..
Князь Роман засиделся у меня дольше обыкновенного… Мы беседовали о жизни, смерти и о любви. У Романа красивый голос, интересное лицо… Слушать его– наслаждение. Он рассказывал о некоторых своих идеях; я смутно чувствовала их революционность, хотя разобралась не во всем.
Мы гуляли в парке под огромной, низкой луной… Аромат мирт и померанцев был густ и душен… Как это случилось, я не знаю. Поцелуи Романа сладки и страстны…»

* * *
«Дни большого и полного счастья… Он сказал, что у меня улыбка Моны Лизы…»
«Сегодня ужасный день. Вот в чем дело: я заметила, что с некоторого времени в комнатах мужа происходят какие-то собрания.
Часа два назад я пошла на половину мужа поделиться с ним новостями одного письма, полученного мною утром. Не доходя, я услышала глухой гомон голосов… «А! Очередное сборище. Муж опять занялся делами… Странно… Ведь он, кажется, окончательно бросил коммерцию», – подумала я.
Портьера, складки которой раскинулись, словно крылья гигантской птицы, приютила меня в своей тени.
Дверь была неплотно заперта. Я остановилась с замирающим сердцем. Имя Романа Владычина было несколько раз произнесено кем-то. Голос показался мне знакомым. Я посмотрела в щель…
Талейран…
Я узнала ужасные вещи: это заговор против императора и Романа.
Талейран через Меттерниха вошел в сношение с Англией и Россией. Предполагается переворот, срок которого приурочен ко дню высадки какого-то десанта. Некоторые воинские части уже распропагандированы. Кто надо– подкуплен. Впрочем, может быть, я что-нибудь спутала.
Уже поздно… Меня клонит ко сну, я так устала и переволновалась. Завтра, раненько, поеду к Роману и расскажу ему все. Он, конечно, будет смеяться над этими жалкими изменниками. Он будет смеяться… А я?… У меня дурное предчувствие… Мой Роман!.. Я боюсь не только за его власть… Я боюсь за его жизнь…»

* * *
«Мой дорогой дневник!
Сегодняшняя твоя страница, по правде, должна быть черной. Но она бела– ты ждешь моей откровенности… Прости, только несколько строк. Я так несчастна, прости!..
У меня горе, мой дорогой друг… И если оно непоправимо– то еще одна, последняя, запись, и мырасстанемся навсегда… Запись эта– дата моей смерти. Ибо Жюльена Рекамье умрет в тот самый день, когда не станет Романа, моего Романа.
Я только что от него… Я опоздала, ах, я опоздала, друг мой…
Роман арестован… Они убьют его… Что мне делать?… Глаза мои сухи, но в сердце жадный, жесткий огонь…»

* * *
«Я обманула тебя, мой дорогой дневник… Это еще не запись… А ты уже испугался, бедняга… Ты не хочешь моей смерти, ты сопротивляешься, я не сразу смогла перевернуть страницу своими дрожащими пальцами… Мы с тобой любим друг друга, ты– мой самый нежный, самый послушный…
Я покидаю тебя, но не скучай– я скоро вернусь, я вернусь так скоро, как только смогу, – ведь от этого зависит жизнь Романа и моя жизнь, мой дорогой… Да, да, я не передумала, я только хочу попытаться все поправить… Ведь жизнь лучше смерти, гораздо лучше, поверь… Поверь… до свидания…»

* * *
«Наполеон удивился, увидев меня…
– Вы?– сказал он. – Вы?!– И затем почтительно и церемонно поцеловал мою руку… Он был заметно взволнован и нервно дышал. Вероятно, это просто одышка.
Наполеон расспрашивает меня о Париже– что слышно, какие пьесы идут в театрах, какие новые книги вышли за это время, хотя, кроме гетевского «Вертера», он, кажется, не читает ничего… Он старается быть любезным и обходительным, но я вижу снедающее его любопытство– зачем я здесь?…
Я рассказываю ему обо всем.
– Негодяи, – кричит он, – подлецы/ Я им покажу, черт бы их побрал…
И внезапно смутившись:
– Я прошу прощения,madame… Но смею вас уверить– заговорщики понесут самое тяжкое наказание…
Он успокаивает меня:
– Моя маленькая, моя очаровательница– не тревожьтесь… мы спасем князя Романа…
Вероятно, я слишком горячусь, потому что Наполеон вдруг становится серьезен. Он не может себе представить, что я, когда-то отвергшая ухаживания императора, ныне увлечена первым министром…
– Я прошу прощения,madame! Я прошу прощения!..Madame так заинтересована судьбой князя… Осмелюсь спросить?…
Он смолкает.
– Разве ваше величество считает князя недостойным еще и больших забот? Разве князь не самый умный… не один из самых умных, – поправляюсь я, – самых талантливых людей Франции?
И этот простак соглашается со мной…
Мне пришлось заночевать в ставке Наполеона…
Я хотела ехать немедленно, но Наполеон упросил меня остаться до утра: мне необходимо отдохнуть, нужные бумаги будут готовы не ранее завтрашнего дня, я обижу его отказом…
В конце концов он так надоел мне, что я согласилась.
Я предчувствовала бессонную ночь– мысль о Романе не покидала меня– и потому не торопилась в постель. Император расцвел от мнимой моей благосклонности… Меня смешило его неизменное «моя маленькая, моя очаровательница»– столько неги и сладости вкладывал он в эти слова. Казалось, он только что от цирюльника и весь, насквозь, пропитан старанием и дешевыми духами…
Право, император мог бы послужить Бомарше отличным сюжетом, уступая Фигаро лишь в ловкости…
По просьбе Наполеона я играла на стареньком расстроенном фортепиано. Несколько пустячков привели его в неистовство.
– Моя маленькая, моя очаровательница.'– простонал он, не нарушая скудной своей фантазии.
Я пожелала императору спокойной ночи.
Устроилась я, и довольно неплохо, на громадной софе. Белоснежное белье носило метки Наполеона, С чувством легкой брезгливости я легла. Когда мысль о Романе оставила меня, я задремала.
В дверь чуть слышно постучали.
Кто там?– крикнула я.
– Это я…
Голос Наполеона дрожал.
– В чем дело? Я не одета.'
– Одна минута,madame!.. Дело необычайной важности…
Накинув платье, я подошла к двери и повернула ключ… Наполеон в халате, со свечой в руках, стоял передо мной.
– Жюльена, – прохрипел он, – Жюльена!.. Я люблю вас!..
Глаза его выпучились, он захлебнулся.
Опустившись на колени, он стал целовать край моего платья… Свеча плясала в его руках, я боялась, что он опалит свои волосы.
– Ваше величество, – сказала я, – опомнитесь, что с вами? Я рассчитывала найти здесь покой и помощь… Ваши поступки… Неужели мы опять поссоримся, ваше величество?!.
Он поднялся с колен.
– Прошу прощения… Я дал волю своим страстям… Это недостойно полководца и джентльмена… Вы можете спокойно спать… Спите, Жюльена, завтра чуть свет вы отправитесь в Париж!.. Ваш долг ждет вас… Спите, моя маленькая, моя очаровательница… Спокойной ночи!
Наутро, в сопровождении десятка гвардейцев, я поспешила в Париж.
Роман был спасен».

* * *
«Я давно не говорила с тобой, мой дневник; друг мой, я забыла тебя для Романа. С того тревожного времени мы видимся почти ежедневно, а в редкие дни разлуки я грущу и томлюсь…
Я люблю горячо и нежно…
Сегодня я подумала, что я уже немолода, а Роману всего двадцать девять… Роман говорит, что он и моложе, и старше меня. Это правда… В нем какая-то мудрость и сила…
Я невольно вспоминаю графа Сен-Жермена…»

* * *
«Сегодня Роман был рассеян и сух. Может быть, причина– его временный отъезд в Россию… Он так озабочен делами… Он обещал писать, поцеловал меня в лоб и ушел…»

* * *
«Я получила маленькое письмецо от Романа:

«Дорогая Жюльена! Я в пути, приближаюсь к России… Интересная и большая моя задача – побороть этого царственного мистика Александра – всецело меня захватила. Скучаю о вас, но боюсь, что мало.
Ваш Роман».

Я обеспокоена».

* * *
«Роман не радует меня письмами… Неужели он забыл меня? Как тяжело думать об этом… Вечера, серые и строгие, темные зимние ночи провожу я одна, наедине со своей тоской… Я забросила свой салон.
Я плакала».

* * *
«Он забыл меня, он забыл!
Он забыл нашу любовь.
Роман, мой милый!.. Как давно мы не видались, мне так скучно…
Я должна писать, иначе я буду плакать… Я пишу… Я пишу, как институтка, мой единственный, как влюбленная, смешная девчонка…
Ты называл меня своей девочкой, Роман, своей солнечной девочкой– и ты забыл меня, мое легкое тело, мой голос, мои ласки…
Роман, почему от тебя нет ни строчки, ведь ты же не оставишь меня, ты не можешь, ты не смеешь!.. Роман, почему?!
Мне так одиноко, Роман, я не сплю ночей, я жду тебя, я хочу тебя… А ты, разве ты не хочешь меня?…»
«Конец… Роман прост и откровенен. Белеет на столе его письмо, оно, отнявшее у меня радость… Он пишет много и хорошо, но– конец…
Может быть, там, в России…
Мне не очень больно, но обидно за свою ненужную любовь, за свою уходящую жизнь.. В зеркале отражается мое бледное лицо и маленькие, едва приметные морщинки…»

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
Когда Даву дернул дверь, украшенную традиционными вензелями, и вошел в кабинет, Наполеон, тяжело отдуваясь, стоял перед сыном.
– А!.. Ты кстати… Мне трудно самому изображать и кошку, и мышку. У германского императора с утра сильные рези, и ты мне поможешь развеселить Его Императорское Величество.
Через минуту ясные глаза мальчугана внимательно следили, как Бонапарт и Даву прыгали через стулья, увлеченные игрой.
Но ничто не помогало; слезы, крупные слезы продолжали бежать по пухлому личику и капать на кружевной воротник, и только когда Наполеон подставил Даву ножку и маршал упал, нелепо задрав длинные ноги, германский император засмеялся и захлопал в ладоши.
Наполеон с огромной любовью несколько раз поцеловал золотые кудри сына (раньше тоже были победы, но эта дала большую радость); повернулся к Даву и заметил туго набитый портфель в руках и глубокие морщины на лбу маршала.
– Ты чем-то недоволен, дружище?
– Очень…
Бонапарт сразу забыл о сыне и подошел к письменному столу.
– В чем дело, маршал? Я догадываюсь, твое беспокойство сидит в портфеле?
– Да.
– Показывай.
Даву начинает потрошить портфель. Наполеон поморщился, он кладет руку на кипу вынутых документов, он недоволен предстоящей утомительной работой.
– Гм… Но только покороче!
– У нас восемнадцатый год, ваше величество, тысяча восемьсот восемнадцатый год!.. – Даву откашливается. – Но мы до сих пор не подумали серьезно о России. Может быть, князь Ватерлоо…
– Довольно! Ты прав. Позвать князя!
Адъютант на полминуты появляется в дверях и исчезает. Даву перебирает свои бумаги и исподлобья следит за императором.

* * *
Владычин застает Наполеона играющим в шахматы с Даву. Маршал поспешно встал. Поклонившись императору, Владычин дружески поздоровался с маршалом.
Наполеон, зажав в кулаке туру, грыз ногти. Он старался не показать своего недовольства. Но пауза была передержана, и Владычин заметил это.
– Что нового на съезде, князь? – неловко начал Бонапарт.
Роман поднял брови.
– На съезде? Простите, ваше величество, но съезд закончился три дня тому назад. Я уже имел счастье вам докладывать.
Даву усмехнулся и стал спиной.
– Так… – протянул Бонапарт. – Вы как будто сердитесь, князь?
– Да.
– Что-о?
– Да! Я сержусь. Мною недовольны… Вы не умеете кривить душой, ваше величество; говорите напрямик, это удобнее для нас. – Владычин взглянул на широкую спину Даву. – Для нас… троих!
– Что вы, князь. Помилуйте! Просто я проиграл больше чем следует моему маршалу. Успокойтесь!
Наполеон встает и усаживает Владычина в кресло.
– Слушайте! Что вы сегодня все с портфелями? Хотите показать свое непомерное прилежание? Смотрите, князь, какую кучу бумаг притащил маршал!.. А у вас что там?…
Владычин усмехается.
– Только приятное, ваше величество.
Даву оборачивается. Роман щелкает пряжкой портфеля и достает листок, испещренный заметками.
– Приятное? Съезд каких-нибудь овцеводов? – спрашивает Наполеон.
– Вы угадали, сир, – язвит в ответ Роман, – это план разгрома императора Александра!
Лицо Наполеона озаряется неподдельной радостью. Старый вояка услышал знакомое, родное слово: разгром!
– Что ты на это скажешь, маршал?…
…Роман не удивился ничуть, когда Даву протянул ему руку и просто сказал:
– Простите, князь, что мог о вас плохо подумать!

* * *
Но в словах Владычина не было «грома оружия». Наполеон быстро потускнел, начал зевать и лишь изредка вставлял свои замечания: невелика слава, если Александра поставят на колени не его войска, а его дипломаты.
– Я думаю, – говорит Владычин, – что маршал тоже не будет особенно настаивать на действиях чисто военного характера. Не правда ли, говоря между нами, двенадцатый год все же таки урок. Как мы ни сильны…
– Да, да! – поспешно соглашается Даву. – Россия сейчас поколеблена. Ее можно взять – по-канцелярски!
Даву морщится. Он не может забыть, что его маршальский жезл висит в числе трофеев в Петербурге в Казанском соборе.
– Только, пожалуйста, на этот раз без поцелуев, – хмурится Наполеон, – мне надоело обниматься с Александром еще в Тильзите и Эрфурте. Сделайте как-нибудь так… без встречи! Нет нужды валять дурака.
– О да! Но с двуличностью Александра придется считаться и ведь вокруг него так и кишат такие же двуличные, алчные и непомерно честолюбивые люди;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов