хорошо, что петуха на шпиль не посадили. А ведь было, было такое предложение…
Губернатор вылез из машины. У калитки с той стороны сразу же возникла громадная немецкая овчарка. Овчарка сдержанно гавкнула, помахала хвостом. Губернатор нажал на кнопку звонка. Над входной дверью был установлен маленький, почти незаметный с улицы объектив видеокамеры, вставленный в просверленный кирпич.
Над парадной дверью вспыхнули все лампы, во дворе сразу посветлело. Калитка щелкнула, открылась.
– Не жди, езжай, – устало сказал губернатор водителю.
– Так не положено, – ответил тот.
– Езжай, сказано! Я тут еще с собакой постою, воздухом подышу…
Водитель ничего не сказал, и плавно, почти бесшумно отъехал. Его машина только с виду была «Волгой». Внутри это был полный «Мерседес», изготовленный по спецзаказу.
Отъехав за угол соседнего дома, водитель развернулся, чуть-чуть подал вперед, чтобы был виден двор губернаторского дома, заглушил двигатель, выключил свет.
Губернатор неторопливо побрел по аллее из редких пихт к дому. Водитель хорошо видел, как он на ходу трепал овчарку за загривок. Потом поднял что-то с обочины, бросил к дому. Овчарка бросилась следом. Вернулась.
Губернатор присел на край скамьи из витого чугуна с деревянным сиденьем.
Сидел довольно долго. Наконец, поднялся, и пошел к входным дверям.
Водитель в притаившейся «Волге» облегченно вздохнул и повернул ключ зажигания: всё, на сегодня рабочий день закончен. Можно ехать.
Но в следующее мгновение он забыл и о ключе зажигания, и о рабочем дне.
Из-под пихты навстречу губернатору вышло какое-то чудовище. Водитель подался вперед, вгляделся. Это была огромная бело-серебристая собака.
Она спокойно вышла на аллею и села, глядя на губернатора светящимися глазами.
Овчарка крутанулась на месте, взвыла, и с неистовым лаем бросилась на Белую. А дальше произошло невероятное: громадная, тренированная, откормленная, обученная по всем правилам овчарка от одного взмаха лапы Белой отлетела, перевернувшись в воздухе.
А Белая сидела спокойно, не шевелясь, и смотрела только на губернатора. Максим Феофилактыч застыл на месте. Оглянулся по сторонам. Весь его вид выражал полнейшее недоумение.
Между тем овчарка вскочила, и, даже не отряхнув с себя снег, уже всерьез, как на учениях, бросилась на Белую, целясь ей в горло.
Белая снова взмахнула лапой. И овчарка оказалась на тротуаре, на спине, бешено молотя воздух лапами. А Белая положила ей лапу на брюхо, коротко нагнулась. Раздался визг и овчарка судорожно забилась на тротуарных плитках.
Максим Феофилактыч похолодел: из-под горла овчарки вытекала черная, слегка пенистая кровь.
Включился громкоговоритель, и раздался голос жены:
– Максим, что там такое??
– А черт его знает… – непослушными губами выговорил губернатор.
Белая внезапно поднялась, перешагнула через овчарку, и медленно, как бы нехотя, двинулась к неподвижно стоявшему человеку.
Максим внезапно опомнился:
– Вера! Выпускай Царя с Царицей! И ружье, ружье…
Он недоговорил.
Водитель тоже опомнился, ударил по газам. Машина пулей вылетела из-за угла, затормозила у витой чугунной калитки. Водитель выскочил, на ходу взводя пистолет.
– Семерых волчат убил, – услышал как будто сквозь сон губернатор. – Семерых.
Губернатор сделал шаг назад, не веря глазам и ушам.
Водитель подскочил к калитке, присел, изготовясь к стрельбе. Широкая спина губернатора мешала прицелиться. Водитель крикнул не своим голосом:
– Максим Феофилактыч! В сторону, в сторону!..
– А? – спросил губернатор, зачем-то приседая.
Между тем щелкнул замок входной двери, она раскрылась, выпустив двух здоровенных псин – московскую сторожевую и ротвейлера. С низким, хриплым рычанием они кинулись на Белую.
Белая лишь слегка повернула голову. Рыкнула. И обе собаки замерли, упали на брюхо, заскулили испуганно и жутко.
А в голове губернатора путались свои и чужие мысли: «Загонщики выгнали их на егерей. Их расстреляли из итальянских автоматических винтовок. Вся поляна была красной от крови. А трупы потом освежевали, сняли шкуры и унесли. И оставили на красной поляне. А им там холодно, очень холодно без шкур».
А потом:
«Ведь говорили же мне, надо было питбулей завести. И овчарку во дворе не одну, а две. И охранника… Водителя теперь придется уво…».
Больше мыслей не стало. Что-то бросилось ему в лицо, опрокинуло. Странный хруст раздался в горле и шее. Боли губернатор не чувствовал, – только странную отрешенность и пустоту.
Он еще услышал, как стрелял водитель из-за калитки. Стрелял, пока не кончились патроны. И на краю угасающего сознания услышал еще совсем уже странную рифму:
«Семь! Семь!.. Съем, съем!».
Белая подняла окровавленную пасть. Пронзительные светящиеся глаза смотрели прямо на водителя.
Водитель попятился, как стоял – на корточках. Выронил пистолет, нащупал позади себя дверцу машины и юркнул внутрь.
Что было дальше, он не видел, да и не хотел видеть. Дрожащими руками он включил рацию и что-то кричал кому-то.
А Белая неторопливо рвала на куски труп губернатора, глотала, не давясь, вместе с обломками костей.
На втором этаже распахнулось окно. Послышался длинный женский крик, а потом – пушечный выстрел из крупнокалиберного ружья.
Пуля опрокинула Белую. Она с изумлением поглядела вверх. Приподнялась, и неуверенно поползла под пихты, волоча задние ноги. Раздался второй выстрел, но пуля попала в каменный бордюр, брызнувший мраморной крошкой.
А потом на пихты словно упало с неба темное дымное облако. И мгновенно поднялось вверх. На снегу остались кровавые пятна. Но кровь быстро, с шипением, исчезала, оставляя в снегу дыры до самой прошлогодней травы.
Черемошники
Темнело. Баба слушала радио, качая головой, и стряпала пирожки. По радио с утра только и говорили, что о зверском убийстве губернатора Максима Феофилактовича Феоктистова. Говорили о чрезвычайном положении, о том, что прилетели замминистра МВД Александр Васильев и генеральный прокурор Юрий Скуратов. В «Белом доме» беспрерывно заседала комиссия по ЧС. Временно, на период ЧП, вся власть в области передавалась председателю комиссии, и. о. губернатора Владимиру Густых. По радио передавались его выступления, решения, указания.
Баба только качала головой.
Пришла Аленка, – насилу рассталась с Тарзаном.
– В стайке его оставила? – спросила баба.
– Угу, – сказала Аленка, уплетая пирожок с картошкой.
– Привязала там?
– Не-а.
Баба вздохнула.
– А что, надо было привязать?
– Да нет. Все равно всю стайку загадит. Ты бы его на старое место посадила, в палисад. Я бы ему ящик приспособила под конуру. Цепь там осталась…
– Я уже думала, – серьезно ответила Аленка. – Нельзя его в палисад. Ему всю улицу видно, и его тоже всем видно.
– Ну и что? А как же дом сторожить, если никого не видеть? Так и воров не заметишь.
Аленка помотала головой.
– Нельзя в палисад. Он чужих людей не хочет видеть.
Баба хмыкнула:
– Это он сам тебе, что ли, сказал?
– Нет. Я сама заметила.
Баба сказала:
– Все равно в милиции уже знают. Завтра надо им справку принести. А если он людей боится – как же его к ветеринару поташшишь?
– Ветеринара можно домой вызвать.
– Ага. И заплотить. Все твои «детские» за два месяца.
Аленка быстро прикинула в уме.
– Нет, еще останется пятнадцать рублей.
Баба удивилась:
– А ты откуда знаешь?
– А посчитала в уме.
Баба промолчала. Алёнкины способности её не то, чтобы настораживали. И не то, чтобы пугали. Скорее, вызывали какое-то тяжелое, неприятное чувство.
– Да ничего, баб! – весело сказала Аленка, и потянулась за вторым пирожком. – Сейчас про Тарзана все забудут.
– Это почему еще?
– Так губернатора же убили.
Баба присела, судорожно вздохнув.
– Ну, если ты такая грамотная… – начала она и снова задохнулась; перевела дух. – Если грамотная и всё знаешь, то должна понимать: губернатора не человек убил. Его зверь какой-то растерзал.
Аленка замерла с открытым ртом.
– Значит, опять на собак подумают? – тихо спросила она.
– А на кого им еще думать? Медведей и волков пока в городе нету.
– Значит, опять облаву устроят, – упавшим голосом проговорила Аленка и положила недоеденный пирожок.
Вскочила, быстро стала одеваться на улицу.
– Да ты куда на ночь глядя? – крикнула баба.
Дверь захлопнулась.
– Вот же стрекоза, а? – сказала баба.
Аленка подошла к дому, где жил Андрей. Стукнула в калитку. Калитка, к её удивлению, почти сразу же открылась. Андрей стоял красный, распаренный, в расстегнутой старой шубейке, наверное, доставшейся ему от старшего брата.
– Алёнка! – ахнул он. И немедленно провел под носом рукавицей. – Ты чего, а? А я тут снег вот чищу. Папка пьяный пришел, отругал. Днем снег шел, а я не почистил, забыл.
– Выйди, – сказала Аленка.
– Ага! Я счас. Мне маленько осталось. А то папка проснется, в туалет пойдет, – заругается.
И он стремительно начал откидывать снег огромной отцовской лопатой.
– Хорошо у тебя получается, – сказала Аленка, присев на корточки и оперевшись спиной о забор.
– Ну. На… это… натернировался.
Аленка промолчала.
Андрей в пять минут закончил чистить двор, сбегал домой, переоделся и выскочил.
– Так ты чего? – спросил снова, когда они оказались на улице.
– Слышал, что губернатора убили?
– А это кто? – удивился Андрей.
– Это – губернатор. Самый главный в области дядька. Его прямо перед его домом убили. Почти на куски разорвали, и даже некоторые кости разгрызли.
Андрей вытаращил глаза.
– Ну? А ты откуда знаешь?
– По радио весь день передают, и по телевизору. Ты что, телевизор не смотришь?
– Не-а. Папка хороший телевизор давно пропил, а старый только одну программу показывает, и то плохо.
– Ну так вот. Прятать надо Тарзана.
На этот раз Андрей не стал удивляться и переспрашивать. Он как-то сразу всё понял.
– А куда? – понизив голос, спросил он.
– Думать надо, – сказала Аленка.
И они оба задумались, не спеша бредя по пустому переулку.
Вдали задребезжала пустая бочка на санках: Рупь-Пятнадцать плелся за водой.
– Стой, – сказала Аленка. – А может, нам его попросить?
Андрей заоглядывался, ничего не понял и переспросил:
– Кого?
– Да вот его, – Аленка кивнула в сторону дребезжавшей бочки.
– Бомжа?! – удивился Андрей и открыл рот.
Аленка с неудовольствием посмотрела на него.
– Ну да, бомжа. Он у цыган живет, а к цыганам редко кто заглядывает. Они милиционерам платят.
Андрей опять было разинул рот. Потом сказал:
– А вдруг они его съедят?
– Кто? Цыгане? Ты что! Цыгане собак не едят. У них вон, две овчарки во дворе, добро стерегут.
– Ну, бомж съест, – упрямо сказал Андрей.
– Не съест, – твердо сказала Аленка и пошла вперед.
– Здорово, детишки! – издалека закричал Рупь-Пятнадцать.
– Здорово, – сказала Алёнка. – Стой. У нас к тебе дело есть.
– Ко мне? – удивился Рупь-Пятнадцать.
– К тебе, к тебе, – нетерпеливо повторила Аленка. – Ты слышал, что опять облава на собак будет?
– Нет.
– А что губернатора собаки загрызли – слышал?
– Да говорили вроде что-то…
– Значит, опять собак ловить будут, – понял?
– Понял, – кивнул Рупь-Пятнадцать. – Только не понял, я-то тут при чем?
– А ты нам помочь можешь. К вам ведь милиция не ходит?
– Да не видал пока.
– Ну вот, значит, цыганских собак не тронут.
Рупь-Пятнадцать сдвинул вязаную шапочку на лоб и присвистнул:
– Так вам что – собаку надо спрятать, что ли?
– Догадливый, – проворчал Андрей. Он стоял боком и участия в беседе старался не принимать.
– Собаку. Тарзана нашего, – сказала Аленка.
– А! Знаю я вашего Тарзана. Так его ж в лес увезли?
– А он вернулся! – Аленка рассердилась на себя – из глаз едва не брызнули слезы. Она даже топнула ногой.
– Ну, так какой базар! Спрячу.
– Где?
– Ну, у цыган и спрячу. Алёшку попрошу – цыганенка ихнего. Он паренёк добрый, надежный. Не продаст.
– А где он его спрячет?
Рупь-Пятнадцать снова присвистнул – на этот раз не без самодовольства.
– Да у них двор какой – видела? Как три ваших. Они ж две развалюхи соседние купили, и один участок сделали. А там сараев, стаек, погребов – немерено. У них и тайные норы выкопаны. Они там деньги хранят и разное барахло, которое наркоманы приносят – телевизоры там, видики, камеры, – ну, всю такую халабуду. За дозу все тащат. Даже мамкины шубы.
Рупь-Пятнадцать и дальше продолжал бы говорить, но Аленка внезапно погрозила ему пальцем. Рупь-Пятнадцать мгновенно закрыл рот.
Мимо них, пошатываясь, прошел прохожий, – бывший военный, который жил в самом конце переулка, почти у самого переезда.
Когда он скрылся в конце переулка, Рупь-Пятнадцать нагнулся к Аленке и они начали шептаться.
– Завтра в садик пойдешь, – сказала неожиданно баба, когда Аленка вернулась.
– Почему? – удивилась Аленка.
– А хватит дома сидеть. И так почти три недели просидела.
– Я же болела.
– Что болела – это ладно. А теперь не болеешь. С ребятишками там хоть поиграешь, а то все с бабой да с Андреем, женихом своим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51