– Пусть хоть и три. По восемь магов в год – это две с половиной тысячи всего. Даже учитывая, что половина из них уже мертвы, товар все равно не штучный.
– В смысле?
– В том смысле, дорогая моя, что конкуренция среди магов – будь здоров!
– Знаю. Ну и что?
– А то, что сильных магов, у которых клинок острый и рука верная, хоть отбавляй. А вот умных магов мало. И спрос на них с каждым годом все больше и больше. А кое-кто тут не понимает, зачем ему осваивать интуицию и наблюдательность.
И Лерга училась быть умной. Не бездумно поглощающим разумом, которого хоть отбавляй было у Глерга, пожирающего учебники в неограниченных количествах, но тем безжалостно острым, словно отточенная рапира, умом, обладание которым можно было приравнивать к ношению холодного оружия.
Внизу гулко и тоскливо трижды прогудел гонг. Обед.
Кормили дисцитиев в Обители в принципе неплохо. Если тело плохо кормить, то требовать от него нечеловеческой силы и ловкости было бы глупо, а дисцитии – в будущем маги – должны были не просто уметь виртуозно обращаться с любым существующим на свете оружием, будь то клинок, лук или магия, но и сами по себе быть не чем иным, как универсальным, идеальным оружием. Безжалостной стрелой, видящей только неуклонно приближающуюся цель и ничего больше.
Но на этот раз Лерге было не до обеда. Художник должен быть голодным. Писатель, наверное, тоже.
Она со вздохом подняла с пола перо, окунула в чернильницу и с глухой тоской во взгляде уставилась на свиток.
«С точки зрения основных положений материалистической метамагии теория абсолютной энергоемкости и энергозависимости не имеет права на существование…»
– А вдруг имеет? – внезапно раздалось над плечом.
Лерга резко обернулась и наткнулась на лукавый взгляд Ристании. Когда она вошла? Дверь вроде бы не скрипела…
Женщина между тем ловко цапнула свиток тонкими нервными пальцами и быстро пробежала глазами написанное и зачеркнутое. По мере прочтения изящные дуги бровей вздымались все выше, а губы медленно расползались в улыбке.
– Это черновик! – торопливо попыталась оправдаться Лерга, с опаской косясь на пергамент. Подумала и добавила: – Очень неудачный.
– Да, не то чтобы очень, – дочитав, задумчиво отозвалась Ристания, потирая переносицу и возвращая сочинение на стол. – Просто… Такое ощущение, что ты пишешь умными фразами и не понимаешь сама себя.
Лерга пожала плечами, смутно ощущая, что рациональное зерно в этих словах есть. Она и правда с трудом себе представляла, как можно смотреть на мир и рассуждать «с точки зрения основных положений материалистической метамагии».
– А как вообще можно понимать, что такое теория абсолютной энергоемкости и энергозависимости?! Я им что, мудрец недобитый? – обиженно проворчала она, с чувством разрывая свиток на клочки.
Ристания пожала плечами:
– А ты попробуй переделать эту фразу в другую, со словами попроще.
– И что?
– И получится что-то вроде теории причинно-следственных связей.
– О да, это, конечно, намного понятней! – фыркнула Лерга.
– Конечно, – невозмутимо подтвердила женщина. – Здесь уже можно размышлять о чем угодно, и все кажется верным.
– Почему? – Лерга присела на краешек стола и принялась привычно играть бахромой скатерти, то накручивая нитки на палец, то переплетая их в косички.
– Потому, что причинно-следственные связи – это те нити, из которых соткан гобелен мира, – просто пояснила Ристания. – Это нервная система Вселенной, если можно так выразиться.
– То есть? – озадачилась Лерга. Излишняя образность всегда ставила ее в тупик. Не хватало какой-то струны в голове, чтобы переводить образы в факты.
– То есть у всего, что ни случается на свете, всегда есть своя причина и свое следствие. Нет ничего изолированного, отдельного. Отсюда и двойственность мира: есть правда педагога, заставляющего днем и ночью зубрить заклятия, потому что они потом не раз и не два спасут тебе жизнь. И есть правда дисцития, у которого таких педагогов десяток, и каждый считает свой предмет единственно важным и нужным. И кто прав?
– Мм… Оба.
– Вот именно. – Ристания устало прикрыла глаза и потерла виски, словно человек, у которого сильно болит голова. – Здесь и корень всех разногласий на земле. У каждого есть причина считать себя правым. И при столкновении двух правд побеждает…
– Тот, чья правда вернее?
– Нет. Тот, кто готов ради этой правды идти на край света. И дальше.
Лерга задумчиво нахмурилась, потом тряхнула головой и недоуменно спросила:
– Ну а при чем тут, собственно, причинно-следственные связи?
Ристания открыла глаза, поглядела на нее не то устало, не то с раздражением, но тут же взяла себя в руки и решительно набросила ей на плечи черный замшевый плащ.
– Идем!
– Куда? – Лерга все еще торопливо искала рукава, а женщина уже распахнула дверь и выскользнула в коридор.
– Набирать материал для сочинения.
Ярмарка была в самом разгаре. Продавцы криками зазывали прохожих к своим лоткам, народ толпился, толкался, ругался и изо всех сил старался урвать побольше и подешевле. Самый бросовый товар, разумеется, разошелся с утра, но и сейчас купцам и горожанам еще было где развернуться.
Тут же, между рядов, ходили и скупщики самых разных вещей:
– Тряпье, рванину, худую перину, свалянную подушку, путаную Аксюшку, всякие лохмотья, пьяную Авдотью собираем, покупаем, хозяина ослобоняем! – вопил низенький, горбоватый мужичок, тащивший на плече рваную перину и весь утыканный перьями, как рукодельная подушечка иголками.
– На кой черт ему эти тряпки? – удивленно спросила Лерга, оборачиваясь и выискивая взглядом в толпе Ристанию.
– Боги его знают, – пожала плечами та. – Едва ли для личного пользования. Завтра же здесь впихнет это все какой-нибудь старухе под видом новой шали, подушки и дальше по списку.
– У старухи что, глаз нет?
– Глаза? Есть. А у него есть дар убеждения. И упорство. Боюсь, в жизни приоритеты обычно склоняются ко второму.
Лерга с сомнением покачала головой, но спорить не стала. Принять ЭТО за новые или вообще все еще годные для использования вещи, по ее мнению, было невозможно.
Задумавшись, дисцития и не заметила, как наткнулась на какого-то громадного бугая, отдавив ему ногу.
– Извините! – машинально бросила девушка, отворачиваясь и спеша за ушедшей вперед Ристанией.
Но бугай, медленно сообразивший, что на него кто-то наткнулся, еще медленнее начал понимать: такого так просто он обычно не спускает.
– Э, куды прешь! – проревел он, поворачиваясь лицом к Лерге и хватая ее за лацканы плаща.
– Извините, – вежливо, но твердо повторила девушка. – Дайте мне пройти.
– Пройти? А глаза тебе новые не вставить?!
Мужественно проглотив так и лезущее на язык «Вставьте себе лучше новые мозги!», Лерга решительно вскинула руку к горлу, едва ощутимо коснувшись пальцами лап мужика, – и тот тут же заорал благим матом, костеря «клятую ведьму» на чем свет стоит. Народ, до этого любопытно толпившийся кругом, мгновенно отхлынул, увеличив дистанцию до нескольких шагов. Опасливые взгляды мешались с любопытными, изредка разбавляясь откровенно паническими или ненавидящими.
Сквозь толпу решительно пробилась тонкая и гибкая фигура Ристании:
– Ну, чего ты здесь застряла? Желаешь купить сушеный веник мяты? Чудесная мысль. Сразу поймешь, какая замечательная вещь – зелье белоцвета.
– Да я… – растерянно начала девушка, но смутилась и замолкла.
Ристания быстрым цепким взглядом окинула разрастающуюся толпу, неуловимо шепнула два слова – и где-то через несколько рядов закричали:
– Его величество Регис Великий! Освободить дорогу!
Народ тут же отхлынул, бросившись глядеть на королевскую карету, а Ристания, схватив Лергу за руку, утащила ее подальше от бугая и злосчастного прилавка.
– С ума сошла? Это ж надо додуматься – колдовать на базаре!
– А почему нет? – недоуменно отозвалась Лерга, покорно шагая вслед за Ристанией, не дававшей ей отстать ни на шаг.
– О боги, неужели вам, дисцитиям, никогда не говорили, что колдовать в местах большого скопления народа – это все равно, что хвастаться новой зажигалкой возле порохового погреба?!
– Нет…
– Напрасно. – Ристания с тревогой обернулась, убедилась, что они ушли так далеко, что никто уже и не вспомнит нарушительницу покоя, и сбавила шаг, поддавшись всеобщему неспешному течению любопытствующего люда. – Люди – это странные существа, Лерга. Они с удовольствием прибегают к услугам магов, пользуются амулетами и талисманами, мечтают найти какой-нибудь артефакт, но самих магов ненавидят.
– За что?
– За все хорошее, – пожала плечами Ристания. – Боятся – вот и ненавидят.
– Почему боятся?!
– Потому что маги могут то, чего не умеют обычные люди. Это мы с тобой знаем, что возможности чародеев далеко не безграничны. А вот бабе Марфе из села Выгодищи этого никто вовремя не сказал. А баба Марфа воспитала дочку Стишку и пятерых внуков. А внуки вышли из молодых да ранних и уже сами переженились, через два месяца ждут прибавления семейства. Логика ясна?
– Но ведь в Ежедневных свитках чуть не каждую неделю выливают ведро помоев на магов, которые не могут того или не могут этого! – возразила Лерга, которая как раз потому терпеть не могла читать эти листки новостей. А приходилось. Дисцитий – в будущем маг – обязан знать, что творится в родном королевстве.
Ристания только язвительно фыркнула.
– Тоже мне, сказала! Для народа существует только один непреложный источник новостей – сарафанное радио. При ссылке на любую другую информацию ты получишь в ответ лишь одно: «Мы винерситетоф не кончали!»
– Дурь! – убежденно заявила Лерга, торопливо шлепнув по руке воришку, попытавшегося залезть к ней в сумку. Должно быть, решил прикарманить кошель. А в сумке только и было-то, что два обоюдоострых кинжала да три пакетика с ядами.
– Еще какая, – согласилась Ристания. – Но, увы, чтобы мирно сосуществовать с подобными людьми, приходится подстраиваться и под эту дурь.
– Можно просто избегать общения с подобными, – с непередаваемым презрением выбросила последнее слово дисцития.
– Ага, – ровно согласилась женщина. – Можно. Особенно учитывая, что две трети всех людей на свете как раз такие. А те, которые остальные, еще хуже, ибо благородное ханжество – это вообще невыносимо. Тогда уж проще вообще ободрать все королевство и наслаждаться интеллигентным одиночеством.
Лерга обиженно замолчала, не найдя, что ответить.
– Все сюда, сюда! Здесь стекольщик! – вдруг всколыхнулась толпа.
Народ дружно кинулся на зов, побросав товар и забыв о спорах. Лерга вопросительно посмотрела на Ристанию. Та пожала плечами:
– Идем. Сходить с ума – так весело и шумно!
Стекольщиком оказался молодой вихрастый парень, лихо надвинувший кепку на ухо и быстро, с прибаутками расставлявший аппаратуру: небольшой проектор, подзаряженный тремя напитанными магической энергией кристаллами, и длинное белое полотно, развернутое прямо на боку одного из прилавков.
Расставив все по местам и вставив первую стекляшку с картинкой, он лукаво повернулся к толпе набежавших зрителей и речитативом завел:
– Я вам буду попервоначалу показывать иностранные места, разные города. Города мои прекрасны, не пропадут денежки напрасно. Города мои смотрите, а карманы берегите…
И так далее в том же духе. Собрав с безропотных зрителей по медяку, стекольщик показал со всех сторон знакомую люду столицу, пару ближайших городов, а за дальнейшее затребовал еще по медяку. Часть зрителей мрачно выругалась и ушла, прочие, поворчав, заплатили.
– А вот город Фрадриж! Туда приедешь – тотчас угоришь! Наша именитая знать ездит туда денежки мотать!
Еще по медяку парень затребовал за показ королевских покоев, но тут уж никто и не возмущался: посплетничать о короле – дело святое! Лерга не задумываясь отдавала монеты и пожирала глазами все картинки, жадно прислушиваясь к неуклюжим, но забавным присказкам. Все для дисцитии было внове: и яркие картинки, и язвительные прибаутки. Сам факт, что имя короля может запросто трепаться на какой-то пустячной ярмарке, причем отнюдь не в форме восхваления, был для Лерги шоком.
Ристания искоса, с добродушной усмешкой наблюдала за удивленной и растерянной девушкой. Уж она-то знала все минусы далекой, оторванной от мира и людей Обители, где по хмурым коридорам бродят тонкие тени в серых плащах. «Нечего потакать! Разбалуются!» – говорил домн директор, подписывая очередной запрет на самостоятельное посещение городов и вообще отлучку из Обители. И никто не брал в расчет то, что выпускник Обители, привыкнув за пятнадцать долгих лет к серо-черной гамме цветов и строжайшей дисциплине, оказывался просто оглушен обрушившимся на него многоголосым и разноцветным, пестрым в бесконечном многообразии миром.
– Вот покои короля, королевская семья, вот клинок и вот броня. И… простите вы меня:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56