— Я хочу познакомить вас с одним журналистом.
— Пошлите его к черту.
Баррис подмигнул Хойлу.
— Ему протежирует сам Бадервальд.
— Тем более.
— Да он хороший парень! И ему нужно заработать.
— Это другое дело. Ведите!
Глава 13
По пути Баррис успел сообщить журналисту, что Николас Батейн — добрый парень, невероятный эрудит, но человек со странностями. А кто из нас без странностей, явных или тайных? Представив их друг другу, Баррис тут же испарился, сославшись на некие неотложные дела.
— Садитесь, — вяло сказал Батейн, — и будьте как дома.
Он как сидел в кресле, так и остался сидеть. Длинные ноги в туфлях, наверное, сорок шестого размера были вытянуты почти на середину комнаты, руки как плети свисали с подлокотников кресла и согнутыми пальцами касались ковра. В большом костлявом и нескладном Батейне было что-то от доброго послушного коняги, который однако же себе на уме и время от времени выкидывает разные фортели.
— У меня сиеста, — грустно уведомил Батейн, глядя на Хойла доверчивыми, какими-то детскими глазами. — Но если уж вам так приспичило, мы можем поговорить.
— Благодарю, мистер Батейн.
— К черту мистера и к черту Батейна, зовите меня просто Ник, — лениво проговорил геолог и так же лениво полюбопытствовал: — Бадервальд ваш родственник или вы поймали его на каком-нибудь жульничестве — он мастак на такие дела — и теперь шантажируете?
Рене рассмеялся:
— Ни то, ни другое. Просто-напросто я друг детства его младшей невестки Элизы.
— Понятно, шерше ля фам, как говорят французы. — Батейн показал на дверь, причем поднял руку так, словно на ней лежал тяжелейший груз, а потом бессильно уронил на ковер. — Думаете, почему Арт спихнул вас мне и тут же улетучился?
— Понятия не имею, — ответил Хойл, решая, что Баррис прав: этот Батейн действительно оригинальный человек.
— По той же самой причине — шерше ля фам! — Геолог оживился, насколько это было вообще возможно при его темпераменте. — У него интрижка с Нинон, очаровательной сотрудницей океанографического музея. Пока я разглядывал ее, оценивал достоинства и недостатки, изучал характер и разрабатывал подробный план атаки, Арт налетел как коршун и уволок ее у меня из-под носа. Вы знаете, о чем я жалею?
— Наверное, о том, что сейчас не мушкетерские времена и что Барриса нельзя вызвать на дуэль? — предположил Хойл.
Батейн засмеялся и отрицательно помотал своей лошадиной головой. Смеялся он заразительно, сотрясаясь всем телом, но негромко, не смеялся, а хихикал.
— Наверное, в ваших жилах течет и французская кровь, угадал? Вот видите! Галлы всегда были драчливы, а вот у меня совершенно отсутствует комплекс кровожадности и мести. — Батейн шумно вздохнул. — Я жалею о том, что я не мусульманин. Богатый мусульманин, какой-нибудь там хан, эмир, халиф, султан, купец, — несущественно. Все дело в гареме, полном красивых, веселых, послушных и всегда готовых к твоим услугам жен. Никакой никому не нужной любовной игры, всех этих обезьяньих ужимок, призывных взглядов, никаких журавлиных танцев и петушиного соперничества. Все очень просто, ясно и рационально, как теорема Пифагора. Я не кажусь вам старомодным?
— Что вы! Для эпохи сексуальной революции ваши идеи весьма оригинальны. Особенно с женской точки зрения.
— Женщины! — Батейн подобрал с пола руки, сначала одну, потом другую, и удобно сложил их на животе. — Что мы о них знаем? Я, например, знаю только то, что это существа кошачьего типа. Они не любят фамильярности, но сами очень нахальны, они терпеливы, но в то же время и несносно капризны, отличаются постоянством привычек и взрывной неожиданностью. Например, есть мороженое на морозе, предаваться любви в знойной духоте и обсуждать кухонные проблемы на концерте вагнеровской музыки способны только женщины.
— Вы проштудировали Грея Уолтера?
Геолог так удивился, что приподнялся и принял сидячее положение, разглядывая Хойла, однако флегма взяла свое, и он снова упал на спинку кресла.
— Феноменально! Вас можно экспонировать в этнографическом музее как редкий образчик образованного журналиста. — Он еще раз бесцеремонно, но весьма благосклонно оглядел Хойла. — Вы хотели проинтервьюировать меня?
— Нет, расспросить и просветиться. Меня интересует апейрон.
— Может быть, аперитив?
— Нет, апейрон. Не в древнегреческом смысле, а в аспекте гипотезы русских ученых-геологов об апейронном ядре Земли.
Батейн снова принял сидячее положение да так и зафиксировался в нем. Корпус он подал вперед, локтями оперся о колени, кисти рук и длиннющие пальцы при этом бессильно свисали вниз, как стручки адамового дерева.
— Слушайте, вы в самом деле журналист?
— В самом деле. Но попутно я и представитель фирмы Невилла.
— Бадервальды, Невиллы, журналистика и апейрон. Невероятнейший коктейль. Почему бы вам не заняться каким-нибудь настоящим делом, наукой например?
Рене улыбнулся:
— Пробовал, учился в Массачусетсе, в технологическом. Но меня вышибли оттуда.
— За непочитание официальной науки?
— Нет, за участие в движении против вьетнамской войны.
— О-о! Да мы с вами родственные души. У меня тоже были некоторые неприятности по этому поводу, хотя до прямых репрессий дело не дошло.
Батейн некоторое время вопросительно смотрел на Рене, а затем проникновенно спросил:
— Слушайте, дружище, вы уже обедали сегодня?
— Нет, не успел.
— Почему бы нам не пообедать вместе? Ученые разговоры всегда вызывают у меня аппетит. В этом отношении я счастливый человек.
— Охотно, но я не одет.
Батейн сморщил свое доброе лошадиное лицо в презрительной гримасе.
— Не будьте снобом. Мы не в Британии и не в Бразилии. И идем не на званый обед к Бадервальдам.
На платной стоянке возле отеля Батейн подошел к «кадиллаку». Рене вежливо похлопал ладонью по благородному белому боку машины.
— Привезли из Штатов?
Геолог презрительно фыркнул, сложившись пополам, забрался в машину и не сразу, по частям, разместил себя на водительском месте.
— Прошу, — сказал он, распахивая дверцу. — Я не сумасшедший и не миллионер, чтобы ездить по белу свету со своей машиной. Позаимствовал на недельку у друзей.
Они ехали вокруг порта через Ля-Кондамин мимо всех официальных достопримечательностей «Государства червонных валетов», как иногда называют княжество Монако; мимо национального музея искусств, дворца принца, рынка и муниципалитета. Батейн вел автомобиль на большой скорости, с небрежной непринужденностью, которая изобличала в нем бывалого и лихого шофера.
— Черт бы побрал эту дорожную неразбериху нашего мира! В Штатах правостороннее движение, в Англии — левостороннее, в Швеции — тоже левостороннее, а вот во Франции — опять правостороннее.
Когда «кадиллак» вырвался на набережную и дорожная обстановка несколько разрядилась, Батейн спросил:
— Скажите, Рене, а какое, собственно, отношение имеет гипотеза апейрона к делу Грейвса?
Хойл кинул на геолога быстрый взгляд:
— Грейвса?
Батейн лениво усмехнулся и, растягивая слова, пробасил:
— Не юлите, друг и советник миллиардеров, не юлите, это вам совсем не идет. Прежде чем вы навестили Арта, мы успели обменяться с ним парой слов.
Усмехнулся и Рене:
— Что ж, постараюсь быть откровенным. Я и хочу выяснить, Ник, имеет ли апейрон какое-нибудь отношение к делу Грейвса или нет. Но сначала надо узнать — что такое этот проклятый апейрон?
— Проклятый, — медленно повторил Батейн и слегка оживился. — Все может быть! Все великие открытия человеческие, начиная от лука и стрел и кончая ядерной энергией, двулики, как Янус. Все они несут в себе и божеское начало созидания, и дьявольскую силу разрушения, все они и благо и несчастье в одно и то же время.
Батейн вдруг поморщился, точно попробовал кислого, и, покосившись на журналиста, извинительно добавил:
— Не обращайте внимания на мои сентенции, мистер пресса, меня самого от них тошнит. Но когда я голоден, меня вечно тянет от милой моему сердцу реальности в заумную философию. Вернемся к проклятому апейрону.
И, не отказывая себе в удовольствии обгонять попутные машины, геолог неторопливо, фраза за фразой, с паузами между ними, начал рассказывать о том, что гипотеза апейрона — тут Рене не ошибся — действительно создана двумя русскими авторами — Богословскими. Кто они такие — братья, муж и жена, а может быть, брат и сестра, — Батейну неизвестно, да это и не существенно. Но Богословские вовсе не геологи и даже не ученые в собственном смысле этого слова, а инженеры. Да и озабочены они были не установлением структуры Земли, а поисками принципиально новых источников энергии. А сама гипотеза апейрона не столько геологическая, сколько космологическая: по мнению Богословских, апейрон рождается в недрах звезд в ходе их формирования из холодной газово-пылевой материи, а уж звезды наделяют апейронными ядрами своих детей — планеты и их спутники. Рене слушал не без интереса, однако же проявлял и некоторые признаки нетерпения.
— Все это прекрасно, — сказал он вслух. — Однако что же все-таки такое апейрон?
— Современное научное понятие не так-то просто перевести на общедоступный язык. Учитывая то существенное обстоятельство, что мы идем на обед, я бы назвал апейрон ядерным винегретом, а еще вернее — кашей, но… терпение, Рене, и еще раз терпение. Подробности я сообщу несколько позже. — Батейн притормозил, сворачивая неподалеку от знаменитого отеля «Де Пари» в боковую улицу. — Тут есть подходящий для нас с вами ресторанчик, мистер журналист. Не большой и не маленький, не фешенебельный, но и не заурядный. Хорошая кухня, милые официантки и варьете со стриптизом.
— Стриптиз-то зачем?
— Сложный вопрос. У этой проблемы много аспектов и очень разных. Но коротко можно сказать так: для полноты удовольствий.
— Мужских удовольствий, Ник.
— Абсолютно правильно.
Ресторан оказался именно таким, каким его описал Батейн. Через окно был виден поток бездельников и бездельниц, текущий в направлении авеню Монте-Карло, к Опере, к знаменитому казино и к пляжу Монте-Карло-бич, где днем богатые туристы купаются и загорают, а с наступлением темноты находят более экзотические развлечения. Толстое зеркальное стекло сгладило крайности толпы, жаждущей удовольствий, сделало мужчин мужественнее, а женщин деликатнее. Да и сама улица потеряла впечатление всамделишности. Этому способствовали сумерки, огни реклам и фонарей, улица стала похожа на огромный, причудливо освещенный аквариум, в котором мудрый маг и волшебник проводил некий глубокомысленный опыт с капризными и крикливо разодетыми созданиями.
В зале проворно сновали чистенькие официантки в белоснежных передничках. Одна из них, пышненькая, белотелая, светлоглазая, с улыбкой подошла к их столику. По первой же ее фразе Рене угадал в ней нормандку и заговорил на ее родном диалекте, с которым был немного знаком благодаря матери. Этим он хотя и насмешил бойкую девицу, но сразу сломал барьер официальности и расположил ее в свою пользу. Она даже с некоторым азартом помогла составить им меню вкусного и не очень дорогого пиршества. Ресторанчик, подобно самому Монако, был интернациональным, в смысле кухни, конечно.
Когда нормандка отошла от стола, Рене обнаружил, что Батейн разглядывает его с откровенным интересом и некоторой завистью.
— Вы смотрите на меня, как на бифштекс, — заметил он как бы между прочим.
— Я люблю бифштексы, — меланхолично согласился Батейн, — особенно когда они не пережарены. Но меня вы интересуете не в кулинарном смысле, а в плоскости проблем межполовой коммуникабельности. Вы читали Тэрбера?
— Не припоминаю.
— Впрочем, это несущественно. — Батейн попытался разлечься в кресле так же непринужденно, как и у себя в номере, но это оказалось невозможным по конструктивным особенностям самого кресла. После нескольких неудачных попыток геолог с некоторым неудовольствием покорился обстоятельствам и продолжил разговор. — Скажите, как это у вас получается, — чисто интуитивно или вы применяете некую четко продуманную систему, варьируя, разумеется, в зависимости от конкретных обстоятельств?
— Вы о чем? — не понял журналист.
— Да об этой хорошенькой нормандочке, нашей официантке Мари! Вы сразу сумели расположить ее к себе. Я думаю, если вы постараетесь, она прямо сегодня согласится лечь с вами в постель, у меня чутье на такие дела. — Он на секунду задумался, охватив своими аршинными пальцами подбородок, и переспросил: — Так вот, в чем секрет успеха: интуиция, импульс или система, жесткая логика, облаченная в наряд игровых слов и намеков?
У Батейна было такое серьезное, даже озабоченное лицо, что Рене не выдержал и рассмеялся.
— И вы туда же, — с некоторой обидой и разочарованием констатировал геолог. — Не понимаю, почему такая сложная и животрепещущая проблема, как межполовая коммуникабельность, обычно не воспринимается серьезно?
— Не сердитесь, Ник, — Рене передохнул, — наверное, дело в том, что большинство людей решает эту проблему очень просто и как бы само собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31