— Что ж, прощайте, лейтенант.
— Прощайте, сержант.
— Удачи вам, лейтенант!
Он оседлал серого коня. Это был великолепный скакун, стайер. Зеб его сам купил, и они держали его специально для скачек, выигрывая время от времени неплохие деньги. А теперь ему предстояло скакать по-настоящему.
Он поднялся в седло и проехал шагом до конца баррикады. Навстречу ему вышел Воссель.
— Вон там, похоже, — он мотнул головой, но рукой не стал показывать, — ни одного из них нет. Так что у вас может получиться.
— Спасибо.
Индейцы, как они делают всегда, увезли своих погибших товарищей — кроме тех, кто пал в окружении врагов. Кое-где на траве остались лужи крови — свидетельство того, что и арапахам досталось крепко.
Он поехал вдоль долины рысью, так, чтобы индейцы смогли увидеть его. Он направлялся на запад. Похоже, это рецепт на все случаи жизни: если дело плохо, двигай на запад.
Прозвучал выстрел.
Он оглянулся назад, с удивлением отметив, какое расстояние успел покрыть. А потом увидел арапахов. Они вытянулись длинной цепью вдоль гребня, они ехали за ним.
Он посмотрел на север — там была вторая цепь. Индейцы направлялись к некоей точке впереди, где надеялись перехватить его.
— Ну, что ж, Джубал, — сказал он серому коню, — давай поглядим, на что ты годен.
Длинные ноги вытянулись, копыта ударили по дерну, ветер хлестнул в лицо. Серый несся гладким, великолепным шагом, он любил бег.
Где-то впереди лежало завтра — если не изменит удача.
Копыта выбивали по дерну ровный ритм. Он пригнулся пониже к гриве, чтобы уменьшить сопротивление воздуха.
Глава восемнадцатая
Гейб Френч остановился на углу и посмотрел вдоль улицы. В последний раз он поднимался на Ноб-Хилл, когда искал владельца упряжки, работавшего у него в давние времена. Тогда Хилл был скопищем скромных деревянных коттеджей. Теперь их заменили богато украшенные особняки.
Он прищурился — уж очень ярко блестело солнце на латунном заборе Джима Флуда, обошедшемся в тридцать тысяч долларов. Забор тянулся на два квартала, специально нанятый работник постоянно его полировал. Гейб слышал об этом заборе. Ну да, это же Клив рассказывал ему — и о заборе, и о человеке, который каждый день его полирует!
Серые башни замка Хопкинса с высаженными на террасах садами виднелись через улицу наискосок. Он проходил, не обращая внимания на особняки Колтона, Стэнфорда и Крокера. Он никогда не посещал дом Клива, пока тот был жив, и казалось странным, что он идет туда сейчас, когда Клив умер. Но все же в старые времена они были друзьями, а дружба эта сохранилась и в последующие годы.
— Единственный человек, которому я завидовал, — сказал Гейб вслух, остановившись на углу. — Было в нем что-то такое… вкус, так бы я это назвал.
— Что было?
Гейб обернулся, услышав вопрос. Ему было неловко, что кто-то услышал, как он разговаривает сам с собой.
— Я спрашиваю, не знаете ли вы, где особняк Клива Ван Валена, — пробормотал он.
Прохожий показал рукой.
— А вон там. Хотя сегодня вряд ли можно сказать, что это его особняк. И, судя по всему, завтра он уже не будет принадлежать и его вдове. Его распродают со всем барахлом, до последнего гвоздя.
Прохожий был маленький, чопорный, с крохотными глазками и противным выражением лица, и в голосе его отчетливо слышалось злорадство.
Это разозлило Гейба Френча, и он сказал:
— Будь он живой, им бы это не удалось! Клив Ван Вален мог добыть миллионы там, где никто другой не получил бы и медного гроша… просто под свое имя!
— Я об этом слышал, — сказал прохожий, пожав УТЛЫМИ плечами, — но я в это не верю.
Гейб ощутил, как в нем нарастает гнев. С возрастом он стал нетерпимым. Раньше он мог терпеливо сносить дураков, теперь уже нет.
— Человек обязан платить свои долги, — продолжал тот гнусавым голосом. — А Ван Вален всегда жил на широкую ногу, не по своим доходам.
— Многие годы, — запальчиво ответил Гейб Френч, — ни у кого не было таких доходов, как у него! Бывали времена, когда только одна шахта приносила ему больше восьмидесяти тысяч в месяц. Восемьдесят тысяч долларов! Столько я и сам никогда не зарабатывал.
— Охотно верю. — Незнакомец презрительно покосился на поношенное платье Гейба.
Гейб Френч попытался унять раздражение, но не смог. С годами у человека остается не много удовольствий, и теперь Гейб находил удовольствие в том, что позволял себе раздражаться по пустякам. Никто никогда не видел, чтобы он падал духом в беде, но в последние годы ему нравилось побрюзжать.
Он холодно посмотрел на незнакомца.
— Не стану утверждать, — сказал он подчеркнуто неторопливо, — будто мне не по карману купить и продать многих из тех, кто владеет особняками на этом холме. А что касается Клива Ван Валена, то никогда в жизни у меня не было друга, лучше чем он, — и вернее. Случились как-то тяжкие времена — много лет назад — когда на моих лошадей напал сап, у меня были сорваны два контракта на доставку грузов и весь мой скот подох чуть не за одну ночь… Кто-то сказал об этом Кливу, и он прорвался через перевал Доннер и пригнал мне сотню лошадей — и это поздней осенью, когда уже падал снег! Он прорвался, а перевал закрылся буквально у него за спиной. Вот так он спас мою шкуру… В другой раз модоки note 60 подловили нас в засаду у озера Кламат. Наши лошади были убиты, во мне засела пуля; и Клив в одиночку отбивался от них весь день, а ночью ушел, унося меня на спине.
Незнакомец оторопело глядел на него.
— Но тогда вы… тогда вы — Гейб Френч!
— Правильно, — сказал спокойно Гейб, поглядев вдоль улицы налево, потом направо, сошел с тротуара и двинулся через дорогу.
Клив умер, но Лилит жива, и, черт побери, если ей нужны деньги, ему известно, где она может их получить. Беда только в том, что Лилит Ван Вален — чертовски гордая женщина, страсть до чего гордая…
На улице возле дома и на короткой подъездной дороге стояло с полдюжины повозок. Гейб прошел мимо и вошел в дом, протолкавшись через кучку мужчин, беседующих у дверей.
Главная толпа собралась в холле, а на ступеньках лестницы надрывался аукционист.
— Две тысячи долларов! Это последняя цена? Леди и джентльмены, эта статуэтка выполнена из чистого золота и имеет гравировку. — Он показал надпись на золотой фигурке сбоку. — «Мистер Клив Ван Вален. Президент Железной Дороги Сан-Франциско-Канзас-Сити». Это его любимое сокровище!
Гейб оглянулся вокруг — он искал Лилит. И, когда увидел, был ошеломлен и ощутил мгновенное смятение. Он никогда не думал о Лилит, как о старой женщине, а сейчас вдруг сообразил, что ей, должно быть, уже все шестьдесят.
Она сидела в кресле, оглядывая зал, одетая в великолепное шелковое платье, с безукоризненной прической. Рядом с ней находился человек, в котором Гейб признал ее адвоката.
— Предложит ли кто-нибудь три тысячи за эту бесценную вещь?
Гейб находился достаточно близко от нее, чтобы услышать, как она сказала:
— Бесценная, ври больше! Мы ею дверь подпирали…
Аукционист снова подал голос:
— В ней одного золота на три тысячи…
— Две тысячи пятьсот!
— Продано!
Гейб пробился в задние ряды толпы. Он оказался совсем недалеко от Лилит, но чтобы добраться до нее, надо было обойти маленький зал вокруг. Наконец он тихо подошел к ней сзади.
— Печальный день, Лилит, — говорил ее адвокат.
— Печальный? Мы несколько раз делали состояние и спускали его. Что тут печального? Если бы Клив был жив, мы бы сделали еще одно состояние — и тоже просадили!
Тут к ней пробрался клерк.
— Прошу меня извинить, миссис Ван Вален…
— Что такое?
— Это кресло… Оно продано.
— Ну так забирайте! — Она встала быстрым, изящным движением. — Кончайте извиняться и забирайте. Или я должна сказать «возьмите его и будьте прокляты»? — Она мягко улыбнулась.
Клерк усмехнулся.
— Вы уж простите, мэм…
— Уматывай отсюда, — запальчиво сказала она, но смягчила свои слова улыбкой.
— Если бы существовал какой-то другой способ расплатиться с долгами, Лилит, — сказал адвокат, — мы бы его нашли.
— Плевать. У меня есть две вещи, которых вы не можете забрать — это мои воспоминания и мое ранчо в Аризоне.
— Мне не хочется сокрушать ваши надежды, но, боюсь, эта собственность практически ничего не стоит.
— Но ведь ранчо на месте?
— Да, но только скот большей частью или распродан, или разворован.
— Я могу купить скот. А если понадобится, — она усмехнулась, — так и сама сумею угнать несколько голов. Клив всегда говорил мне, что большинство крупных ранчо начинались с фальшивого клейма и быстрых лошадей.
— Вам понадобятся люди, чтоб работать на ранчо, да и управляющий какой-то.
— Есть у меня как раз такой человек.
— Кто? — с сомнением спросил адвокат.
— Мой племянник. Он служит маршалом где-то в тех местах.
— Но, в вашем возрасте, — начал возражать адвокат, — жить в этом диком краю…
— Диком? Мои отец и мать погибли, когда спускались по Огайо… они искали себе землю. Я думаю, немного прескоттовской крови во мне еще осталось.
Гейб Френч наконец решился подойти.
— Лил!
— Гейб! — В ее голосе было столько искреннего чувства, что у него навернулись слезы на глазах — пришлось неуклюже оправдываться, ссылаясь на насморк.
— Гейб Френч! Я могла бы догадаться, что вы придете. Пошли на кухню, выпьем кофе.
Она повернулась к адвокату:
— Или мой кофейник вы уже тоже продали, а?
Тот вспыхнул.
— Лилит… он был частью комплекта. Мы продали серебро, вы ведь знаете. За очень хорошую цену, могу вам сказать.
— Ой, да подите вы с вашим серебром! Я имела в виду старый черный кофейник!
Адвокат вздохнул с облегчением.
— О, конечно! Этот еще на месте. Боюсь, на него пока что нет спроса.
— Он хочет сказать, — объявила Лилит Гейбу, — что на такое старье никто не позарится. Это тот самый кофейник, в котором мы с Кливом варили кофе всю дорогу через прерии… и еще долго после того. Фактически, он был наш общий с Агатой, вашей женой.
— В нем хороший кофе получается, — сказал Гейб, — лучшего я в жизни не пил.
Они прошли в кухню и поставили кофейник на огонь. Потом Лилит села за стол и посмотрела на Гейба, сидящего напротив.
— Мне так жалко Агату… вы уж простите, что мы не пришли на похороны. Клив всю жизнь терпеть не мог похорон, да и я почти так же. Мне всегда хотелось помнить людей живыми. Я не видела Агату в гробу, и поэтому она для меня по-прежнему здесь, живая… Вам повезло с женой, Гейб. Вам досталась замечательная женщина.
— Думаете, я не знаю? Да она мне с самого начала понравилась там, в этом караване, только я не надеялся, что она на меня внимание обратит.
Он опустил голову и уставился на свои большие квадратные лапы.
— Я слышал, как вы там говорили насчет ранчо в Аризоне. Лили, если есть что-то, что вам нужно… неважно, сколько оно стоит, вы только скажите мне. Вы ведь знаете, не было в жизни такого случая, чтобы Клив не выручил меня из беды, он это сто раз делал…
— И наоборот. — Лилит положила ладонь ему на руки. — Гейб, я ни в чем не нуждаюсь. Когда все это кончится, у меня будет достаточно, чтобы добраться до Аризоны, а там приедет Зеб Ролингз и поможет мне управляться с ранчо. Но все равно, я вам благодарна.
— Будь я хоть на несколько лет моложе…
— Не беспокойтесь. Зеб все может. Сейчас он там маршал, а раньше служил в армии. Прошел Гражданскую Войну, потом воевал с индейцами…
— Я слышал о нем. — Он задумался, потом поднял на нее глаза. — Это не он убил Флойда Ганта?
— Да — и хорошо сделал.
— Мне приходилось сталкиваться с Гантом. Он несколько раз нападал на наши торговые караваны в Неваде. А его братец Чарли был еще похлеще. Что с ним сталось, с Чарли?
— Не знаю. Я вообще не знала, что у Флойда есть брат.
Какое-то время они сидели молча. Сюда не доносились голоса сверху — кухня была в нижнем этаже, окна ее смотрели на другую улицу. Всего несколько шагов вниз по склону — и вы в Чайнтауне note 61.
— Хорошие это были времена, Гейб, — неожиданно сказала Лилит, — самые лучшие. Тогда никто об этом вслух не говорил, но все мы чувствовали, что делаем какое-то большое дело, создаем что-то…
— Я знаю. Говорил я как-то с одним пишущим человеком, из Бостона. Он расспрашивал меня о переходе через равнины и заметил, что очень многие — самые простые люди — писали тогда вроде как путевые журналы, дневники и всякое такое. Как будто всем им казалось, что они переживают что-то такое, что может никогда уже не повториться. Он все пытался разыскать эти дневники, пока они не затерялись.
— Я сама начинала пару раз. Клив никогда этого не делал. Но думал он так же, как и вы. Я слышала это от него.
Она снова посмотрела на Гейба.
— Я никогда не жалела, Гейб. Ни разу не пожалела, что вышла за Клива. Мы прожили хорошую жизнь.
Гейб ничего не ответил — просто кивнул. Он слушал голос огня в печи, а потом, когда Лилит разлила кофе, осторожно положил ногу на ногу. Да, никому никогда деньги не приносили больше радости, чем Кливу и Лилит.
— Помню, на жиле Комсток… — начала Лилит и тут же перебила себя:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42