Франсис Брассен. Синие-синие глаза, мягкий вкрадчивый рот, медальонный профиль и тело античной статуи. Красивый, энергичный, стремительный… Ее любовник. Неужели так должно было случиться?…
С оглушительным хлопком небольшого взрыва сорвался вниз огромный грязно-серый парус. Нелепо заполоскал на ветру, игнорируя усилия копошащегося вокруг человечка. И все-таки медленно, неохотно натянулся гигантским косым гамаком, наполнился воздухом, со скрипом развернул поперечную перекладину, – черт знает, как она называется… Франсис ожесточенно тянул на себя толстую веревку, на его малиновых обгоревших руках рельефно выступили клубки мускулов и жил. Скалистый берег вильнул за корму, а потом медленно показался по другому борту…
Франсис закрепил веревку, издал радостный клич, подбежал к Ларе и длинным страстным поцелуем впился в ее губы.
– Ветер почти попутный, так что через час-полтора будем на месте, – он шумно переводил дыхание не то от поцелуя, не то от тяжелой работы. – Правда, придется немного полавировать… Жаль. Черт, до чего ж я люблю автопилот!
Ничего, – она едва не начала его утешать, – мы еще встретимся завтра, с самого утра, чтобы не перебивать мне работу, да, утра нам должно хватить, я придумаю, как нейтрализовать мужа, и мы возьмем яхту с нормальным мотором… Лара больно прикусила язык. Зачем об этом говорить? Разве мало того, что все действительно так и будет? Разве мало сознавать, что она никуда от этого не денется?!…
Слава богу, послезавтра он уплывает. Если опять не врет.
Яхта постепенно набирала скорость, и Лара, сидя на корме, рассматривала то берег, где мыс Эйн, который они плавно огибали, постепенно принимал знакомые очертания, а впереди маячила на берегу залива пестрая подкова города; то море, все более гладкое и все чаще приправленное разноцветными парусами яхт, не рискующих отойти чересчур далеко от набережной. На Франсиса она теперь старалась не смотреть вовсе, а когда все-таки поглядывала искоса и коротко, почему-то всегда напарывалась на его ответный жизнерадостный и откровенный взгляд.
Наконец, они причалили, и Лара получила у хозяина яхты свои часы, оставленные в залог. Тут же вокруг сформировалась небольшая группка мальчишек-матросов, требуя у нее автограф, – видимо, в компании отыскался ценитель кино, успевший заглянуть под крышку приза Шеррингского кинофестиваля. Со всех сторон тянулись грязные и татуированные руки, потрясая какими-то мятыми этикетками, старыми билетами, денежными купюрами… Все поплыло перед глазами, она споткнулась, и сильный рывок извне выдернул ее из плотного кружка юных поклонников.
Она потирала запястье, а Франсис хохотал весело и самозабвенно, откинув назад голову. И что он нашел в этом смешного? Завтра вся набережная будет гудеть о том, что знаменитая актриса Лара Штиль уединялась на яхте с каким-то…
Хоть бы его приняли за ее мужа. Многим кажется, что они похожи…
– Надо бы подбросить пару монет этим ребятам, – Франсис рылся по карманам, то и дело вспыхивая последними отдельными смешками. – Черт, нету мелочи, жалко. Они дали мне понять, что я таки действительно сплю с кинозвездой!
Он шутливо раскинул руки, заключил ее в объятия и стиснул жарко и крепко, до боли. Горячие пальцы мяли тело сквозь платье, к лицу прижалась соленая футболка с шершавой облезающей картинкой, оправа очков вонзилась в переносицу. Ни возмутиться, ни крикнуть, ни вырваться – только застонать в прикушенную губу и ждать, когда он отпустит.
Отпустил. Чуть отстранил, придерживая за плечи, а затем склонился над ней, заранее округляя рот под куцыми усами…
– Ты с ума сошел, – приглушенно бросила она сквозь зубы. – Вокруг масса людей, многие меня знают. Нас не должны вообще видеть вместе, а уж тем более… Ладно, я пошла.
– Подожди, – он поймал ее за руку, – а как мы завтра?…
– Придумай что-нибудь. Ты знаешь, где меня искать.
– Идет.
И все-таки развернул ее к себе, и коротко, звонко поцеловал в губы на прощание.
И она зашагала по набережной, сначала все быстрее, едва не срываясь на бег, а потом, медленнее, еще медленнее… Жара уже спала, и огромные толпы курортников выползли подефилировать к морю, двигаясь навстречу сплошной галдящей стеной. И кто-то постоянно подворачивался под ноги, кто-то толкал в бок, а кого-то толкала она, с кем-то никак не могла разминуться… И у всех у них были плоские, никакие, тупые счастливые физиономии, словно одна уродливая маска, небрежно вылепленная из коричневатого пластилина. А ракушечным плитам под ногами не было конца, и Лара с тоскливым отчаянием уговаривала себя, что дальше, по парку, идти будет намного легче… По парку, где тенистая аллея петляет между пальмами и олеандрами и где только позавчера лейтенант Брассен и Лара Штиль весело смеялись вдвоем…
Нет. Не надо этого, пожалуйста…
Она повернула в сторону, вышла на улочку, перпендикулярную набережной, и поймала такси. Дорога до коттеджа по верхнему шоссе заняла всего пять минут, боже мой, как хорошо…
И еще – господи, какое счастье! – там, в коттедже, не оказалось Фрэнка.
На подлокотнике кресла лежала записка – большая, заметная, размашисто написанная синим маркером: «Лара, мы в заповеднике, приходи как можно скорее. Мы с Винченцо ждали до последнего. Фрэнк, 15.30. P.S. Я тебя люблю».
Рядом огромным нелепым веником торчал букет полностью увядших и осыпавшихся темных роз.
И почему горничная их не выбросила?
Накатила мутная, непреодолимая усталость, смешанная с мелким противным ознобом. Лара прошла в ванную, пустила горячую воду, вернулась, с усилием стащила через голову платье, на синих полосах которого солевой россыпью проступили следы морских брызг. Потом набросила на плечи халат, с минуту постояла над мертвыми цветами, затем, царапая руки шипами, подняла букет вместе с вазой, вышла на порог и выплеснула все содержимое вазы в ближайшие кусты. На полу и крыльце осталась густая дорожка коричневых лепестков… но на нее уже не было сил.
Клубы пара и обжигающая вода. Да, так хорошо… Напрочь выпарить ненужные мысли и лишние чувства. Ничего особенного не произошло, ты просто устала, страшно, смертельно устала… Запрокинуть лицо, коснуться воды волосами, затылком, глубже, глубже, зажмурить глаза… вынырнуть. Прохладная струя воздуха освежает мокрую голову – легонько и приятно. Вот только откуда такая свежесть в сплошном жарком тумане?
– Лара, ты вернулась? Слава богу! Я уже…
Фрэнк.
Даже входную дверь не закрыл…
– … Уже собирался идти заявлять в полицию, заскочил вот за документами. Надо позвонить Винченцо, он совсем места себе не находит. Съемки, конечно, сорвались… ты бы хоть предупредила! Ты в ванной?
Нет никаких сил подняться… но это нужно сделать. Подняться и, подавшись вперед расслабленным телом, с которого стекает на пол вода, защелкнуть изнутри шпингалет.
Прости, Фрэнк, не могу тебя видеть.
Не видеть и не слышать никого…
Долго-долго лежать в постепенно остывающей, теперь просто очень теплой воде и ни о чем, ну, почти ни о чем не думать… В конце концов он закончится, этот сумасшедший, сумбурный, чудовищный и уже неотменимый день.
* * *
Честное слово, денек выдался что надо!
Расставшись с Ларой, Франсис еще немного пошатался по набережной. Предвечернее солнце светило мягкими нежаркими лучами, воздух стал теплым и почти неподвижным, и навстречу попадались одни красавицы, и все они призывно улыбались неотразимому, хоть и одетому в штатское лейтенанту Брассену.
Впрочем, сегодня он уже не желал новых побед. Зачем нивелировать мелочами ту, великую, которую ему удалось-таки одержать! Что не вышло бы ни у кого другого, – вот у Поля, например, ни за что! – потому что никто другой не обладает и половиной его, Франсиса, сокрушительных достоинств. Он даже заглянул мельком в зеркальное окно лотерейного киоска, пригладил пальцем усы и сам же рассмеялся над этим простодушным самолюбованием. Нет, для полного счастья лейтенанту Брассену было мало собственного восхищения собой. О его грандиозной победе непременно должен был узнать еще кто-нибудь.
Поразмыслив, он направился в «свой» публичный дом. Заведение располагалось неблизко, но размять ноги хорошей прогулкой было даже приятно. Давно ему не шагалось так легко и свободно – все-таки мундир имеет свои недостатки. Правда, теперь надо подумать, как не попасться в таком виде на глаза командованию, возвращаясь на борт… меньше с тем, обойдется. Можно перехватить своих перед посадкой в шлюпки и одолжить у кого-то из ребят китель, а джинсов в темноте не будет видно. Главное, чтобы ни одна шестерка не настучала… но Франсис свято верил в мужскую солидарность и офицерскую дружбу.
В борделе его ждало небольшое разочарование. Мадемуазель Аделаида была занята с клиентом, впрочем, если господин согласен подождать… Черта с два. Победители не ждут. Франсис повернул на сто восемьдесят градусов и направился обратно к набережной. Жалко. Он с удовольствием поболтал бы сейчас с Имре, просто поболтал… ну, может, и не просто. Симпатичная девчонка… а он, скорее всего, больше никогда ее не увидит.
Впрочем, в такой вечер неудача с Имре не была способна испортить ему настроение, – радостное, возбужденное и щекотное. В воздухе стремительно темнело, в домах вдоль дороги одно за другим вспыхивали окна, раскрывались и начинали пахнуть ночные цветы, то и дело где-то отзывались гитары, и вообще, это было наилучшее место на земле хотя бы потому, что здесь остановилась самая прекрасная на свете женщина – Лара Штиль. Его победа. Его главный приз.
Франсис вышел на набережную, где уже вовсю горели огни, играла музыка и веселились люди. Толпа слегка раздражала, она не соответствовала его самоощущению. Толпа всасывала, с ней надо было слиться – а он, лейтенант Брассен, был сегодня героем, которому положен постамент или хотя бы триумфальная арка. Желание поведать кому-то – а лучше всему свету – о своих подвигах щипало язык и кружило голову. К тому же Франсис уже давно более чем как следует проголодался.
К пиццериям он всегда относился с подозрением: никогда не знаешь, подадут ли тебе увесистый круг пышного теста с толстым слоем сытной начинки или плоский блин, украшенный несколькими жалкими томатами, оливками или еще черт знает чем. Просто удивительно, насколько разные блюда почему-то объединяют общим понятием «пицца». Так что на сверкающую вывеску «Маре маргарита» он не обратил бы ни малейшего внимания, если бы огромные освещенные окна не позволяли разглядеть почти всю внутренность заведения.
И в том числе скопление кремовых мундиров за двумя крайними столиками.
Свои!
При виде лейтенанта Брассена в штатском приятели испустили изумленные, но радостные клики, и Франсис в наслаждением погрузился в родную стихию. Ему пожимали руки, наливали вино, кто-то орал, призывая официанта, кто-то настырно допытывался о причине маскарада, а Поль почему-то хмурился и гневно сверкал подбитым глазом. Кажется, накануне они малость повздорили с Полем… какая ерунда! Франсис обнял лучшего друга и весело похлопал его по спине. Как здорово, что он здесь. Как здорово, что они все оказались тут!
В дружеской компании Франсис был готов съесть хоть живого осьминога.
– Накидайте всего и побольше, – бросил он официанту, спросившему о начинке для пиццы. – И вина на всех!
Черт, а денег ведь после наема яхты почти не осталось. Ну да ладно, ребята заплатят.
До чего же все-таки замечательно встретить друзей! Которые не только оплатят счет и никогда не напомнят о долге, как никому не напоминал и сам Франсис, но и с удовольствием выслушают сагу о великой победе лейтенанта Брассена. Дав тем самым ему возможность в полной мере насладиться вкусом этой победы.
– … Возьмешь мою фуражку и китель, – Поль между тем оттаял и трогательно заботился о возвращении друга на корабль, – я скажу, что мне жарко, а потом…
– Так какого черта ты смылся, Франсис? – перебили его из-за соседнего стола. И тут же другой голос вырвался из общего гвалта с предположением:
– Баба?
Франсис выдержал паузу, дождался тишины и с возмущением возразил:
– Женщина!
Грянул залп общего хохота, и лейтенант Брассен смеялся вместе со всеми и громче всех, но он же первым и прекратил разгулявшееся веселье, – не совсем, конечно, однако свел гомерический смех до отдельных ухмылок, восстановил тишину и вполголоса, с шутливой конфиденциальностью начал свой рассказ. Она волшебна, она прекрасна, ради такой женщины можно пойти на все, что угодно, не то что сбежать из-под ареста, она… не делай такой физиономии, Поль… Она кинозвезда!
И кто-то не поверил, кто-то покачал головой и повел бровями, но большинство смотрели на него с откровенным восхищением, жадно ожидая подробностей, и лейтенант Брассен заново пережил волнующее приключение последних нескольких дней, со всеми препонами, разочарованиями, маленькими и большими шагами к цели, соперниками, подвигами и, наконец, мигом торжества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11