Наверное, решили, что у них и без того хватает улик.
С этим я не мог не согласиться. Улик действительно хватало. Дело Алены Габровой представлялось настолько очевидным, что прокуратура была готова передать его в суд присяжных уже через две недели после убийства. И только стараниями адвоката Стоянова, избравшего тактику бесконечных проволочек, начало слушаний раз за разом откладывалось.
— Хорошо, — кивнул я. — Что было дальше?
— Так вот, — продолжал Торн-Смит. — Светлана попыталась вызвать доктора через интерком, чтобы доложить о приходе опоздавшей пациентки. Ответа не было, и она решила, что за время нашего отсутствия у него возникло срочное дело и он вынужден был отлучиться. Нам даже в голову не пришло, что с ним что-то случилось. Барышня Габрова подождала еще четверть часа, может, чуть меньше, затем сказала, что ждать дальше бессмысленно, посетовала на потерю времени и собралась уходить.
— Как, по-вашему, она себя вела?
— По-моему, нормально. Правда, мне трудно судить о том, какое поведение для нее нормальное, но тогда у меня не возникло никаких подозрений… Знаете, господин адвокат, — доверительным тоном сообщил Торн-Смит, — когда позже я узнал, что случилось, то был просто поражен ее хладнокровием. За стеной, всего в нескольких метрах, лежал труп человека, которого она полчаса назад убила…
— Это еще не доказано, — строго заметил я. — Только суд может признать человека виновным.
— Да, да, конечно, — немного растерянно произнес молодой человек. — Я просто имел в виду… А впрочем, вы правы — не мне решать, совершила она убийство или нет. Это дело суда. Значит так, — продолжил он свой рассказ, — Светлана попросила барышню Габрову еще немного подождать и передала срочное сообщение на пейджер доктора. Но ответа не было, и через пару минут девушка ушла. А жена понемногу начала волноваться: доктор Довгань был очень обязательный человек и никогда прежде не подводил своих пациентов, даже если они опаздывали. Наконец она решилась заглянуть в кабинет, открыла дверь, вошла — и тут же испуганно закричала. Естественно, я тотчас прибежал на ее крик. Светлана стояла в двух или трех шагах от двери, а здесь, в этом кресле, сидел мертвый доктор.
— Вы сразу поняли, что он мертв?
— Ясное дело. У него во лбу была дырка, а в правой руке он сжимал лучевой пистолет. Помнится, в тот момент я подумал: ну вот, еще один доигрался со своим психоанализом.
— Вы решили, что он покончил с собой?
— Тогда это казалось очевидным. У меня и в мыслях не было подозревать убийство, пока я не услышал об аресте барышни Габровой.
— Вас это поразило?
— Если честно, то да. Никогда бы на нее не подумал.
Я рассеянно кивнул. Мои надежды, что осмотр места преступления даст мне хоть малейшую зацепку, развеялись как дым. А рассказ Владимира Торн-Смита в той его части, что касался поведения Алены Габровой, окончательно поверг меня в уныние. Присяжные сочтут ее хладнокровие свидетельством исключительной жестокости и без колебаний вынесут самый суровый вердикт.
Пытаясь выдать смерть доктора Довганя за самоубийство, Алена совершила целый ряд грубейших ошибок. Во-первых, полицию сразу насторожило, что выстрел произведен томно в середину лба. Последующий анализ отпечатков показал, что к гашетке пистолета прикасался только указательный палец доктора, а стрелять себе в лоб гораздо удобнее, когда нажимаешь на гашетку большим пальцем. Вдобавок Юрий Довгань был левшой, а пистолет он почему-то держал в правой руке.
Но это только во-первых. А во-вторых, хотя серийный номер на пистолете был тщательно уничтожен, проследить его происхождение не представляло труда. Он был зарегистрирован на имя Петра Габрова, майора инженерных войск в отставке. Сам господин Габров, когда к нему обратились за разъяснениями, был непоколебимо уверен, что пистолет лежит в его личном сейфе. Ясное дело, никакого пистолета там не оказалось.
В-третьих же, Алена, очевидно, редко смотрела детективные фильмы и не знала, что удалить отпечатки пальцев с поверхности предметов совсем не так просто, как это может показаться неискушенному в криминалистике человеку. И хотя пистолет, прежде чем его вложили в руку доктора Довганя, был тщательно вытерт, судебные эксперты без труда обнаружили на нем следы прикосновений пальцев Алены Габровой и Петра Габрова. Отпечатки Алены были свежие, ее деда — более ранние и совсем старые. Один из свежих отпечатков указательного пальца девушки находился на гашетке.
И в-четвертых. Компьютер медцентра автоматически регистрировал все внешние подключения к внутренней коммуникационной сети, поэтому следствию удалось установить, что звонок на интерком в приемной доктора Довганя был сделан не с другого больничного интеркома, а по комлогу, купленному накануне в одном из крупных ванкуверских торговых центров. Расчет был произведен наличными, но даже эта предосторожность не помогла моей подзащитной: обслуживавший девушку работник отдела хорошо запомнил ее — в частности, из-за броской внешности, а еще потому, что она платила наличными. Кроме того, обвинение располагало записью, сделанной камерами на входе в торговый центр; и хотя Алена Габрова шла мимо них быстро, отворачивая от объективов лицо, это ей не помогло.
Когда полиция получила сообщение об убийстве доктора, то, следуя своей обычной практике, немедленно распорядилась приостановить уборку и уничтожение мусора по всему зданию. Такая мера оказалась отнюдь не лишней: на полу в женском туалете на шестнадцатом этаже был найден окурок сигареты, которую, как засвидетельствовал анализ ДНК слюны, курила Алена Габрова. Эта находка подтверждала показания пациентки другого психолога, принимавшего на том же этаже; в промежутке между 16.00 и 16.15 она заходила в туалет и видела там молодую девушку с сигаретой. Девушка торопливо отвернулась к стене, но свидетельница успела рассмотреть ее лицо и впоследствии без всяких колебаний опознала в ней мою подзащитную.
Собранные доказательства позволили следствию реконструировать картину совершенного преступления. Как гласила официальная версия обвинения, незадолго до четырех часов Алена Габрова пришла в медицинский центр, поднялась на сорок шестой этаж, где находился кабинет доктора Довганя, и, спрятавшись в туалете, дождалась, когда из приемной выйдет предыдущий пациент. Затем позвонила на интерком в приемной, представилась медсестрой из гинекологического отделения и попросила Светлану Торн-Смит, которая была на шестом месяце беременности, срочно зайти к доктору Петровскому. Присутствие Владимира Торн-Смита (если, конечно, Алена видела, как он входил в приемную) нисколько не нарушало ее планов — она знала его и могла предположить, что он уйдет вместе с женой. Так оно и случилось.
После ухода супругов Торн-Смит путь был свободен. Алена Габрова, никем не замеченная, вошла в кабинет, убила доктора Довганя, вложила пистолет в его руку и покинула место преступления. На все это, включая попытку удалить отпечатки пальцев, ей понадобилось максимум пять минут, а секретарша с мужем отсутствовали по меньшей мере десять. Понимая, что у полиции обязательно возникнут вопросы по поводу ее отсутствия на приеме, и стремясь создать себе алиби, Алена не ушла сразу, а переждала некоторое время в каком-то укромном месте (может быть, в том же туалете, и может, именно тогда, а не до убийства, она выкурила сигарету, успокаивая нервы), после чего вернулась в приемную, где весьма убедительно разыграла сцену опоздания. И это едва не сошло ей с рук.
Для полноты картины недоставало только записей передвижений Алены по медицинскому центру. Как обнаружилось позже, в результате тонкого и умелого вторжения в местную инфрасеть все находящиеся в здании центра видеокамеры с 15.50 до 16.35 не функционировали, а на мониторы диспетчерской выдавались картинки, заснятые в этот же отрезок времени, но днем раньше. Поскольку больница — не банк и не министерство, то охранники особо не следили за мониторами и не заметили всяких мелких несоответствий. Насколько мне было известно, следствию так и не удалось доказать, что вмешательство в инфрасеть было произведено моей подзащитной, но прокурора это не сильно расстроило — у него и без этого хватало материала.
Я медленно прошелся по кабинету и остановился перед широким, на всю стену, окном. Улики неопровержимо указывал и на виновность Алены Габровой, но мало того — они свидетельствовали, что преступление было тщательно, хоть и неумело, спланировано. А за предумышленное убийство при отсутствии смягчающих обстоятельств по закону полагается «прочистка мозгов» — а выражаясь официальным языком, «необратимое медикаментозное подавление центров агрессивности». В общем, более гуманный и изящный вариант распространенной в древности лоботомии. Единственная надежда — на юный возраст моей подзащитной и на то, что мне удастся отыскать те самые смягчающие обстоятельства.
Я посмотрел на часы. Было без четверти двенадцать, а в половине первого мне нужно быть в Ванкуверской тюрьме для несовершеннолетних, где у меня назначено свидание с Аленой Габровой. Впрочем, я возлагал мало надежд на предстоящую встречу, по своему опыту зная, что клиенты редко бывают до конца откровенными со своими адвокатами. И коль скоро Алена скрывает правду даже от своих опекунов, то мне уж тем более не стоит рассчитывать на ее искренность. Ну разве что в ходе нашего разговора я найду достаточно веские аргументы и сумею убедить ее нарушить обет молчания. В конце концов, она умная девушка, очень умная — ее коэффициент интеллекта достигает 172. Вот у меня только 148 — и видит Бог, на недостаток ума я никогда не жаловался. Отвернувшись от окна, я сказал Торн-Смиту, что закончил осмотр, и мы вместе покинули бывший кабинет доктора Довганя, По пути к лифтам я поблагодарил молодого человека за то, что он уделил мне время, и попросил его не утруждаться, провожая меня. Торн-Смит попрощался со мной, выразил напоследок надежду, что на перекрестном допросе я обойдусь с ним помягче, и сел в идущий вниз лифт. А я отправился наверх к своему флайеру, мрачно думая о том, что взялся за безнадежное дело. У меня по-прежнему не было ни малейшей зацепки, позволявшей рассчитывать на благоприятный исход судебного рассмотрения.
В тюрьму я прибыл вовремя. Формальности были улажены еще утром, поэтому долго ждать мне не пришлось, и в двенадцать тридцать пять в отдельную комнату для свиданий привели Алену Габрову. Надзирательница сняла с нее наручники и, напомнив, что на разговор отводится ровно час, оставила нас вдвоем.
— Здравствуйте, барышня Габрова, — сказал я, когда дверь за надзирательницей закрылась. — Меня зовут Игорь Поляков, я ваш новый адвокат.
— Добрый день, — ответила Алена приятным контральто, в котором явственно проступали звонкие мальчишеские нотки.
Она подошла ко мне ближе и, убрав со своего лица длинную прядь русых волос, смерила меня оценивающим взглядом. Ее светло-зеленые глаза смотрели из-под длинных черных ресниц внимательно и чуточку настороженно.
Прежде я видел Алену только на снимках — нескольких плоских и одном трехмерном, но теперь, встретившись с ней, убедился, что ни фото, ни голограмма не смогли в полной мере передать ее хрупкое очарование гадкого утенка, постепенно превращавшегося в прекрасного лебедя. Она была ниже, чем я ожидал, и гораздо изящнее — вернее, худощавее. Глядя на нее, с трудом верилось, что широкоплечий великан Конноли — отец этой невысокой девушки со стройной, скорее даже щуплой фигуркой. Внешность Алены больше раздавала авансы на будущее (впрочем, щедрые авансы), нежели предлагала в настоящем. Ее формам еще недоставало пышности, маленькая грудь была почти незаметна, пухлые губки и чуточку курносый нос придавали лицу по-детски капризное выражение, но тем не менее сквозь весь этот налет незрелости уже угадывалась дремлющая в ней женщина, вот-вот готовая проснуться и заявить о себе в полный голос.
Осмотрев меня с головы до ног, Алена молча подошла к небольшому столу посреди комнаты, присела на стул и немного неловким движением расправила на коленях платье. Принужденность этого жеста свидетельствовала о том, что обычно она носит брюки, но для первой встречи со мной решила сделать исключение и надела платье.
Я устроился напротив нее, достал из кейса свой диктофон и положил его перед собой на стол.
— Вы будете записывать наш разговор? — спросила она.
— Нет, — ответил я. — Это так, на всякий случай. Если возникнет какая-то важная мысль, я ее надиктую, чтобы потом не забыть.
— У вас проблемы с памятью?
— Слава богу, пока нет. Но я страхуюсь на случай их возникновения. Как-никак, а мне уже сорок лет.
— Тридцать девять с половиной, — поправила меня Алена. — А точнее, тридцать девять стандартных лет, пять месяцев и двенадцать дней. Не нужно старить себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56