Я удивленно посмотрел на нее:
— Откуда вы знаете? Она пожала плечами:
— А откуда, по-вашему, получают информацию? Терминал в моей камере старенький, но работать с ним можно. Когда дед сообщил мне, что нанял вас для моей защиты, я постаралась разузнать о вас как можно больше.
— Гм-м. Я думал, что доступ к инфосети у вас ограничен — школьные уроки, всякие развивающие игры, юношеская библиотека и тому подобное.
— Все верно. Однако в базу данных Ассоциации адвокатов меня пустили. Правда, сначала пришлось настрочить кляузу в министерство юстиции, что тюремная администрация ущемляет мои конституционные права на защиту. И хотя дело было в субботу, реакция последовала незамедлительно. — Алена озорно улыбнулась, и в уголках ее рта образовались очаровательные ямочки. — Как вы сами понимаете, через три месяца выборы в Федеральное Собрание.
Я слушал ее, смотрел на нее и просто не мог поверить, что эта девушка совершила хладнокровное и расчетливое убийство. Принято считать, что виновный в тяжком преступлении так или иначе выдает себя своим поведением, и хотя я не был приверженцем этой теории, но вместе с тем признавал, что зерно истины в ней есть — ведь любое событие в жизни человека накладывает отпечаток на его психику, что, в свою очередь, отражается на его дальнейших поступках. Однако над Аленой, казалось, не довлело ни чувство вины, ни осознание тяжести содеянного, ни банальный страх перед суровым наказанием. Единственное, что слегка настораживало меня, так это ее преувеличенная беззаботность, словно происходящее с ней ее совсем не касалось. Но, с другой стороны, ее ведь не вчера обвинили в предумышленном убийстве и постановили судить как взрослую. За четыре с лишним месяца она успела привыкнуть к своему незавидному положению и, по крайней мере внешне, смирилась с ним. Дети быстро ко всему приспосабливаются — на то они и дети.
— Понятно, — сказал я и, взглянув на часы, решил покончить с разминкой: прошло уже шесть минут из отведенного нам часа, а мы еще не приступали к делу. — Итак, барышня Габрова…
— Ну, зачем так официально, — перебила она меня. — Пожалуйста, обращайтесь ко мне просто по имени.
— Хорошо, — ответил я, не в силах сдержать улыбки: ее непосредственность меня обезоруживала. — А как вам больше нравится — Алена или Элен?
Девушка вздрогнула и быстро оглянулась по сторонам, как будто в этой маленькой пустой комнате мог кто-то прятаться. Ее испуг был чисто рефлекторной реакцией на неожиданность, вряд ли она всерьез боялась, что наш разговор подслушивают. В отличие от многих планет, где люди, возмущаясь произволом властей, тем не менее мирятся с ущемлением своих прав, на Дамогране все гарантированные Конституцией гражданские права, в том числе и право на тайну, соблюдаются неукоснительно. Я, конечно, не отрицаю, что и у нас правительство порой прибегает к незаконным средствам, но оно ни за что не станет подвергать себя риску публичного скандала, если только это не сулит ему выгоду, с лихвой покрывающую все возможные убытки. А дело Алены Габровой, при всей его значимости для отдельных причастных к нему людей, явно не тянуло на государственную важность.
— Элен — красивое имя, — наконец произнесла Алена, разглядывая свои наманикюренные ногти.
Но я от него отвыкла. К тому же с ним у меня связаны не очень веселые воспоминания. Так что называйте меня Аленой. — Еще немного помолчав, она подняла на меня рассеянный взгляд и спросила: — Как я понимаю, вы встречались с моим отцом? Я утвердительно кивнул:
— Вчера вечером.
— И он обещал вам хорошо заплатить, если вы добьетесь моего освобождения?
— Да, — не стал отрицать я.
Алена удрученно покачала головой:
— Господи, как мне все это надоело! Мой дорогой папочка, сам того не понимая, из кожи вон лезет, чтобы продлить мое заключение. Ведь в прокуратуре хотели ускорить разбирательство, они быстро построили обвинение и давно собирались передать дело в суд. Но господин Стоянов всеми правдами и неправдами тянул время — не знаю, чего он рассчитывал добиться этими проволочками, и не думаю, чтобы он сам это знал. Когда же отец убедился, что от Стоянова не будет никакого толку, то приказал деду уволить его и нанять вас. С вами он переговорил лично и посулил вам в случае успеха золотые горы. И полагаю, первое, что вы сделаете — если уже не сделали, — это попросите отложить суд как минимум недели на две. Ведь так?
— Совершенно верно. Сегодня с утра я направил ходатайство об отсрочке начала слушаний. На половину третьего у меня назначена встреча с судьей Савченко — тогда он и сообщит мне свое решение.
Я не стал говорить ей, что надежд на положительный ответ у нас мало. Суд и так многократно переносился стараниями Стоянова, поэтому я сомневался, что судья сочтет замену адвоката веским основанием для еще одной отсрочки. Скорее всего, он заявит, что шестнадцать дней — достаточный срок для подготовки защиты, и будет совершенно прав.
Алена тихо вздохнула:
— Вот этого я и боялась. Будь моя воля, я бы потребовала от вас не чинить обвинению никаких препятствий, не тратить время на перекрестный допрос свидетелей, пусть суд поскорее закончится и присяжные вынесут вердикт… Но вы не послушаете меня. Несмотря на то, что я ваш клиент, вы будете следовать указаниям того, кто вам платит, — моего отца.
— Я буду делать то, что считаю нужным для защиты ваших интересов.
— Ас чего вы взяли, что затягивание разбирательства в моих интересах? Что это даст, помимо дополнительных счетов за ваши услуги?.. Только не подумайте, что мне жаль папиных денег, у него их неприлично много, и добыты они отнюдь не честным трудом. Десятилетиями наша семья, в числе других аристократических фамилий, эксплуатировала природные богатства Аррана, получая миллиарды чистой прибыли в год, а в то же самое время девяносто процентов населения планеты были лишены элементарных средств к существованию. Стоит ли удивляться, что эти обездоленные люди не поверили обещанным реформам сверху и в большинстве своем поддержали «народную революцию». И не их вина, а их беда, что нынешние правители обращаются с ними не лучше, чем прежние… — Алена махнула рукой. — Ну да ладно, я увлеклась. Вернемся к нашим баранам. Я уверена, что еще одна отсрочка с началом суда ничего не даст. Никакие проволочки не помогут вам опровергнуть представленные обвинением улики. Максимум, чего вы сможете добиться, если хорошо постараетесь, так это некоторого смягчения приговора.
— Как раз в этом и состоит моя цель, — сказал я.
— Но не моя. Я не собираюсь становиться беглой преступницей, как того хочет мой отец. Имейте это в виду. Когда присяжные признают меня виновной, я потребую проверки моих показаний на «детекторе правды». Поскольку меня будут судить как взрослую, я обладаю всеми законными правами на защиту, и суд не сможет отказать мне, ссылаясь на мое несовершеннолетие.
Признаться, я ожидал чего-то подобного. Меня всегда поражала та отчаянная самонадеянность, с которой многие обвиняемые в уголовных преступлениях, услышав неблагоприятный для себя вердикт присяжных, прибегали к этому крайнему средству. Они искренне считали себя умнее, хитрее, сильнее других людей и свято верили в свою способность обмануть «детектор правды». Их нисколько не смущало то обстоятельство, что стандартная процедура проверки на детекторе предусматривает применение химических препаратов группы пентотала, которые полностью парализуют волю человека, а вдобавок превращают его в слюнявого идиота, неспособного выдумать даже мало-мальски приемлемую ложь.
По причинам этического порядка «детектор правды» не применяется повсеместно в нашей судебной практике; его использование допускается лишь по требованию самого подсудимого и только после объявления присяжными обвинительного вердикта — но еще до вынесения судьей приговора. На юридическом языке это называется ultima ratio defends — последний довод защиты. Согласно дамогранскому законодательству, полученные с помощью детектора показания обладают приоритетом в отношении давшего их лица, и человек, засвидетельствовавший таким путем свою невиновность, должен быть оправдан судом, вне зависимости от всех ранее предъявленных доказательств его вины. По данным федерального министерства юстиции, за прошедшие десять лет правом «последнего довода» воспользовалось свыше тысячи двухсот обвиняемых в тяжких преступлениях, семнадцать из них в результате своих показаний добились значительного смягчения приговора, и лишь один был полностью оправдан — дальнейшее расследование подтвердило, что этот человек действительно оказался жертвой рокового стечения обстоятельств.
— Забудьте об этом, Алена, — мягко, но убежденно заговорил я, — Не надейтесь на детектор, он вам не поможет. Почему-то многие обвиняемые возлагают большие надежды на свою возможную сопротивляемость действию производных пентотала, считая, что главное для них — не признаться в совершенном преступлении. А это в корне неверно; это ошибочная трактовка понятия презумпции невиновности. Проверка на «детекторе правды» происходит не до, а после оглашения присяжными вердикта, когда подсудимый уже признан виновным. Его вина уже установлена в предусмотренном законом порядке, и теперь тот же закон предоставляет ему шанс засвидетельствовать свою невиновность, доказать, что произошла судебная ошибка. Даже если допустить, что вы обладаете сопротивляемостью и сумеете удержаться от признания в. убийстве доктора Довганя, то этим вы еще ничего не добьетесь. Вам нужно будет убедить суд, что вы не совершали того, в чем вас обвиняют. А с этим как раз и возникнет проблема — наркотики настолько понизят ваш интеллектуальный уровень, что вы просто не сможете связно солгать, да и датчики детектора сразу изобличат малейшую вашу попытку уклониться от истины. Максимум, на что вы будете способны, это молчать и не отвечать ни на какие вопросы. Законом предусмотрена и такая ситуация; она трактуется однозначно — как отказ обвиняемого от дачи показаний. В этом случае суд должен оставить вердикт присяжных без изменений и на его основании вынести приговор.
Пока я говорил, Алена пристально смотрела на меня, все больше хмурясь, а в ее нефритовых глазах разгорались недобрые огоньки. Под конец взгляд девушки из просто недоброжелательного стал откровенно враждебным, она плотно сжала губы и подалась вперед, вцепившись руками в край стола. Зная из материалов дела о ее неуравновешенности и вспыльчивости, я решил, что сейчас последует взрыв.
Однако я ошибся. Усилием воли Алена подавила свой гнев, откинулась на спинку стула и прикрыла глаза. Я благоразумно не вмешивался, давая ей время успокоиться. Когда через минуту она подняла ресницы, ее взгляд уже не метал молнии, а выражал лишь усталость и грусть.
— Я вас понимаю, — произнесла она так тихо, что я с трудом расслышал ее. — Вы не можете думать иначе. Как и все остальные, вы даже мысли не допускаете, что я могу оказаться невиновной. Я думаю, первое, о чем должен спросить адвокат у своего подзащитного: «Вы делали то, в чем вас обвиняют?» Но вы не спросили. Для вас моя вина очевидна. Она очевидна для всех.
Горечь, прозвучавшая в ее словах, задела меня за живое. И неожиданно для самого себя я спросил:
— Алена, это вы убили доктора Довганя?
Она внимательно посмотрела мне в глаза. Затем сказала:
— Вопрос ваш неискренний, но все равно спасибо. Вы, конечно, не поверите, но я не убивала доктора. В последний раз я видела его за неделю до убийства, на предыдущем приеме. А в тот день я опоздала и пришла только в половине пятого. Я нигде не пряталась, а сразу вошла в приемную и застала там Светлану с ее мужем. Никакого окурка я в туалете не оставляла — во-первых, я туда не заходила, а во-вторых, я еще ни разу в жизни не курила. Не понимаю, откуда взялась на окурке моя слюна, это ставит меня в тупик. А свидетельница, которая якобы видела меня с сигаретой, обозналась. И тот продавец обознался. Я не покупала комлог и уж тем более не звонила Светлане, чтобы выманить ее из приемной. Я не в состоянии объяснить, как пистолет деда оказался на месте преступления и почему на нем были мои отпечатки пальцев. Я не брала его, не приносила с собой в больницу и не стреляла из него в доктора. Я никогда к нему не прикасалась и вообще ни разу его не видела. Разумеется, я знала, что у деда есть личное оружие и что оно лежит в его сейфе, но желания посмотреть на него у меня не возникало. Будь я парнем, я бы, наверное, проявила больше интереса, а так… — Алена вздохнула. — Да, понимаю, это звучит неубедительно, и никто в здравом уме мне не поверит. Вы тоже не верите.
Я промолчал, ибо не знал, что сказать. Обычно я за словом в карман не лезу, всегда нахожу ответ и умею, когда нужно, с самым искренним видом говорить откровенную ложь — без такого умения я бы никогда не преуспел в адвокатском ремесле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56