придёт домой весь в синяках, в крови, Дима его спрашивать начинает, за что, мол, тебя, за дело или как? Тот отвечает, что просто так взяли и избили за то, что не курит. А кто избил — не говорит ни в какую. Дима с отцом просто злостью исходили, так у них руки чесались наказать подонков, а он молчит. Потом, когда постарше стал и сам кого хочешь избить мог — карате занимался, — признался, что молчал, потому что не хотел стать причиной чьей-то боли, пусть даже его обидчиков. Теперь представляете себе его характер?
— Теперь представляю, — пролепетала я пристыженно. — Таких, как он, очень мало.
— Он мне всегда чем-то князя Мышкина напоминал, — улыбнулась опять Ангелина Степановна, — такой же мягкий, стеснительный, поразительно честный, бесконечно добрый, немного наивный и робкий…
— Дима нам говорил, что в последнее время вам кто-то звонит и дышит в трубку, — осторожно начала я переходить к делу. — Вам кажется, что это Алёша?
Она нахмурилась, и губы её дрогнули. Мне показалось, сейчас она заплачет, но Ангелина Степановна сдержалась и быстро проговорила, отведя глаза:
— Да, кто-то звонит иногда и молчит. И мне кажется, что это Алёша. Я это сердцем чувствую. Раньше я что-то говорила, спрашивала, кто это, зачем балуются, а теперь сразу бросаю трубку. Но это ещё ерунда, на самом деле. Я бы на эти звонки и внимания не обратила, если бы не одно более веское обстоятельство…
— Да? И какое же? — чуть не захлебнулась я чаем.
— Только вы Диме ничего не говорите — не хочу его расстраивать. Да, может, и кажется мне это все — сами понимаете, только об этом и думаю.
— Так что же все-таки произошло? Нам необходимо знать все, любая мелочь может оказаться полезной.
Она помолчала немного, задумчиво крутя пустую чашку в руках, потом, бросив мимолётный взгляд на закрытую дверь в другую комнату, тихо произнесла:
— Лёша здесь бывает…
В этот момент я как раз перекусывала сушку, и её хруст в сочетании с услышанным произвёл эффект разорвавшейся бомбы — у меня в мозгах все помутилось, глаза расширились от ужаса, я замерла с открытым ртом, и чашка в моей руке затряслась.
— Что? Как вы сказали? — выдав ила я.
— Да вы не волнуйтесь так, — испуганно проговорила она, глядя на меня.
— На вас лица прямо не стало. Не в буквальном смысле, конечно, он приходит, а… как бы вам сказать… — Она опять посмотрела на дверь. — В общем, у Лёши комната вон там. Я все его вещи по своим местам разложила, когда стало ясно, что он точно пропал. А потом мне приснилось, что его нунчаки не в шкафу лежали, куда я их сунула, а под кроватью. Утром проснулась, у отца спросила, он тоже сказал, что Лёша их все время под кроватью держал. Пошла я в комнату, чтобы переложить, и знаете что? — Она посмотрела на меня долгим взглядом, будто решая, стоит ли мне говорить или нет, и наконец закончила:
— Нунчаки уже лежали под кроватью. Бред, скажете?
— Не скажу, — соврала я. — А может, вы их туда и положили с самого начала?
— Нет, — тихо, но твёрдо произнесла женщина, — я их туда не клала.
Отлично помню, что сунула их в шкаф. И потом, я ведь там часто убираю, и не один раз видела их в шкафу, — она вдруг усмехнулась. — Вот вы на меня смотрите сейчас, как на помешанную, а ведь я вам самого главного ещё не рассказала…
— Неужели ещё что-то было? — опешила я.
— Да, — просто ответила она, — все главное началось как раз после этих злополучных нунчаков. Раньше ведь я не обращала внимания на то, что и где лежит в его комнате, а тут невольно начала приглядываться. Сначала пропала его ручка.
Была у него такая, набранная из разноцветных пластмассовых колечек, он её сам когда-то сделал, ещё в школе. И она все время у него на полке рядом с тетрадями и блокнотами лежала. На работу он её не брал, потому что уж больно она несолидная, а дома все время ею пользовался. И вот пропала недели две назад. Я все обыскала — нету. К отцу — он говорит, что вообще туда не заходил, в общем, мистика, да и только. Грешным делом начала на Диму думать, но спросить постеснялась — он у нас строгий, да и нервничает много в последнее время, после того, как Лёша пропал. Но уверена, что он эту ручку не брал, потому как терпеть её не мог и все время Лёшу ругал, что, мол, у того ещё детство из головы не выветрилось, игрушками балуется. А потом отец у него все же спросил, как бы между прочим, дескать, помнишь Лешину ручку? Тот сказал, что, естественно, помнит и что видел её недавно в Лещиной комнате на полке.
— Может, завалилась куда? — предположила я, обдумывая услышанное.
С укоризной взглянув на меня, Ангелина Степановна ничего не ответила и стала наливать себе кипяток. Затем добавила в чашку заварки, сахару и стала задумчиво помешивать чай маленькой мельхиоровой ложечкой.
— Вместе с ручкой тогда ещё и один блокнот пропал, с зеленой корочкой.
Они там стопочкой на полке лежат, все разноцветные. Я их сама складывала, каждый протёрла, по цветам подобрала, чтобы красиво лежали, и точно запомнила, что зелёный был только один. Все по два, а этот один — до пары не хватало…
— А что в блокноте было?
— Не знаю, я в них не заглядывала никогда. Но, на-' верное, ничего важного, ведь когда из милиции приходили, они все его вещи просматривали, искали какие-нибудь зацепки, но не нашли и ничего не взяли.
— А что ещё пропало?
— Кисточка…
Очередная сушка застыла у моего рта, и я сипло переспросила:
— Какая кисточка?
— Обыкновенная, — пожала она плечами, — которой рисуют. Большая такая.
Они у него все в специальной коробке лежат, каждая в своём гнезде, а вот этой теперь нет. Но была… по-моему.
— А Лёша разве рисовал? — удивилась я.
— Да, он очень хорошо рисовал, — женщина грустно улыбнулась. — Но так, чисто для себя. В школе в изостудию ходил, хотел в художественное училище поступать, но брат его отговорил, сказал, что сначала нужно в жизни укрепиться, денег заработать, а потом уже и рисовать в своё удовольствие. И Лёша стал помогать ему в делах.
— А можно взглянуть на его рисунки?
Ангелина Степановна встала и провела меня в Лешину комнату, оказавшуюся совсем маленькой. Там почти впритык друг к другу помещались небольшая кровать, у окна стол-бюро с единственным стулом и шкаф для одежды у двери. На ковре над кроватью в простых деревянных рамках висели две маленькие картины — пейзажи, исполненные акварелью, причём довольно неплохие. На стене ещё висели забитые аккуратно расставленными книгами полки. Из-за шкафа выглядывал сложенный мольберт.
— Вот здесь он и прожил всю свою жизнь. — Она обвела взглядом комнатушку. — Тесновато, правда, но ему нравилось. И рисовал он здесь.
Расставлял мольберт у окна и просиживал иногда часами. Мы ему не мешали.
— Это он написал? — кивнула я на картины.
— Да, ещё в школе. Погодите-ка…
Она выдвинула нижний ящик шкафа, вытащила большую картонную папку красного цвета с белыми завязками и положила на стол.
— Здесь все его рисунки. Большинство он выбросывал, а те, что нравились, оставлял. Смотрите, если хотите, а я пойду со стола уберу, не буду вам мешать;
Я уже все видела…
Она вышла, прикрыв за собою дверь, а я развязала папку, открыла и стала рассматривать сделанные на больших листах рисунки. Сначала шли какие-то незнакомые городские пейзажи, все больше в светлых тонах, с ярко раскрашенными домами и деревьями, словно автор хотел слегка приукрасить окружавшую его серую обыденность. Затем пошли портреты, сначала карандашные наброски, а потом уже сделанные в красках. Лица, в основном женские, были мне незнакомы, и я, мельком просматривая, откладывала рисунки в сторону. Уже почти дойдя до конца и потеряв надежду что-нибудь отыскать, я отложила очередной лист и увидела Дену.
Полностью обнажённая, положив голову на руку, она лежала на своей кровати с нарисованным балдахином и с усмешкой смотрела на меня. В уголке картины чёрным карандашом было небрежно написано: «Лена Чернова». Что-то перевернулось у меня внутри, сердце от волнения забилось, я внимательно всмотрелась в лицо девушки, пытаясь понять чувства художника, над которым так откровенно насмехается натурщица, но так и не смогла убедить себя, что это может послужить поводом для убийства. Хотя кто их знает, этих добреньких мальчиков… В тихом омуте, как говорится, черти водятся…
На следующем рисунке была Даша. И тоже обнажённая. Я не видела всей её квартиры, поэтому не знала, где лежала девушка, но не исключено, что на своём диване. Почти в той же небрежной позе, без всякого стеснения в глазах, но, правда, и без насмешки, она позировала Алексею, придерживая одну грудь ладошкой. Ничего пошлого, все очень мило и эстетично. Если не знать, что Алексей, по словам старшего брата, избегал женского общества, то на эти рисунки можно было и не обращать внимания. В нижнем углу тоже виднелась надпись: «Дарья Панина».
Отложив лист в сторону, я увидела ещё одну обнажённую натуру. Девушка была мне незнакома, но, судя по надписи, звали её Ксения Порожкова. Она сидела за столом, скрестив длинные ноги, и, мечтательно улыбаясь, смотрела в окно.
Посмотрев на неё, я вдруг поняла, кто может стать следующей жертвой неизвестного убийцы. И взглянула на последний рисунок. Там тоже была обнажённая девушка, некая Рита Климова. Она стояла, раскинув руки в стороны, словно распятая, на фоне ковра у стены, лицо её ничего не выражало, кроме откровенной усталости и скуки. Похоже, Алексей очень большое внимание уделял именно лицам своих натурщиц, очень чётко передавая их настроение. Впрочем, все остальное тоже было выписано неплохо, хотя и не столь выразительно.
Быстро собрав все рисунки, кроме двух последних, обратно в папку, я вышла в гостиную. Ангелина Степановна уже убрала все со столика и теперь с напряжённым лицом протирала его тряпочкой.
— Ну что, нашли что-нибудь интересное? — с тревогой спросила она, распрямившись.
— Да, нашла, — сказала я и неуверенно добавила:
— Может быть… Я хочу взять пару рисунков с собой, можно?
— Наверное, — она положила тряпку на столик. — А какие именно?
Мы прошли в комнату, я показала ей рисунки.
— Вы их знаете, этих девушек? — спросила я.
— Нет, этих не знаю, — ответила она, глядя на них. — Красиво, правда?
Лёша только в последние полгода стал обнажённой натурой увлекаться. До этого, как вы видели, рисовал пейзажи, портреты.
— А с чем это связано, не знаете?
— Ну повзрослел, видимо, — смущённо улыбнулась она. — Ладно, если хотите это взять, то я дам вам папку, чтобы не помялись работы.
Покопавшись в нижнем ящике шкафа, она вытащила пустую синюю папку для бумаг, я вложила в неё рисунки, вежливо распрощалась и, зажимая здоровенную папку под мышкой, стала спускаться вниз по лестнице. Дойдя до площадки второго этажа, я вдруг что-то почувствовала, словно чья-то незримая зловещая тень замаячила за моей спиной в полумраке подъезда, и резко обернулась. Сзади никого не было. Посмеявшись над собой и над своими глупыми страхами, навеянными, очевидно, последними событиями, я пошла дальше, хотя тяжёлое чувство не исчезло. Это ж надо, как мистика действует на психику, подумала я с усмешкой, скоро собственной тени бояться начну. У выхода я замешкалась, перекладывая папку в другую руку, взялась за ручку двери, и в этот момент прямо за моей спиной опять послышался неясный шорох, но я уже не стала оборачиваться — подумаешь, духи витают, они ведь безвредны… И тут же получила такой удар по голове, что едва сама не испустила дух — мозги взорвались миллионами ярких вспышек, и в следующее мгновение я перестала существовать…
— Эй, миленькая, что с тобой? — донёсся до меня незнакомый голос, и я открыла глаза. Надо мной склонилось взволнованное лицо какой-то старушки. Она трясла меня за плечо. — Жива, слава тебе господи, — она заулыбалась. — А я уж думала, тебя убили, бедную.
— Да нет, просто голова закружилась, и я упала, — прохрипела я.
Я лежала на полу между двумя дверями подъезда в немыслимо скрюченной позе. Видимо, нападавший просто взял и запихнул меня сюда, чтобы не сразу бросалась в глаза. Голова невыносимо трещала, во рту пересохло, все кости ломило, и вообще, казалось, что по мне два раза проехали танком, а потом ещё и выстрелили из пушки в голову. Морщась от боли, я начала вытаскивать своё тело из узкого промежутка. Бабушка заботливо помогала мне. Вдвоём мы поставили меня на ноги, отряхнули и вывели на крыльцо, где свежий воздух сразу придал мне сил и принёс некоторую ясность в измученные болью мозги.
— Ой, сердешная! — всполошилась старушка. — У тебя ж вся голова в крови! Батюшки родные, неужто так сильно ударилась?
— Да вот, так получилось, — скривилась я, осторожно ощупывая огромную шишку и слипшуюся кровь в волосах на затылке. — Надо же, будто кто-то ломом огрел…
— Да, похоже на то, — согласилась бабулька. — Тебе в больницу надоть.
Может, «Скорую» вызвать?
— Спасибо, бабушка, не нужно, — с трудом улыбнулась я. — Доберусь как-нибудь до дома.
— Ну смотри, касатка. Только ты уж аккуратнее ходи, если сердце такое слабое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60