События двухмесячной давности снова разворачивались в его памяти.
Им все же удалось взять Ларстама до того, как он совершил свое девятое убийство. Все, кто потом его допрашивал, ошеломленно говорили, что ожидали увидеть чудовище, а увидели вполне разумного, скромного, даже приветливого человека. Валландеру даже казалось иной раз, что более дружелюбного существа он никогда не встречал. Но Оке Ларстам и в самом деле был чудовищем, хотя и не таким, каких в часы досуга мастерил Стуре Бьорклунд и потом продавал режиссерам фильмов ужасов.
Он допрашивал его много часов, переходящих в дни и недели. Иногда ему казалось, что действия Ларстама непостижимы не только для окружающих, но и для него самого. Он искренне и вежливо отвечал на все вопросы, но у Валландера все больше и больше крепло ощущение, что до истинной причины они не докопаются никогда.
– Зачем вы их убили? – спрашивал Валландер. – Троих ребят в национальном парке? Ребят, только начинающих жить? Вы открывали их письма, вы шпионили за ними. Потом устроили засаду и расстреляли.
– А можно ли желать себе лучшего конца? Умереть, когда ты на вершине счастья?
– Так вы убили их в благотворительных целях?
– Думаю, да.
– Думаете? Вы должны не думать, а знать. Вы же все спланировали заранее.
– Можно планировать и не будучи на сто процентов уверенным.
– Вы уехали в Европу и посылали открытки. Вы спрятали машины, закопали трупы. Зачем?
– Я не хотел, чтобы их обнаружили.
– Зачем же тогда вы их потом выкопали?
– Я так хотел.
– Зачем?
– Не знаю. Чтобы быть замеченным… Не знаю.
– Вы взяли на себя труд поехать на Бернсё и убить Ису Эденгрен. Почему вы не могли оставить ее в покое? Она же ничем вам не грозила.
– Человек должен доводить задуманное до конца.
Иногда Валландер не выдерживал. Он выходил из комнаты для допросов и думал, что там, за дверью, сидит истинный монстр, почище, чем в любых страшилках, только в человеческом облике. С дружелюбной улыбкой и более чем разумным поведением. Но он все же каждый раз заставлял себя вернуться и продолжать допрос. Они говорили о молодоженах, за которыми он тоже шпионил. Он не мог позволить им жить, потому что они излучали совершенно непереносимое для него счастье.
Наконец он перешел к Сведбергу и услышал о долгой и запутанной любовной истории, разыгрывавшейся в тайне от остальных. О роковом треугольнике, о Бруре Сунделиусе, даже не догадывавшемся, что Сведберг изменяет ему с другим. Стрид якобы знал об их отношениях и угрожал разоблачить. Они говорили о том, в какой ужас пришел Сведберг, когда понял, что человек, с которым у него был десятилетний роман, что этот самый человек – преступник и убийца. Валландер спросил о телескопе, подложенном в сарай Бьорклунда, – это, как он и думал, оказался просто отвлекающий маневр.
И все равно, несмотря на часами продолжающиеся беседы, у Валландера было чувство, что он так и не получил ответа ни на один из своих вопросов. В словах Ларстама все время было что-то ускользающее, какая-то недоговоренность. Он всегда был приветлив и скромен, и даже просил извинения, если ему не удавалось вспомнить ту или иную деталь. Но где-то в душе его был тайник, куда Валландер проникнуть не мог. Не мог он и понять до конца отношений Ларстама со Сведбергом.
– Что же произошло тем утром?
– Каким утром?
– Тем утром, когда вы явились в квартиру Сведберга и расстреляли его из ружья, похищенного вами в Людвике, когда вы ездили к сестре?
– Я был вынужден его убить.
– Почему?
– Он меня обвинял. Он считал, что я причастен к исчезновению ребят.
– Они не исчезли. Они были убиты. Значит, он начал вас подозревать?
– Я же только что об этом сказал.
– А вы рассказали ему, что убили их?
– Нет. Но я рассказывал ему о своей мечте.
– Какой мечте?
– Чтобы люди прекратили смеяться.
– Почему они должны прекратить смеяться?
– Потому что рано или поздно счастье оборачивается своей противоположностью. Я хотел защитить их от этого. Это была мечта, и я поделился ею со Сведбергом.
– Что вам иногда хочется убить человека, если он счастлив?
– Да.
– И он на этом основании начал вас подозревать?
– Я заметил это за несколько дней.
– За несколько дней до чего?
– До того, как я его убил.
– И как вы это заметили?
– Он начал задавать вопросы. Словно бы он меня допрашивал. Я начал нервничать, а я терпеть не могу нервничать.
– И, чтобы не нервничать, вы явились к нему и расстреляли его в упор?
– Он сидел на стуле. Ружье я оставил в прихожей. Я сначала хотел только попросить его перестать меня нервировать своими вопросами, а он продолжал. Я тогда сходил за ружьем и застрелил его.
Валландер долго молчал, пытаясь представить себе Сведберга в последние минуты его жизни. Успел ли он что-то понять? Или все произошло слишком быстро?
– Это, должно быть, нелегко, – сказал он наконец. – Убить человека, которого ты любишь.
Ларстам не ответил. Лицо его ничего не выражало. Он продолжал молчать и когда Валландер повторил свой вопрос.
Потом Валландер колоссальным усилием воли заставил себя продолжить допрос. Когда они обыскали Ларстама после ареста, они нашли маленький фотоаппарат. На проявленной пленке было всего два кадра: один сделан в национальном парке сразу после убийства молодых людей, а второй на Бернсё. На снимке была скорчившаяся среди папоротников Иса Эденгрен.
Валландер выложил перед ним фотографии:
– Зачем вы фотографировали их?
– На память.
– Что вы хотели запомнить?
– Как это было.
– Вы имеете в виду, вы хотели запомнить, что вы испытывали, только что хладнокровно убив несколько ни в чем не повинных ребят?
– Нет, не совсем. Скорее я хотел напомнить себе, что в действительности сделал то, что наметил.
Валландер не мог больше про это спрашивать. Его так тошнило, что он отодвинул снимки. Он просто не в состоянии выспрашивать дальше. Может быть, позже.
Вместо этого он перешел к событиям последней ночи, когда Ларстам подстерегал его в квартире на Мариагатан.
– Почему вы выбрали меня вашей следующей жертвой?
– А у меня никого другого не было.
– Как это понять?
– Я вначале предполагал выждать. Может быть, год или больше. А потом у меня появилась потребность продолжать. Все шло так хорошо.
– Но почему именно я? Я не так уж счастлив. К тому же смеюсь я очень редко.
– У вас есть работа, которая вам нравится. К тому же на снимке в газете вы улыбаетесь.
– Но я не переодевался и не наряжался, для вас же это было важно.
Ответ огорошил Валландера.
– Я собирался это сделать.
– Сделать – что? – вытаращил он глаза на Ларстама.
– Вас переодеть. Я хотел надеть на вас мой парик и попробовать загримировать так, чтобы вы стали похожим на Луизу. Она мне уже была не нужна, так что я решил дать ей умереть. Я решил воскреснуть в образе другой женщины.
Ларстам смотрел ему прямо в глаза. И Валландер тоже смотрел ему в глаза. Много раз он спрашивал себя, что ему удалось прочитать во взгляде Ларстама.
Он не мог ответить на этот вопрос. Но он не мог и забыть этот взгляд.
Наконец, спрашивать стало больше не о чем. У Валландера сложился образ человека, никогда и нигде не востребованного и от этого сошедшего с ума. И безумие его вылилось в потребность в убийстве, которую он под конец уже не в состоянии был контролировать. Судебно-психиатрическая экспертиза дополнительно прояснила картину – заброшенный, униженный ребенок, не получивший в детстве никаких социальных навыков, ничему не научившийся – разве что прятаться и ускользать от наказания. Увольнение из инженерного бюро оказалось непосильным для его и без того подорванной в детстве психики. Он сломался. У него возникло представление, что смеющиеся люди олицетворяют собой все зло мира.
Валландер подумал тогда, что во всем этом есть и еще одна пугающая сторона. Он думал о тяжелой туче, нависшей над страной. Все больше невостребованных людей оказываются выброшенными за пределы достойной жизни, на задворки общества. И оттуда они смотрят на тех, кто оказался по другую сторону барьера, на тех, кто может позволить себе радоваться жизни. Пока смотрят… А дальше?
Он вспомнил об одном неоконченном разговоре с Анн-Бритт Хёглунд. Они говорили, что общество меняется так быстро, что с этим уже невозможно справиться. Иррациональное и бессмысленное насилие становится будничным явлением. Они не успевают, отстают, они всегда на шаг сзади. И правовое общество, которым они всегда так гордились, в какой-то степени уже перестало существовать. Первый раз в жизни Валландер задал себе вопрос – что будет, если в стране рухнет гражданское общество в том смысле, в каком он привык его понимать. А трещин и раковин уже достаточно, чтобы это могло случиться в любой момент. Собственно говоря, далеко ли отсюда Босния, подумал он тогда. Может быть, куда ближе, чем нам кажется. Он все время думал об этом, пока допрашивал Ларстама. Может быть, психика этого человека не настолько непостижима, как кажется. Он показал нам, что может с нами произойти, когда внутренний кризис вырвется наружу.
Все было кончено. Валландер поставил точку в последнем протоколе, Оке Ларстама увезли.
Через несколько дней после этого покончила жизнь самоубийством Ева Хильстрём. Когда Анн-Бритт рассказала ему об этом, он не сказал ни слова, пошел домой, купив по пути бутылку виски, и напился до потери сознания.
Но он никогда потом об этом не говорил. Никогда не делился тем, что он пережил в этот день. Оке Ларстам все-таки настиг свою девятую и последнюю жертву. Ею стала Ева Хильстрём.
Валландер взял свою куртку, поднялся и вышел. Чемодан уже лежал в багажнике. Мобильный телефон он взял с собой, но, садясь в машину, выключил его и положил на заднее сиденье.
Он выехал из Истада в десять минут одиннадцатого. Путь его лежал на Кристианстад, а затем на Кальмар.
В два часа дня он свернул в придорожное кафе под Вестервиком. Он знал, что такие кафе зимой обычно закрывают, но все-таки надеялся, что она окажется там. За последние два месяца он несколько раз собирался ей позвонить, но так и не решился. Никак не мог придумать, что же он, собственно, от нее хочет. Он вышел из машины. Дождь и ветер сопровождали его всю дорогу из Сконе. К асфальту прилипли мокрые листья. Все было заперто и заколочено. Он обошел дом, подошел к двери в той комнатке, где он спал по дороге с Бернсё. Хотя после этого прошло всего несколько месяцев, у него все время было чувство, что это было так давно, что, может, даже и вовсе никогда не было. Или возможно, и было, но настолько размыто временем, что деталей уже не вспомнить.
Огорченный, он постоял у заколоченного кафе, вернулся к машине и вставил ключ в замок зажигания. Он так и не знал до сих пор, правильно ли он делает, что едет туда.
Он остановился в Вальдемарсвике и купил бутылку виски.
Зашел в кондитерскую, выпил кофе и съел пару бутербродов, предупредив, чтобы не клали маргарин. На извилистую дорогу на Грют и Фюрудден он выехал уже в темноте.
В начале сентября ему неожиданно позвонил Леннарт Вестин. К тому времени дознание уже было закончено и материалы переданы Турнбергу. Был обычный рабочий день, Валландер как раз допрашивал молодого парня, избившего своего отца. Это был какой-то долгий и унылый разговор, причем Валландер никак не мог понять, что же там на самом деле произошло. Наконец он сдался и попросил Ханссона заменить его. Закрыл за собой дверь и пошел к себе. И тут позвонил Вестин. Спросил, не хочет ли Валландер его навестить. Валландер уже забыл, что Вестин и раньше предлагал ему приехать. Он хотел отказаться, но почему-то поблагодарил и сказал, что приедет, хотя был уверен, что из этого ничего на выйдет. Но все же они на всякий случай договорились на конец октября. После этого Вестин звонил еще пару раз – напоминал. И вот он собрался и поехал.
Они договорились, что Валландер подъедет на Фюрудден к шести часам. Вестин должен был за ним подъехать. Он собирался погостить у Вестина до воскресенья.
Валландер в глубине души был благодарен Вестину за его предложение, хотя и немного смущен. Ему никогда или почти никогда в жизни не приходилось близко общаться с малознакомыми людьми. К тому же осень выдалась тяжелой, как никогда. Он все время думал о своем здоровье боялся, что его может хватить удар, и увещевания доктора Йоранссона его нимало не успокаивали. Казалось бы, все шло неплохо – уровень сахара в крови снизился, он похудел, стал более или менее соблюдать диету. Но все равно у него часто возникало чувство, что все это уже поздно. Иногда находило дурное настроение, когда ему казалось, что он уже зажился на свете – при том что ему не было еще и пятидесяти. В любую минуту сыграет горн – и все кончено.
Он свернул на стоянку в гавань. Дул сильный ветер, в стекла машины летели капли дождя. Он поставил машину на том же самом месте, что и тогда. Выключил мотор и прислушался к шуму прибоя. Время приближалось к шести.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Им все же удалось взять Ларстама до того, как он совершил свое девятое убийство. Все, кто потом его допрашивал, ошеломленно говорили, что ожидали увидеть чудовище, а увидели вполне разумного, скромного, даже приветливого человека. Валландеру даже казалось иной раз, что более дружелюбного существа он никогда не встречал. Но Оке Ларстам и в самом деле был чудовищем, хотя и не таким, каких в часы досуга мастерил Стуре Бьорклунд и потом продавал режиссерам фильмов ужасов.
Он допрашивал его много часов, переходящих в дни и недели. Иногда ему казалось, что действия Ларстама непостижимы не только для окружающих, но и для него самого. Он искренне и вежливо отвечал на все вопросы, но у Валландера все больше и больше крепло ощущение, что до истинной причины они не докопаются никогда.
– Зачем вы их убили? – спрашивал Валландер. – Троих ребят в национальном парке? Ребят, только начинающих жить? Вы открывали их письма, вы шпионили за ними. Потом устроили засаду и расстреляли.
– А можно ли желать себе лучшего конца? Умереть, когда ты на вершине счастья?
– Так вы убили их в благотворительных целях?
– Думаю, да.
– Думаете? Вы должны не думать, а знать. Вы же все спланировали заранее.
– Можно планировать и не будучи на сто процентов уверенным.
– Вы уехали в Европу и посылали открытки. Вы спрятали машины, закопали трупы. Зачем?
– Я не хотел, чтобы их обнаружили.
– Зачем же тогда вы их потом выкопали?
– Я так хотел.
– Зачем?
– Не знаю. Чтобы быть замеченным… Не знаю.
– Вы взяли на себя труд поехать на Бернсё и убить Ису Эденгрен. Почему вы не могли оставить ее в покое? Она же ничем вам не грозила.
– Человек должен доводить задуманное до конца.
Иногда Валландер не выдерживал. Он выходил из комнаты для допросов и думал, что там, за дверью, сидит истинный монстр, почище, чем в любых страшилках, только в человеческом облике. С дружелюбной улыбкой и более чем разумным поведением. Но он все же каждый раз заставлял себя вернуться и продолжать допрос. Они говорили о молодоженах, за которыми он тоже шпионил. Он не мог позволить им жить, потому что они излучали совершенно непереносимое для него счастье.
Наконец он перешел к Сведбергу и услышал о долгой и запутанной любовной истории, разыгрывавшейся в тайне от остальных. О роковом треугольнике, о Бруре Сунделиусе, даже не догадывавшемся, что Сведберг изменяет ему с другим. Стрид якобы знал об их отношениях и угрожал разоблачить. Они говорили о том, в какой ужас пришел Сведберг, когда понял, что человек, с которым у него был десятилетний роман, что этот самый человек – преступник и убийца. Валландер спросил о телескопе, подложенном в сарай Бьорклунда, – это, как он и думал, оказался просто отвлекающий маневр.
И все равно, несмотря на часами продолжающиеся беседы, у Валландера было чувство, что он так и не получил ответа ни на один из своих вопросов. В словах Ларстама все время было что-то ускользающее, какая-то недоговоренность. Он всегда был приветлив и скромен, и даже просил извинения, если ему не удавалось вспомнить ту или иную деталь. Но где-то в душе его был тайник, куда Валландер проникнуть не мог. Не мог он и понять до конца отношений Ларстама со Сведбергом.
– Что же произошло тем утром?
– Каким утром?
– Тем утром, когда вы явились в квартиру Сведберга и расстреляли его из ружья, похищенного вами в Людвике, когда вы ездили к сестре?
– Я был вынужден его убить.
– Почему?
– Он меня обвинял. Он считал, что я причастен к исчезновению ребят.
– Они не исчезли. Они были убиты. Значит, он начал вас подозревать?
– Я же только что об этом сказал.
– А вы рассказали ему, что убили их?
– Нет. Но я рассказывал ему о своей мечте.
– Какой мечте?
– Чтобы люди прекратили смеяться.
– Почему они должны прекратить смеяться?
– Потому что рано или поздно счастье оборачивается своей противоположностью. Я хотел защитить их от этого. Это была мечта, и я поделился ею со Сведбергом.
– Что вам иногда хочется убить человека, если он счастлив?
– Да.
– И он на этом основании начал вас подозревать?
– Я заметил это за несколько дней.
– За несколько дней до чего?
– До того, как я его убил.
– И как вы это заметили?
– Он начал задавать вопросы. Словно бы он меня допрашивал. Я начал нервничать, а я терпеть не могу нервничать.
– И, чтобы не нервничать, вы явились к нему и расстреляли его в упор?
– Он сидел на стуле. Ружье я оставил в прихожей. Я сначала хотел только попросить его перестать меня нервировать своими вопросами, а он продолжал. Я тогда сходил за ружьем и застрелил его.
Валландер долго молчал, пытаясь представить себе Сведберга в последние минуты его жизни. Успел ли он что-то понять? Или все произошло слишком быстро?
– Это, должно быть, нелегко, – сказал он наконец. – Убить человека, которого ты любишь.
Ларстам не ответил. Лицо его ничего не выражало. Он продолжал молчать и когда Валландер повторил свой вопрос.
Потом Валландер колоссальным усилием воли заставил себя продолжить допрос. Когда они обыскали Ларстама после ареста, они нашли маленький фотоаппарат. На проявленной пленке было всего два кадра: один сделан в национальном парке сразу после убийства молодых людей, а второй на Бернсё. На снимке была скорчившаяся среди папоротников Иса Эденгрен.
Валландер выложил перед ним фотографии:
– Зачем вы фотографировали их?
– На память.
– Что вы хотели запомнить?
– Как это было.
– Вы имеете в виду, вы хотели запомнить, что вы испытывали, только что хладнокровно убив несколько ни в чем не повинных ребят?
– Нет, не совсем. Скорее я хотел напомнить себе, что в действительности сделал то, что наметил.
Валландер не мог больше про это спрашивать. Его так тошнило, что он отодвинул снимки. Он просто не в состоянии выспрашивать дальше. Может быть, позже.
Вместо этого он перешел к событиям последней ночи, когда Ларстам подстерегал его в квартире на Мариагатан.
– Почему вы выбрали меня вашей следующей жертвой?
– А у меня никого другого не было.
– Как это понять?
– Я вначале предполагал выждать. Может быть, год или больше. А потом у меня появилась потребность продолжать. Все шло так хорошо.
– Но почему именно я? Я не так уж счастлив. К тому же смеюсь я очень редко.
– У вас есть работа, которая вам нравится. К тому же на снимке в газете вы улыбаетесь.
– Но я не переодевался и не наряжался, для вас же это было важно.
Ответ огорошил Валландера.
– Я собирался это сделать.
– Сделать – что? – вытаращил он глаза на Ларстама.
– Вас переодеть. Я хотел надеть на вас мой парик и попробовать загримировать так, чтобы вы стали похожим на Луизу. Она мне уже была не нужна, так что я решил дать ей умереть. Я решил воскреснуть в образе другой женщины.
Ларстам смотрел ему прямо в глаза. И Валландер тоже смотрел ему в глаза. Много раз он спрашивал себя, что ему удалось прочитать во взгляде Ларстама.
Он не мог ответить на этот вопрос. Но он не мог и забыть этот взгляд.
Наконец, спрашивать стало больше не о чем. У Валландера сложился образ человека, никогда и нигде не востребованного и от этого сошедшего с ума. И безумие его вылилось в потребность в убийстве, которую он под конец уже не в состоянии был контролировать. Судебно-психиатрическая экспертиза дополнительно прояснила картину – заброшенный, униженный ребенок, не получивший в детстве никаких социальных навыков, ничему не научившийся – разве что прятаться и ускользать от наказания. Увольнение из инженерного бюро оказалось непосильным для его и без того подорванной в детстве психики. Он сломался. У него возникло представление, что смеющиеся люди олицетворяют собой все зло мира.
Валландер подумал тогда, что во всем этом есть и еще одна пугающая сторона. Он думал о тяжелой туче, нависшей над страной. Все больше невостребованных людей оказываются выброшенными за пределы достойной жизни, на задворки общества. И оттуда они смотрят на тех, кто оказался по другую сторону барьера, на тех, кто может позволить себе радоваться жизни. Пока смотрят… А дальше?
Он вспомнил об одном неоконченном разговоре с Анн-Бритт Хёглунд. Они говорили, что общество меняется так быстро, что с этим уже невозможно справиться. Иррациональное и бессмысленное насилие становится будничным явлением. Они не успевают, отстают, они всегда на шаг сзади. И правовое общество, которым они всегда так гордились, в какой-то степени уже перестало существовать. Первый раз в жизни Валландер задал себе вопрос – что будет, если в стране рухнет гражданское общество в том смысле, в каком он привык его понимать. А трещин и раковин уже достаточно, чтобы это могло случиться в любой момент. Собственно говоря, далеко ли отсюда Босния, подумал он тогда. Может быть, куда ближе, чем нам кажется. Он все время думал об этом, пока допрашивал Ларстама. Может быть, психика этого человека не настолько непостижима, как кажется. Он показал нам, что может с нами произойти, когда внутренний кризис вырвется наружу.
Все было кончено. Валландер поставил точку в последнем протоколе, Оке Ларстама увезли.
Через несколько дней после этого покончила жизнь самоубийством Ева Хильстрём. Когда Анн-Бритт рассказала ему об этом, он не сказал ни слова, пошел домой, купив по пути бутылку виски, и напился до потери сознания.
Но он никогда потом об этом не говорил. Никогда не делился тем, что он пережил в этот день. Оке Ларстам все-таки настиг свою девятую и последнюю жертву. Ею стала Ева Хильстрём.
Валландер взял свою куртку, поднялся и вышел. Чемодан уже лежал в багажнике. Мобильный телефон он взял с собой, но, садясь в машину, выключил его и положил на заднее сиденье.
Он выехал из Истада в десять минут одиннадцатого. Путь его лежал на Кристианстад, а затем на Кальмар.
В два часа дня он свернул в придорожное кафе под Вестервиком. Он знал, что такие кафе зимой обычно закрывают, но все-таки надеялся, что она окажется там. За последние два месяца он несколько раз собирался ей позвонить, но так и не решился. Никак не мог придумать, что же он, собственно, от нее хочет. Он вышел из машины. Дождь и ветер сопровождали его всю дорогу из Сконе. К асфальту прилипли мокрые листья. Все было заперто и заколочено. Он обошел дом, подошел к двери в той комнатке, где он спал по дороге с Бернсё. Хотя после этого прошло всего несколько месяцев, у него все время было чувство, что это было так давно, что, может, даже и вовсе никогда не было. Или возможно, и было, но настолько размыто временем, что деталей уже не вспомнить.
Огорченный, он постоял у заколоченного кафе, вернулся к машине и вставил ключ в замок зажигания. Он так и не знал до сих пор, правильно ли он делает, что едет туда.
Он остановился в Вальдемарсвике и купил бутылку виски.
Зашел в кондитерскую, выпил кофе и съел пару бутербродов, предупредив, чтобы не клали маргарин. На извилистую дорогу на Грют и Фюрудден он выехал уже в темноте.
В начале сентября ему неожиданно позвонил Леннарт Вестин. К тому времени дознание уже было закончено и материалы переданы Турнбергу. Был обычный рабочий день, Валландер как раз допрашивал молодого парня, избившего своего отца. Это был какой-то долгий и унылый разговор, причем Валландер никак не мог понять, что же там на самом деле произошло. Наконец он сдался и попросил Ханссона заменить его. Закрыл за собой дверь и пошел к себе. И тут позвонил Вестин. Спросил, не хочет ли Валландер его навестить. Валландер уже забыл, что Вестин и раньше предлагал ему приехать. Он хотел отказаться, но почему-то поблагодарил и сказал, что приедет, хотя был уверен, что из этого ничего на выйдет. Но все же они на всякий случай договорились на конец октября. После этого Вестин звонил еще пару раз – напоминал. И вот он собрался и поехал.
Они договорились, что Валландер подъедет на Фюрудден к шести часам. Вестин должен был за ним подъехать. Он собирался погостить у Вестина до воскресенья.
Валландер в глубине души был благодарен Вестину за его предложение, хотя и немного смущен. Ему никогда или почти никогда в жизни не приходилось близко общаться с малознакомыми людьми. К тому же осень выдалась тяжелой, как никогда. Он все время думал о своем здоровье боялся, что его может хватить удар, и увещевания доктора Йоранссона его нимало не успокаивали. Казалось бы, все шло неплохо – уровень сахара в крови снизился, он похудел, стал более или менее соблюдать диету. Но все равно у него часто возникало чувство, что все это уже поздно. Иногда находило дурное настроение, когда ему казалось, что он уже зажился на свете – при том что ему не было еще и пятидесяти. В любую минуту сыграет горн – и все кончено.
Он свернул на стоянку в гавань. Дул сильный ветер, в стекла машины летели капли дождя. Он поставил машину на том же самом месте, что и тогда. Выключил мотор и прислушался к шуму прибоя. Время приближалось к шести.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72