Фляги с водкой снова пошли по рукам. Одна дошла до него. Он отпил глоток, и спиртное пожаром разлилось по кишкам, по желудку.
– Я с вами, господин капитан, – произнес кто-то басом. – Уж лучше так, чем гнить здесь!
– Я тоже!
– Я тоже!
Двадцать лейтенантов издали восторженный вопль. Они всегда думали так же, как он. Да и солдаты тоже. Лучше уж было броситься в пекло, чем подыхать на медленном огне в грязи траншеи Сент-Андре.
Им понадобился час, чтобы собрать людей и сообщить о наступлении. Все безоговорочно согласились с планом капитана – никому не пришла в голову идиотская мысль назвать его началом. Артиллеристам, засевшим в своих дотах на вершинах холмов, было приказано вплоть до нового распоряжения приостановить огонь. Вражеские окопы находились в восьми километрах, и все пространство было заполнено минами, кольями, насыпями, колючей проволокой.
Он наконец увидел, как у солдат загорелись глаза, напряглись вены на шее, посуровели лица, сжались челюсти. «Медведь» начал выпускать когти и показывать клыки. По его сигналу две тысячи человек взобрались на бруствер траншеи и рассыпались по ровному полю под прикрытием ночной темноты и тумана. Им посоветовали пользоваться ножами при возможной встрече с врагами, отошедшими от своих окопов. Избегать стрельбы, чтобы не выдать наступления раньше времени. Приложить все усилия, чтобы не подорваться на дьявольской мине.
Они беспрепятственно достигли первого рва в трехстах метрах от главной траншеи, быстро обследовали его, обнаружив только крыс, которые обгладывали скелеты, сгруппировались по сто человек, выкурили по сигарете, двинулись вперед по сигналу вибраторов мобильных телефонов, преодолели несколько окопов, сменяющих друг друга через каждые двести метров, не слишком глубоких и порой защищенных кольями.
Он возглавлял эту безмолвную волну, и душа его пела от восторга. Дыхание солдат несло его вперед, придавало ему силу, которую он не ощущал уже давно. Он вновь бежал вприпрыжку по холмистой равнине своего детства, опьянев от воли и простора. Ему случалось, в возрасте шести лет, уходить из дома на три-четыре дня. Мать, женщина тихая и, видимо, слегка тронувшаяся рассудком, едва замечала, что его нет дома – в любом случае, он не слышал от нее ни единого слова упрека. Ночной холод горячил ему лоб и щеки. Как прежде.
В следующих окопах усамов тоже не оказалось. Как и мин между рядами колючей проволоки. Похоже, все эти подонки убрались в главную траншею праздновать свой дьявольский рамадан. Они беспрепятственно прошли межу Сен-Шарль, большой монолит, окруженный каменной стенкой и вкопанный в землю на расстоянии в четыре километра от каждой линии. Вокруг разрывались снаряды, однако ни легионеры, ни исламисты не хотели разрушать межевой знак. И тем, и другим был необходим этот каменный блок, чтобы ориентироваться в небытии из камня и грязи.
В следующем окопе, первом на вражеской территории, они перегруппировались. Легионеры называли его рвом Аллаха. Вырытый и оборудованный исламистами, он мало отличался от европейских фортификаций. С начала войны второй пехотный брал его раз пятьдесят и столько же раз отдавал обратно, не выдержав натиска усамов. В этой узкой трубе царил тот же запах грязи, пороха, страданий и смерти, что в траншее Сент-Андре. Впрочем, слабый аромат пряностей в холодном воздухе – кориандра, перца, кардамона – заставлял предположить, что исламистские подонки питались несколько лучше, чем воины архангела Михаила.
Лейтенанты сгрудились вокруг него, чтобы обменяться первыми впечатлениями.
– Ни единой ящерки, господин капитан, – тихо произнес ближайший к нему офицер. – Даже странно, во рву Аллаха все как будто для нас подготовлено.
– Ни одной мины! – с сильным немецким акцентом воскликнул другой. – Можно подумать, что эти ублюдки не заглядывали сюда целую вечность.
– Наверное, мины взорвались при обстрелах, – предположил третий.
– Все же эта тишина настораживает, – обронил четвертый.
Они вновь перекурили и как следует взбодрились водкой. Теперь от линии усамов их отделяли два или три километра. Глаза у всех по-прежнему блестели, но уже от усталости и тревоги. Выбравшись из рва Аллаха, они ступили на лунную почву, усеянную воронками и каркасами сгоревших танков.
Поднимаясь с пистолетом в руке по небольшому холмику, он уловил в тумане какое-то движение и какие-то звуки. Дурное предчувствие заползло ему в душу, но он отогнал его, передернув плечами. Обернувшись, он увидел, что в своем пылу значительно оторвался от солдат. Лишь четверо взбирались за ним на холм. Они шли, как один человек, словно связанные невидимой нитью. Тронутый их сплоченностью, он приветливо помахал им. И увидел в их глазах ужас.
Причину он понял, когда из тумана и темноты возникли сотни черных силуэтов.
Сотни усамов. Быть может, тысячи.
Кошмар, этим ублюдкам пришла в голову та же мысль. Наверное они тоже не выдерживали сидения в траншее. И решили сделать вылазку в ночь рамадана. Хотя весь день не пили и не ели. Слишком слабы они, чтобы драться.
Огонь ненависти сверкал в их глазах сильнее голода, сильнее любого религиозного догмата. Лица под касками были искажены изумительной яростью. Свирепостью хищников.
Он хотел подать сигнал к отступлению. Крикнуть «Медведю», чтобы быстрее возвращался в берлогу. Пробившая ему горло пуля разнесла в клочья и слова его, и грезы о славе.
За его спиной четверо солдат рухнули, как подкошенные, избавившись навсегда от всех своих страхов.
31
Удары весел заглушались шумным течением реки и грохотом грузовиков на мосту. Ветер разносил ядовитые миазмы выбросов из труб химических заводов. Сидя на носу лодки, перевозчик энергично орудовал веслом, и мускулы на его оголенных руках вздувались, как узлы на виноградной лозе. Несмотря на его усилия, лодку сносило вниз, к устью Дуная.
Пиб опасался, что суденышко камнем пойдет ко дну под тяжестью слишком многочисленных пассажиров. На пристани Зелев, полуразрушенной и изъеденной ржавчиной, в лодку погрузилось около дюжины человек в плоских шапках, с недоверчивым взглядом и замкнутыми лицами. Воротники курток у всех были подняты. Они рассчитались за переправу без единого слова, отдав деньги не перевозчику, а юному официанту из ресторана, который появился за пятнадцать минут до полуночи и потребовал у Стеф оговоренные двести евро. Пибу показалось, что другие заплатили меньше, намного меньше.
– Грузовик любое направление на тот берег, – шепнул официант. – Везти, куда скажете.
Стеф показала на других пассажиров.
– А эти? Почему они не пошли по мосту?
– Они румыны, эмигранты, террористы, возвращаться к себе, чтобы воевать легионеров, понятно?
Бороться с легионами архангела Михаила было трудно в любом месте Европы, но схватка с ними в Румынии означала почти самоубийство. Стеф и Пиба окружали люди с серьезными решительными лицами – трагические маски тех, кто пересекал границу, не надеясь на возвращение. Глаза их туманила ностальгия. Они уже жалели, что покидают эту землю, где дышали, ходили, говорили, любили, ненавидели.
Разноцветная подсветка моста в Рузе постепенно уплывала все дальше. Перевозчик перестал грести и застыл, вслушиваясь в темноту. Властным жестом он приказал умолкнуть одному из румын, который тихо переговаривался с соседом, затем поставил весло поперек течения, направляя лодку к берегу. Днище заскрежетало о камни, и метров через тридцать лодку вынесло на грязный пляж. Перевозчик явно нервничал и беспокойно озирался по сторонам. В обратный путь он отправился сразу после высадки пассажиров. Румыны двинулись по узкой тропинке, проложенной в густых зарослях.
– Что будем делать? – выдохнул Пиб.
– Пойдем за ними.
Тропинка вела в бывшую промышленную зону, подвергшуюся разрушительной бомбардировке. Румыны уверенно ориентировались в лабиринте разбитых и заросших кустарником дорог. Луна показывалась временами, бросая мертвенно-бледный свет на призрачные строения, загадочные металлические конструкции, обвалившиеся крыши, опрокинутые краны.
Румыны свернули на другую дорогу, почти похожую на настоящую, и остановились около административного здания – одного из редких строений, уцелевших под бомбами. Одни расселись на ступеньках, другие прислонились к металлической ограде, и все дружно закурили.
– Что они делают? – прошептал Пиб.
– Ждут. Мы поступим так же.
– Мы даже не знаем, чего они ждут.
– Надо полагать, грузовик.
Заметив груду камней в нескольких метрах от ограды, Стеф направилась к ней и села. Пиб последовал ее примеру. Ожидание оказалось долгим, и румыны, которые поначалу не обращали на них никакого внимания, стали все чаще бросать на Стеф откровенно сальные взгляды. Глаза у них заблестели. Наверное, им пришло в голову, что они ничем не рискуют, если приятно проведут время с этой беззащитной на вид девушкой. Она была одета как болгарская крестьянка, но кожа и светлые глаза выдавали иное, более дальнее и более лакомое происхождение. Быть может, Восточная Европа. Плевать на то, что ей понадобилось в этом глухом уголке Румынии, – они просто увидели уникальный шанс исполнить заветную мечту. Смерть царила на землях архангела Михаила, и они не собирались отказываться от последнего подарка судьбы. Не сговариваясь, они стали окружать Стеф и Пиба. Ностальгия в их глазах сменилась желанием. Один из них, худой темноволосый мужчина лет тридцати, расстегнул брючный ремень и жестом приказал Стеф раздеваться. Второй схватил Пиба за руку и потащил прочь от груды камней.
Пиб не почувствовал ни малейшего признака паники. Он ощущал необыкновенное спокойствие, как если бы все происходящее его совершенно не касалось.
Мгновенное превращение товарищей по подполью в хищных зверей не возмутило и не оскорбило его. Он не оказывал сопротивления тому, кто волок его в сторону. Не пробуждать подозрений. Краем глаза он видел, как другие образовали крошечную арену вокруг Стеф – ради представления, в котором они были и зрителями, и участниками. Она держалась безучастно и равнодушно, словно покорившись своей участи. Послышались крики, и стороживший Пиба румын остановился, обернулся, привстал на цыпочки. Пиб догадался, что Стеф попыталась вытащить свой кольт, но насильники тут же выбили пистолет из ее рук.
Теперь действовать предстояло ему.
Воспользовавшись тем, что его цербер отвлекся, он быстро сунул руку во внутренний карман куртки, схватил пистолет и снял его с предохранителя. Румын повернулся к нему в тот момент, когда он уже вытащил оружие. Пиб сильно ударил его рукоятью в подбородок. Тот издал сдавленное рычание, пошатнулся, отступил назад, но не упал и рухнул на землю лишь после второго мощного удара по затылку. Увлеченные зрелищем в центре арены, другие ничего не заметили.
Пиб встал у них за спиной и для начала выстрелил в воздух. Все они разом обернулись. Несколько секунд ошарашенно смотрели на мальчишку с пистолетом и на своего товарища, неподвижно лежащего на земле. Потом расступились, открыв главных действующих лиц – худого брюнета со спущенными штанами и двух его подручных, которым было поручено раздеть и держать девушку. Пиб увидел, как один из них направил на него кольт Стеф, и тут же нажал на курок. Раненный в плечо или в бок румын выронил пушку и осел на землю. Остальные мгновенно рассеялись в темноте, словно стайка перепуганных воробьев. Худой мужик неловко натянул брюки и сбежал, не дожидаясь продолжения.
Пиб поднял кольт и протянул его Стеф, не удостоив раненого взглядом. Она взяла пистолет с безмятежной улыбкой, и, поправив одежду, сунула его за пояс шаровар.
– Капитан, эти румыны, можно подумать, все хотят залезть тебе под юбку, – проворчал Пиб.
– Хотеть не означает мочь. К тому же, у меня есть ангел-хранитель. Я знала, что ты вмешаешься.
– Ну да. А если бы я…
– Со всеми твоими «если», Пиб, можно заблудиться среди бесконечных возможностей.
Тишину разорвал рокот мотора, пучок света из фар пробежался по дороге, кустам, груде камней. Из темноты возник грузовик, который остановился возле металлической ограды, затем появился второй, и вслед за ним еще пять-шесть машин с огромными прицепами застыли у обочины. Водители заглушили моторы, выключили фары, спустились из кабин и вступили в оживленную беседу с румынами. По их взглядам, жестам, нервному возбуждению Пиб понял, что они говорят о нем и Стеф. Один из шоферов отделился от группы и двинулся к ним тяжелой поступью буйвола. Гигант с широкими плечами, пепельными волосами, голубыми глазами – такими светлыми, что казались почти белыми. В белой рубахе, которую распирали мускулы, широких черных штанах с множеством карманов и спортивных туфлях на толстой подошве.
– Вы говорите по-французски?
Сам он говорил с сильным северным акцентом уроженца Прибалтики или Скандинавии.
– Мы ищем машину до восточных Карпат, – ответила Стеф.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56