– Господин Генеральный секретарь… – Его голос странно помягчел. – Подвигайте правой ногой.
– Что за чепуха…
У меня ничего не вышло. Я попробовал еще раз.
– А теперь левой.
Я даже застонал от напряжения. Он постучал по моей лодыжке.
– Чувствуете что-нибудь?
– Нет. – И вдруг меня прошиб пот.
– Имеет место… хм… травма спины. Мы сделали операцию, чтобы стабилизировать ваше состояние, соединить поврежденные спинные позвонки с-целью…
– Как долго будет идти лечение?
– Это неизлечимо, – произнес доктор Рэйнс. Меня начало рвать. Но ничего, кроме слюны, из меня не вышло: я не ел несколько дней. По спине пробежал холодок ужаса.
– Мистер Сифорт, надеяться можно. У нас есть процедуры, чтобы…
– Убирайтесь!
– Нейрохирургия – процесс долгий.
– Не хочу этого слышать. – Я заерзал что было сил, пытаясь освободить ноги.
– Мы поможем вам приспособиться…
Я сделал усилие, чтобы сесть, согнув колени. Но ног все равно не чувствовал. Начиная с бедер все онемело. Доктор Рэйнс схватил меня за руку:
– Так вы сделаете себе еще хуже.
– Дайте мне уйти!
– Сестра, двадцать кубиков алмонела, внутривенно.
– В чем дело? – Я отчаянно пытался освободиться.
– Это успокоительное.
– Нет! – Я ударил его по запястью. – Не усыпляйте меня!
Он схватил меня за предплечье и приготовился вонзить шприц.
– Марк! Марк, помоги!!
Дверь резко распахнулась. Вбежал мой начальник охраны с лазером наготове:
– Отойдите от него!
– Он нуждается в успокоительном.
– Бога ради, не позволь им сделать это! – Я попытался вырваться.
– Отойдите! – Лицо Марка приняло смертельно опасное выражение. Лоб его покрылся сетью глубоких морщин. Тилниц опустился на колено, подняв лазер.
Доктор Рэйнс поспешно встал. В коридоре послышались шаги.
– Уберите это. – Тилниц захлопнул двери прямо перед испуганными лицами двух дежурных.
– Он нуждается…
– Ну!
Доктор Рэйнс медленно опустил шприц:
– Этот человек – мой пациент.
– Он собирался… – Я постарался говорить твердо. – Убери его отсюда!
– Вам не нужно успокоительное, сэр?
Через «не могу» я постарался сказать как можно спокойнее:
– Нет, мне нужно, чтобы меня оставили одного.
– Так и будет сделано, господин Генеральный секретарь. – Марк вместе с доктором Рэйнсом и медсестрой пошли к дверям. – Я буду снаружи.
Уже на выходе я окликнул его.
– Долго ты тут дежуришь?
– Четыре дня.
– Я так и думал.
– Когда ухожу в ванную, меня заменяют Карен и Томми. Охрана находится двумя этажами ниже и выше. Вы в безопасности.
– Благодарю тебя. – Голос у меня задрожал. – Поспи хоть немного. Скажи Алексу, он посидит.
Марк приблизился к кровати и встал на колени, словно ребенок, который просит благословения у отца. Он коротко взглянул на меня и тут же отвел взор. Тем не менее голос его был твердым:
– Капитан Тамаров мертв.
Дикий крик эхом разнесся по холодным равнодушным коридорам. Только через некоторое время я осознал, что это мой вой.
– Как… когда…
– Бомба, сэр. Он ничего не успел почувствовать. Зато я чувствую это. Мои глаза остановились на двери.
Тилниц понял намек, мягко похлопал меня по плечу и вышел.
Снова и снова я бил руками по матрасу. Почему это не я, Господи? Он должен был жить!
Я подавил стон. Господь все еще играет со мной. Забрал моего лучшего друга, лишил меня возможности двигаться, приковал к постели, без всякой надежды на выздоровление. Жалкий старик. В открытом шкафу, рядом с одеждой, стояла моя отделанная серебром трость. Больше она мне не понадобится. Меня стало подташнивать.
Приди, ночь. Забери меня в свое лоно.
Не знаю, как долго я лежал, страдая. Наискосок через комнату мягко ворковал голографовизор. Он был настроен на программу новостей.
«…согласно последним сведениям из госпиталя Боланда…»
«…за любую информацию о том, где скрывается…»
«…источники в верхних эшелонах власти полагают, что речь идет о нескольких днях, хотя, по слухам, Генеральный секретарь будет прикован к постели несколько месяцев. С новостями был Фил Бансел из госпиталя Боланда. До новой встречи на нашем канале».
«Между тем исполняющий обязанности Генерального секретаря Валера утверждает, что есть небольшой прогресс в деле с Лигой экологического действия, которая объявила, что эта третья террористическая атака…»
Послышался негромкий щелчок. Через приоткрытую дверь проскользнула Арлина.
– Ты снова с нами. – Она подошла к кровати.
Я попробовал повернуться, но мне подчинялась только верхняя часть тела.
– Ник… – Она положила ладонь на мою руку. Я сильно вздрогнул, и ее глаза расширились. – Что, любовь моя?
Я освободил руку:
– Терпеть не могу жалости.
– Что в целом мире… – Она села, лицо ее было усталым.
– Всего лишь… Мне… – Я попытался отвернуться. – Не сейчас, Арлина. Пожалуйста… – Я молил Бога, чтобы она ушла, пока я не потерял контроль над собой.
– Ник, что бы ни случилось, мы пройдем через это. Я буду с тобой.
– Разве ты не видишь… – Мой голос стал наливаться яростью. – Арлина, если ты любишь меня, дай мне возможность побыть одному! Ради бога!
Когда я наконец поднял глаза, ее не было.
Целыми днями я лежал в постели, равнодушно смотря голографовизор. Пища, которую мне приносили, большей частью оставалась нетронутой. Я машинально отвечал на вопросы врачей, пытался шевелить членами, когда меня просили, позволял медперсоналу перекладывать меня в кресло на колесиках, когда надо было переменить постель.
Джеренс Бранстэд в очередной раз навестил меня, попытался говорить о делах, но я ни во что не хотел вникать:
– Это не имеет значения, Джер. Со мной все кончено.
– Что – все?
– Служба. Жизнь… – И я устало закрывал глаза.
– О, вы прошли такой долгий путь. – В его голосе появился некий оттенок презрения.
– Начиная с?.. – Я не мог позволить ему спровоцировать меня.
– Начиная с «Виктории», унылый сукин сын.
То есть с корабля, на котором мы десятилетия назад возвращались с Надежды.
– Как ты смеешь… – пораженный, крикнул я.
– Да, как я смею! Мне известна вся ваша подноготная. – Джеренс бросил свой голографовизор на кровать, едва не попав мне по ногам.
– Убирайся!
– Охотно! – Он двинулся к дверям.
– И забери свой долбаный голограф!
Джеренс вернулся, взял его с одеяла. Я схватил Бранстэда за запястье:
– Что ты имел в виду, говоря о «Виктории»?
– Я тогда не ради Флота завязал с наркотой. А ради вас.
Я покраснел:
– Знаю.
Все эти годы мы никогда не говорили, каких неимоверных усилий стоило ему отказаться от своего пагубного пристрастия.
– Я страстно желал походить на вас. Вы никогда не сдаетесь. Как бы плохо ни ложились карты, вы продолжаете игру. – Он поймал мой взгляд. – И вы всегда побеждаете.
– Благодарю. – Мой голос звучал грубовато.
– Так было до сих пор.
– Мне больше незачем жить.
– Я чувствовал то же самое. – Он по уши втянулся в наркотики, не думая о том какие разрушительные последствия это могло для него иметь.
– Ты еще мальчишка, у тебя вся жизнь впереди…
– Трус! – Его глаза засверкали. Он показал пальцем на окно. – Если б они только знали.
– Кто?
– Никто вам не говорил? – вскинул он бровь.
– Скажи мне, в чем дело, черт подери! – Я изрек богохульство, но сейчас мне было не до этого.
Джеренс подошел к двери, распахнул ее:
– Марк, Карен, помогите мне. – Он открыл тумбочку рядом с кроватью. – Причешитесь.
– Зачем?
– Причешитесь! – Я смиренно подчинился. Такого Джеренса мне еще не приходилось видеть. – Помогите его поднять.
Он подкатил к кровати огромное кресло на колесиках.
– Куда мы его повезем? – Тилниц встал у моей руки.
– К окну. – Они совместными усилиями пересадили меня в кресло.
Джеренс раздвинул занавески.
– Выгляните, вы, себялюбивый ублюдок.
– Ну-ну, полегче, – холодно заметил Марк.
– Заткнись. Смотрите, черт вас возьми.
Я глянул вниз. Моя палата была на пятом этаже госпиталя, в районе бывших городских трущоб. Двенадцать лет назад лазеры с орбитальной станции сожгли дома, прошлись по улицам, и тысячи людей нашли здесь свою смерть. Сейчас это был смешанный район, бизнесмены и иммигранты среднего класса все больше населяли его, предвещая будущее возрождение города.
У меня перехватило дыхание. На улице, у ворот госпиталя, толпились сотни – нет, тысячи людей. Некоторые были в пестрых одеждах разных племен, остальные – просто в летних костюмах. Многие держали плакаты, которые на таком расстоянии не представлялось возможным разглядеть.
Кто-то показал рукой в нашу сторону. Послышались голоса. Скоро все смотрели наверх. Гул перешел в рев.
– Помашите им.
– Увезите меня назад.
– Помашите. Вы обязаны сделать это для них. Я взмахнул рукой.
– И сколько они здесь…
– Всю неделю. С каждым днем все больше.
Я махнул еще раз, попытался что-то приветственно крикнуть, а на сердце у меня было гадко и тоскливо.
– Положите меня на кровать.
– Сэр, настало время вам подумать…
– Немедленно! – велел я тоном, не допускавшим возражений.
Как будто воздух вышел из воздушного шарика. Так и Джеренс весь поник, послушно подкатил кресло к кровати. Я схватился за матрас. Марк помог мне перебраться на кровать.
Я взял свою ногу рукой и положил ее на другую, чтобы лучше видеть то, что происходит за спинкой кровати.
– До свидания.
Я не слышал, как они ушли.
Через некоторое время медсестра принесла ужин. Он остался нетронутым. Палата медленно погрузилась в темноту.
Раздался негромкий стук в дверь.
– Уберите. Я не голоден.
– Это я, па. – Филип закрыл за собой дверь, пододвинул кресло.
Я ничего не сказал.
– Я слышал, у тебя трудности. – Голос его был едва ли не веселым. Он застыл в ожидании ответа. – Я побуду здесь немного. Давай я тебе почитаю?
– Я не в том настроении, чтобы принимать гостей.
– Мне так и сказали.
– Пожалуйста, уйди.
– Нет, сэр.
Я сжал его руку, подтянул поближе, потом схватил за воротник:
– Делай, что тебе сказано.
– Не сегодня. – Он спокойно расцепил мои пальцы. – Пока не забыл, прошу прощения, что ушел тогда после банкета по поводу присуждения премии. Я… так расстроился.
– Благодарю. – Я постарался, чтобы мой голос звучал как можно более холодно.
Он оценивающе посмотрел на меня:
– Ты похудел. Поел бы супу.
– Проклятье! Филип, уйди, а не то я позову Тилница, и он тебя вышвырнет отсюда.
– Валяй. – Его тон выводил меня из себя. – Ему придется со мной повозиться.
– Марк!
Через мгновение дверь открылась.
– Мой отец хочет, чтобы вы вывели меня, сэр. Но я собираюсь сопротивляться. – Фити снял куртку и принял оборонительную стойку, которой когда-то выучила его мать.
– Господин Генеральный секретарь? – Тилниц беспомощно смотрел на нас.
Я ударил кулаком по кровати. Абсурд какой-то.
– Хватит, вы, оба.
– Вы хотите, чтобы я… – спросил Марк.
– Нет. – Я бессильно откинулся назад. – Пусть остается.
Почему мое сердце застучало чаще, сильнее? Тилниц вышел, покачав головой.
– Поешь супу. – Филип поднес ложку к моему рту.
– Я не ребенок.
Знаю, сэр. И потому хватит вести себя, словно ребенок.
Не переставая ворчать, я поел, удивляясь, насколько все же проголодался.
Потом Фити прочитал, что пишут «Весь мир на экране» и «Мир новостей». Я подремывал, опираясь спиной на подушки. Через некоторое время я спросил:
– А где мама?
– Дома, в нашей резиденции. – Он опустил глаза в пол.
– Я обидел ее.
– О да.
– Сожалею.
Он дотронулся до моей руки:
– Думаю, она все понимает.
– Это всего лишь… Филип, ты помнишь, как умирал мистер Чанг? – Тогда мы все делали вид, будто его прикончил сердечный приступ, но на самом-то деле это был паралич. – Он лежал на такой же вот убогой кровати, не в силах пошевелиться, и только глаза говорили о том, какие муки он испытывал.
– Ты не в таком состоянии, папа.
– Близко к тому.
Как я мог объяснить, чего боялся больше всего на свете? Когда доктор Рэйнс хотел меня подчинить, ему требовалось всего лишь взять меня за руку. Я не мог вырваться, не мог сопротивляться.
– Филип, я готов к концу.
Я мог достойно встретить смерть, моя встреча с Богом и так долго откладывалась, но пребывать настолько беспомощным…
– Тряпка! Нет, это недостаточно сильное выражение. Дерьмо!
– Фити! – скривился я. – Ты никогда не говорил на таком языке.
– Меня Джаред научил, – усмехнулся он.
– А, Джаред. – Я едва не задрожал при упоминании его любимого приятеля. Через мгновение спросил:
– Ну, и как он?
Корректировка гормонального дисбаланса освободила Джареда от дурных наклонностей, но я все еще не мог думать об этом лечении без содрогания. С другой стороны, в его случае иного выхода не было.
Фити не понимал, отчего я забеспокоился:
– Папа, я не гей, я нормальный человек.
Его последним увлечением была одна серьезная студентка-художница, так же очарованная Роденом, как и он. Она была очень симпатичная, но я никогда не относился к ней тепло.
– Понимаю, сын. – Моя ладонь переместилась и легла на его руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72