– Как я и предсказывал. Хочешь оставить на память? О, Господи!
Со всей мыслимой поспешностью водворил он обсуждаемый предмет на место, в гнездо.
– Оно живое! – сообщил он.
– Что? – переспросила Эдна. – Как понять?
– У меня у самого сердце екнуло, – пояснил Джек. – Нечто из ряда вон выходящее. Нечто противоестественное. Внутри яйца сидит птенец, клювом тюкает.
– Выпусти его, – попросила Эдна. – Разбей скорлупу.
– Прав я был, – не отвлекался Джек. – Все-таки я видел птицу. Скорее всего, какой-нибудь залетный попугай. Но только у него был такой огромный размах крыльев…
– Надобью-ка я скорлупу, – решила Эдна и умчалась за ложкой.
– Счастливая будет птица, – провозгласил Джек, когда Эдна вновь появилась на веранде. – Можно сказать, родится с серебряной ложкой в клюве. Поосторожнее!
– Я осторожно, – пообещала Эдна. – Ах, хотелось бы надеяться, что птенец жив!
С этими словами она бережно надбила скорлупу, постукивание усилилось, и вскоре перед их глазами предстал массивный клюв, пробивающий себе дорогу. Еще секунда-и птенец появился на свет.
– Силы небесные! – вскричал Джек. – Какой урод!
– Это потому, что он такой желторотый, – заступилась за птенца Эдна. – Вырастет прехорошеньким. Будет весь в маму.
– Возможно, – сказал Джек. – Мне пора. Положи это в гнездо. Корми это протертой пищей. Держи это в тепле. Не слишком тормоши это. Пока, любовь.
В то утро Джек два или три раза звонил домой – узнать, как самочувствие птенчика и хороший ли у него аппетит. В обеденный перерыв Джек сломя голову прибежал домой. Вечером в гости пришли вообще все – хоть одним глазком поглядеть на «новорожденного» да преподать какой-нибудь полезный совет.
Был там и Чарли.
– Птенца надо кормить ежечасно, – заявил он. – Так происходит в природе.
– Он прав, – поддакнул Джек. – Так полагается, по крайней мере первый месяц.
– Похоже, ближайшее время я буду прикована к дому, – заметила Эдна сокрушенно.
– Я буду заглядывать и скрашивать твое одиночество, – утешил ее Чарли.
– Я тоже буду выкраивать время, чтоб забежать домой среди дня, – пообещал Джек после чуть затянувшегося раздумья.
Спору нет, ежечасное кормление шло птенцу на пользу: он рос с поистине устрашающей скоростью. Покрылся пухом, появились перышки; через несколько месяцев он совсем вырос и при этом нисколько не походил на свою матушку. Начать с того, что он был черен как смоль.
– Не иначе как гибрид, – рассуждал Джек. – Черный попугай существует в действительности; я своими глазами видел в зоопарках. Правда, на нашего они нисколько не походили. Я уж подумываю, не выслать ли его фото какому-нибудь специалисту.
– У него такой злобный вид, – сказала Эдна.
– Вид у него многозначительный, – вступился за птицу Джек. – Эта птаха знает решительно все, можешь мне поверить. Пари держу, она со дня на день заговорит.
– Оно выдало что-то вроде смеха, – сообщила Эдна. – Забыла тебе рассказать.
– Когда? – вскричал Джек. – Смех?!
– Что-то вроде, – уточнила Эдна. – Но от такого смеха кровь застывала в жилах. Чарли подскочил чуть ли не до потолка.
– Чарли?! – воскликнул Джек. – Ты мне не говорила, что он здесь побывал.
– Да ты ведь сам знаешь, как часто он заглядывает.
– Знаю ли? – произнес Джек. – Хотелось бы надеяться. О Боже! Что это было?
– То, о чем я тебе и толкую, – пояснила Эдна. – Что-то вроде смеха.
– Какой жуткий звук! – вырвалось у Джека.
– Послушай, Джек, – проникновенно сказала Эдна. – Мне не хочется, чтобы ты думал всякие глупости про Чарли. Сам ведь знаешь, что глупости.
Джек заглянул ей в глаза.
– Знаю, что глупости, – признался он. – Посмотрю на тебя – и знаю. И думаю тогда, что наваждение больше не повторится. Но глупости эти как-то застряли у меня в мозгу и от любого пустяка вылезают наружу. Может быть, я немного помешан – на этом единственном предмете.
– Ничего, скоро его отсюда переведут, – сказала Эдна, – и дело с концом.
– Где же ты почерпнула эту информацию? – спросил Джек.
– Да он сам сказал мне сегодня днем, – ответила Эдна. – Он ходил за почтой, а на обратном пути заглянул к нам. Поэтому и вышло так, что я узнала первая. Иначе он сообщил бы тебе первому. Но только он тебя еще не видел. Понимаешь?
– Да, понимаю, – ответил Джек. – Хорошо бы мне обратиться к психоаналитику или еще кому-нибудь в этом роде.
В скором времени Чарли, со всеми распрощавшись, уехал на другой строительный участок того же концерна. Втайне Эдна порадовалась его отъезду. Ей не нужно было, чтобы между нею и Джеком стояли какие-то проблемы, пусть даже самые беспочвенные. Спустя несколько дней она уверилась, что все проблемы разрешены раз и навсегда.
– Джек, – окликнула она мужа, когда он вернулся домой к вечеру.
– Да, – отозвался он.
– У меня новость, – сказала она. – Да не играй же с этой птицей. Выслушай меня.
– Зови его Полли, – попросил Джек. Для перестраховки супруги нарекли птенца Полли. – Нехорошо называть его «эта птица». Хозяюшка тебя совсем не любит, Полл.
– А знаешь, не люблю! – подхватила Эдна с поистине ошеломляющей горячностью. – Он мне страшно антипатичен, Джек. Давай его кому-нибудь отдадим.
– Что? Побойся Бога! – возмутился Джек. – Такого редкостного, черного, на заказ вылупленного Полла? Попугая с таким романтическим происхождением? Умнейшего Полла из всех, когда-либо…
– Вот в том-то и дело, – прервала мужа Эдна. – Уж слишком он умен, черт бы его побрал. Джек, я его ненавижу. Он омерзителен.
– Что такое? Не угодил тебе своим разговором? – рассмеялся Джек. – Пари держу, с него станется. А вообще, что за новость?
– Пошли в дом, – сказала Эдна. – Я не намерена докладывать при каждой твари. И пошла вперед мужа в спальню.
– Новость у меня такая, – провозгласила она, – что меня надо всячески ублажать. И если мне что-то не нравится, то от этого надо избавляться. Никто не должен родиться с клювом вместо рта только потому, что его матушку перепугало богопротивное чудовище – якобы попугай.
– Чего? – переспросил Джек.
– Вот тебе и «чего», – сказала Эдна, улыбаясь и кивая.
– Малыш? – вскричал Джек в восторге. – Мальчик! Или девочка! Уж непременно что-нибудь одно из двух. Послушай, я боялся заикнуться, как мне хочется ребенка, Эдна. Из чего только сделаны мальчики? Теперь-то все будет очень распрекрасно. Приляг. Ты хрупкая. Ножки повыше. Я сам приготовлю обед. Надо же практиковаться. Не двигайся. Из чего только сделаны мальчики? Из чего только сделаны мальчики? Или девочки, если на то пошло?
Он направился в кухню через гостиную. Проходя мимо окна, заметил на неосвещенной веранде попугая на жердочке и просунул голову в окно-перекинуться словечком-другим.
– Слыхал новость? – сказал Джек. – Перед тобой счастливый отец. Попадаешь ты под сокращение, мой птах. Отдаем тебя в другие руки. Да-с, будет ребеночек.
Попугай испустил низкий протяжный свист.
– Да не может быть! – произнес он грудным голо– сом, голосом встревоженным, совершенно поразительно имитируя голос Чарли. – А как же Джек?
– Что такое? – вырвалось у потрясенного Джека. – Подумает, что от него, – прошептал попугай голосом Эдны. – Его нетрудно водить за нос. Поцелуй меня, дорогой. Фью-у-у! Да не может быть! А как же Джек! Подумает, что от него, его нетрудно водить за нос. Поцелуй меня, дорогой. Фью-у-у!
Джек прошел в кухню и несколько минут просидел там, обхватив голову руками.
– Да скорее! – крикнула Эдна из спальни. – Скорее же… папочка!
– Иду! – отозвался Джек.
По дороге он зашел в свой кабинет и достал из письменного стола револьвер. Потом направился в спальню.
При звуке вскрика и выстрела попугай расхохотался. Затем, приподняв лапку, поднес к клюву цепочку и перекусил ее как бумажную.
Появился Джек – в одной руке револьвер, другою прикрыты глаза.
– Его нетрудно водить за нос! – оповестил попугай и засмеялся.
А Джек обратил оружие на себя. И покуда он примерялся, да еще в бесконечно малом промежутке времени между началом и концом движения пальца на курке, он увидел, как птица увеличивается в росте, расправляет темные крылья, глаза ее вспыхивают недобрым огнем, она меняется на глазах и подлетает к хозяину.
Грянул выстрел. Джек осел на пол. Попугай (или что это там была за птица) спланировал к телу, ухватил клювом нечто нематериальное, изошедшее из мертвого тела через изуродованный рот, снова взмыл к окну и вскоре был уже далеко, да и видеть его можно было лишь какой-то миг, пока он с еще шире расправленными крыльями пролетал под молодой луной.
ВАРИАЦИИ НА ТЕМУ
Молодой человек в котелке, синем костюме, с тростью и светлыми усами смотрел на орангутана в зоопарке. Вокруг него были клетки, выложенные квадратами пустыни. На этих желтых квартирах, точно ложные показания экваториальных широт, лежали тени решеток. Под ногами валялись ореховая скорлупа, кожура от бананов, сгнивший салат. Как безумные, кричали за решеткой птицы, отвешивали поклоны жирафы, зевали львы. Снежные козы – точная копия лунных утесов – бесстыдно таращили глаза, похожие на осколки луны. Слоны, серые в сырости травы и помета, важно переступали с ноги на ногу. Дни мезозойской эры, казалось, безвозвратно канули в небытие. Осмелев от ощущения катастрофической переоценки ценностей, мыши передвигались со скоростью нервной судороги.
Улучив момент, орангутан обратился к молодому человеку с американским акцентом, который предпочитал по одному ему известным причинам: – Слушай, приятель, ты мне нравишься. Достань-ка мне костюм, как у тебя, только побольше, шляпу и трость. Без усов, пожалуй, обойдусь. Хочу отсюда слинять. Честолюбие заело.
Услышав, что орангутан говорит, молодой человек сначала буквально оторопел, однако по здравом размышлении вспомнил, что живет в городе, где подобной способностью наделены многие, про которых в жизни не скажешь, будто у них хватило ума превзойти эту науку. В результате он быстро справился с удивлением, но, как человек знающий, заметил орангутану: – Боюсь, ничем не смогу быть вам полезен. Орангутан должен жить либо в клетке, либо в джунглях. В обществе людей вы будете как рыба на суше, как слон в посудной лавке – не на своем месте. Вы будете постоянно всех раздражать, а значит, раздражаться сами. К вам будут относиться как к изгою, измываться над вашим цветом кожи и чертами лица.
Орангутан, существо крайне самолюбивое, разобиделся не на шутку.
– Слушай, – сказал он, – нехорошо получается. Ведь я писатель. Написать могу все что хочешь. Я роман написал.
– Это в корне меняет дело, – воодушевился молодой человек. – Я сам романист и всегда готов протянуть руку помощи страждущему собрату по перу. Скажите мне только одно – и я к вашим услугам. Вы гений?
– Он самый, – ответил орангутан.
– В таком случае, – сказал молодой человек, – завтра в это же время я принесу вам костюм, шляпу, трость, туфли и белье. Захвачу и напильник. Буду ждать вас в сумерках под большим каштаном у Западных ворот.
На напильник орангутан, по правде говоря, не рассчитывал. Он и костюм-то просил вовсе не для того, чтобы убежать, а чтобы покрасоваться перед публикой. В этом смысле он походил на старых испанских авторов, которые творили в тюрьме, больше интересуясь не тем, как вырваться на волю, а как вольготнее прожить за решеткой. Но упустить орангутан ничего не желал и, получив напильник, так решительно взялся за дело, что вскоре уже стоял рядом со своим благодетелем под сенью летнего дерева.
Окрыленный своим благородным поступком, молодой человек горячо пожал руку орангутану.
– Дорогой мой, – сказал он, – не могу передать вам, как я рад, что вы теперь с нами. Не сомневаюсь, твы написали великий роман, но все же литератору не место за решеткой. Мой скромный дом, вы увидите, будет несравненно больше благоприятствовать вашему гению. И не подумайте, что мы живем замкнуто: по воскресеньям у нас всегда гости, да и на неделе, бывает, устраиваем званые обеды, где вы сможете познакомиться с нужными людьми. Кстати, надеюсь, вы не забыли рукопись?
– Только я собрался рвать когти, – сказал орангутан, – как в клетку сунулся какой-то хмырь, вот и пришлось бумаги – того. Понял? – Это была самая бессовестная ложь, ибо гнусная обезьяна за всю жизнь не написала ни строчки.
– Какая жалость! – в отчаянии вскричал молодой человек. – Вы, видимо, захотите восстановить рукопись?
– Очень надо, – сказал орангутан, который не отрываясь смотрел на скользившие мимо них роскошные лимузины и уже обратил внимание на безупречные фигуры и изысканные наряды дам, спешивших с одного приема на другой. – Зачем? И так наизусть помню. Буду у тебя жить и все напишу по новой. За меня не бойся.
– Я вами просто восхищаюсь, честное слово! – с восторгом вскричал его освободитель. – Вы не представляете, как я ценю ваше бескорыстие. Уверен, вы правы – ваш роман только выиграет, если его переписать заново. Тысячи удачных находок, которыми поневоле пренебрегаешь в первом порыве вдохновения, теперь вновь заявят о себе в полный голос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65