Больше, как в них, прятаться было негде. В любом другом месте Грибов привлекал бы всеобщее внимание, как муха в стакане тостующего. Приходилось стоять в кустах…
— Песик. Куда ты, песик? — закричал издалека женский голос. — Ну погоди же ты, песик. Ну не тяни так сильно.
Из-за угла ближайшего забора вышла пожилая женщина. С собакой. Породы сенбернар.
— Ну песик. Ну нельзя же так. Ну потерпи маленько.
Но песик ростом с женщину рвался с поводка.
— Ну хорошо, хорошо, иди погуляй. Григорьев почувствовал нехорошее. Интересно, куда она хочет отправить погулять своего «песика»? Если кругом ничего нет.
Бабушка отправила погулять песика в кусты. В единственные, которые здесь были.
«Все! — понял Грибов. — Сейчас меня будут кушать. А то, что не смогут скушать, надкусают». И зажмурился.
Но сенбернар не собирался никого кусать. У сенбернара были другие задачи. Противоположного свойства.
Сенбернар подбежал к кустам и, радостно поскуливая, задрал заднюю ногу. Грибов почувствовал, как в его ботинки ударила мощная струя.
«Интересно, зачем простым гражданам содержать таких больших собак? — подумал он. — И еще интересно, сколько литров воды они выпивают за сутки?»
— Песик! Иди ко мне, песик! — позвала бабушка.
«Иди. Иди, песик! Иди к… бабушке…» — попросил про себя Грибов.
Но пес не желал уходить. Пес стал принюхиваться, чем там пахнет в кустах. Но в кустах уже ничем интересным не пахло. Только собачьей мочой.
— Иди ко мне. Смотри, что я тебе дам…
Сенбернар вильнул хвостом, грозно тявкнул и побежал к своей хозяйке получать кусочек сахару.
Грибов переступил на сухое.
«Если уволят из органов, в грузчики не пойду. Пойду в собачники, — твердо решил он про себя. — Или в ветеринары…»
На подходах никого не было. Стараясь не высовываться, потерпевший от четвероногого недруга снял ботинки, снял и выжал носки. И низ брюк. Стало чуть суше. Но ничуть не лучше.
Ну, теперь все! Теперь приедет Григорьев, и все их отделение и еще несколько отделений будут рассказывать эту историю много лет.
Теперь Грибову уже почему-то не хотелось, чтобы напарник приехал как можно скорее. Теперь он был совсем не против, чтобы тот задержался.
Ну не собачья ли работа! Не будь те собаки лишний раз помянуты!
Григорьев приехал через десять минут.
Он остановил «Жигули» в названном месте, с озабоченным видом вылез из салона, поднял капот и склонился над мотором. Грибов негромко свистнул. Григорьев, шаря глазами по земле, пошел искать какую-то понадобившуюся ему для ремонта мотора проволоку.
И подошел к кустам.
— Ты здесь?
— Здесь.
Григорьев протиснулся внутрь зарослей.
— Ну, что там у банкира?
— Ничего хорошего. Кроет нас почем зря.
— А деньги?
— Отдал. Считает, что это поможет спасти дочь.
— Это вряд ли. Им теперь девочку возвращать не резон. Деньги уже у них. А физиономий их, кроме нее, никто не видел. Зачем им рисковать?
— Я ему то же самое говорю. А он знай свое талдычит: «Мне денег не жалко. Мне дочь нужна».
— Дурак.
— Да нет, просто сильно расстроенный.
— Слушай, а чего здесь так псиной пахнет?
Грибов недоуменно пожал плечами. И на вопрос не ответил.
— Ну и куда девался наш клиент?
— Видишь дом?
— Вижу.
— Пятьдесят минут назад зашел вон в ту калитку.
— Один?
— Один.
— С «дипломатом»?
— С «дипломатом».
— И больше не выходил?
— Нет. Замер, как хорек в норке.
— И что мы теперь будем делать?
Грибов показал на забор. И показал пальцами шаги.
Григорьев осмотрелся.
Забор был высокий — метра три. Капитальный. Из плотно пригнанных друг к другу досок. Ни дырочки, ни щелочки. И без сигнализации, если судить на первый взгляд.
— Сигнализации нет. Я к самому забору подбирался, — подтвердил Грибов.
— Значит, говоришь, нет… А если охрана?
— А мы аккуратно, на цыпочках.
— На цыпочках?.. — Григорьев поморщился. — Слушай, давай в сторону отойдем, а то так псиной несет — не продохнуть.
— Не поможет, — уверенно заявил Грибов.
— Почему?
— Здесь везде так пахнет.
— Умеешь же ты места выбирать.
Снова внимательно посмотрел на забор. Который предстояло форсировать.
— Может, наших предупредим? На всякий случай.
— Уже предупредил, — ответил Грибов. — Попросил дежурного, чтобы он, если мы через три часа не перезвоним, послал по этому адресу оперативную машину.
— А почему не сразу?
— Потому что незачем сразу. Нет веских причин. Но есть официальное отстранение от дела
— Да. Ложный вызов нам не простят.
— Не ложный — тоже
— Ну что? Давай попробуем подойти поближе?
Подойдя, увидели все то же самое — ровный, без дыр и удобных уступов капитальный забор.
— Как внешний, вокруг зоны, — оценил качество постройки Григорьев, поковыряв ногтем между досок. — Без коловорота не обойтись.
— А мы с помощью техники, — вытащил из кармана небольшое дамское зеркальце Грибов. Он всегда таскал его с собой, как очень полезную вещицу. Не для самолюбования — для нужд сыскного дела. Если, конечно, уметь им пользоваться.
— Дай вон ту ветку.
Грибов расщепил конец поданной ветки и вставил туда зеркальце. Потряс палкой. Зеркальце держалось.
— Отслеживай тылы, — приказал он, пододвигаясь к забору.
— Все чисто, — оценил обстановку Григорьев.
Зеркальце медленно поползло вверх. До среза забора. Замерло. Слегка наклонилось. Прокрутилось вокруг своей оси.
— Дом одноэтажный, кирпичный, — тихо сказал Грибов, — высокий полуподвал. Света нигде не видно. Охраны тоже. Вообще никаких признаков жизни. Запустение.
— Похоже, дом считается нежилым.
— Похоже.
— Лезем?
— Как любит говаривать известный нам подполковник — если только под вашу персональную ответственность.
— Под нашу. Под чью еще?
Григорьев вздохнул, привалился спиной к забору, расставил, упер в землю ноги, соединил руки в замок.
— Лестница подана. Извольте лезть, пожалуйста.
Грибов задрал правую ногу, встал ею на ладони. Руками ухватился за плечи напарника.
— Ап! — нагло, по-цирковому скомандовал он.
И выпрямился в рост.
Григорьев поднял его до уровня лица. Своего лица. Так, что ботинки уперлись ему почти в самый подбородок. И громко зашмыгал носом.
— Что у тебя там опять? — спросил сверху Грибов.
— Псина! Опять псиной пахнет.
— Я же тебе говорю, здесь везде пахнет. Местность такая…
— Везде, говоришь? — зловеще переспросил Григорьев, морщась, вертя из стороны в сторону головой и гадливо поводя плечами. — Местность, говоришь, такая…
— Ну ты чего елозишь? Я же свалиться могу! — возмутился Грибов.
— Ниже, чем ты пал, ты уже не упадешь. А от чего я еложу, я тебе после скажу. Когда слова подберу. Кинолог хренов…
Грибов оседлал забор. Подал вниз руки.
Григорьев опасливо от них шарахнулся.
— Ты о чем таком думаешь? — возмутился Грибов.
— Откуда я знаю, может, ты душ принимал.
Грибов сильно потянул напарника на себя. Тот, упираясь подошвами в забор, подтянулся на руке, ухватился, отжался от верха забора, перекинул через него ногу. И сел рядом с Грибовым.
— Падаем?
— Падаем.
Сыщики спрыгнули на землю. Пригнулись. Пробежали несколько шагов вперед. Скрылись за стволом дерева.
— Тихо?
— Вроде тихо.
— Ну, тогда пошли.
Но пройти следователи смогли совсем немного. Буквально несколько метров. И встали как вкопанные.
Со стороны дома им навстречу бежала огромная собака. Очень целенаправленно бежала, сверкая выкаченными глазами и оскаленными клыками. Каждый — величиной с десятисантиметровый гвоздь.
Собака подбежала и, капая слюной, села рядом. Сторожить два найденных ею куска мяса.
— Слушай, у тебя с собой ливерной колбасы нет? — спросил Грибов одними губами.
— Есть. У меня ты есть…
Сыщики продолжали стоять, боясь пошевелиться. Собака продолжала сидеть, поводя оскаленной мордой то в одну, то в другую сторону. Словно выбирая, с кого начать.
— Может, ее того… — слегка кивнул головой вниз Григорьев.
— Скорее она тебя — того, — справедливо возразил Грибов.
— И что будем делать?
Грибов пожал плечами. А что тут можно делать? Стоять. Или участвовать в обеде. В качестве мясного блюда.
Наконец собака решилась. Встала и, грозно рыча, направилась к Грибову. Тот, стараясь не испугать приближающегося зверя, потянулся к левой подмышке, где был пистолет.
Григорьев осуждающе покачал головой. Мол, ты что — стрелять нельзя! Шум поднимать — нельзя!
Как будто если собака начнет чавкать живого человека, он позволит ей это делать тихо, не разжимая рта, надеясь, что одной ноги той для насыщения будет довольно. Да хрен с ним, с шумом! Целостность организма важнее.
Но собака не стала «чавкать» ногу. Собака подошла к Грибову вплотную и чем-то заинтересовалась. И принюхалась. Потом прошла еще немного и… задрала заднюю ногу.
Что? И эта туда же?!
Послышалось характерное и очень громкое журчание. Словно на кухне открыли одновременно два крана с водой.
Грибов страдальчески вознес глаза к небу. Но с места не сдвинулся. Справедливо рассудив, что испачкаться мочой все же лучше, чем слюной.
Григорьев тихо захмыкал и задергался. Кажется, следователь превращался в облюбованный всеми окрестными собаками столбик.
Пес сделал свое дело, удовлетворенно тявкнул и пошел обратно в будку. От ног следователя поднимался парок.
— Собака! — выругался Грибов.
— Бог шельму метит, — не пожалел его напарник.
— Что?
— Я говорю, тебе на операции в комплекте химзащиты ходить надо. На всякий случай.
— Да пошел ты!
— Иду… — согласился Григорьев и пошел к дому.
Дом был капитальный, выложенный из красного кирпича. Все двери и окна закрыты. И нигде никаких признаков присутствия людей. Тихо и темно, как в склепе.
— Ну что, послушаем?
— Послушаем.
Григорьев вытащил «жука» — маленький, предназначенный для прослушивания помещений микрофон. Приподнялся на цыпочки, прилепил его к первому окну. Надел наушники. Покрутил настройку. Прислушался
— Нет. Все тихо Никаких шевелений.
Перешел ко второму окну. Прилепил. Послушал. Отрицательно покачал головой.
Третье окно
— Как в могиле.
Четвертое..
С задней стороны дома окон не было. Кроме нескольких застекленных и зарешеченных бойниц на уровне земли.
Григорьев налепил микрофон на них. Покрутил настройку. И тут же настороженно поднял вверх брови. И неуверенно кивнул.
— Что?! — одними губами спросил Грибов.
— Кажется, есть! Один человек! — поднял Григорьев вверх указательный палец.
— Точно один?
— Почти наверняка. Больше никаких голосов не слышно.
— А может, остальные спят?
— Спит человек тоже не молча. Храпит, сопит, зубами скрипит, одеялом шуршит. Абсолютно тих только покойник.
— А девочка?
— Не слышно девочки.
— Ну что, в гости зайдем?
— Вообще-то нас не приглашали…
— А мы без спросу, как друзья дома.
— Разве только как друзья. Следователи подошли к двери. Григорьев осмотрел замок.
— Сможешь осилить? — спросил Грибов.
— Попробую. У тебя скрепки нет?
— Нет.
— А гвоздя?
— Ну откуда у меня гвоздь? Я тебе что, скобяная лавка?
Григорьев вздохнул, опустился на колени и стал шарить руками по земле. На нашей земле всегда что-нибудь валяется. Не скрепка, так проволока, не проволока, так пьяный электрик, у которого в кармане завалялась случайная проволока. Это вам не Германия, где окрестности жилого дома вымывают со стиральным порошком.
— Нашел?
— Нашел маленько! — показал Григорьев целый набор гвоздиков, проволочек и им подобного металлического инструментария.
Более всего подходила заржавленная женская заколка. Григорьев выгнул ее специфическим образом и засунул в замочную скважину. Но дверь не открывалась.
— Может, просто вышибем ее? — предложил Грибов.
— Если вышибем — будет взлом. А если так откроем, то просто домом ошиблись. А ключ случайно подошел.
В замке что-то щелкнуло, и дверь открылась
— Спец! — восхитился Грибов. — Когда у меня будет недовыполнение по медвежатникам — я на тебя капну.
— А я, когда по сто семнадцатой. И твою фотографию на Доске почета покажу. Чтобы потерпевшая на опознании не ошиблась.
Больше на двери запоров не было.
— Ну что, пошли?
Следователи вытащили оружие. Дослали в стволы патроны. Внимательно посмотрели друг на друга. Одновременно кивнули.
Они понимали друг друга без слов. И понимали весь риск, связанный с незаконным вторжением в чужое жилище. Без санкции прокурора и одобрения вышестоящего начальства. Ошибившись, они рисковали погонами, премиями и выслугами. Не ошибившись — головой. И лучше бы, чтобы головой. Чтобы неизвестный злоумышленник, к примеру, набросился на них с молотком. Или топором. Или незарегистрированным именным «маузером». Тогда можно было бы объяснить свои противозаконные действия вынужденной мерой, направленной на защиту гражданского населения от посягательств представляющего угрозу общественному порядку вооруженного преступника. Тогда бы они оказались правы. Если живы.
В доме было темно, тихо и пыльно. Чувствовалось, что здесь никто не жил по меньшей мере несколько месяцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
— Песик. Куда ты, песик? — закричал издалека женский голос. — Ну погоди же ты, песик. Ну не тяни так сильно.
Из-за угла ближайшего забора вышла пожилая женщина. С собакой. Породы сенбернар.
— Ну песик. Ну нельзя же так. Ну потерпи маленько.
Но песик ростом с женщину рвался с поводка.
— Ну хорошо, хорошо, иди погуляй. Григорьев почувствовал нехорошее. Интересно, куда она хочет отправить погулять своего «песика»? Если кругом ничего нет.
Бабушка отправила погулять песика в кусты. В единственные, которые здесь были.
«Все! — понял Грибов. — Сейчас меня будут кушать. А то, что не смогут скушать, надкусают». И зажмурился.
Но сенбернар не собирался никого кусать. У сенбернара были другие задачи. Противоположного свойства.
Сенбернар подбежал к кустам и, радостно поскуливая, задрал заднюю ногу. Грибов почувствовал, как в его ботинки ударила мощная струя.
«Интересно, зачем простым гражданам содержать таких больших собак? — подумал он. — И еще интересно, сколько литров воды они выпивают за сутки?»
— Песик! Иди ко мне, песик! — позвала бабушка.
«Иди. Иди, песик! Иди к… бабушке…» — попросил про себя Грибов.
Но пес не желал уходить. Пес стал принюхиваться, чем там пахнет в кустах. Но в кустах уже ничем интересным не пахло. Только собачьей мочой.
— Иди ко мне. Смотри, что я тебе дам…
Сенбернар вильнул хвостом, грозно тявкнул и побежал к своей хозяйке получать кусочек сахару.
Грибов переступил на сухое.
«Если уволят из органов, в грузчики не пойду. Пойду в собачники, — твердо решил он про себя. — Или в ветеринары…»
На подходах никого не было. Стараясь не высовываться, потерпевший от четвероногого недруга снял ботинки, снял и выжал носки. И низ брюк. Стало чуть суше. Но ничуть не лучше.
Ну, теперь все! Теперь приедет Григорьев, и все их отделение и еще несколько отделений будут рассказывать эту историю много лет.
Теперь Грибову уже почему-то не хотелось, чтобы напарник приехал как можно скорее. Теперь он был совсем не против, чтобы тот задержался.
Ну не собачья ли работа! Не будь те собаки лишний раз помянуты!
Григорьев приехал через десять минут.
Он остановил «Жигули» в названном месте, с озабоченным видом вылез из салона, поднял капот и склонился над мотором. Грибов негромко свистнул. Григорьев, шаря глазами по земле, пошел искать какую-то понадобившуюся ему для ремонта мотора проволоку.
И подошел к кустам.
— Ты здесь?
— Здесь.
Григорьев протиснулся внутрь зарослей.
— Ну, что там у банкира?
— Ничего хорошего. Кроет нас почем зря.
— А деньги?
— Отдал. Считает, что это поможет спасти дочь.
— Это вряд ли. Им теперь девочку возвращать не резон. Деньги уже у них. А физиономий их, кроме нее, никто не видел. Зачем им рисковать?
— Я ему то же самое говорю. А он знай свое талдычит: «Мне денег не жалко. Мне дочь нужна».
— Дурак.
— Да нет, просто сильно расстроенный.
— Слушай, а чего здесь так псиной пахнет?
Грибов недоуменно пожал плечами. И на вопрос не ответил.
— Ну и куда девался наш клиент?
— Видишь дом?
— Вижу.
— Пятьдесят минут назад зашел вон в ту калитку.
— Один?
— Один.
— С «дипломатом»?
— С «дипломатом».
— И больше не выходил?
— Нет. Замер, как хорек в норке.
— И что мы теперь будем делать?
Грибов показал на забор. И показал пальцами шаги.
Григорьев осмотрелся.
Забор был высокий — метра три. Капитальный. Из плотно пригнанных друг к другу досок. Ни дырочки, ни щелочки. И без сигнализации, если судить на первый взгляд.
— Сигнализации нет. Я к самому забору подбирался, — подтвердил Грибов.
— Значит, говоришь, нет… А если охрана?
— А мы аккуратно, на цыпочках.
— На цыпочках?.. — Григорьев поморщился. — Слушай, давай в сторону отойдем, а то так псиной несет — не продохнуть.
— Не поможет, — уверенно заявил Грибов.
— Почему?
— Здесь везде так пахнет.
— Умеешь же ты места выбирать.
Снова внимательно посмотрел на забор. Который предстояло форсировать.
— Может, наших предупредим? На всякий случай.
— Уже предупредил, — ответил Грибов. — Попросил дежурного, чтобы он, если мы через три часа не перезвоним, послал по этому адресу оперативную машину.
— А почему не сразу?
— Потому что незачем сразу. Нет веских причин. Но есть официальное отстранение от дела
— Да. Ложный вызов нам не простят.
— Не ложный — тоже
— Ну что? Давай попробуем подойти поближе?
Подойдя, увидели все то же самое — ровный, без дыр и удобных уступов капитальный забор.
— Как внешний, вокруг зоны, — оценил качество постройки Григорьев, поковыряв ногтем между досок. — Без коловорота не обойтись.
— А мы с помощью техники, — вытащил из кармана небольшое дамское зеркальце Грибов. Он всегда таскал его с собой, как очень полезную вещицу. Не для самолюбования — для нужд сыскного дела. Если, конечно, уметь им пользоваться.
— Дай вон ту ветку.
Грибов расщепил конец поданной ветки и вставил туда зеркальце. Потряс палкой. Зеркальце держалось.
— Отслеживай тылы, — приказал он, пододвигаясь к забору.
— Все чисто, — оценил обстановку Григорьев.
Зеркальце медленно поползло вверх. До среза забора. Замерло. Слегка наклонилось. Прокрутилось вокруг своей оси.
— Дом одноэтажный, кирпичный, — тихо сказал Грибов, — высокий полуподвал. Света нигде не видно. Охраны тоже. Вообще никаких признаков жизни. Запустение.
— Похоже, дом считается нежилым.
— Похоже.
— Лезем?
— Как любит говаривать известный нам подполковник — если только под вашу персональную ответственность.
— Под нашу. Под чью еще?
Григорьев вздохнул, привалился спиной к забору, расставил, упер в землю ноги, соединил руки в замок.
— Лестница подана. Извольте лезть, пожалуйста.
Грибов задрал правую ногу, встал ею на ладони. Руками ухватился за плечи напарника.
— Ап! — нагло, по-цирковому скомандовал он.
И выпрямился в рост.
Григорьев поднял его до уровня лица. Своего лица. Так, что ботинки уперлись ему почти в самый подбородок. И громко зашмыгал носом.
— Что у тебя там опять? — спросил сверху Грибов.
— Псина! Опять псиной пахнет.
— Я же тебе говорю, здесь везде пахнет. Местность такая…
— Везде, говоришь? — зловеще переспросил Григорьев, морщась, вертя из стороны в сторону головой и гадливо поводя плечами. — Местность, говоришь, такая…
— Ну ты чего елозишь? Я же свалиться могу! — возмутился Грибов.
— Ниже, чем ты пал, ты уже не упадешь. А от чего я еложу, я тебе после скажу. Когда слова подберу. Кинолог хренов…
Грибов оседлал забор. Подал вниз руки.
Григорьев опасливо от них шарахнулся.
— Ты о чем таком думаешь? — возмутился Грибов.
— Откуда я знаю, может, ты душ принимал.
Грибов сильно потянул напарника на себя. Тот, упираясь подошвами в забор, подтянулся на руке, ухватился, отжался от верха забора, перекинул через него ногу. И сел рядом с Грибовым.
— Падаем?
— Падаем.
Сыщики спрыгнули на землю. Пригнулись. Пробежали несколько шагов вперед. Скрылись за стволом дерева.
— Тихо?
— Вроде тихо.
— Ну, тогда пошли.
Но пройти следователи смогли совсем немного. Буквально несколько метров. И встали как вкопанные.
Со стороны дома им навстречу бежала огромная собака. Очень целенаправленно бежала, сверкая выкаченными глазами и оскаленными клыками. Каждый — величиной с десятисантиметровый гвоздь.
Собака подбежала и, капая слюной, села рядом. Сторожить два найденных ею куска мяса.
— Слушай, у тебя с собой ливерной колбасы нет? — спросил Грибов одними губами.
— Есть. У меня ты есть…
Сыщики продолжали стоять, боясь пошевелиться. Собака продолжала сидеть, поводя оскаленной мордой то в одну, то в другую сторону. Словно выбирая, с кого начать.
— Может, ее того… — слегка кивнул головой вниз Григорьев.
— Скорее она тебя — того, — справедливо возразил Грибов.
— И что будем делать?
Грибов пожал плечами. А что тут можно делать? Стоять. Или участвовать в обеде. В качестве мясного блюда.
Наконец собака решилась. Встала и, грозно рыча, направилась к Грибову. Тот, стараясь не испугать приближающегося зверя, потянулся к левой подмышке, где был пистолет.
Григорьев осуждающе покачал головой. Мол, ты что — стрелять нельзя! Шум поднимать — нельзя!
Как будто если собака начнет чавкать живого человека, он позволит ей это делать тихо, не разжимая рта, надеясь, что одной ноги той для насыщения будет довольно. Да хрен с ним, с шумом! Целостность организма важнее.
Но собака не стала «чавкать» ногу. Собака подошла к Грибову вплотную и чем-то заинтересовалась. И принюхалась. Потом прошла еще немного и… задрала заднюю ногу.
Что? И эта туда же?!
Послышалось характерное и очень громкое журчание. Словно на кухне открыли одновременно два крана с водой.
Грибов страдальчески вознес глаза к небу. Но с места не сдвинулся. Справедливо рассудив, что испачкаться мочой все же лучше, чем слюной.
Григорьев тихо захмыкал и задергался. Кажется, следователь превращался в облюбованный всеми окрестными собаками столбик.
Пес сделал свое дело, удовлетворенно тявкнул и пошел обратно в будку. От ног следователя поднимался парок.
— Собака! — выругался Грибов.
— Бог шельму метит, — не пожалел его напарник.
— Что?
— Я говорю, тебе на операции в комплекте химзащиты ходить надо. На всякий случай.
— Да пошел ты!
— Иду… — согласился Григорьев и пошел к дому.
Дом был капитальный, выложенный из красного кирпича. Все двери и окна закрыты. И нигде никаких признаков присутствия людей. Тихо и темно, как в склепе.
— Ну что, послушаем?
— Послушаем.
Григорьев вытащил «жука» — маленький, предназначенный для прослушивания помещений микрофон. Приподнялся на цыпочки, прилепил его к первому окну. Надел наушники. Покрутил настройку. Прислушался
— Нет. Все тихо Никаких шевелений.
Перешел ко второму окну. Прилепил. Послушал. Отрицательно покачал головой.
Третье окно
— Как в могиле.
Четвертое..
С задней стороны дома окон не было. Кроме нескольких застекленных и зарешеченных бойниц на уровне земли.
Григорьев налепил микрофон на них. Покрутил настройку. И тут же настороженно поднял вверх брови. И неуверенно кивнул.
— Что?! — одними губами спросил Грибов.
— Кажется, есть! Один человек! — поднял Григорьев вверх указательный палец.
— Точно один?
— Почти наверняка. Больше никаких голосов не слышно.
— А может, остальные спят?
— Спит человек тоже не молча. Храпит, сопит, зубами скрипит, одеялом шуршит. Абсолютно тих только покойник.
— А девочка?
— Не слышно девочки.
— Ну что, в гости зайдем?
— Вообще-то нас не приглашали…
— А мы без спросу, как друзья дома.
— Разве только как друзья. Следователи подошли к двери. Григорьев осмотрел замок.
— Сможешь осилить? — спросил Грибов.
— Попробую. У тебя скрепки нет?
— Нет.
— А гвоздя?
— Ну откуда у меня гвоздь? Я тебе что, скобяная лавка?
Григорьев вздохнул, опустился на колени и стал шарить руками по земле. На нашей земле всегда что-нибудь валяется. Не скрепка, так проволока, не проволока, так пьяный электрик, у которого в кармане завалялась случайная проволока. Это вам не Германия, где окрестности жилого дома вымывают со стиральным порошком.
— Нашел?
— Нашел маленько! — показал Григорьев целый набор гвоздиков, проволочек и им подобного металлического инструментария.
Более всего подходила заржавленная женская заколка. Григорьев выгнул ее специфическим образом и засунул в замочную скважину. Но дверь не открывалась.
— Может, просто вышибем ее? — предложил Грибов.
— Если вышибем — будет взлом. А если так откроем, то просто домом ошиблись. А ключ случайно подошел.
В замке что-то щелкнуло, и дверь открылась
— Спец! — восхитился Грибов. — Когда у меня будет недовыполнение по медвежатникам — я на тебя капну.
— А я, когда по сто семнадцатой. И твою фотографию на Доске почета покажу. Чтобы потерпевшая на опознании не ошиблась.
Больше на двери запоров не было.
— Ну что, пошли?
Следователи вытащили оружие. Дослали в стволы патроны. Внимательно посмотрели друг на друга. Одновременно кивнули.
Они понимали друг друга без слов. И понимали весь риск, связанный с незаконным вторжением в чужое жилище. Без санкции прокурора и одобрения вышестоящего начальства. Ошибившись, они рисковали погонами, премиями и выслугами. Не ошибившись — головой. И лучше бы, чтобы головой. Чтобы неизвестный злоумышленник, к примеру, набросился на них с молотком. Или топором. Или незарегистрированным именным «маузером». Тогда можно было бы объяснить свои противозаконные действия вынужденной мерой, направленной на защиту гражданского населения от посягательств представляющего угрозу общественному порядку вооруженного преступника. Тогда бы они оказались правы. Если живы.
В доме было темно, тихо и пыльно. Чувствовалось, что здесь никто не жил по меньшей мере несколько месяцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24