Заботился о своем народе.
И несмотря на все это, с ним случилось такое.
Ему всего тридцать шесть лет, но жизнь его разбита.
Арриго попробовал найти спасение в путешествии и принял приглашение князя Фелиссо провести несколько недель в Диеттро-Марейе – не как государственный деятель, а как друг самого князя. Он оплатил проезд на большом купеческом корабле и намеревался пробыть в гостях не меньше месяца. Но не прошло и десяти дней, когда его догнал гонец с письмом. Они как раз совершали с князем поездку по стране, не пропуская на своем пути ни одного винного завода и ни одного мало-мальски приличного борделя. Письмо было от Тасии.
Арриго скакал день и ночь, пока не добрался до ближайшего порта, сел на первый же корабль, собиравшийся пересечь Агва-Серснисс, и всю дорогу до Мейа-Суэрты нервно расхаживал по палубе. Тасия встретила его на причале главного восточного порта Тайра-Вирте. В женщине, одетой в сапфирно-голубое платье, какие носят старшие слуги в Палассо Веррада, никто не узнал бы графиню до'Альва. Она сделала реверанс и жестом пригласила Арриго сесть в поджидавший их экипаж. Там, за задернутыми, несмотря на жару и духоту, занавесками, они предавались любви, наверное, полчаса кряду.
Тасия была неглупой женщиной. Осознав, вопреки душившей ее ярости, что Арриго – ее единственный шанс достичь реальной власти, она просто взяла его назад. Кроме того, она скучала по нему, скучала куда сильнее, чем могла предполагать. Последние недели лета они провели в Чассериайо, а если кто что увидел, услышал или описал в письме в Корассон – эйха, гори оно огнем!
В самом начале 1268 года, в Корассоне, Мечелла разрешилась от бремени младенцем мужского пола, названным Ренайо Мириссо Эдоард Верро, в честь первого герцога Тайра-Вирте, давно покойной любимой матери Мечеллы, знаменитого исторического героя Гхийаса и отважного Грихальва, лучшего друга герцога Ренайо. Маленький Ренайо был нормальным ребенком, на удивление крепким, если учесть, что, по общему мнению, он должен был родиться на шесть недель позже. Но никто не загибал пальцев и не поднимал удивленно брови – слишком хорошо все знали историю встречи на Фуэга Весперра.
Северин написал “Рождение”. Одна копия была послана брату Мечеллы, королю Энрею, две другие – в Палассо Веррада, одна – Коссимио с Гизеллой, другая – Арриго лично. Все копии писал Кабрал.
Великий герцог устроил специальный праздник в честь прибытия портрета. С картины торжественно сняли покрывавший ее холст, и приглашенные на торжество придворные громко выражали свои восторги, перед тем как сесть за стол и перейти к роскошному обеду из восьми блюд. К столу были поданы вина, которые Арриго привез домой из Диеттро-Марейи. Многие заметили, что Тасия довольно долго рассматривала портрет Ренайо. У младенца была светлая кожа и золотые волосы, как у Мечеллы и маленькой Терессы, но глаза – темно-карие. Мальчик совсем не был похож на Арриго.
После банкета Тасия улучила момент, чтобы подойти к окну, где стоял Арриго с большим стаканом бренди в руке. Она сказала ему только одно: “Я верю тебе”. Но позже, когда он выскользнул из Палассо через черный ход и пробрался в потайную комнату ее городского дома, Тасия была более красноречива.
– Мне стыдно за себя, карридо мейо, так стыдно! Ревность ослепила меня. Ты не мог этого сделать, теперь я понимаю, что не мог. Это она заставила всех поверить. Пожалуйста, прости меня.
– Я простил тебя, дольча. – Он опустился на диван рядом с ней и взял ее за руку. – Я простил тебя в тот день, когда получил твое письмо в Диеттро-Марейе. Ты вернулась ко мне, несмотря на то что считала меня виновным, и от этого ты стала мне еще дороже.
– Ты удивительный человек, Арриго. Хотела бы я быть хоть наполовину такой хорошей, как ты.
– Ты замечательная, потому что любишь меня.
– Люблю, дольчо мейо, люблю всем сердцем. – Она замолчала, лаская его пальцы. – Но ее ты вряд ли сможешь простить за то, что она сделала. И еще прислала тебе портрет ребенка!
– А прием у отца – это был сплошной кошмар, – согласился он. – Целый вечер все рассказывали мне, какой это красивый ребенок и как он похож на Мечеллу.
– Она не должна остаться безнаказанной, Арриго. Он задумался, глядя ей в глаза.
– Одна мысль гложет меня все время. Она сказала, что у нее есть свои Грихальва, а у меня – свои.
– У тебя есть я, и Рафейо, и Дионисо – мы все на твоей стороне, ты же знаешь.
– Рафейо многому успел научиться. Я знаю, он любимый ученик Дионисо. И еще я знаю некоторые вещи о том, что может сделать иллюстратор Грихальва.
– Эйха? – осторожно спросила Тасия.
– Не сможет ли Рафейо написать кое-что для меня? Это несложно, ничего серьезного. Я даже не знаю, возможно ли это и подойдет ли оно нам.
– Я… Я не понимаю. Никогда не обращала особого внимания на художников.
– Дионисо написал икону для князя Фелиссо и нарисовал в ней специальный сон для него. Может, Рафейо сумеет написать несколько кошмаров для Мечеллы?
Тасия фыркнула.
– Я бы удовольствовалась каль веноммо, вроде тех, что они использовали против нас в Гранидии.
– Это для простого народа. А народ не поверит, если героем карикатуры станет их Дольча Челлита.
Он произнес это прозвище так, будто оно было ругательством.
– Если сделать хорошо, могут и поверить. Но ты прав, Рафейо не стоит расходовать свой гений, царапая углем на стенах. А Мечелла заслуживает большего, чем простое унижение.
– Да, но чего именно? Что будет лучшим выбором?
– Для начала – послушание. – Она принялась загибать пальцы. – Верность, целомудрие, покорность. Еще десяток-другой женских добродетелей, чтобы восполнить недостатки ее характера.
– Любые изменения в поведении Мечеллы вызовут подозрения, а у нее тоже есть собственные Грихальва.
– Никто из них не сможет отменить того, что нарисует Рафейо.
– В тебе говорит материнская гордость.
– Арриго…
Тасия тяжело вздохнула и подвинулась поближе к нему.
– Рафейо рассказывает мне кое-что. Дионисо учит его тому, о чем и не подозревают его друзья и соученики. Через несколько лет мальчик станет Верховным иллюстратором. Но для мести Мечелле не нужно ждать так долго. Уже сейчас знаний Рафейо хватит, чтобы заставить ее повиноваться.
Она заглянула ему прямо в глаза и прошептала:
– Аморо мейо, на самом-то деле он уже начал.
* * *
Никогда в Корассоне не встречали столь ранней весны, как в 1268 году, – и столь прекрасной. Вьющиеся розы, за которыми все эти два года заботливо ухаживали, оплели весь дом до балконов третьего этажа и украсили его пышным кружевом. Каждый куст как будто старался превзойти собратьев и доказать свою преданность Мечелле. Из зеленой листвы выглядывали цветы, создавая такое богатство красок, что у иллюстраторов голова шла кругом. Даже в маленьких, “карманных”, садиках, укрывшихся между крыльями дома, выросли маленькие цветочки, крошечными звездочками белевшие среди зеленого мха. Дни были такие солнечные и теплые, что уже на следующий день после Астравенты Мечелла решила открыть сезон, позавтракав под открытым небом.
Мечелла и Кабрал отметили годовщину зачатия своего ребенка, так же как год назад – Астравенту. Мечелла все еще была ошеломлена силой их любви. Иногда ей казалось, что они давным-давно женаты, а уже через пять минут они страстно бросались друг другу в объятия, как после долгой разлуки. В глубине души Мечелла сознавала, что жизнь с Арриго никогда не была бы такой чудесной. Останься она с мужем, не ускользни в Корассон и к Кабралу, она просто ожесточилась бы, стала другой, озлобленной и сварливой женщиной. Она не понимала причины этого, но Грихальва ее понимали: у Мечеллы в жизни было одно предназначение – любить и быть любимой. Большую часть этой любви могли ей дать дети, семья, друзья, ее народ, наконец. Но только Кабрал помог осуществить все ее мечты.
Этим утром оба они бездельничали, развалясь на расстеленных на траве одеялах, в компании Лейлы и Северина. Свет Астравенты все еще сиял на их лицах. Ребенок спал на руках у Мечеллы, а отец щекотал ему носик новой кистью. Ренайо проснулся, зевнул и потянулся к кисти маленькими ручонками с длинными, красивыми, как у всех Грихальва, пальцами.
Кабрал рассмеялся.
– Пятьдесят золотых за то, что у него есть талант к живописи. Северин устало вздохнул.
– Сто – за то, что он не будет отличать один конец кисти от другого!
– Мужчины! – воскликнула Мечелла. – Ну почему, Лейла, скажи ты мне, едва взглянув на ребенка, они начинают говорить о его будущем? Женщинам довольно и настоящего, они радуются, когда ребенок растет и узнает новое.
– А я и радуюсь! – ухмыльнулся Кабрал. – Я расскажу ему, что он Грихальва по праву рождения. Лейла состроила ему рожу.
– Гораздо интереснее, что он де Гхийас по праву рождения.
Вознаграждение больше.
Мечелла лукаво улыбнулась.
– Ну разве может быть что-нибудь столь же невероятное? Де Гхийас и Грихальва под именем до'Веррада будет сидеть на троне моего отца!
– Это только возможность, – напомнил ей Северин. – В случае, если у короля Энрея не будет собственных наследников. И кто же из нас теперь гадает о будущем Ренайо?
Кабрал пытался высвободить кисть из неожиданно цепких пальчиков младенца.
– Твой брат женится, и у него будет не меньше дюжины собственных детей. Хотя не могу не признать, я в восторге от происходящего – Арриго жутко разозлился, когда услышал, что твой брат подписал этот указ. Если дело выгорит, его просто удар хватит.
– А Коссимио с Гизеллой очень рады, – промурлыкала Мечелла.
– Должно быть.
Лейла протянула руку, чтобы пощупать подгузник младенца, – все еще сухой.
– Я так понимаю, – сладким голоском сказала она брату, – в этой ситуации тебя радуют только чувства Арриго, а не то, что твой сын станет королем Гхийаса?
– Мой сын и твой племянник, Лейла, – ответил он тем же тоном. – Будь ласковой с ним, когда-нибудь он может сделать тебя принцессой.
– Я отшлепаю его, если он только попробует! – рассмеялась Лейла.
Северин постучал костяшками пальцев по ящику от вина, служившему им обеденным столом.
– Хватит, дети. Что бы ни случилось в отдаленном будущем, сейчас Ренайо только младенец, который скоро обгорит на солнце.
Позвали Отонну, завтракавшую под палисандром с управляющим фермой – племянником мужа ее сестры Примаварры. Горничная унесла ребенка наверх, не переставая ворковать. Молодой человек следовал за ней хвостом.
– Он на что-то надеется? – лукаво спросил Северин.
– Что когда-нибудь она вот так же будет ворковать над их сыном? – Мечелла вытянулась на траве, положив голову на колени Кабралу. – Отонна не относится к нему всерьез. Иначе она хоть раз сходила бы с ним куда-нибудь в коттедж, вместо того чтобы каждую ночь брать его к себе в постель здесь, в Корассоне!
– Злое заклятие все еще действует, – хихикнула Лейла, не обращая внимания на смутившихся мужчин. – Но вернемся к Ренайо и гхийасскому престолу…
– Это право даю ему я, – сказала Мечелла. – Арриго не имеет никакого отношения к нему…
– И никакого отношения к ребенку, – добавил Кабрал, подмигнув ей.
Лейла уже более или менее привыкла к их свободной манере поведения. Нет никакой опасности разоблачения, повторяла она себе, все здесь верны Мечелле. Когда в Корассон приезжают гости, любовники ведут себя осмотрительно. Даже наблюдательная Лиссия ничего не заметила. Кроме того, Серрано, которые строили дом, сделали в нем четыре потайные лестницы. Одна из них соединяла комнату Кабрала, расположенную на четвертом этаже, с апартаментами Мечеллы на третьем. Нет никакой опасности. Никто ничего не узнает.
А даже если кто-то и узнает, Северин может написать такую картину, что, он все забудет.
Ее муж прикрыл ладонью глаза от солнца, пытаясь рассмотреть въездную аллею.
– Во имя Матери, что там еще такое?
– Фургон из Мейа-Суэрты, – не глядя, ответила Мечелла. – Я жду его с утра.
– Только не мебель! – воскликнула Лейла.
– О нет! – Мечелла загадочно посмотрела на нее. Оказалось, фургон заполнен картинами. Северин и Кабрал выгрузили их, шутливо обвиняя Мечеллу в разбое.
– Все это было в хранилище, – оправдывалась она. – Никому, кроме меня, они и не нужны. Меквель был так добр, что разрешил мне взять их из Галиерры, и Коссимио тоже согласился. Эн верро, я же не могу рассчитывать, что мои Грихальва напишут достаточно картин, чтобы хватило на весь Корассон!
– Надеюсь! – возмущенно сказала Лейла. – У меня для Севи есть планы получше!
Вскоре мужчины ушли наверх, в мастерскую, чтобы взять инструменты и починить поврежденную в дороге раму. Мечелла сама открыла следующий ящик, и они с Лейлой осторожно вытащили портрет.
– Ой, Мечелла! Тут, наверное, вышла ошибка – это же “Сааведра”!
– Нет, Лейла, здесь нет никакой ошибки. Я просила прислать мне ее.
Она отступила назад, отпустив огромную, тяжелую картину, и тихонько вздохнула.
– Когда-то я ненавидела этот портрет, но последнее время часто думала о нем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49