Тот лежал на спине с закрытыми глазами, еле-еле дышал и, казалось, был готов отправиться вслед за мантикорами, но ни Элли, ни Бугай не знали, чем помочь, и даже боялись к нему прикоснуться. Правильно, надо заметить, боялись.
Не мудрено, что бодрое приближение Бьорна вызвало в массах ощущение чуда, сходное тому, которое испытывают эскимосы, когда после полярной ночи на небе появляются первые намеки на солнце. Но восторженные предвкушения быстро трансформировались в свою противоположность, когда Бьорн вдруг стал проявлять дурную склонность к некрофилии… Выразителем народного гнева явилась Фин, рявкнувшая:
– Волшебник Дарн-о'Тор! Вы, может, не заметили, но тут и кое-кто живой остался!
Бьорн прекратил хождение вокруг мантикоры и, сознавая справедливость упрека, даже признал это вслух:
– Да, да. Извините, принцесса. Сейчас я вами займусь.
– Не мной. Им! – Фин повелительным жестом указала на Джерри, и волшебник проследовал к телу, не став даже указывать, что и сам намеревался поступить именно так.
К сожалению, на этот раз никаких чудес замечено не было. Чародей с минуту постоял на коленях рядом с трактирщиком, поводил над ним руками, отчего состояние Джерри не претерпело ни малейших изменений, а потом поднялся и мрачно пробормотал:
– И как только его угораздило?..
– Как это понимать, волшебник? – Опершись на топор, Фин вскарабкалась на ноги и заковыляла вперед. – Почему вы ничего не делаете?!
– Потому что не могу, принцесса. И не кричите, я такими вещами не шучу. – Бьорн зачем-то обвел взглядом всех по очереди, а затем спокойно, как на уроке, разъяснил: – Яд мантикоры – крайне дрянная штука. Он не убивает мгновенно, только парализует, но он очень силен. Слишком силен. Я не могу полностью нейтрализовать его действие, лишь замедлить. Без моей помощи он проживет час, с ней – до вечера. В лучшем случае, при очень высокой сопротивляемости организма, до завтрашнего утра.
– Сделайте все, что в ваших силах! – тон Фин не терпел возражений, но Бьорн покачал головой:
– И что потом? Это задержит нас и осложнит положение и без того достаточно…
– Неужели, волшебник, – от презрения, звучавшего в голосе гномихи, деревья могли облететь посреди лета, – в мире не существует способа нейтрализовать яд мантикоры?
– Существует. В мире безусловно найдется все, в том числе и противоядие к любому яду. Но мы не в мире, а в весьма конкретной его точке, где нет ни необходимых снадобий, ни лаборатории. И до вечера они здесь не появятся.
На несколько секунд повисла напряженная тишина, нарушил которую Бьорн, решительно заявив:
– Думаю, мне лучше заняться Бугаем, пока он совсем кровью не истек.
Как тут же выяснилось, предыдущее молчание вовсе не являлось знаком всеобщего согласия, каковым счел его старый маг.
– Нет. Лечите его, – возразил Бугай, а Элли почти умоляющим тоном подхватила:
– Ну, господин волшебник, не может же Джерри просто вот так умереть.
– Что значит «не может просто вот так умереть»? – Бьорн почувствовал, что происходящее становится тяжеловато даже для его видевшей виды нервной системы. – Я не могу. Не могу его спасти, разве это еще не понятно?!
Под суровым взглядом чародея Элли покраснела и отступила назад. Но не замолчала:
– Должен быть другой выход. В легендах всегда есть выход, там никто в самом начале не умирает.
– Тогда найди этот выход и скажи мне: каков он и где!
«У тебя на бороде!» – про себя огрызнулась Элли и решила стоять до последнего – то есть нести первое, что в голову взбредет, пока ей силой не заткнут рот.
– Если у вас нет с собой лекарств, то, может, где-нибудь поблизости есть…
– Что есть? Лавка аптекаря? Покажи дорогу!
– Ну, посмотреть-то можно…
– Куда посмотреть?
– Ну, вокруг…
«Ты совсем дура или как?» – хотел было поинтересоваться волшебник, но неожиданно осекся. Он признавал в душе, что Элли совсем не дура, а коли так, то к чему это она?
– Ты это к чему?
Резкая смена тона почему-то смутила Элли. Она зарделась пуще прежнего, потупила очи и невнятно залепетала:
– Да к тому, что надо подняться и посмотреть. Вы ведь это можете. Как накануне меня на ветку поднимали…
– Чего-чего? Еще раз.
Элли несколько секунд молчала, а потом вздохнула, взглянула Бьорну в глаза и отчеканила:
– Надо поднять кого-нибудь выше деревьев, чтобы он посмотрел: нет ли поблизости жилья.
– А-а… Точно. Как это я сам не догадался? – Чародей не скрывал сарказма, досадуя на себя за очередной неправильный диагноз – предложение Элли не было дурацким, его мог внести лишь врожденный дебил… – Валяй, смотри!
Раздражение волшебника вылилось в то, что Элли взмыла вверх с ускорением, которое не позволило издать даже испуганный писк. Впрочем, она еще не долетела до верхушки кроны, как Бьорн устыдился. Тут такие дела творятся, человек умирает, а он зло на девчонке срывает. Нехорошо, негуманно. Пусть высматривать признаки жилья поверх бескрайнего леса – полный абсурд, но ведь можно спокойно это объяснить…
Пока Бьорн так думал и готовился ослабить левитационное поле, Элли уже вознеслась на достаточную для обзора высоту, где вдруг замахала руками, указывая куда-то на северо-запад. Бьорн столь долго наблюдал эту картину, что Фин пришлось ему напомнить:
– Может быть, теперь вы ее опустите, волшебник? И хорошо бы аккуратно.
Скиталец внял последнему пожеланию лишь отчасти – ровно настолько, чтобы Элли не разбилась при посадке, но заставил себя задать вопрос мирным тоном:
– Что ты увидела?
– Дым. Там дым.
– Какой дым?
– Ну-у… Обычный, серый.
– Обычный, значит, серый дым. Ясным днем посреди лета…
Ко всеобщему удивлению взрыва за этими словами не последовало – волшебник только мрачно покачал головой, а через несколько секунд сказал, как будто уступая после затяжного спора:
– Хорошо, мы пойдем к этому дыму. Но все равно сначала я займусь Бугаем и вами, принцесса. Потому что, пока я буду работать с Джерри, вы сделаете носилки!
Глава девятая
Спустя несколько часов, когда солнце уже вовсю двигалось к закату, Бьорн Скиталец достиг вершин в мрачности своего настроения. Она (мрачность, в смысле) была такова, что, казалось, окутывала его темным облаком, соприкосновение с которым грозило неосторожному неприятностями, вполне сопоставимыми со встречей с еще одной мантикорой. Неосторожных не наблюдалось – в потенциале таковым мог стать Эрик, но он вместе с Бугаем пер на себе тяжелые носилки и был способен открыть рот, только чтобы глотнуть побольше воздуха, – однако даже это Бьорна раздражало. Он, конечно, признавал, что пожирать детей (в том числе, морально) недостойно его статуса белейшего из всех белых магов, но все равно подзакусил бы парой-тройкой. Потом было бы легче…
Да, в отличие от остальных Скиталец знал, куда они идут. Поначалу к нему в душу закралось подозрение, но надежда на эфемерность последнего была столь ничтожна, что в случае очередного нелепого стечения обстоятельств и ошибки старый маг пообещал себе сложить полномочия. До этого не дошло – согласно первоначальному диагнозу по мере продвижения в направлении дыма Бьорн должен был что-нибудь почувствовать. И он чувствовал, более того, двигался к источнику, твердо зная, что ждет там лично его. Это была главная неприятность, которая только может подстерегать матерого волшебника, – уязвленное самолюбие.
Последние сомнения в этом у Бьорна отпали, как только он завидел цель. Она представляла собой аккуратный двухэтажный домик, деревянный, с крыльцом, резными наличниками на окнах, крышей с коньком и новенькой трубой, дым из который больше не шел. В общем, этот дом, стоявший на лесной прогалинке, отличался от обычного ухоженного деревенского дома только отсутствием традиционной завалинки и приусадебного участка (в просторечии – огорода), а посему, с точки зрения Бьорна, выглядел совсем скверно. Покосившаяся избушка еще давала какие-то шансы, а так сразу видно, что дело дрянь.
Между тем при появлении объекта в поле зрения Бьорн, а вместе с ним и весь отряд, остановился, и это вызвало у некоторых законное недоумение, спустя минуту-другую выразившееся в вопросе:
– Чего мы ждем, волшебник?
– Когда дверь откроется, принцесса.
Самый мягкий ответ, на который был способен Бьорн, все равно показался Фин хамским, и она саркастически поинтересовалась:
– Сама собой? С чего бы ей?
– Да так просто. Для двери, согласитесь, обычная работа.
Гномиха не очень понимала, что происходит с чародеем и почему надо разговаривать подобным образом, но продолжить ей было нетрудно:
– Почему же дверь еще не открылась, если делает это столь регулярно?
– Потому что она уже начала выкобениваться, – с тяжелым вздохом ответил волшебник, и Фин почувствовала, что здесь под «она» подразумевается нечто более одушевленное, чем дверь.
– Кто она? Вы знаете, кто здесь живет?
– Конечно. И ты тоже могла бы сообразить. – Фин явно собиралась возразить, но Бьорн не позволил. – Да попробуй, что уж там! Кто может жить в одиночестве посреди глухих лесов? В таком красивом маленьком домике. Дровосек, наверное, или лесничий, да? А стали бы они печь топить посреди дня в конце июня? Навряд ли, смысла нет. Он вообще появляется, только если этим дымом кому-то хотели подать сигнал. Давай подумаем кому? Помимо лесных зверей в округе присутствовали еще волколаки, мантикоры и мы, так что от обилия вариантов голова действительно может пойти кругом… Ну, если тебе всего этого мало, то есть и другие подсказки, и прежде всего, при каком условии уважаемая Элли могла бы оказаться права? Раз герои не должны умирать, то кто был бы способен спасти нашего? Как, по-прежнему нет догадок?
– Ведьма, – задумчиво пробормотала гномиха. – Это и впрямь все объясняет.
«И в первую очередь твое дурное настроение», – она оставила при себе. Общеизвестно, что волшебники не любят ведьм, и наоборот. За редчайшими исключениями чародеи полагают и не упускают случая заметить вслух, что ведьмы – невежественные знахарки, ни бельмеса не смыслящие в высоком искусстве и вообще наделенные даром благодаря глупейшей ошибке природы. Ведьмы обычно тоже не отстают от собратьев и отзываются о них в том ключе, что волшебники – зарвавшиеся пижоны, вечно бормочущие всякую ахинею, портящие любое практическое колдовство, за которое берутся, и вообще неспособные отыскать в темноте собственный… э-э… собственное мужское достоинство, даже если дать им карту и фонарик. При этом стороны придерживаются полярных точек зрения относительно того, кто положил начало древней вражде (не принципиально, но отмечу – это были волшебники), и на временные замирения идут лишь с целью улучить момент и пнуть оппонента, когда он меньше всего этого ждет.
Взглянув по-новому на поведение Бьорна, Фин признала, что для ситуации «придется просить помощи у ведьмы» тот держится молодцом, но тем не менее высказалась безжалостно:
– Можете стоять, если хотите, а я пойду и постучусь!
– Иди, – кротко согласился Бьорн, и немало удивленная такой покладистостью гномиха двинулась к крыльцу, но у самой цели поняла что к чему и остановилась.
Для разнообразия волшебник оказался прав, и ведьма действительно сразу принялась демонстрировать характер, коим их сословие было славно. По крайней мере, едва Фин достигла крыльца, дверь в дом открылась и на пороге появилась хозяйка, ничуть не выглядевшая как человек, которому преподнесли сюрприз. Собственно, выглядела она довольно заурядно, что для ведьм не типично. Они могут принять облик безобразной старухи, или ослепительной красавицы во цвете лет, или еще кого-нибудь, но обязательно выберут нечто оригинальное. Эта же конкретная более всего походила на важную, крупную женщину средних лет, одетую в простое домотканое платье. Черты ее лица были грубоваты и маловыразительны, карие глаза отнюдь не светились вековой мудростью, а при взгляде на выпяченный подбородок в памяти всплывал широко распространенный и не самый приятный вариант базарных торговок. Единственное, что создавало небольшой диссонанс, – ее черные, как смоль, волосы и смуглый цвет кожи, крайне редкие для северного Даланда, но это так, частности…
Зато манера поведения ведьмы вполне соответствовала классическим образцам. Потратив несколько секунд на обзор гостей, она деловитой походкой спустилась с крыльца и направилась прямиком к волшебнику. Фин, правда, предприняла попытку перехвата, но только начатая речь:
– Добрый день, уважаемая! Мы… – была прервана, брошенным на ходу:
– Да знаю я, знаю.
Голос ведьмы – низкий, бархатистый, красиво модулированный – не только не вязался с внешностью, но для знатока сразу выдавал настоящего мастера своего дела. «Мастера по чарующему выпеванию заклинаний, так замечательно задуривающих мозги непосвященным», как охарактеризовал это Бьорн, уже подобравшийся в ожидании первого ушата помоев, вылитых столь замечательным голосом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48