Стоял месяц воргехайм, середина лета, они только что искупались в реке и грелись на утреннем солнце.
Свой лук, который Конрад сработал сам с помощью кинжала, он положил рядом. Секунда – и он будет у него в руках, еще одна – и стрела ляжет на туго натянутую тетиву. Впрочем, летом зверолюди нападали редко; последний раз он видел этих тварей уже несколько месяцев назад.
Конрад смотрел, как Элисса расчесывает волосы; они стали длиннее, а она – старше.
– Что спросила? – с непонятной тревогой поинтересовался он.
– О твоем происхождении, – ответила она.
Внезапно у него забилось сердце, словно он увидел хищника, подкрадывающегося к ним. Схватив кинжал, он крепко сжал рукоять.
Она взглянула на него и улыбнулась. Это была одна из ее недобрых улыбок. Характер Элиссы вообще не отличался миролюбием. Она бывала очень капризной, ее настроение могло резко меняться, причем без видимых причин. Иногда, переехав через мост, она внезапно поворачивала лошадь и молча уезжала; иногда не привозила еду и даже не удосуживалась объяснить причину этого; иногда за все время, пока они были вместе, она произносила от силы одно-два слова.
– Ты ведь ничего не знаешь о своем прошлом, – сказала она. – Но мой отец знает все, что происходит в его долине. – Она улыбнулась, – Или почти все.
У Конрада застучало в висках. Он вспотел, но не от жары. Ему и хотелось узнать, что скажет Элисса, и было страшновато выслушать ее.
Они уже не раз обсуждали этот вопрос, придя к выводу, что Конрад никак не может быть родственником своего хозяина. Но кто же он тогда? В деревне не было такого человека, с которым обращались бы как с рабом. Даже Вильгельм Кастринг, богатейший человек, платил своим слугам жалованье и не распоряжался ими, как имуществом.
Конрад молча ждал. Элисса же явно решила его подразнить.
– Так что? – нетерпеливо спросил он. – Что он сказал?
– Он спросил, откуда я тебя знаю. Я сказала, что видела тебя в деревне, что с тобой обращаются как со скотиной и что мне стало интересно, кто ты и почему попал в такое положение.
– И что он ответил?
– Он сказал, чтобы я держалась от тебя подальше. Я сказала, что ты не умеешь разговаривать. Тогда он спросил, откуда я это знаю, и я ответила, что все знают, что ты глухонемой, да еще и полный дурак.
Ее глаза весело сверкнули.
– Ну и что дальше?
Элисса нахмурилась и посерьезнела.
– Знаешь, это странно, но, когда я начала приставать к нему с расспросами, он почему-то смутился. Как будто… испугался. И не захотел отвечать. А потом снова сказал, чтобы я к тебе даже не приближалась. – Она делано засмеялась. – Я всегда слушаюсь отца. Поэтому меня здесь и нет.
Конрад со злостью вонзил кинжал в землю. И зачем только Элисса полезла к отцу со своими вопросами – лучше бы вообще ничего ему не говорила. И лучше бы ему, Конраду, ничего об этом не знать. А так выходит, что Кастринг что-то действительно знает.
– Он испугался, – повторяла Элисса, и Конрад сразу вспомнил выражение глаз Адольфа Бранденхаймера. Односельчане всегда избегали Конрада. Из презрения или страха?
И если второе – то почему?
Элисса взяла его за руку, но он отодвинулся.
– Не сердись, – сказала она. – Просто я не ожидала такого. В другой раз я подготовлюсь получше. Я знаю, как к нему подойти; в конце концов, я любимая дочь.
Элисса была единственной дочерью Кастринга; кроме нее, у него было еще три сына, все старше ее.
– Но это еще не все, – добавила она. – На следующий день он спросил меня, не знаю ли я, где его лук и стрелы.
– Что? Он все знает?
– Нет! – быстро ответила Элисса. – Разумеется, он не знает, что они у тебя. Наверное, просто ходил за ними в кладовку и не нашел их. Они были спрятаны там. Замок был совсем ржавый, я туда и вошла.
– И что ты ответила?
– Я ответила, что понятия не имею, о чем он говорит. Я вообще не разбираюсь в луках и стрелах, пусть лучше спрашивает братьев. – Она пожала плечами. – Совпадение, только и всего.
Конрад бросил взгляд на последнюю черную стрелу и крошечный знак, вырезанный на ней.
– Не бойся, – сказала Элисса. – Отец ничего не знает. Он уже давно о них забыл.
– Забыл, пока ты не сказала обо мне.
Он поежился, но не потому, что замерз. Придвинувшись поближе, Элисса принялась расчесывать его волосы. Он старался не думать о черном оружии; вместо этого он пытался припомнить, когда впервые она стала его причесывать.
Это случилось после их первого купания, в этом самом месте, вниз по течению, подальше от деревни. Это было в то лето, когда он спас ее от зверочеловека.
Конрад ненавидел воду и боялся ее, но девочка заставила его раздеться и войти вместе с ней в реку. Она всегда было очень настойчивой. Именно она и научила его плавать.
– Я еще ни разу не видела тебя чистым. Знаешь, а ты симпатичный, – сказала она, когда они вышли из воды. Затем засмеялась и добавила: – Для крестьянина. – Тут она заметила его шрамы и легонько коснулась их пальцем. – Это тебя хозяин?
– Он, и его жена, и дети.
– Слишком старые, такие я убрать не могу, – сказала она. – Пока не могу.
Он взглянул на девочку, но она только улыбнулась, приложила палец к губам и потянулась за расческой.
Потом она попыталась расчесать его спутанные волосы. Его причесывали впервые в жизни. «Играет со мной, как с куклой, – подумал он. – Как со своим Конрадом». Но он не возражал. Он наслаждался каждой минутой их встречи. Впервые в жизни он не чувствовал себя одиноким и каждое утро надеялся, что увидит Элиссу.
В тот день, когда они расстались, он первым делом вывалялся в пыли, взлохматил волосы и вымазал грязью лицо. К чему хозяину знать об их встречах?
Однако на этот раз Конрад явился в таверну чистым и причесанным, хоть и в лохмотьях. Теперь ему было наплевать. Теперь Бранденхаймер ему ничего не сделает.
В тот день, на берегу реки, Элисса впервые заговорила о его глазах. Раньше, когда он замечал, что она ловит его взгляд, то старался отвернуться.
– У тебя странные глаза, Конрад, – сказала она.
Он немедленно прикрыл их руками – жест понятный, но бесполезный: колдунья Элисса умела видеть и сквозь них.
– Не надо, – сказала она, дергая его за руки.
– Зачем тебе мои глаза? – спросил он, заглядывая ей в лицо. Ее глаза были такими же черными, как и ее волосы, как стрелы, которые она ему подарила. – Что ты там видишь?
– А ты? – эхом отозвалась она.
– Ничего! – отрезал он и зажмурился. – Все, – добавил он немного погодя.
Больше о глазах они не говорили.
До сегодняшнего дня. Все было по-прежнему. Почти. Время, место. Изменились только они сами. Они выросли. Они стали ближе друг другу, знали друг о друге все. И вместе с тем что-то их разделяло.
– У тебя странные глаза, Конрад, – сказала Элисса. Опять.
И тем самым нарушила их негласный договор о молчании. Раньше он никогда не говорил с ней о колдовстве, о тех вещах, которые она могла делать с его помощью, а она никогда не говорила с ним о его глазах, вернее, об одном из них – левом.
Его слепом глазе.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
И больше никто не помнил, что здесь когда-то находилось – или могло находиться.
Будущее целого мира складывается из мелких деталей, довольно незначительных, если судить о них с точки зрения великого целого. Вместе с тем каждая из этих деталей составляет неотъемлемую часть единой схемы, и кто может сказать, что окажется важнее для будущих столетий.
После того дня мир неуклонно катился к царству Хаоса. Появись на этом пути какое-либо препятствие, его немедленно бы убрали, как ту деревню.
Большая часть нападавших понятия не имела, зачем они это делают; впрочем, это их и не интересовало. Битва – вот единственное, что было им нужно.
Сражение или просто кровавая резня – разницы они не ощущали. Результат был всегда один и тот же: боль и муки, пытки и смерть. Смерть врагов, союзников, своя собственная – всего лишь признаки вечной войны.
Единственным смыслом их жизни была смерть, и в этом захватчики значительно преуспели. Они жили ради смерти – и должны были умереть…
Конрад не видел того, что видела Элисса, что видели люди. Он никогда не видел своего лица, своих глаз.
Элисса часто говорила ему, что у него странные глаза. Что она имела в виду – их внешний вид или что-то иное, он не знал. Глаза самой Элиссы были темными и глубокими, как омут, и видела она гораздо больше, чем ему говорила. Впрочем, он тоже видел то, что было ей недоступно, но предпочитал об этом молчать.
На следующий день Элисса принесла с собой зеркало.
Было раннее утро. То место, где он когда-то убил тварь, превратилось теперь в луг – лес отодвинулся еще дальше после того, как в нем поработали лесорубы.
Чтобы их не заметили, Элисса и Конрад стали встречаться подальше от моста.
– Ты ведь себя никогда раньше не видел? – спросила она, глядясь в зеркало, и, откинув со лба черную прядь, заправила ее за ухо. – Смотри. – И протянула ему зеркало. – Только осторожнее, я не хочу, чтобы какой-нибудь урод разбил стекло!
Он не слушал. Не отрывая глаз, он смотрел на предмет в ее руке. Овальной формы, в серебряной оправе. Даже его ручка и задняя часть были из серебра, в которое были вставлены блестящие красные и желтые стеклышки. На гладкой поверхности зеркала отражалось небо.
– Почему разбил? – спросил он, отодвигаясь.
– Это шутка, – сказала она и хотела сунуть зеркало ему в руки.
– Шутка? – Он отодвинулся еще дальше.
– Считается, что если в зеркало посмотрится урод, то стекло разобьется.
Наверное, это зеркало стоит целое состояние. Красные и желтые вкрапления были не стеклом, как он догадался, а драгоценными камнями. Серебро и драгоценные камни – и в такую вещь Элисса запросто смотрится!
– Ты что, боишься? Он боится, боится, боится!
В каком-то смысле она была права, но Конрад рассердился. Выхватив из ее рук зеркало, он осторожно поднес его к лицу.
Раньше он видел свое отражение только в воде. Он имел общее представление о своей внешности, но вот о глазах не знал ничего. Кажется, они ничем не отличаются один от другого, только один – левый – совсем не видит.
Как-то раз, несколько лет назад, он попытался разглядеть свое отражение в начищенной солдатской кирасе. Но и это ничего не дало.
В их деревне даже стекло было редкостью, а уж что касается зеркал, то они были только в усадьбе Кастринга. О зеркалах он и узнал от Элиссы, а ее зеркальце наверняка было привезено откуда-то издалека.
Конрад видел себя впервые в жизни.
Задыхаясь от волнения и хлопая глазами, он смотрел на незнакомца, который, точно так же хлопая глазами, смотрел на него. Копна растрепанных волос, ни светлых, ни рыжих, а что-то среднее. Волосы такого цвета он прежде не видел.
Бросив быстрый взгляд на Элиссу, он заметил, что она улыбается.
Приподняв зеркало и заслонившись от нее, он стал рассматривать свои глаза.
Ничего особенного, глаза как глаза, светло-зеленого цвета. Но вот за его спиной блеснули яркие лучи солнца, и он немного сдвинул зеркало, чтобы его не слепил свет.
И тут он заметил странную вещь: в лучах солнца один его глаз потемнел, приобретя темно-зеленый цвет, а другой, наоборот, стал светлее, пожелтел – и превратился в золотой…
Его глаза были совершенно разного цвета.
Один был золотым. Другой – зеленым. Так вот почему Элисса говорила, что у него странные глаза.
И один его глаз видел. Другой – нет.
Держа зеркало в одной руке, он поднес другую к глазам. То же сделало и его отражение. Он потрогал кожу под левым глазом. Но отражение потрогало кожу под правым. Он нахмурился.
Элисса рассмеялась и встала позади него. Поднявшись на цыпочки, она заглянула в зеркало, и он увидел ее лицо рядом со своим.
Странно, но ее лицо показалось ему не совсем таким, каким он привык его видеть. Черные волосы были зачесаны за правое ухо, а не за левое.
К тому же она стояла справа от него, а в зеркале выходило, что слева…
Отражение Элиссы улыбнулось, и он услышал у своего плеча ее шепот.
– Это зеркало, Конрад. В нем право – это лево, а лево – право. В зеркале все выглядят немного по-другому, и ты, и я. Смотри.
Она передвинулась справа налево, но в зеркале – слева направо.
Значит, у него один здоровый глаз. Второй слепой. Один его глаз зеленый, другой – золотой. Но где какой? Конрад перестал смотреть на отражение Элиссы, пытаясь сосредоточиться на своих мыслях.
Перед ним был молодой человек лет двадцати, хорошо ему знакомый, с видом скорее растерянным, чем испуганным, – и с глазами разного цвета.
Конрад видел лишь правым глазом, левый он привык закрывать. А зеркало показывало, что он видит левым, золотым глазом.
Значит, зеркало искажает изображение. Ему нельзя верить; верить можно только себе, а это означает, что он видит правым, зеленым глазом.
Даже закрыв один глаз, он видел в зеркале то же, что и двумя. Так он и думал. Правый глаз – здоровый. Закрыв его, он переставал видеть вообще, значит, левый – слепой.
– Ну что? – спросила Элисса.
Он видел ее. И себя. Он кивнул, и его отражение в зеркале кивнуло. Его золотой глаз сверкнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23