Администратор».
А вот и почерк Элли:
«Мальчики! Кто починил мою настольную лампу? Спасибо!»
Раздавать тысячами поцелуи она уже не решается. Нацеловалась... Ага, вот то, что я ищу:
«28.04. 3 см. Сегодня, между 23-48 и 00-27, наблюдался странный мерцающий сбой. „Эллипс“ по непонятной причине приостановил ввод задачи (этой самой, для геологов) и начал сопеть в тряпочку. На укоры не реагировал. Заработал, как ни в чем не бывало, лишь после того, как Антон послал его по адресу и дал кулаком в морду. Может, опять на линии неполадки?
29 апреля, 1 смена. «Эллипс» отпахал всю смену, как папа Карло. Видимо, воспитательные меры были выбраны правильно. Антон, да ты у нас Макаренко, оказывается!
2 смена. «Эллипс» крутится, как никогда. А может, он у вас просто соснул маленько? Вместе с вами?
3 см. Скептики могут остаться на ночь и убедиться сами! Сегодня «Эллипс» дрых на 16' дольше. Еле-еле успели потом все посчитать. Кстати, система обмена во время «сна» работала на всю катушку. Что бы это значило, а? Кто-нибудь просекает?
30 апреля. 1 смена. Ребята, у вас там привидение или массовая галлюцинация (что, в общем-то, одно и то же). «Эллипс» никогда так хорошо не кувыркался, как вчера и сегодня».
Я перелистываю еще несколько страничек. Должны же у них быть какие-то соображения по поводу происходящей несуразицы. Не сразу, небось, махнули на причуды «Эллипса» рукой и начали преспокойно обсчитывать задачи в свободное от приступов время.
«26 августа, 3 см. Приступ лихорадки продолжался 2,5 часа. Битье по методу Кошелькова уже не помогает. Зато картинки показывает... Красивые женщины в натуральном виде. Формы – закачаешься! Куда там всем этим „мисс-...“!»
Что это, очередная хохма? Или действительно в мчащихся по световодам «Эллипса» потоках информации есть какой-то смысл?
«27.08. 1 см. Алик! Готов завтра отдежурить за тебя! Безвозмездно! Только расскажи, как ты это делаешь?»
Подпись, как обычно, неразборчива. А вот имя Алик, кажется, уже произносилось сегодня, во время чаепития.
Перелистав журнал до конца и не обнаружив больше ничего интересного, я выхожу из каморки. Настроение, как никогда, скверное. Впервые за несколько лет работы я не знаю, что делать. Если перекачиваемая во время приступов информация небессмысленна, то дело не в ошибках системы обмена. Это все-таки вирус. Но ловить его сейчас нельзя, вход в систему закрыт. А выискивать паразита среди миллиардов бит информации потом, когда припадок кончится, – дело крайне неблагодарное. Тем более, что, если это и вирус, то совершенно нового типа. А времени у меня – меньше шести суток.
Машинный зал – в полубессознательном состоянии. Ровно гудит система охлаждения, полыхают малиновым указатели перегрузки сети обмена, но принтеры и загрузчики бездействуют. Кома.
Алик, помнится, длинен и белобрыс. Вот он, склонился над монтажным столиком. Тонкая шея в прыщах, свалявшиеся волосы... Что же ты, Алик? Следить за собой надо. Особенно, когда рядом такие девушки работают...
– Простите, можно вас на минутку?
– Сейчас. Проводок допаяю...
Нервным движением откидывает со лба волосы, поворачивается, отчаянно скрипя стулом.
– Скажите... Месяца два назад, насколько мне известно, вы пробовали выяснить, какого рода информацией переполняются каналы «Эллипса» во время приступов. Там еще картинки были... не совсем приличные. Вы не могли бы и мне их показать?
Алик хмурит лоб, припоминая. Взгляд его плавно меняется: от озабоченного до оловянного.
– Я что-то не понимаю, о чем вы. Мы действительно врезались в каналы обмена, пытались подсмотреть, что за информация гуляет в них на сквознячке. Но ничего толкового так и не углядели. По часовой стрелке шастают какие-то массивы чисел, совершенно неидентифицируемые. Против часовой – практически то же самое. Правда, их мне удалось дешифровать как фрагменты изображений, тоже довольно бессмысленных. Видели, как вращаются ленточные накопители? Прямо-таки судорожно. Вот с них и прет что попало.
М-да... Не хотелось, а придется.
– Вы мне все-таки покажите... – говорю я с придыханием. Глаза мои начинают лихорадочно блестеть. – Ну, те, где женщины... в натуральном виде...
Алик смотрит на меня брезгливо, как будто я только что высморкался без помощи носового платка.
– Да не было там никаких голых баб. Это мы так, Кольку подразнить. Он к этому делу сильно неравнодушен был. Ну, мы и схохмили. У Василия Федоровича жена в медицинском преподает. Он и притащил учебный видеофильм для акушеров-гинекологов. Мы «дживисяк» замаскировали, выход его на цветной монитор запустили. Есть тут у нас один такой, в телевизионном стандарте работает. А сами, конечно, за Колькой наблюдали. Он только минут через пять понял, что к чему. Две недели потом со мной не разговаривал. И до сих пор ходит, как в воду опущенный. Его уж и подначивать перестали, но все равно... О порнушках теперь и слышать не хочет. Очень этот фильм на него подействовал...
Алик грустно качает головой.
– В общем, переборщили мы малость. Сколько он раньше похабных анекдотов рассказывал, а теперь ни гу-гу. Говорят, о смысле жизни начал задумываться... Кто ж знал, что он так близко к сердцу примет?
Белобрысый так усиленно переживает случившееся, что я начинаю сомневаться в его искренности. Пока я раздумываю, в какую сторону двигать разговор дальше, мой собеседник, снова сделав глаза оловянными, вдруг добавляет:
– Но если вы очень интересуетесь, я могу еще раз Василия Федоровича попросить.
Что, получил? И поделом! Не расслабляйся!
– Вы неправильно меня поняли, – говорю я сухо. – Мне нужно посмотреть те фрагменты изображений, которые вы наблюдали. Пусть даже и бессмысленные. Можете их показать?
Алик, пожав плечами, встает со своего скрипучего стула.
– Могу, конечно. Если терминал не отсоединили. Только вряд ли даже вы в них что поймете, – вежливо говорит он, подчеркивая слово «вы» столь жирной чертой, что вся фраза меняет тон на противоположный. Ах ты, мальчишка! Пользуешься моей зависимостью от тебя...
Мы идем в дисплейный класс. Два ряда одинаковых столиков с разнокалиберными мониторами, мертвенный свет ламп дневного света... Алик включает самый дальний от двери терминал, молча ждет, пока он прогреется. Наконец, быстро пробегает пальцами по клавиатуре. Настолько быстро, что я не успеваю запомнить последовательность. На дисплее высвечиваются голубым строки: «Программа „Глазок“. Алик нажимает клавишу „ввод“, и...
Таких картинок, по-моему, даже Кандинский не рисовал. Унылая косая сетка с разноцветными параллелограммчиками, живущими загадочной, не поддающейся логическому описанию жизнью. Какие-то странные волны, беспорядочные мерцания, потом вдруг – мгновенно повсеместное исчезновение одних оттенков и появление других, из противоположного конца цветовой гаммы...
Алик задумчиво смотрит на экран, потом выводит на него текст программы, вводит в нее прямо с клавиатуры какие-то поправки, и мы снова пытаемся уловить скрытый порядок в хаосе цветовых пятен...
– Черт... Что-то изменилось... Программа перестала работать. А почему, не пойму...
Ой ли? А может быть, тебе просто не хочется, чтобы
она работала? Этого ведь так просто добиться... Одно неверное нажатие клавиши – и вот уже вместо красивых женщин они же, но в стиле «авангард».
– Мы когда сделали врезку, распечатали фрагмент массива, шпарившего по каналу обмена. Получили набор цифр. Долго смотрели на них, как на новые ворота, а потом я подметил, что одно и то же число повторяется со строгой периодичностью, ложится в распечатке на одну косую линию. Ну, мы предположили, что это что-то вроде строчного импульса, и попробовали построить кадры стандартного размера. Получались какие-то изображения. А теперь вот, сами видите, не поймешь что прет...
– А что именно отображалось?
– Ну, домики там... Какое-то подобие города, силуэты людей... Похоже на детские рисунки. Или на картины художников-примитивистов. Хотя нет, у них все-таки полотна посложнее бывают...
– Вы не могли бы припомнить, когда последний раз рассматривали картинки?
– Да уж месяц тому... Если не полтора.
– А сделанные тогда распечатки... не сохранились? Мне бы очень, очень хотелось на них взглянуть!
– Вряд ли. Думаю, Василий Федорович давно уже сдал их в макулатуру. Он у нас детективы собирает, вчера как раз новеньким хвастался.
Кажется, моя назойливость начинает ему надоедать. И все же...
– У меня к вам большая просьба. Это очень важно для меня. Мы не могли бы сейчас вместе сделать еще одну распечатку? По-моему, здесь, – киваю я на экран, – по-прежнему идут какие-то изображения. И если заново подобрать строчный и кадровый импульсы...
– Я с огромным удовольствием помог бы вам, но... Во-первых, ничего любопытного в тех картинках не было, а во-вторых, у меня есть плановая работа, и начальник не поймет, если я вместо нее...
Все правильно, Алик. В условиях самоокупаемости за просто так делать работу для дяди... А может быть, дело не в хозрасчете? Может быть, у него совсем другой расчет? Сейчас мы это проверим...
– Извините, что так надолго отвлек вас. Премного вам благодарен. Но я хотел бы еще покумекать над этими картинками. Не подскажете, как вызывается программа «Глазок»?
– Очень просто. Как войти в систему, знаете?
– В курсе.
– Вот и отлично. Но во время приступа вход в нее заблокирован...
Я холодно смотрю в его серые невинные глаза. Они снова становятся оловянными.
– ...со всех терминалов, кроме этого, – продолжает Алик после довольно длинной паузы. Ишь ты, шутник! – Он, как дверной глазок, врезан прямо в канал обмена, а чтобы подсмотреть, что в нем делается, нужно набрать код входа в систему и текст: «Глазок». И вся любовь до копейки. Ага. Значит, все-таки хозрасчет.
Алик исчезает. Я – почти бегом! – приношу из каморки Белобокова свой кейс и, прежде чем прекращается разноцветное мельтешение на дисплее, успеваю переписать на дискеты солидную выборку. Юрику будет над чем поломать голову.
Отключив терминал, я подхожу к окну и старательно разминаю затекшие мышцы. Сквозь шум первых автомашин пробивается тихий шелест возобновившегося дождя. Через полчаса – конец смены. Ну что, все на сегодня? Или подкатиться к Элли, проверить, так ли уж она неприступна, как представляется на первый взгляд? Может, только представляется? В смысле – прикидывается? Сейчас, после бессонной ночи, мне ничего не хочется. Ей, надо полагать, тоже. Но потом... Кажется, никуда нам от этого не уйти. Не зря же она так посмотрела на меня во время чайной церемонии. «И когда вы собираетесь забрасывать в море информации свой „Невод“? А в глазах – совсем другое...
Выключив в классе свет и прихватив с собой кейс, я возвращаюсь в машзал. Здесь ничто не напоминает о закончившемся приступе. Поскрипывают струйные принтеры, Алик хмурит прыщавый лоб над отказавшим ТЭЗом. Светловолосая головка с трогательными завитками на затылке склоняется над клавиатурой. Подойти ближе, чем на три метра, я не решаюсь. Подумает еще, что я снова за ней поглядываю. А мне в данный момент это совершенно ни к чему.
– Элли! – негромко окликаю я. Она тут же полуоборачивается, вопросительно вскидывая тонкие темные брови. Так, теперь можно сократить дистанцию. Пока – лишь в буквальном смысле.
– Простите, что побеспокоил...
– Ничего, я уже заканчиваю.
Дисплей за ее спиной становится безжизненно-серым. Что за детские секреты? Интересно все-таки, что
было на нем секунду назад? Приказ белобрысого рвать когти? Список членов городской масонской ложи? Какие девичьи тайны скрывает эта светлая головка, украшенная огромными темными глазами? Надо будет как-нибудь оставить под ее терминалом «стукача». Но не сегодня.
– Я только хотел спросить, завтра вы тоже в ночную смену?
– Да. А что?
Глазищи смотрят прямо и бесхитростно. Ни грани кокетства, ни на йоту игры.
– Я впервые в вашем городе, хотя много слышал о нем. Не могли бы вы уделить мне вечером часок-другой и показать достопримечательности? А то с этой работой вечно ничего не успеваешь. Жизнь идет, но как-то все мимо, мимо...
Переспать я с тобою хочу, вот что.
– К сожалению...
Она все уже решила. Ну конечно же, решила. Они, красивые и привлекательные, отвечают на этот вопрос в первые пять минут после знакомства со своими несчастными жертвами. Но, кажется, и сами не подозревают о своем выборе. А уж нам-то, мужчинам, и подавно не дано знать, что на этот раз означает «к сожалению»: «да» или «нет».
– ...Сегодня я не смогу.
О, как прекрасно слово «сегодня»!
– Значит, завтра?
– А завтра тем более, – весело отвечает Элли и, нежно улыбнувшись, спрашивает:
– Вы как долго пробудете в нашем городе?
– До конца недели. Но, если понадобится, могу остаться и на выходные, – неосторожно раскрываюсь я, очарованный голосом и улыбкой. Если понадобится... Удобная фраза. Оставляет выбор. То ли нам с тобой понадобится, то ли работа заставит...
– Вот до конца недели я и не смогу. А если понадобится, то и в выходные тоже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
А вот и почерк Элли:
«Мальчики! Кто починил мою настольную лампу? Спасибо!»
Раздавать тысячами поцелуи она уже не решается. Нацеловалась... Ага, вот то, что я ищу:
«28.04. 3 см. Сегодня, между 23-48 и 00-27, наблюдался странный мерцающий сбой. „Эллипс“ по непонятной причине приостановил ввод задачи (этой самой, для геологов) и начал сопеть в тряпочку. На укоры не реагировал. Заработал, как ни в чем не бывало, лишь после того, как Антон послал его по адресу и дал кулаком в морду. Может, опять на линии неполадки?
29 апреля, 1 смена. «Эллипс» отпахал всю смену, как папа Карло. Видимо, воспитательные меры были выбраны правильно. Антон, да ты у нас Макаренко, оказывается!
2 смена. «Эллипс» крутится, как никогда. А может, он у вас просто соснул маленько? Вместе с вами?
3 см. Скептики могут остаться на ночь и убедиться сами! Сегодня «Эллипс» дрых на 16' дольше. Еле-еле успели потом все посчитать. Кстати, система обмена во время «сна» работала на всю катушку. Что бы это значило, а? Кто-нибудь просекает?
30 апреля. 1 смена. Ребята, у вас там привидение или массовая галлюцинация (что, в общем-то, одно и то же). «Эллипс» никогда так хорошо не кувыркался, как вчера и сегодня».
Я перелистываю еще несколько страничек. Должны же у них быть какие-то соображения по поводу происходящей несуразицы. Не сразу, небось, махнули на причуды «Эллипса» рукой и начали преспокойно обсчитывать задачи в свободное от приступов время.
«26 августа, 3 см. Приступ лихорадки продолжался 2,5 часа. Битье по методу Кошелькова уже не помогает. Зато картинки показывает... Красивые женщины в натуральном виде. Формы – закачаешься! Куда там всем этим „мисс-...“!»
Что это, очередная хохма? Или действительно в мчащихся по световодам «Эллипса» потоках информации есть какой-то смысл?
«27.08. 1 см. Алик! Готов завтра отдежурить за тебя! Безвозмездно! Только расскажи, как ты это делаешь?»
Подпись, как обычно, неразборчива. А вот имя Алик, кажется, уже произносилось сегодня, во время чаепития.
Перелистав журнал до конца и не обнаружив больше ничего интересного, я выхожу из каморки. Настроение, как никогда, скверное. Впервые за несколько лет работы я не знаю, что делать. Если перекачиваемая во время приступов информация небессмысленна, то дело не в ошибках системы обмена. Это все-таки вирус. Но ловить его сейчас нельзя, вход в систему закрыт. А выискивать паразита среди миллиардов бит информации потом, когда припадок кончится, – дело крайне неблагодарное. Тем более, что, если это и вирус, то совершенно нового типа. А времени у меня – меньше шести суток.
Машинный зал – в полубессознательном состоянии. Ровно гудит система охлаждения, полыхают малиновым указатели перегрузки сети обмена, но принтеры и загрузчики бездействуют. Кома.
Алик, помнится, длинен и белобрыс. Вот он, склонился над монтажным столиком. Тонкая шея в прыщах, свалявшиеся волосы... Что же ты, Алик? Следить за собой надо. Особенно, когда рядом такие девушки работают...
– Простите, можно вас на минутку?
– Сейчас. Проводок допаяю...
Нервным движением откидывает со лба волосы, поворачивается, отчаянно скрипя стулом.
– Скажите... Месяца два назад, насколько мне известно, вы пробовали выяснить, какого рода информацией переполняются каналы «Эллипса» во время приступов. Там еще картинки были... не совсем приличные. Вы не могли бы и мне их показать?
Алик хмурит лоб, припоминая. Взгляд его плавно меняется: от озабоченного до оловянного.
– Я что-то не понимаю, о чем вы. Мы действительно врезались в каналы обмена, пытались подсмотреть, что за информация гуляет в них на сквознячке. Но ничего толкового так и не углядели. По часовой стрелке шастают какие-то массивы чисел, совершенно неидентифицируемые. Против часовой – практически то же самое. Правда, их мне удалось дешифровать как фрагменты изображений, тоже довольно бессмысленных. Видели, как вращаются ленточные накопители? Прямо-таки судорожно. Вот с них и прет что попало.
М-да... Не хотелось, а придется.
– Вы мне все-таки покажите... – говорю я с придыханием. Глаза мои начинают лихорадочно блестеть. – Ну, те, где женщины... в натуральном виде...
Алик смотрит на меня брезгливо, как будто я только что высморкался без помощи носового платка.
– Да не было там никаких голых баб. Это мы так, Кольку подразнить. Он к этому делу сильно неравнодушен был. Ну, мы и схохмили. У Василия Федоровича жена в медицинском преподает. Он и притащил учебный видеофильм для акушеров-гинекологов. Мы «дживисяк» замаскировали, выход его на цветной монитор запустили. Есть тут у нас один такой, в телевизионном стандарте работает. А сами, конечно, за Колькой наблюдали. Он только минут через пять понял, что к чему. Две недели потом со мной не разговаривал. И до сих пор ходит, как в воду опущенный. Его уж и подначивать перестали, но все равно... О порнушках теперь и слышать не хочет. Очень этот фильм на него подействовал...
Алик грустно качает головой.
– В общем, переборщили мы малость. Сколько он раньше похабных анекдотов рассказывал, а теперь ни гу-гу. Говорят, о смысле жизни начал задумываться... Кто ж знал, что он так близко к сердцу примет?
Белобрысый так усиленно переживает случившееся, что я начинаю сомневаться в его искренности. Пока я раздумываю, в какую сторону двигать разговор дальше, мой собеседник, снова сделав глаза оловянными, вдруг добавляет:
– Но если вы очень интересуетесь, я могу еще раз Василия Федоровича попросить.
Что, получил? И поделом! Не расслабляйся!
– Вы неправильно меня поняли, – говорю я сухо. – Мне нужно посмотреть те фрагменты изображений, которые вы наблюдали. Пусть даже и бессмысленные. Можете их показать?
Алик, пожав плечами, встает со своего скрипучего стула.
– Могу, конечно. Если терминал не отсоединили. Только вряд ли даже вы в них что поймете, – вежливо говорит он, подчеркивая слово «вы» столь жирной чертой, что вся фраза меняет тон на противоположный. Ах ты, мальчишка! Пользуешься моей зависимостью от тебя...
Мы идем в дисплейный класс. Два ряда одинаковых столиков с разнокалиберными мониторами, мертвенный свет ламп дневного света... Алик включает самый дальний от двери терминал, молча ждет, пока он прогреется. Наконец, быстро пробегает пальцами по клавиатуре. Настолько быстро, что я не успеваю запомнить последовательность. На дисплее высвечиваются голубым строки: «Программа „Глазок“. Алик нажимает клавишу „ввод“, и...
Таких картинок, по-моему, даже Кандинский не рисовал. Унылая косая сетка с разноцветными параллелограммчиками, живущими загадочной, не поддающейся логическому описанию жизнью. Какие-то странные волны, беспорядочные мерцания, потом вдруг – мгновенно повсеместное исчезновение одних оттенков и появление других, из противоположного конца цветовой гаммы...
Алик задумчиво смотрит на экран, потом выводит на него текст программы, вводит в нее прямо с клавиатуры какие-то поправки, и мы снова пытаемся уловить скрытый порядок в хаосе цветовых пятен...
– Черт... Что-то изменилось... Программа перестала работать. А почему, не пойму...
Ой ли? А может быть, тебе просто не хочется, чтобы
она работала? Этого ведь так просто добиться... Одно неверное нажатие клавиши – и вот уже вместо красивых женщин они же, но в стиле «авангард».
– Мы когда сделали врезку, распечатали фрагмент массива, шпарившего по каналу обмена. Получили набор цифр. Долго смотрели на них, как на новые ворота, а потом я подметил, что одно и то же число повторяется со строгой периодичностью, ложится в распечатке на одну косую линию. Ну, мы предположили, что это что-то вроде строчного импульса, и попробовали построить кадры стандартного размера. Получались какие-то изображения. А теперь вот, сами видите, не поймешь что прет...
– А что именно отображалось?
– Ну, домики там... Какое-то подобие города, силуэты людей... Похоже на детские рисунки. Или на картины художников-примитивистов. Хотя нет, у них все-таки полотна посложнее бывают...
– Вы не могли бы припомнить, когда последний раз рассматривали картинки?
– Да уж месяц тому... Если не полтора.
– А сделанные тогда распечатки... не сохранились? Мне бы очень, очень хотелось на них взглянуть!
– Вряд ли. Думаю, Василий Федорович давно уже сдал их в макулатуру. Он у нас детективы собирает, вчера как раз новеньким хвастался.
Кажется, моя назойливость начинает ему надоедать. И все же...
– У меня к вам большая просьба. Это очень важно для меня. Мы не могли бы сейчас вместе сделать еще одну распечатку? По-моему, здесь, – киваю я на экран, – по-прежнему идут какие-то изображения. И если заново подобрать строчный и кадровый импульсы...
– Я с огромным удовольствием помог бы вам, но... Во-первых, ничего любопытного в тех картинках не было, а во-вторых, у меня есть плановая работа, и начальник не поймет, если я вместо нее...
Все правильно, Алик. В условиях самоокупаемости за просто так делать работу для дяди... А может быть, дело не в хозрасчете? Может быть, у него совсем другой расчет? Сейчас мы это проверим...
– Извините, что так надолго отвлек вас. Премного вам благодарен. Но я хотел бы еще покумекать над этими картинками. Не подскажете, как вызывается программа «Глазок»?
– Очень просто. Как войти в систему, знаете?
– В курсе.
– Вот и отлично. Но во время приступа вход в нее заблокирован...
Я холодно смотрю в его серые невинные глаза. Они снова становятся оловянными.
– ...со всех терминалов, кроме этого, – продолжает Алик после довольно длинной паузы. Ишь ты, шутник! – Он, как дверной глазок, врезан прямо в канал обмена, а чтобы подсмотреть, что в нем делается, нужно набрать код входа в систему и текст: «Глазок». И вся любовь до копейки. Ага. Значит, все-таки хозрасчет.
Алик исчезает. Я – почти бегом! – приношу из каморки Белобокова свой кейс и, прежде чем прекращается разноцветное мельтешение на дисплее, успеваю переписать на дискеты солидную выборку. Юрику будет над чем поломать голову.
Отключив терминал, я подхожу к окну и старательно разминаю затекшие мышцы. Сквозь шум первых автомашин пробивается тихий шелест возобновившегося дождя. Через полчаса – конец смены. Ну что, все на сегодня? Или подкатиться к Элли, проверить, так ли уж она неприступна, как представляется на первый взгляд? Может, только представляется? В смысле – прикидывается? Сейчас, после бессонной ночи, мне ничего не хочется. Ей, надо полагать, тоже. Но потом... Кажется, никуда нам от этого не уйти. Не зря же она так посмотрела на меня во время чайной церемонии. «И когда вы собираетесь забрасывать в море информации свой „Невод“? А в глазах – совсем другое...
Выключив в классе свет и прихватив с собой кейс, я возвращаюсь в машзал. Здесь ничто не напоминает о закончившемся приступе. Поскрипывают струйные принтеры, Алик хмурит прыщавый лоб над отказавшим ТЭЗом. Светловолосая головка с трогательными завитками на затылке склоняется над клавиатурой. Подойти ближе, чем на три метра, я не решаюсь. Подумает еще, что я снова за ней поглядываю. А мне в данный момент это совершенно ни к чему.
– Элли! – негромко окликаю я. Она тут же полуоборачивается, вопросительно вскидывая тонкие темные брови. Так, теперь можно сократить дистанцию. Пока – лишь в буквальном смысле.
– Простите, что побеспокоил...
– Ничего, я уже заканчиваю.
Дисплей за ее спиной становится безжизненно-серым. Что за детские секреты? Интересно все-таки, что
было на нем секунду назад? Приказ белобрысого рвать когти? Список членов городской масонской ложи? Какие девичьи тайны скрывает эта светлая головка, украшенная огромными темными глазами? Надо будет как-нибудь оставить под ее терминалом «стукача». Но не сегодня.
– Я только хотел спросить, завтра вы тоже в ночную смену?
– Да. А что?
Глазищи смотрят прямо и бесхитростно. Ни грани кокетства, ни на йоту игры.
– Я впервые в вашем городе, хотя много слышал о нем. Не могли бы вы уделить мне вечером часок-другой и показать достопримечательности? А то с этой работой вечно ничего не успеваешь. Жизнь идет, но как-то все мимо, мимо...
Переспать я с тобою хочу, вот что.
– К сожалению...
Она все уже решила. Ну конечно же, решила. Они, красивые и привлекательные, отвечают на этот вопрос в первые пять минут после знакомства со своими несчастными жертвами. Но, кажется, и сами не подозревают о своем выборе. А уж нам-то, мужчинам, и подавно не дано знать, что на этот раз означает «к сожалению»: «да» или «нет».
– ...Сегодня я не смогу.
О, как прекрасно слово «сегодня»!
– Значит, завтра?
– А завтра тем более, – весело отвечает Элли и, нежно улыбнувшись, спрашивает:
– Вы как долго пробудете в нашем городе?
– До конца недели. Но, если понадобится, могу остаться и на выходные, – неосторожно раскрываюсь я, очарованный голосом и улыбкой. Если понадобится... Удобная фраза. Оставляет выбор. То ли нам с тобой понадобится, то ли работа заставит...
– Вот до конца недели я и не смогу. А если понадобится, то и в выходные тоже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15