И вот теперь в гостиничном номере в Бостоне он приводил в действие это оружие для того, чтобы взять приступом тело и сознание молодой китаянки с маленькими, но изысканно-симметричными юными грудками.
Он позволил ей ерзать под ним, пока на лбу у нее не выступил пот, и не участилось дыхание. И все это время он массировал ей талию и ниже. Когда Римо почувствовал, что ее теплое сочное тело сопротивляется все слабее, признав как неопровержимый факт, что он находится сверху, смирившись с тем, что она ничего не может поделать с этим империалистом, белым человеком с южноевропейскими чертами лица, которого она ненавидит, и который вот-вот изнасилует ее, – тогда Римо прекратил массаж спины и ягодиц и медленно правел кончиками пальцев вниз по бедру до колена, очень медленно – так, чтобы она не подумала, что это хорошо рассчитанное движение.
Она смотрела на него отсутствующим взором, глаза ее были пусты, рот крепко сжат, она молчала, но все ее мышцы от долгой борьбы наконец-то разогрелись и наполнились дыханием жизни.
Он посмотрел ей прямо в глаза и оставил правую руку у нее на колене – так, словно она уже никогда оттуда не уйдет, так, словно день за днем, до самой последней минуты жизни, они так и останутся в этом положении. Она пахла свежестью – запах, который невозможно заточить во флакон, живой свежий запах юности. Кожа у нее была золотистая и нежная, лицо – правильной овальной формы, глаза – черные-пречерные. И наконец, в этих глазах Римо увидел то, чего ждал, – слабый проблеск желания, чтобы его рука снова погладила ее бедро.
Он так и сделал, но нерешительно, и даже медленнее, чем раньше. Но когда рука поползла обратно вниз к колену, он совершил это движение быстрее, и с более сильным нажимом, потом начал гладить внутреннюю поверхность бедра – непрерывные нежные поглаживания, вверх-вниз, но всегда останавливаясь, чуть-чуть не доходя во влагалища. Темные соски на ее золотых грудях заострились, и Римо дотронулся губами до этих концентрических кружочков, потом языком провел линию между ними вниз до пупка, и при этом ни на секунду не прекращал медленных ритмичных поглаживаний внутренней стороны бедра.
Он видел, как разжались до того стиснутые губы. Теперь она позволит ему взять ее, даже если ей это не понравится. Так она будет говорить себе. Но это неправда. Она хочет его.
Римо по-прежнему держал ее руки у нее за головой. Стереотип изнасилования не должен быть нарушен. Если он отпустит руки, то воспитание заставит ее попытаться освободиться. Так что ему приходилось держать ее руки. Но легонько.
Правой рукой он принялся ласкать ее груди, затем пупок, плечи, бедра и наконец, добрался до влажного влагалища. «Ублюдок! Белый ублюдок!» – стонала она.
Потом он вошел, но не до конца. Задержался, ожидая, когда она сама попросит. И она попросила: «Черт побери! Я хочу тебя!» Стон перешел в сдавленное рычание, ее темные глаза почти исчезли под полуопущенными веками.
Теперь он отпустил ее руки, и обеими руками снова принялся мять ягодицы, увеличивая давление, входя все глубже, всей силой воздействуя на ее главный орган чувств, силою воли вводя ее в оргазм. Лишь на одни краткий миг, когда ее чувства достигли полного исступления, он остановился, а потом сразу расслабился, когда начались обычные прерывистые вздохи и истеричные женские визги.
– А-а-а! – вопила Мэй Суй, закрыв глаза в экстазе. – Мао! Мао! – И Римо внезапно отпрянул и встал на ноги. При других обстоятельствах он бы остался, но сейчас ему нужно было, чтобы она следовала за ним, чтобы она сомневалась, захочет ли он ее снова. Он оставил ее лежать в полном изнеможении на кровати и застегнул молнию брюк – весь акт он совершил полностью одетым.
И тут он увидел, что в дверях стоит Чиун и качает головой:
– Механически, механически, – произнес он.
– Так чего же ты хочешь, черт тебя подери! – возмутился Римо. – Ты сам дал мне точные указания насчет двадцати пяти стадий, а теперь говоришь, что это было механически.
– Всегда есть место для творчества.
– А почему бы тебе не показать мне, как это делается?
Чиун оставил этот вопрос без ответа.
– И кроме того, я считаю, что заниматься этим в присутствии постороннего – просто отвратительно. Но, впрочем, вы, американцы и китайцы – свиньи.
– Ну, ты и фрукт, – заявил Римо. Он получил от секса куда меньше удовольствия, чем собирался получить человек на другой стороне улицы от убийства Римо.
Глава двенадцатая
– Мне надо поговорить с тобой, Чиун, – сказал Римо. – Он закрыл дверь, оставив Мэй Сун лежать в полном изнеможении поперек кровати.
Чиун уселся на серый ковер, покрывавший пол комнаты, и скрестил ноги в позе лотоса. Лицо его ничего не выражало.
Римо сел перед ним. Он мог, если бы пожелал, просидеть в таком положении много часов подряд – годы тренировок научили его концентрировать внимание и полностью контролировать тело. Он был выше Чиуна, но сейчас, когда они сидели друг против друга, глаза их находились на одном уровне.
– Чиун, – начал Римо, – тебе придется вернуться в Фолкрофт. Прости, но ты доставляешь слишком много хлопот.
И тут Римо уловил нечто, и в то же время был уверен, что этого нет. Он не мог точно определить, что это. Во всяком случае, когда речь идет о Чиуне. Если бы перед ним был кто-то другой, Римо решил бы, что тот собирается напасть на него, или хотя бы подумывает об этом. Но с Чиуном это было невозможно. Римо знал наверняка, что Чиун не испускает никаких сигналов, по крайней мере, ни в выражении глаз, ни в движении позвоночного столба, никогда нельзя было уловить ни малейшего намека на то, что Чиун готов к нападению. Большинство специалистов этой профессии выучивается не посылать никаких сигналов глазами, но движение позвоночного столба – это все равно что плакат: «Берегись!».
И Римо, если бы он не знал, что Чиун не посылает сигналов, и если бы он не знал, что Чиун испытывает к нему чувство искренней и глубокой привязанности, мог бы поклясться в этот момент, в гостиничном номере в Бостоне, где закрыты все двери, и занавешены все окна, что Чиун только что решил убить его.
– Тебя что-то беспокоит, – заметил Чиун.
– Сказать правду, Чиун, ты стал совершенно невыносим. Своим бредом по поводу китайцев ты можешь просто-напросто сорвать все задание. Никогда раньше мне не доводилось видеть в тебе и в твоих поступках ничего, кроме верха совершенства, а теперь ты ведешь себя как ребенок.
– Смит приказал тебе отправить меня в Фолкрофт?
– Да ладно, не расстраивайся. Это просто вопрос профессионализма.
– Я спрашиваю тебя: мое возвращение в Фолкрофт – это приказ Смита?
– Если я тебе скажу, что да, тебе будет легче?
– Я должен знать.
– Нет, это не приказ Смита. Я так хочу.
Чиун поднял правую руку, давая понять, что то, что он хочет сказать, имеет исключительную важность, и что Римо должен слушать предельно внимательно.
– Я объясню тебе, сын, почему я делаю то, чего ты не понимаешь. Чтобы понять действия, надо понимать человека. Я расскажу о себе и о людях с моей родины. И тогда ты узнаешь, почему я делаю то, что делаю, и почему я ненавижу китайцев.
Многие люди решат, что я злой человек, профессиональный убийца, лишающий людей жизни и обучающий других делать то же самое. Пусть будет так. Но я не злой человек. Я хороший человек. Я делаю то, что должен делать. Таков образ жизни у нас в Синанджу, и только так мы можем выжить.
Ты родом из богатой страны. Даже самые бедные страны Запада значительно богаче моей родины. Кое-что я уже рассказывал тебе о моей родной деревне Синанджу. Это бедный край, такой бедный, что тебе не понять. Земля может прокормить лишь одну треть семей, живущих там. Да и то только в хорошие годы.
Прежде чем мы нашли способ выживания, нам приходилось уничтожать половину рождавшихся девочек. Мы бросали их со скалы в море, и, скорбя, говорили, что отправляем их домой, чтобы они родились вновь, в лучшие времена. В голодные годы мы так же поступали и с новорожденными мальчиками – отправляли их домой, ожидая, когда наступят лучшие времена для их появления на свет. Я не верю, что, бросая детей в море, мы в самом деле отправляли их домой. И в не думаю, что большинство людей в это верило. Но матери легче сказать себе так, чем считать, что она отдает своего ребенка акулам и крабам. Это такая ложь, которая помогала пережить горе.
Представь себе географическую карту. Китай. Это тело. Тогда Корея – рука. Как раз подмышкой расположена деревня Синанджу, и именно в эту деревню владыки Китая и владыки Кореи отправляли людей в ссылку. Принцев, предавших своих коронованных отцов, мудрецов, чародеев, сотворивших зло. Однажды, думаю, что по вашему календарю это был четырехсотый год, а по нашему – день соловья, в нашу бедную деревню пришел человек.
Он не был похож ни на одного из тех, которых нам доводилось видеть раньше. Совершенно особенный. Он был родом с далекого острова за морем. Из Японии. Это было раньше ниндзя, раньше каратэ, раньше всего остального. На родном острове его обвинили в том, что он жил со своей матерью как с женщиной. Однако он был невиновен. Он не знал, что это его мать. Но его все равно наказали – выкололи глаза бамбуковыми палками.
Голос Чиуна дрогнул, и он вдруг заговорил напыщенным тоном:
«Мы бросаем тебя среди подонков, живущих в проклятой стране», – сказал капитан японского корабля бедному слепцу. – Смерть – слишком мягкое наказание для тебя". И слепец ответил.
Теперь голос Чиуна зазвенел. Глаза он завел к потолку.
«Слушайте, вы! – ответил тот. – Вы, имеющие глаза, не видите. Вы, имеющие сердца, не знаете сострадания. Вы, имеющие уши, не слышите, как плещут волны о борт вашего корабля. Вы, имеющие руки, не знаете покоя. Горе вам, когда черствость ваших душ вернется к вам, и голуби не отметят ее путь. Ибо ныне я вижу, что в Синанджу рождается новый народ. Я вижу, как этот народ разрешит ваши мелкие споры. Я вижу людей среди людей. Я вижу людей добра, которые всей силой своего гнева обрушатся на ваши дрязги. Отныне и впредь, когда вы окажетесь вблизи Синанджу, не забудьте захватить деньги, чтобы заплатить за войны, вести которые у вас самих не хватает сил. Вот какой податью я облагаю вас и всех тех, кто родом не из этой деревни. Платите за работу, которую сами вы выполнить не можете, ибо вам незнакомо чувство уважения к людям».
Чиун был явно счастлив, что ему представилась возможность рассказать эту легенду.
– Ну вот, сын, – сказал он Римо. – А теперь скажи мне, что ты думаешь об этой истории? Только правду.
Римо промолчал.
– Правду, – повторил Чиун.
– Я думаю, это примерно то же, что и легенда о младенцах, возвращающихся домой. По-моему, жители деревни Синанджу стали профессиональными убийцами-ассасинами потому, что не могли найти другого способа заработать себе на пропитание. Я думаю, что эта история специально придумана для того, чтобы казалось, что ваш дерьмовый бизнес не так сильно воняет.
Лицо Чиуна вытянулось, морщины стали глубиной с горные ущелья. Карие глаза запылали огнем. Губы превратились в узенькие полоски, излучающие злобу.
– Что? – прошипел он. – Это правда? Ты не передумаешь?
– Если мне, папочка, предстоит потерять твою любовь из-за того, что я говорю правду, – значит, я ее потеряю. Я не хочу, чтобы между нами встала ложь, потому что ложь убьет то, что связывает нас. Я думаю, вся эта история о Синанджу – просто миф, специально придуманный для того, чтобы объяснить, откуда взялось то, что есть.
Лицо Чиуна смягчилось, он улыбнулся.
– Я тоже так думаю. Хе-хе. Но ты чуть было не солгал мне, потому что не хотел меня обидеть. Хе-хе. Но история красивая, правда?
– Прекрасная.
– Ладно, к делу. В году тысяча четыреста двадцать первом император Чу-ди взял на службу нашего Мастера, человека, чьими заботами живет деревня.
– Всего одного человека? – удивился Римо.
– Больше не требуется. Если человек достаточно искусен, то больше ничего и не нужно, чтобы защитить слабых и больных, стариков и всех тех, кто не может сам постоять за себя. И наш мастер взял с собой в Китай меч Синанджу длиной в семь футов, выкованный из лучшего металла. Его заданием было казнить архитекторов и строителей императорского дворца Тай-хэ дянь, поскольку именно они спроектировали его, сооружали и, значит, знали расположение секретных ходов.
– А зачем ему понадобился меч? – прервал Римо рассказ старика.
– Рука для боя. Для казни – меч.
Римо кивнул.
– Он идеально справился с заданием. Вечером того дня, когда строительство дворца Тай-хэ дянь было завершено, император позвал всех архитекторов и строителей в один из секретных ходов и сказал, что там они получат свое вознаграждение.
Но императора там не было, и не было вознаграждения. Только Мастер Синанджу. Вж-ж-ж – взмах мечом вправо. Вж-ж-ж – взмах мечом влево. Вж-ж-ж – вниз, и никто не видел лезвия меча и не понимал, что происходит. Вж-ж-жж!
Чиун двумя руками вращал в воздухе воображаемый меч.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26