его попытки полностью посвятить себя ей выявил, что Сюзанна стала средоточием всех преследовавших его в Форт-Изабель сомнений. Одно время он подозревал, что выбрал работу в лепрозории не из одного только чистого человеколюбия, что, быть может, его привлекала сама идея проказы и все то, что она могла представлять на подсознательном уровне. Сумрачная красота Сюзанны постепенно отождествилась у него в мозгу как раз с этой темной гранью души, а их связь стала попыткой прийти к соглашению с самим собой и своими двусмысленными побуждениями.
Но, обдумав все это лишний раз, Сандерс признал, что на поверхности лежит и другое, существенно более зловещее объяснение их внезапного отбытия из госпиталя. Получив от Сюзанны письмо с описанием причудливых, экстатических видений леса — когда потемневшие участки кожи прокаженного теряют чувствительность, не обходится без поражения нервных тканей, — он решил последовать за ними. Чтобы не оповещать Сюзанну о своем прибытии, он не стал выяснять, почему письмо подверглось цензуре, а просто взял в госпитале месячный отпуск и отправился в Порт-Матарре.
По описанию лесистых склонов в письме Сюзанны он догадался, что клиника должна находиться неподалеку от Монт-Ройяля и, скорее всего, примыкает к одному из шахтерских поселков; сверхбдительностью французов, владеющих рудниками, и объясняется, должно быть, выходка цензуры. Однако активность на причале — там с десяток солдат суетились вокруг штабной машины — означала, что все не так просто.
Он начал было аккуратно складывать письмо, разглаживая похожую на цветочный лепесток бумагу, как дверь каюты вдруг резко распахнулась, ударив его по локтю. В каюту шагнул Вентресс и, извиняясь, кивнул Сандерсу:
— Прошу прощения, доктор. Мой чемодан. — И добавил: — Таможенники на пароходе.
Недовольный, что Вентресс застал его за чтением старого письма, Сандерс небрежно запихнул листок и конверт к себе в карман. На сей раз Вентресс, похоже, не обратил на это внимания. Взявшись за ручку чемодана, он настороженно прислушивался к происходящему на палубе у них над головой. Без сомнения, он прикидывал, что делать с пистолетом. Уж чего-чего, а тщательного таможенного досмотра багажа никто из них не ожидал.
Решив, что лучше оставить Вентресса одного, дабы он мог выбросить оружие в иллюминатор, доктор Сандерс взялся за свои чемоданы.
— Ну что ж, до свидания, доктор. — Вентресс улыбался. Он придержал дверь, чтобы Сандерсу было легче пройти. — Было так интересно, я получил массу удовольствия, разделив с вами каюту.
Доктор Сандерс кивнул:
— В этом было, наверное, и кое-что от вызова, не так ли, мистер Вентресс? Надеюсь, победа всегда достается вам столь же легко.
— Сдаюсь, доктор! — Вентресс поднял руки, а потом помахал вслед уходящему по коридору Сандерсу. — Я охотно предоставляю вам смеяться последним, ведь ваш инструмент — коса, если я не ошибаюсь?
Не оглядываясь, Сандерс вскарабкался по трапу в салон, чувствуя у себя на спине взгляд оставшегося в дверях каюты Вентресса. Остальные пассажиры расположились на стульях вокруг бара, среди них был и отец Бальтус, а рядом развернулись длительные дебаты между старшим помощником, двумя таможенниками и сержантом полиции. Сверяясь со списком пассажиров, они дотошно изучали каждую фамилию, будто разыскивая какого-то пропавшего пассажира.
Когда доктор Сандерс ставил на пол свои чемоданы, он уловил обрывок фразы:
— …и никаких журналистов.
Тут один из таможенников кивком подозвал его к себе.
— Доктор Сандерс? — спросил он, сделав ударение на его фамилии, будто втайне надеясь, что это всего лишь прозвище. — Из университета Либревиля?.. — И, понизив голос, добавил: — Физический факультет? Можно взглянуть на ваши бумаги?
Доктор Сандерс достал паспорт. Стоя в нескольких шагах от него, отец Бальтус внимательно наблюдал за происходящим.
— Моя фамилия Сандерс, я из Форт-Изабель, из лепрозория.
Извинившись за ошибку, таможенники переглянулись и пропустили доктора Сандерса, не потрудившись взглянуть на его чемоданы. Через несколько мгновений он уже спускался по сходням на причал. Местные солдаты бездельничали вокруг машины. Заднее сиденье оставалось незанятым, вероятно дожидаясь отсутствующего физика из Либревильского университета.
Препоручив свои чемоданы заботам носильщика с выведенной на островерхой шляпе надписью: «Отель Европа», доктор заметил, что куда тщательнее досматривают багаж отбывающих из Порт-Матарре. На дальнем конце причала столпилось человек тридцать — сорок, отправляющихся низшим классом, и полиция при помощи таможенников обыскивала их одного за другим. Местные жители не расставались со своими упакованными в тюки постелями, и полицейские разворачивали их и тщательно прощупывали одеяла и матрасы.
После всей этой суматохи город показался Сандерсу совсем пустынным. Безлюдны были сводчатые галереи с арками по обеим сторонам главной улицы, равнодушно повисли в сумеречном воздухе окна отеля «Европа», узкие ставни казались крышками гробов. Здесь, в самом центре города, блеклые белые фасады домов только подчеркивали скудный свет, царящий над джунглями. Оглянувшись на сворачивающую в лес огромную змею реки, доктор Сандерс почувствовал, что она высосала все, кроме каких-то жалких остатков жизни.
Поднимаясь следом за носильщиком по лестнице в отель, он увидел дальше под сводами галереи черную сутану отца Бальтуса. Священник быстро шагал куда-то со своей маленькой дорожной сумкой в руке. Повернув, он прошел между двух колонн, пересек дорогу и исчез в тени сводчатой галереи с другой стороны улицы. Время от времени Сандерс снова замечал залитую солнечным светом черную фигуру среди белых колонн аркады, словно в затворе испорченного стробоскопического устройства. Затем безо всякой видимой причины Бальтус вновь перешел улицу, поднимая полами сутаны облака пыли на своем пути. Его благородное лицо проплыло мимо Сандерса, подобно бледному полузабытому профилю, привидевшемуся когда-то в кошмарном сне.
— Куда это он отправился? — спросил доктор носильщика. — Этот священник… мы приплыли на одном пароходе.
— В семинарию. Иезуиты все еще здесь.
— Все еще? Как это понимать?
Сандерс направился к вращающейся двери, но в этот момент из нее вынырнула молодая темноволосая француженка. Поймав отражение ее лица во вращающейся стеклянной створке дверей, Сандерс вдруг словно взглянул на Сюзанну Клэр. Хотя молодой женщине было чуть больше двадцати и, стало быть, минимум лет на десять меньше, чем Сюзанне, доктору бросились в глаза такие же широкие бедра и неспешная походка, такие же внимательные серые глаза. Проходя мимо, она пробормотала доктору: «Пардон…» Затем, с едва заметной улыбкой встретившись с ним глазами, она направилась к армейскому грузовику, который разворачивался на боковой улочке. Сандерс посмотрел ей вслед. Ее элегантный белый костюм и явно европейское изящество казались совсем не к месту здесь, в пропитанном тусклым светом воздухе Порт-Матарре.
— Что здесь происходит? — спросил Сандерс. — Они что, нашли новое месторождение алмазов?
Это объяснило бы и цензуру, и таможенный досмотр, но что-то в деланном равнодушии, с которым носильщик пожал плечами, заставило доктора усомниться в своем предположении. А кроме того, в этом случае упоминания об алмазах и сапфирах были бы вымараны из письма Сюзанны как явные призывы поучаствовать в сборе урожая.
Так же уклончив оказался и клерк за регистрационной стойкой. К неудовольствию Сандерса, он настоял, чтобы доктор ознакомился с недельной расценкой гостиничных номеров, хотя тот и подчеркнул, что собирается отправиться в Монт-Ройяль на следующий же день.
— Поймите, доктор, катеров нет, регулярное сообщение прервано. Вам же обойдется дешевле, если я возьму с вас по недельным расценкам. В общем, смотрите.
— Хорошо, — сказал Сандерс, подписывая регистрационную карточку. На всякий случай в качестве своего адреса он указал адрес университета в Либревиле. Он не раз читал там лекции по медицине, и почту, конечно же, перешлют оттуда в Форт-Изабель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25