.. Что же они прыгают по миру, как блохи по бездомной собаке? Что же им дома не сидится? Или у них работа такая — связанная с постоянными переездами? Или они коммивояжеры и им надо распространить по свету, чтобы заработать себе на жизнь, полтонны нервущихся женских колготок? Или мазь для защиты от комаров?
Или это не коммивояжеры? Но тогда зачем они ездят? И куда? Ну-ка, отсмотрим этот блок информации.
«Конференция по проблемам разоружения...»
«Экологический симпозиум...»
«Встреча представителей стран Евро-Азиатского континента...»
«Обмен мнениями по проблемам утилизации промышленных отходов...»
«Праздник города...»
«Круглый стол» по проблемам Балтийского моря..."
«Прием в честь юбилея известного журнала...»
«Встреча журналистов...»
«Научно-практическая конференция...»
Еще конференция...
Еще встреча...
И все одни и те же фамилии. Подумать только, какие универсальные специалисты здесь подобрались. Что называется, и жнец, и швец, и на шотландской волынке игрец. По крайней мере если судить по списку гостей на праздновании юбилея старейшего шотландского оркестра. И судя по тому же списку приглашенных, среди наших властей предержащих тоже отыскалось несколько знатоков шотландской народной музыки. Какое трогательное совпадение музыкальных пристрастий!
А теперь систематизируем все фамилии. По месту. По времени. По участникам встреч.
Отсеем реальных специалистов, работающих в тех или иных областях науки и творчества и бывавших только на узкопрофильных по своей тематике встречах. Уберем ученых и общественных деятелей с мировым именем, которые заняты своим делом и в межгосударственных интригах не участвуют. Исключим известных журналистов, которые появляются везде, но которые имеют скандальную репутацию и на политический сговор без того, чтобы впоследствии о нем не раструбить по всему миру, не пойдут. Вынесем за скобки еще три-четыре категории случайных участников.
Итого получим в остатке около сорока фамилий. Тех, кто бывал везде, вне зависимости от профиля мероприятия, и встречался там с нашими, тоже не имеющими представления о теме дискуссии представителями.
А теперь этот поименный перечень прогоним через фильтры списочного состава иностранных диппредставительств и разведок.
Я обратился за помощью к Шефу.
— Мне необходимо узнать, имеют ли эти люди какое-либо отношение к спецслужбам иностранных государств. И если да — то какое.
— Мы подобными сведениями не располагаем. Мы работаем и всегда работали внутри страны. Данным контингентом занимаются МИД и внешняя разведка.
— Запросите сведения у них.
— Мы не можем ничего запрашивать, потому что мы не являемся официальной организацией.
— Обратитесь за помощью к Петру Савельевичу.
— Боюсь, такие запросы рано или поздно выведут Безопасность прямиком на нас. На наше негласное расследование.
— Но другого выхода все равно нет. Без этих сведений дальнейший ход дела невозможен.
Шеф только тяжко вздохнул.
Уж что он там делал, по каким сусекам скреб, я не знаю, но ответ пришел неожиданно быстро.
Никто из указанных нами фамилий в списках названных учреждений не значился. Все они служили в обществах Дружбы... Взаимопомощи... Содействия... Распространения... в различных фондах и общественных организациях.
Но все эти общества, фонды и организации странным и иногда очень замысловатым образом субсидировались... Внешней разведкой и министерством иностранных дел.
Круг замкнулся.
Люди, имевшие постоянные и очень плотные контакты с представителями высших эшелонов власти моей страны, люди, которые их консультировали на правах международных экспертов, были нелегальными, под крышами общественных организаций, работниками разведки. То есть людьми, меньше чем кто-либо заинтересованными в оказании реальной помощи стране своего потенциального противника.
Глава 35
Наверное, Шекспир был великий драматург, но Шекспиру было проще. Он писал о прошлом, интерпретируя его так, как было угодно его авторскому мировоззрению. И не нес за это никакой ответственности. Максимум, чем он рисковал, — это неприходом зрителя в театр или закрытием того театра.
Задача Аналитика была много сложнее. Он тоже писал пьесу, но он отвечал за каждый предложенный им драматургический ход. Он не мог ошибаться и не мог переписать набело сценарий после первого неудачного спектакля. Потому что премьера могла быть только одна.
Шекспир был велик, но он не шел ни в какое сравнение с Аналитиком. Он имел дело со сценой, десятком комедиантов и несколькими сотнями зрителей.
Аналитик разыгрывал свое действо в масштабах целого мира. Подмостками ему служили континенты, актерами и статистами — миллионы людей, зрителями — все прочее население земного шара.
На премьеру Шекспира зритель мог просто не явиться и никогда не узнать о содержании разыгранной пьесы. От действа, предложенного Аналитиком, зритель отказаться не мог. И чтобы наблюдать его, ему никуда не надо было идти. Эта пьеса сама приходила к зрителю — в каждый дом, в каждую семью. Даже если этот дом был на запоре. Данная пьеса обеспечивала гарантированный и стопроцентный аншлаг.
Такой трагический размах Шекспиру был не под силу. Такой размах был бы не под силу даже Аналитику. Если бы он не имел в своем распоряжении неограниченный штат соавторов.
— Мне необходима помощь.
— Финансовая?
— Нет. Мне необходимы специалисты. Политологи. Экономисты. Психологи. Военные эксперты. Но только самые лучшие специалисты. Лучшие из лучших.
— Для чего это надо? — спросил Президент.
— Для деталировки сценария.
— Хорошо. Вы получите специалистов.
— Но только обязательно лучших.
— Об этом можете не беспокоиться.
К каждому из названных специалистов пришел заказчик, который попросил провести прогнозное исследование по интересующей его проблеме. Каждый из специалистов получил три варианта сценария, из которых лишь один требовал реального ответа. Два других были пустышкой. Отвлекающей мишурой.
Соавторам Аналитика не дано было узнать в целом содержание пьесы, в которую они вписывали свои отдельные страницы. Они знали только то, что им надлежало знать. Только то, что касалось их профиля.
Но все они, отвечая на поставленный перед ними узкоспециальный вопрос, суммарно отвечали на единственный и главный — что необходимо предпринять, чтобы в возможно более короткие сроки, с минимальными затратами, но максимальным эффектом дестабилизировать страну, располагающую всем необходимым для благополучного своего существования?
Аналитик свел все разрозненно предложенные приемы воедино, вписал их в варианты сценария и вышел на Президента.
— Для достижения наибольшего политического эффекта необходимо в первую очередь дестабилизировать экономику. В странах, где народ сыт, одет, обут и имеет крышу над головой, политическое переустройство невозможно. Даже если это не самая изысканная еда, не самая теплая одежда и не самая удобная обувь и жилье. Для революционных преобразований необходим голод. Голод — лучший побудитель недовольства. Недовольство — предпосылка любого, в любую угодную сторону общественного переустройства.
— Это общие слова. Нам требуются рецепты. Что необходимо для того, чтобы экономика перестала существовать?
— Революция и гражданская война.
— Это исключается. Нам нужна страна, вставшая на колени, а не уложенная в гроб.
Аналитик отложил один из вариантов сценария.
— В таком случае следует дискредитировать и разрушить существующие механизмы хозяйственного управления. До того, как будут придуманы и заработают новые.
— Как это возможно сделать? Сделать так, чтобы противник не заподозрил злой умысел и не принял соответствующих контрмер?
— Например, предложить более прогрессивные методы управления экономикой. Но без адаптации к конкретным условиям конкретной страны.
— Но не случится ли так, что с их помощью они действительно оздоровят экономику? Не сыграем ли мы против себя?
— Нет. Мы предложим готовое блюдо, но не предложим рецепт его приготовления. Даже самые передовые технологические линии, когда их впихивают в не приспособленные для того помещения, перестают работать. И разрушают помещения. Это именно тот случай, когда прогрессивное новое являет свою противоположность.
— Почему вы думаете, что они согласятся на это?
— Потому что им будут предложены действительно передовые методы, оспорить которые невозможно. И еще потому, что их руководители услышат их в изложении неслучайных, хорошо подготовленных «экспертов».
— Которые будут нашими людьми?
— Нет. Которые в большинстве своем будут людьми, действительно верящими в то, что говорят. И именно поэтому они будут убедительны. Именно поэтому к ним прислушаются. Наша задача — всего лишь найти, прикормить и доставить их в нужное место в нужное время. И изолировать любых несогласных с ними оппонентов. Громко и везде звучать должна только одна теория. Тогда к ней привыкнут. Как к популярному шлягеру.
— Другими словами, вы предлагаете выписать больному реально полезное ему лекарство, но не указать дозировку и правила его приема и тем не вылечить, но убить его.
— И еще в придачу двух зайцев. С одной стороны, достичь желаемого, с другой — избежать негативного общественного резонанса. Как наверняка случилось бы, задействуй мы силовые методы. Следователи называют это — чистым убийством. Человек мертв, а доказательств злого умысла нет.
— Разумно. Что для этого требуется?
— Запуск механизма рыночной экономики. И как главное его условие — перераспределение собственности. В стране, где нет класса людей, конкурирующих по богатству с государством, и нет класса середнячков, подпирающих их, не может быть рынка. В уравнительной системе стимулов для товарного развития нет. Такой постулат предложили экономические эксперты.
— Он верен?
— Он верен для стран с устоявшимися правовыми и демократическими традициями. И абсолютно противопоказан тоталитарным системам в период их разрушения. Средние классы не будут стремиться лучше работать, чтобы перебраться на ступеньку выше. Они будут пытаться перераспределять блага противозаконными методами. Быстрый дележ всегда подразумевает драку. Они разрушат экономику. Они раздерут ее на лакомые для каждого, но убыточные для всех куски.
— Что еще?
— Мы должны завалить их дешевыми товарами. Настолько дешевыми, чтобы было невыгодно и невозможно выпускать свои.
— Это потребует компенсаций изготовителям продукции.
— Которые окупятся уже через два-три года. Когда у них не останется своих производителей, время дешевизны пройдет. Мы станем монополистами. Мы сможем поднять цены и тем компенсировать все убытки.
— Еще.
— Кредиты. Мы должны давать им кредиты. Но только под закуп наших товаров. Таким образом мы будем получать больше, чем давать. Мы предложим взаймы доллар, тут же вернем назад полтора, продав на него произведенный в нашей стране товар, и будем ждать выплаты причитающихся нам процентов. Чем больше они будут принимать помощь, тем богаче будем становиться мы и тем более нищими они. Требуя выплат процентов, мы, через подчиненных нам кредиторов, будем давать новые кредиты, с помощью которых они будут иметь возможность расплачиваться за горящие старые. Но новые кредиты будут иметь новые, более высокие процентные ставки. Из этой нарастающей как ком прогрессии долгов они не смогут выпутаться никогда. Отсюда появляется реальная возможность влиять на политические решения востребованием или отсрочкой долгов.
— Еще?
— Еще?
— Еще...
И еще пятьдесят семь пунктов.
Глава 36
— Дело дрянь, — сказал Шеф. — Сегодня на мне полчаса висел «хвост». Как пришитый.
— И куда он делся? — наивно спросил Александр Анатольевич.
— Отсох и отпал.
Я ничего не спросил. Я знал, как отваливаются «хвосты».
— Судя по их хватке, не сегодня-завтра они объявятся здесь.
— Безопасность?
— Не знаю. Может быть, и она.
— Что будем делать?
— Заныривать на дно.
— Когда?
— Немедленно.
Александр Анатольевич начал выдергивать из компьютеров шнуры.
— Оставьте, — придержал его за руку куратор. — Снимайте только «винты».
— А компьютеры?
— А компьютеры не работают. Компьютеры упали на пол. Случайно, — жестко ответил Шеф. — У вас пятнадцать минут.
— Они же новые, — то ли удивился, то ли возмутился программист.
— Нет, они уже старые, — сказал я и, сдвинув, уронил со стола ближний монитор. Экраном вниз.
Случайных в разведке людей лучше всего убеждать действием. Слова до них доходят дольше. И не всегда в полном объеме.
Александр Анатольевич на секунду замер, уставившись на разбитый монитор, и быстро, один за другим, начал открывать корпуса.
— Только «винты»! — напомнил я.
— Только их. Только. Я понял.
Машины на улице не было. Кроме той, на которой приехал наш начальник. Но ее можно было не считать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Или это не коммивояжеры? Но тогда зачем они ездят? И куда? Ну-ка, отсмотрим этот блок информации.
«Конференция по проблемам разоружения...»
«Экологический симпозиум...»
«Встреча представителей стран Евро-Азиатского континента...»
«Обмен мнениями по проблемам утилизации промышленных отходов...»
«Праздник города...»
«Круглый стол» по проблемам Балтийского моря..."
«Прием в честь юбилея известного журнала...»
«Встреча журналистов...»
«Научно-практическая конференция...»
Еще конференция...
Еще встреча...
И все одни и те же фамилии. Подумать только, какие универсальные специалисты здесь подобрались. Что называется, и жнец, и швец, и на шотландской волынке игрец. По крайней мере если судить по списку гостей на праздновании юбилея старейшего шотландского оркестра. И судя по тому же списку приглашенных, среди наших властей предержащих тоже отыскалось несколько знатоков шотландской народной музыки. Какое трогательное совпадение музыкальных пристрастий!
А теперь систематизируем все фамилии. По месту. По времени. По участникам встреч.
Отсеем реальных специалистов, работающих в тех или иных областях науки и творчества и бывавших только на узкопрофильных по своей тематике встречах. Уберем ученых и общественных деятелей с мировым именем, которые заняты своим делом и в межгосударственных интригах не участвуют. Исключим известных журналистов, которые появляются везде, но которые имеют скандальную репутацию и на политический сговор без того, чтобы впоследствии о нем не раструбить по всему миру, не пойдут. Вынесем за скобки еще три-четыре категории случайных участников.
Итого получим в остатке около сорока фамилий. Тех, кто бывал везде, вне зависимости от профиля мероприятия, и встречался там с нашими, тоже не имеющими представления о теме дискуссии представителями.
А теперь этот поименный перечень прогоним через фильтры списочного состава иностранных диппредставительств и разведок.
Я обратился за помощью к Шефу.
— Мне необходимо узнать, имеют ли эти люди какое-либо отношение к спецслужбам иностранных государств. И если да — то какое.
— Мы подобными сведениями не располагаем. Мы работаем и всегда работали внутри страны. Данным контингентом занимаются МИД и внешняя разведка.
— Запросите сведения у них.
— Мы не можем ничего запрашивать, потому что мы не являемся официальной организацией.
— Обратитесь за помощью к Петру Савельевичу.
— Боюсь, такие запросы рано или поздно выведут Безопасность прямиком на нас. На наше негласное расследование.
— Но другого выхода все равно нет. Без этих сведений дальнейший ход дела невозможен.
Шеф только тяжко вздохнул.
Уж что он там делал, по каким сусекам скреб, я не знаю, но ответ пришел неожиданно быстро.
Никто из указанных нами фамилий в списках названных учреждений не значился. Все они служили в обществах Дружбы... Взаимопомощи... Содействия... Распространения... в различных фондах и общественных организациях.
Но все эти общества, фонды и организации странным и иногда очень замысловатым образом субсидировались... Внешней разведкой и министерством иностранных дел.
Круг замкнулся.
Люди, имевшие постоянные и очень плотные контакты с представителями высших эшелонов власти моей страны, люди, которые их консультировали на правах международных экспертов, были нелегальными, под крышами общественных организаций, работниками разведки. То есть людьми, меньше чем кто-либо заинтересованными в оказании реальной помощи стране своего потенциального противника.
Глава 35
Наверное, Шекспир был великий драматург, но Шекспиру было проще. Он писал о прошлом, интерпретируя его так, как было угодно его авторскому мировоззрению. И не нес за это никакой ответственности. Максимум, чем он рисковал, — это неприходом зрителя в театр или закрытием того театра.
Задача Аналитика была много сложнее. Он тоже писал пьесу, но он отвечал за каждый предложенный им драматургический ход. Он не мог ошибаться и не мог переписать набело сценарий после первого неудачного спектакля. Потому что премьера могла быть только одна.
Шекспир был велик, но он не шел ни в какое сравнение с Аналитиком. Он имел дело со сценой, десятком комедиантов и несколькими сотнями зрителей.
Аналитик разыгрывал свое действо в масштабах целого мира. Подмостками ему служили континенты, актерами и статистами — миллионы людей, зрителями — все прочее население земного шара.
На премьеру Шекспира зритель мог просто не явиться и никогда не узнать о содержании разыгранной пьесы. От действа, предложенного Аналитиком, зритель отказаться не мог. И чтобы наблюдать его, ему никуда не надо было идти. Эта пьеса сама приходила к зрителю — в каждый дом, в каждую семью. Даже если этот дом был на запоре. Данная пьеса обеспечивала гарантированный и стопроцентный аншлаг.
Такой трагический размах Шекспиру был не под силу. Такой размах был бы не под силу даже Аналитику. Если бы он не имел в своем распоряжении неограниченный штат соавторов.
— Мне необходима помощь.
— Финансовая?
— Нет. Мне необходимы специалисты. Политологи. Экономисты. Психологи. Военные эксперты. Но только самые лучшие специалисты. Лучшие из лучших.
— Для чего это надо? — спросил Президент.
— Для деталировки сценария.
— Хорошо. Вы получите специалистов.
— Но только обязательно лучших.
— Об этом можете не беспокоиться.
К каждому из названных специалистов пришел заказчик, который попросил провести прогнозное исследование по интересующей его проблеме. Каждый из специалистов получил три варианта сценария, из которых лишь один требовал реального ответа. Два других были пустышкой. Отвлекающей мишурой.
Соавторам Аналитика не дано было узнать в целом содержание пьесы, в которую они вписывали свои отдельные страницы. Они знали только то, что им надлежало знать. Только то, что касалось их профиля.
Но все они, отвечая на поставленный перед ними узкоспециальный вопрос, суммарно отвечали на единственный и главный — что необходимо предпринять, чтобы в возможно более короткие сроки, с минимальными затратами, но максимальным эффектом дестабилизировать страну, располагающую всем необходимым для благополучного своего существования?
Аналитик свел все разрозненно предложенные приемы воедино, вписал их в варианты сценария и вышел на Президента.
— Для достижения наибольшего политического эффекта необходимо в первую очередь дестабилизировать экономику. В странах, где народ сыт, одет, обут и имеет крышу над головой, политическое переустройство невозможно. Даже если это не самая изысканная еда, не самая теплая одежда и не самая удобная обувь и жилье. Для революционных преобразований необходим голод. Голод — лучший побудитель недовольства. Недовольство — предпосылка любого, в любую угодную сторону общественного переустройства.
— Это общие слова. Нам требуются рецепты. Что необходимо для того, чтобы экономика перестала существовать?
— Революция и гражданская война.
— Это исключается. Нам нужна страна, вставшая на колени, а не уложенная в гроб.
Аналитик отложил один из вариантов сценария.
— В таком случае следует дискредитировать и разрушить существующие механизмы хозяйственного управления. До того, как будут придуманы и заработают новые.
— Как это возможно сделать? Сделать так, чтобы противник не заподозрил злой умысел и не принял соответствующих контрмер?
— Например, предложить более прогрессивные методы управления экономикой. Но без адаптации к конкретным условиям конкретной страны.
— Но не случится ли так, что с их помощью они действительно оздоровят экономику? Не сыграем ли мы против себя?
— Нет. Мы предложим готовое блюдо, но не предложим рецепт его приготовления. Даже самые передовые технологические линии, когда их впихивают в не приспособленные для того помещения, перестают работать. И разрушают помещения. Это именно тот случай, когда прогрессивное новое являет свою противоположность.
— Почему вы думаете, что они согласятся на это?
— Потому что им будут предложены действительно передовые методы, оспорить которые невозможно. И еще потому, что их руководители услышат их в изложении неслучайных, хорошо подготовленных «экспертов».
— Которые будут нашими людьми?
— Нет. Которые в большинстве своем будут людьми, действительно верящими в то, что говорят. И именно поэтому они будут убедительны. Именно поэтому к ним прислушаются. Наша задача — всего лишь найти, прикормить и доставить их в нужное место в нужное время. И изолировать любых несогласных с ними оппонентов. Громко и везде звучать должна только одна теория. Тогда к ней привыкнут. Как к популярному шлягеру.
— Другими словами, вы предлагаете выписать больному реально полезное ему лекарство, но не указать дозировку и правила его приема и тем не вылечить, но убить его.
— И еще в придачу двух зайцев. С одной стороны, достичь желаемого, с другой — избежать негативного общественного резонанса. Как наверняка случилось бы, задействуй мы силовые методы. Следователи называют это — чистым убийством. Человек мертв, а доказательств злого умысла нет.
— Разумно. Что для этого требуется?
— Запуск механизма рыночной экономики. И как главное его условие — перераспределение собственности. В стране, где нет класса людей, конкурирующих по богатству с государством, и нет класса середнячков, подпирающих их, не может быть рынка. В уравнительной системе стимулов для товарного развития нет. Такой постулат предложили экономические эксперты.
— Он верен?
— Он верен для стран с устоявшимися правовыми и демократическими традициями. И абсолютно противопоказан тоталитарным системам в период их разрушения. Средние классы не будут стремиться лучше работать, чтобы перебраться на ступеньку выше. Они будут пытаться перераспределять блага противозаконными методами. Быстрый дележ всегда подразумевает драку. Они разрушат экономику. Они раздерут ее на лакомые для каждого, но убыточные для всех куски.
— Что еще?
— Мы должны завалить их дешевыми товарами. Настолько дешевыми, чтобы было невыгодно и невозможно выпускать свои.
— Это потребует компенсаций изготовителям продукции.
— Которые окупятся уже через два-три года. Когда у них не останется своих производителей, время дешевизны пройдет. Мы станем монополистами. Мы сможем поднять цены и тем компенсировать все убытки.
— Еще.
— Кредиты. Мы должны давать им кредиты. Но только под закуп наших товаров. Таким образом мы будем получать больше, чем давать. Мы предложим взаймы доллар, тут же вернем назад полтора, продав на него произведенный в нашей стране товар, и будем ждать выплаты причитающихся нам процентов. Чем больше они будут принимать помощь, тем богаче будем становиться мы и тем более нищими они. Требуя выплат процентов, мы, через подчиненных нам кредиторов, будем давать новые кредиты, с помощью которых они будут иметь возможность расплачиваться за горящие старые. Но новые кредиты будут иметь новые, более высокие процентные ставки. Из этой нарастающей как ком прогрессии долгов они не смогут выпутаться никогда. Отсюда появляется реальная возможность влиять на политические решения востребованием или отсрочкой долгов.
— Еще?
— Еще?
— Еще...
И еще пятьдесят семь пунктов.
Глава 36
— Дело дрянь, — сказал Шеф. — Сегодня на мне полчаса висел «хвост». Как пришитый.
— И куда он делся? — наивно спросил Александр Анатольевич.
— Отсох и отпал.
Я ничего не спросил. Я знал, как отваливаются «хвосты».
— Судя по их хватке, не сегодня-завтра они объявятся здесь.
— Безопасность?
— Не знаю. Может быть, и она.
— Что будем делать?
— Заныривать на дно.
— Когда?
— Немедленно.
Александр Анатольевич начал выдергивать из компьютеров шнуры.
— Оставьте, — придержал его за руку куратор. — Снимайте только «винты».
— А компьютеры?
— А компьютеры не работают. Компьютеры упали на пол. Случайно, — жестко ответил Шеф. — У вас пятнадцать минут.
— Они же новые, — то ли удивился, то ли возмутился программист.
— Нет, они уже старые, — сказал я и, сдвинув, уронил со стола ближний монитор. Экраном вниз.
Случайных в разведке людей лучше всего убеждать действием. Слова до них доходят дольше. И не всегда в полном объеме.
Александр Анатольевич на секунду замер, уставившись на разбитый монитор, и быстро, один за другим, начал открывать корпуса.
— Только «винты»! — напомнил я.
— Только их. Только. Я понял.
Машины на улице не было. Кроме той, на которой приехал наш начальник. Но ее можно было не считать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50