— И хаваешь не по людски, — удивился мужик. — Красуля научила или как?
— Или «как», — ехидно подтвердила Вика, запивая откушенный кусок булки глотком кофе. — Об"являю в знак протеста голодовку, понятно, бычек? До тех пор, пока не отпустите — никаких деликатесов… Случайно, не знаешь, когда отпустят?
— Про то босс ведает. Приедет — цынканет.
Выдавил из себя несколько слов, будто пасту из тюбика, и прочно замолчал. Умеет толстопузый подбирать себе кадр, ничего не скажешь. Ну, да ничего, она и не таких молчунов и импотентов заводила, справится и с этим недоноском.
— Прогуляться разрешишь?
— Не…
— А в туалет проводишь?
— Угу…
— Сам-то, небось, дерьмо выбросил или еще осталось? Если судить по твоим ответам — с"экономил.
Не прекращая «содержательной» беседы со стражем, девушка прикончила булочку, допила кофе. Сожалеюще покосилась на выброшенную колбасу. Кажется, любимая, «докторская», зря она продемонстрировала перед дурачком этакое пренебрежение… Впрочем, все правильно, пусть знает — перед ним не безмозглая телка, а дочь известной Красули.
Поднялась, потянулась. Искоса поглядела на молчуна. Как подействовала на него точенная девичья фигурка, выпирающие под блузкой тугие груди, сооблазнительные бедра. Обычно, у таких недоразвитых, как уверяли знакомые проститутки, таятся взрывчатые сексуальные эмоции. Дай-то Бог! Петенька, втайне от строгой хозяйки, обучил ее дочку некоторым приемчикам, рассчитанным на защиту от насильников. Выключить бы охранника и сбежать…
Есть! В туманных глазах мужика появился несомненный интерес, губы помокрели, вот-вот закапает слюна. Пальцы-сардельки, зашевелились.
Давай, давай, паря, раскочегаривайся!
Развивая успех, девушка прошлась по комнате, покачивая бедрами. Изображая томление от жары и духоты, расстегнула почти все пуговицы на блузке. С таким расчетом, чтобы показать не знающие бюстгалтера грудки. Нахально расстегнула пояс на джинсах, заправила в них блузку.
Все это делала медленно, со значением, не сводя с мужика обещающего взгляда. Проститутки говорили: глаза у красулиной дочки блудливые, ни один мужик долго не выдержит. А уж в сочетании с расстегнутой почти до пупка блузкой — тем более.
Охранник медленно поднялся, протянув перед собой руки-клещи, двинулся на пленницу. Дышит часто, будто древний паровоз, набирающий пары. Сейчас схватит, бросит на кушетку, навалится. И случится то, чего она так боится и о чем в душе мечтает.
— Погоди, — попятилась Вика. — Ты что задумал? Да мать тебя живого сварит в котле…
— Усохни, телка! Скидывай штаны и ложись. Не то двину — окачуришься. Все одно моя будешь.
Вика опомнилась от минутной слабости, напряглась. Когда мордоворот попытался схватить ее за плечи, поднырнула под руку и с наслаждением нанесла резкий удар ребром ладони по кадыку. Отпрыгнула и — носком туфельки по паху. Насильник согнулся и подставил жертве затылок. Такой мощный, что женским кулачком не осилишь. Благо, попался под руку стул.
Девица безбоязненно обшарила карманы обеспамятевшего охранника, вытащила ключи. Выскользнула в коридор, огляделась. Никого. На цыпочках добралась до выходной двери, открыла ее и столкнулась с… Жетоном.
— Куда нацелилась, телка?
Казалось, пузо бандита раздулось еще больше и заняло всю ширину коридора. Надвигалось на Вику, тесня ее к только что покинутой комнате, и она медленно отступала. Остановилась возле кушетки с неубранной постелью.
На полу, потирая горло и затылок, сидит очнувшийся охранник. Колени сжаты — защищает мужское место, куда достал узкий носок девичьей туфельки.
— Это ты его — под молотки? — не сдержав смеха, спросил Жетон. — Где научилась так управляться с мужиками? Красуля натаскала или… ее дружок офицерик? Надо же, такая пигалица, а с громилой управилась. Вот это — по нашему. Хвалю.
Девушка брезгливо обошла стонущего охранника, независимо уселась на кушетку.
— Это самое, неожиданно она, босс, — неуклюже оправдывался посрамленный мужик. — Шлюха подзаборная, доберусь — кишки на кулак намотаю.
— Пошел вон, слабак! Позже разберусь.
Дождавшись, когда шестерка, придерживаясь за стены и покачиваясь, покинул комнату, Жетон основательно устроился на стуле. Что-то ворча, примял живот, затянул его брючным ремнем.
— Что вам от меня нужно? — перешла в наступление девушка. — Почему держите под замком? Дайте возможность позвонить маме, она волнуется…
— Позвоним вместе, — неожиданно согласился босс, доставая из кармана трубку сотовой связи. — Сейчас я ее успокою, — со скрытой угрозой пообещал он.
С Красулей говорил совсем другим — мяукающим — тоном. Однако, прожив семнадцать лет в окружении грабителей и проституток, фармазонов, убийц и фальшивомонетчиков, Вика не особо доверяла преображению похитителя, понимала — тот преследует свою, пока скрытую от жертвы, цель.
Когда трубка возвратилась в карман толстяка, в комнате воцарилась тревожная тишина. Оба помалкивали, исследуя друг друга вопрошающими взглядами. Жетон «спрашивал», как подействовал на телку откровенный разговор с матерью, Вика — что собираются с ней делать, если Красуля отвергнет притязания «коллеги по бизнесу»?
Наконец, Жетон, видимо, пришел к окончательному решению. Заворочался на стуле и… расплылся в благожелательной улыбке, которая, по мнению девушки, более походит на оскал голодного пса.
— Сейчас принесут выпить и закусить, — промурлыкал он. — Или тебе хочется закатать парочку колес? У нас все есть.
— Не пью и наркотой уже не балуюсь, — твердо заявила Вика, чувствуя, как в ней ворохнулось нестерпимое желание. — Завязала.
— Ой ли? Что-то не верится… Но дело твое. Побалуемся чайком с печеньицем. Вспомню давнее время, когда покойная мамаша угощала на кухне, — мечтательно поглядел на потолок и перекрестился. — По молодости лет ты не представляешь, какое счастье иметь мамашу, родительский дом, в котором можно укрыться. Повзрослеешь — поймешь.
— А я и сейчас понимаю, — снова ощетинилась Вика. — Поэтому и прошу поскорее отпустить меня.
— Отпущу, обязательно отпущу, — жестко прищурился похититель. — Вот побазарим, ответишь честно на мои вопросы — сам отвезу.
Именно это обещание подействовало на Вику. Больше, чем самые страшные угрозы. «Мерседес» похитителя представился похороным катафалком, запряженным четверкой черных лошадей с черными султанами на головах, с черной упряжью и негром на облучке. А одетый во все черное Жетон восседает на таком же черном гробу и шепчет: не боись, телка, везу тебя к мамаше…
Затолкав поглубе страх, девушка ответила на улыбку улыбкой.
— Готова ответить на все вопросы. Скрывать мне нечего.
— Вот и хорошо, малявка, вот и ладно, красавица… Скажи, Федоров часто у вас гостит?
Девушке страшно хотелось выглядеть всезнайкой, посвященной во все секреты, считала — чем больше знаешь, тем больше будет оказано доверия. И — милосердия. Но по малости лет и жизненного опыта она не смогла удержаться от удивленного контрвопроса.
— Федоров? Кто такой, Федоров?
— Верю, что не знаешь по фамилии… Михаил Гордеевич, дядя Миша…
— Первый раз слышу.
Жизненный опыт, помогающий ему уходить от слежки сыскарей и от мести конкурентов, подсказал Жетону — девка не врет, она действительно ничего не знает об отставнике. И все же он решил подтвердить эту уверенность, подобравшись к допрашиваемой с другой стороны.
— Может быть ты, действительно, не знакома с офицериком. Бог с ним, пусть дышит. Меня вот что еще интересует — мамаша, как слышал, собирается расширять свой бизнес. По сравнению с ней я — пацан в коротких штанишках, мне еще учиться у нее и учиться. Скажи, девонька, что новое она придумала?
Гроздь комплиментов в адрес матери заставил девушку расслабиться. Но она понимала — окончательно открываться этому внешне доброжелательному человеку не стоит, слишком опасно. Кто знает, какие замыслы зреют за бугристым узким лбом дегенерата? Не зря же он похитил ее?
— Мама со мной не откровеничает. Да и я мало интересуюсь ее делами.
— И все же, ведь ты — не глухая и не слепая, должна видеть и слышать.
Отнекиваться — слишком опасно, напускная ласковость в любой момент может превратиться в озлобленную жестокость. Значит, необходимо кой в чем признаться, кое-что открыть. Ничего не значащие и максимально безопасные для семьи Сотовых «секреты».
— Ну, так, разве что мелочевку, — «засомневалась» девушка. — Как-то мама говорила: нужно, дескать, иметь свою ремонтно-строительную фирму…
Сам по себе «секрет» никакой ценности не представляет. Ни для Вики, ни для Жетона. Но топтун говорил: отставной подполковник — военный строитель. Это — первая зацепка. И — вторая: Красуля без дальнего прицела ничего не делает, разгадать этот самый «дальний прицел» — выйти на след нового ее предприятия.
— Спасибо, девонька, сняла груз с грешной моей души, порадовала… Мы с твоей мамочкой давно любим друг друга, но некоторые обстоятельства мешают жить вместе…
Вика представила себе толстого, неопрятного мужика в одной постели с красивой, холеной матерью и с трудом удержалась от презрительной гримасы.
— И что же это за причины? — поинтересовалась она. — Кстати, как мне вас называть? Папочкой, пожалуй, рановато. Дядечкой? Не нравится… Жетоном?
— Пока-что зови дядей Петей. Думаю, дойдем и до «папочки». Что касаемо причин, мешающих нам с Наденькой обвенчаться, знать тебе по малости лет пока нельзя… А сыскарь часто навещает?
— Сергей Тимофеевич? Хороший, добрый человек, но какой-то… даже не знаю, как назвать… ангелочек. Не от мира сего. Не представляю, как он умудряется бороться с бандитами.
— Какие у него отношения с Кра… с твоей мамочкой?
— Ревнуете?
— Честно трекнуть — ревную. Очень уж люблю твою мамашу.
В принципе, разговор можно заканчивать, Жетон узнал от глупой телки все и… ничего. Полученные сведения плавают в зыбком, изменчивом тумане то темного, то светлого спектра.
— Пора — на боковую, — подобрав расплывшееся на коленях пузо, неожиданно заявил он. — Поздно уже, а завтра рано вставать, трудиться…
— Вы же пообещали отвезти меня домой?
— Обязательно отвезу. Вот только разделаюсь со срочными делишками. И чего тебе здесь не живется? Ухаживают, постельку меняют, поят-кормят… Может пристают по бабьему делу? Так ты трекни мне — ноги повыдергиваю, за члены к потолку подвешу.
Вика постаралась покраснеть.
— Не замечала… Вот разве мордоворот, которого я свалила, пытался… А так — не замечала, — повторила она, опустив плутовские глазки.
— Ну, раз не замечала — живи спокойно. Завтра, крайний срок — послезавтра, заскочу, еще побазарим. По родственному… Только ты люби будушего своего папочку, все остальные мужики — вонючий офицерик, к примеру — пакостники и прохиндеи. В том числе, сыскарь… Так и цынкани мамаше, когда… вернешься.
Выразительная пауза перед словом «вернешься» показала Вике — ее освобождение откладывается на неопределенный срок. В результате длительного раздумья она выделила из состоявшейся с похитителем беседы его необычный интерес к двум людям: неизвестному ей отставнику Федорову и сотруднику уголовного розыска подполковнику Купцову. Что таится за этим: какой-нибудь коммерческий расчет или ревность отвергнутого «жениха»?
Ужином девушку кормил не поверженный ею громила — мужик с умным взглядом и хитрой улыбкой. Девушка подметила еще одного охранника. Такого же огромного, с выпуклой грудью, распирающей летнюю безрукавку.
Наверно, боится Жетон как бы заключенная не повторила попытку побега. * * *
По странному стечению обстоятельств, в это же время Надежда Савельевна тоже думала о Купцове.
Знакомство криминальной бизменсменши и сотрудника уголовного розыска произошло, как принято говорить, в нестандартной ситуации. Сыскари повязали шестерку Сотовой, который возглавлял чрезвычайно важную для нее отрасль бизнеса — транспортировку и оптовую продажу наркоты.
Страшно не то, что наглухо перекрыт канал, по которому доставлялось в лаборатории зелье — наркоделец слишком много знал, из него умелый следователь мог выкачать немало красулиных грехов.
Уголовка вцепилась в Хлыстуна — такую кликуху носил пенсионер — не хуже дальневосточного клеща. Расколется — потянется ниточка, вытаскивая на свет Божий и среднеазиатских поставщиков и прибалтийских перекупщиков.
Надежда Савельена рискнула пойти на крайнюю меру — отправилась в уголовку. Без малейшей надежды на успех. Просто сидеть в бездействии, ожидая окончательного разгрома прибыльной отрасли не было сил. Не привыкла женщина мириться со случайными обстоятельствами, выражаясь по фене, привыкла банковать.
В уголовке тоскующую женщину принял подполковник Купцов.
Чего только она не нагромоздила доверчивому сыскарю! Безвинно сидящий в следственном изоляторе старичок — давнишний друг ее умершего мужа, ветеран войны, бывший разведчик, репрессированный невесть за что сталинским режимом…
За что на самом деле — ей было отлично известно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40