— Все зависит от культурной традиции.
Доктор Джеймсон жестом попросил помощника замолчать. Все эти мифы и легенды тревожили его. Они сбивали с толку, все запутывали, а вот разные приборы, аппаратура, напротив, помогали разрешить много загадок.
Когда Корасон включил свою машину, многочисленные приборы и датчики, спрятанные под их одеждой, зафиксировали ее мощность, ее звук, ее волны.
Заключение экспертов — «конечно, предварительное, сэр», — гласило: импульс, посылаемый аппаратом, действует на клетки разрушающе. Другими словами, клетки тела перестраиваются.
— Другими словами? — переспросил доктор Джеймсон. — Если бы эти были понятнее!
— Аппарат посылает импульс, который побуждает материю видоизменяться. Органическую материю. Живой организм.
— Хорошо. В таком случае, выходит, зафиксировав этот импульс, мы можем сами создать эту чертову машину?
— Не совсем, сэр. В мире существует бесконечное многообразие типов излучения и волн. Решающую роль в аппарате Корасона, возможно, играет некая неизвестная нам субстанция.
— А как эта обезьяна в орденах до такого додумалась?
— Скорее всего, ему просто подвезло, — заметил один из входивших в команду ученых. — Хотя мы не можем с полной достоверностью ничего утверждать, пока не получим результаты лабораторных исследований, но, мне кажется, аппарат реагирует на наличие нервной системы. Платье несчастной женщины сшито из хлопчатобумажной ткани. Это органический материал. Однако он не пострадал.
— У меня закружилась голова, сэр, — признался самый юный член группы. — Когда аппарат включился, я сразу почувствовал головокружение.
— А остальные? — спросил доктор Джеймсон.
У остальных по коже побежали мурашки. Только один человек ничего не почувствовал — сам доктор Джеймсон.
— А ведь вы перед встречей хлебнули глоток бренди, сэр, — припомнил помощник.
— Да. Правда, — признался Джеймсон.
— Умибиец тоже пил. Говорили, что Корасону пришлось дважды включать свою машину, прежде чем тот распался. Негр был пьян в стельку.
— Нервная система... Алкоголь... Может быть, — согласился доктор Джеймсон. — Значит, стоит штурмовать президентский дворец мертвецки пьяными? И тогда аппарат нам нипочем.
Мужчины загоготали. Но, к сожалению, все было не так просто. Остров, особенно столица Сьюдад Нативидадо, кишели иностранными лазутчиками. Можно, потеряв часть людей, захватить аппарат, но вывезти его из страны во сто крат труднее. Другие разведки разом объединятся, чтобы помешать победителю. Тому, кто захватит оружие, придется вести мировую войну в миниатюре. Одному.
Доктор Джеймсон успел привязаться к своим подчиненным — ловким и проворным исполнителям. Они могли с успехом выполнить эту грязную работу, превзойдя агентов любой страны. Любой — но не всех сразу. Шансы были слишком неравные.
Да, этот остров был необычным. И ситуация тоже. Единственно правильное решение в этой ситуации со множеством мистических неизвестных — выжидать, не пытаться переколдовать колдунов и перешаманить шаманов, а оставаться самим собой. Сохранять британское спокойствие и не спешить с выводами. Пусть ошибаются другие. Вот именно. Доктор Джеймсон попыхивал своей трубочкой, провожая взглядом из окна машины пальмы и колючие кустарники, тянувшиеся вдоль пыльной дороги.
Неужели Корасон случайно наткнулся на чудесное открытие? Циферблаты на аппарате никакого отношения к делу не имели.
В Сьюдад Нативидадо оставленный англичанами у отеля наблюдатель сообщил, что их номер заняли пожилой азиат и худощавый европеец, который, когда ему пригрозили «вальтером Р-38», заявил, что ему чертовски не по душе этот остров, а также его собственное правительство, да и все прочие правительства тоже, и погода, и гостиница, и тот, кто наставил на него пистолет, и «мыльная опера», которая шла по телевизору. Из-за нее-то и пришлось тащить телевизор за тридевять земель, а «оперу» эту он видел двадцать два раза, и она ему опротивела в самый первый. Однако если англичанин не хочет неприятностей, он не советует мешать его приятелю смотреть ее. Особенно в такую жару. И ему это облегчило бы жизнь — ужасно не хочется убирать трупы, а о том, чтобы оставить их неубранными в такой жаркий день, и говорить нечего.
Да, этот странный белый понимал, что на него наставлен пистолет, но не разобрал, что это «вальтер». Какой там у него калибр? Ну, да не все ли равно, это не имеет значения, даже если англичанин решится выстрелить.
— Говорил он еще что-нибудь? — спросил доктор Джеймсон.
— Да. Сказал, что его раздражает стук барабанов.
— Ничтожество какое-то, — изрек свой приговор доктор Джеймсон по рации.
— Да, сэр.
— Выкиньте его из комнаты.
— Силой?
— А почему бы и нет?
— Хорошо, сэр. Прикончить?
— Если будет необходимо, — проговорил в микрофон доктор Джеймсон.
— Из-за комнаты? Всего лишь из-за гостиничного номера?
— На Бакье это достаточно веская причина.
— Они выглядят такими беспомощными, сэр. У них даже нет оружия. А белый — американец, сэр.
— У нас был очень тяжелый день. Пожалуйста, закончите все поскорее, — сказал доктор Джеймсон.
Он и остальные члены группы остались в машинах, ожидая известия, что комната освободилась. Через двадцать минут доктор Джеймсон послал вдогонку еще одного агента, дав ему рацию и приказав срочно доложить, свободна ли комната. Если у первого агента сломалась рация, хозяйственному отделу в Лондоне не поздоровится.
И второй гонец не вернулся.
Глава четвертая
Римо посмотрел на пистолет. По тому, как его держат, всегда можно понять, когда спустят курок.
Большинство людей этого не замечает. Если на них направлено оружие, они уже не вглядываются, как у нападающего лежат пальцы на курке и в каком месте руки больше натянута кожа. Этому нужно учиться. Ведь и точно попасть битой по мячу — вещь невозможная для того, кто никогда не видел раньше бейсбольного мяча, но для игрока высшей лиги — пустяковое дело.
Итак, Римо понял, что человек пока не готов спустить курок. Об этом ему сказали недостаточно напряженные пальцы.
— О'кей, спасибо за предупреждение, и приходи, когда созреешь, — сказал Римо и закрыл дверь.
Чиун сидел перед телевизором в позе лотоса. Старые актеры вновь помолодели на экране телевизора, привезенного на Бакью из Штатов вместе с видеокассетами. Чиун не любил новомодные «мыльные оперы», те, где «много секса и насилия», — он называл их богохульными и наотрез отказывался смотреть. Поэтому он был обречен постоянно пересматривать старые записи — «единственно стоящее в вашей культуре, по-настоящему великое искусство».
Одно время Чиун носился с идеей написать «мыльную оперу», но сочинение ее названия, посвящения и текста речи, которую он должен будет произнести по случаю присуждения ему премии, отняло у него столько времени, что писать уже было некогда. Римо из благородства никогда ему об этом не напоминал.
— Что случилось с любовью, добрыми отношениями и браком? — спросил Чиун. И сам ответил: — Ничего.
Он произнес слова одного из персонажей, доктора Чаннинга Мердока, который сообщил Ребекке Уэнтворт, что ее мать умирает от неизлечимой болезни и что он не может ее оперировать, потому что знает, кто является настоящим отцом Ребекки.
Органная музыка подчеркивала драматизм действия. Губы Чиуна перестали шевелиться — началась реклама. Рекламировался очиститель, в котором чего-то было больше, чем в других. Даже по этой рекламе можно было понять, насколько стар фильм: ведь сегодня в рекламе очистителя упор делался на том, что «этого» в нем совсем нет.
— Кто приходил? — спросил Чиун, пока шла реклама.
— Да никто. Какой-то англичанин.
— Никогда не говори плохо об англичанах. Генрих Восьмой всегда расплачивался сразу и делал заказы регулярно. Добрый и благородный Генрих был благословением для своего народа и гордостью расы. Своим примером он доказал, что мужественное сердце корейца может биться и в груди человека с совершенно противоестественным разрезом глаз.
— Ты представляешь, чем тебе придется здесь заниматься? — спросил Римо.
— Да, — ответил Чиун.
— Чем?
— Смотреть, что еще случится с Ребеккой.
— С Ребеккой? — переспросил Римо, не веря своим ушам. — Господи, Ребекка проживет еще семь лет, ее четырнадцать раз прооперируют, она сделает три аборта, станет астронавтом, проведет политическое расследование, будет работать в конгрессе, ей удалят матку, изнасилуют, на нее совершат покушение, еще до того, как закончится ее контракт со студией, она получит в наследство универсальный магазин, после чего попадет под грузовик, направляющийся в Детройт.
Чиун беспомощно шарил глазами по сторонам, как бы силясь отыскать кого-нибудь, с кем можно поделиться потрясением от такого чудовищного злодеяния. Вот так взять — и все рассказать! Скольких часов блаженства лишилась его бедная, мягкая, нежная душа! Но в комнате не было никого, кроме неблагодарного ученика.
— Вот уж спасибо так спасибо, — проговорил Чиун голосом, полным муки.
В дверь снова постучали. На пороге стоял все тот же англичанин в синем блейзере и легких брюках. Он держал в руке «вальтер Р-38». На этот раз его палец четко лежал на спусковом крючке. Владелец оружия принял положение, при котором рука меньше дрожит. Он пришел убивать.
— Боюсь, старина, тебе придется выкатываться из этого номера.
— Нет уж, — сказал Римо. — Мы только что въехали.
— Хотелось бы обойтись без крови.
— Не волнуйтесь. Мы не собираемся никого убивать.
— Зато у меня в руке пистолет, и я уже прицелился тебе в голову.
— Вижу, — отозвался Римо, облокотившись одной рукой на дверной косяк.
Чиун бросил взгляд на незваного гостя. Мало того, что Римо испортил все удовольствие, рассказав содержание последующих шестисот серий, из которых по крайней мере четыреста были само совершенство, — теперь он собирается убить назойливого посетителя во время демонстрации фильма. Римо явно не собирается ждать начала рекламы. Но почему? Зачем убивать человека во время фильма, если можно дождаться рекламной паузы?
Чиун знал ответ.
— Ты враг прекрасного, — буркнул он.
Английский агент сделал проверочный шаг назад.
— Кажется, вы не понимаете, с кем имеете дело, — сказал он.
— Это ваши проблемы, — отозвался Римо.
— Считай, что ты — мертвец, — сказал агент.
Дуло пистолета было направлено прямо в лоб дурашливого американца. Пуля разнесет лобную кость, да еще и в затылке будет огромная дыра.
— Папочка, он будет стрелять. Разве ты не слышишь? Тут нет моей вины.
— Враг прекрасного, — злобно повторил Чиун.
— Если ты соизволишь обернуться, то увидишь, что его рука дрожит. В любой момент он может нажать на спуск.
— "В любой момент, — передразнил его Чиун с жалостливой интонацией, — он может нажать на спуск". Значит, если он может нажать на спуск, то пропади все пропадом?
Агент ждал достаточно долго. Он не понимал, почему эти двое так спокойны перед лицом смертельной опасности. Не то, чтобы его это очень смущало. Но на своем веку он убивал не один раз, и бывало, жертва не верила, что умрет. Иногда, напротив, теряла от страха голову. Но чтобы вот так препираться друг с другом — такого еще не случалось. Впрочем, все когда-то бывает в первый раз.
Он нажал на спуск. «Вальтер Р-38» дернулся в его руке, но он этого не почувствовал. Лоб белого человека не пострадал. Зато «вальтера Р-38» больше в руке англичанина не было, а саму кисть руки со страшной силой оторвали у запястья, будто выдернули громадный зуб. Он не почувствовал боли, только рывок.
Он также не видел, как двигались руки сто противника, уловил только мелькнувший перед глазами палец и мог поклясться, что палец этот беспрепятственно погрузился в его мозг до первого сустава — ощущение было такое, что огромная дверь навсегда захлопнулась перед ним. Впрочем, он уже ни в чем не мог поклясться. Просто эта картина механически запечатлелась в его сознании, а к тому времени, как он рухнул на пол, он уже ничего не чувствовал.
Нервные окончания еще посылали сигналы в мозг, но та его часть, которая расшифровывает их, превратилась в кровавое месиво.
Римо вытер палец о рубашку незадачливого агента и осторожно перетащил того к двери болгарского номера. Оттуда застрекотал «Калашников».
Из-за двери его о чем-то спросили сначала по-русски, затем по-французски. Наконец, вопрос прозвучал по-английски:
— Кто ты?
— Я — это я, — отвечал Римо, прикрывая изуродованный лоб англичанина соломенной шляпой.
— Кто "я"? — снова спросили из-за слегка приоткрывшейся двери.
— Ты — это ты, — сказал Римо.
— Я говорю о тебе.
— Обо мне? — спросил Римо.
— Да. Кто ты?
— Я — это я. Ты — это ты, — ответил Римо.
— Что ты здесь делаешь?
— Вытаскивал труп в коридор — кондиционер не работает, и он непременно скоро завоняет.
— А почему к нашей двери?
— А почему нет?
Римо посчитал свой ответ удачным, но за дверью, по-видимому, так не думали, потому что тут же последовала очередь «Калашникова».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Доктор Джеймсон жестом попросил помощника замолчать. Все эти мифы и легенды тревожили его. Они сбивали с толку, все запутывали, а вот разные приборы, аппаратура, напротив, помогали разрешить много загадок.
Когда Корасон включил свою машину, многочисленные приборы и датчики, спрятанные под их одеждой, зафиксировали ее мощность, ее звук, ее волны.
Заключение экспертов — «конечно, предварительное, сэр», — гласило: импульс, посылаемый аппаратом, действует на клетки разрушающе. Другими словами, клетки тела перестраиваются.
— Другими словами? — переспросил доктор Джеймсон. — Если бы эти были понятнее!
— Аппарат посылает импульс, который побуждает материю видоизменяться. Органическую материю. Живой организм.
— Хорошо. В таком случае, выходит, зафиксировав этот импульс, мы можем сами создать эту чертову машину?
— Не совсем, сэр. В мире существует бесконечное многообразие типов излучения и волн. Решающую роль в аппарате Корасона, возможно, играет некая неизвестная нам субстанция.
— А как эта обезьяна в орденах до такого додумалась?
— Скорее всего, ему просто подвезло, — заметил один из входивших в команду ученых. — Хотя мы не можем с полной достоверностью ничего утверждать, пока не получим результаты лабораторных исследований, но, мне кажется, аппарат реагирует на наличие нервной системы. Платье несчастной женщины сшито из хлопчатобумажной ткани. Это органический материал. Однако он не пострадал.
— У меня закружилась голова, сэр, — признался самый юный член группы. — Когда аппарат включился, я сразу почувствовал головокружение.
— А остальные? — спросил доктор Джеймсон.
У остальных по коже побежали мурашки. Только один человек ничего не почувствовал — сам доктор Джеймсон.
— А ведь вы перед встречей хлебнули глоток бренди, сэр, — припомнил помощник.
— Да. Правда, — признался Джеймсон.
— Умибиец тоже пил. Говорили, что Корасону пришлось дважды включать свою машину, прежде чем тот распался. Негр был пьян в стельку.
— Нервная система... Алкоголь... Может быть, — согласился доктор Джеймсон. — Значит, стоит штурмовать президентский дворец мертвецки пьяными? И тогда аппарат нам нипочем.
Мужчины загоготали. Но, к сожалению, все было не так просто. Остров, особенно столица Сьюдад Нативидадо, кишели иностранными лазутчиками. Можно, потеряв часть людей, захватить аппарат, но вывезти его из страны во сто крат труднее. Другие разведки разом объединятся, чтобы помешать победителю. Тому, кто захватит оружие, придется вести мировую войну в миниатюре. Одному.
Доктор Джеймсон успел привязаться к своим подчиненным — ловким и проворным исполнителям. Они могли с успехом выполнить эту грязную работу, превзойдя агентов любой страны. Любой — но не всех сразу. Шансы были слишком неравные.
Да, этот остров был необычным. И ситуация тоже. Единственно правильное решение в этой ситуации со множеством мистических неизвестных — выжидать, не пытаться переколдовать колдунов и перешаманить шаманов, а оставаться самим собой. Сохранять британское спокойствие и не спешить с выводами. Пусть ошибаются другие. Вот именно. Доктор Джеймсон попыхивал своей трубочкой, провожая взглядом из окна машины пальмы и колючие кустарники, тянувшиеся вдоль пыльной дороги.
Неужели Корасон случайно наткнулся на чудесное открытие? Циферблаты на аппарате никакого отношения к делу не имели.
В Сьюдад Нативидадо оставленный англичанами у отеля наблюдатель сообщил, что их номер заняли пожилой азиат и худощавый европеец, который, когда ему пригрозили «вальтером Р-38», заявил, что ему чертовски не по душе этот остров, а также его собственное правительство, да и все прочие правительства тоже, и погода, и гостиница, и тот, кто наставил на него пистолет, и «мыльная опера», которая шла по телевизору. Из-за нее-то и пришлось тащить телевизор за тридевять земель, а «оперу» эту он видел двадцать два раза, и она ему опротивела в самый первый. Однако если англичанин не хочет неприятностей, он не советует мешать его приятелю смотреть ее. Особенно в такую жару. И ему это облегчило бы жизнь — ужасно не хочется убирать трупы, а о том, чтобы оставить их неубранными в такой жаркий день, и говорить нечего.
Да, этот странный белый понимал, что на него наставлен пистолет, но не разобрал, что это «вальтер». Какой там у него калибр? Ну, да не все ли равно, это не имеет значения, даже если англичанин решится выстрелить.
— Говорил он еще что-нибудь? — спросил доктор Джеймсон.
— Да. Сказал, что его раздражает стук барабанов.
— Ничтожество какое-то, — изрек свой приговор доктор Джеймсон по рации.
— Да, сэр.
— Выкиньте его из комнаты.
— Силой?
— А почему бы и нет?
— Хорошо, сэр. Прикончить?
— Если будет необходимо, — проговорил в микрофон доктор Джеймсон.
— Из-за комнаты? Всего лишь из-за гостиничного номера?
— На Бакье это достаточно веская причина.
— Они выглядят такими беспомощными, сэр. У них даже нет оружия. А белый — американец, сэр.
— У нас был очень тяжелый день. Пожалуйста, закончите все поскорее, — сказал доктор Джеймсон.
Он и остальные члены группы остались в машинах, ожидая известия, что комната освободилась. Через двадцать минут доктор Джеймсон послал вдогонку еще одного агента, дав ему рацию и приказав срочно доложить, свободна ли комната. Если у первого агента сломалась рация, хозяйственному отделу в Лондоне не поздоровится.
И второй гонец не вернулся.
Глава четвертая
Римо посмотрел на пистолет. По тому, как его держат, всегда можно понять, когда спустят курок.
Большинство людей этого не замечает. Если на них направлено оружие, они уже не вглядываются, как у нападающего лежат пальцы на курке и в каком месте руки больше натянута кожа. Этому нужно учиться. Ведь и точно попасть битой по мячу — вещь невозможная для того, кто никогда не видел раньше бейсбольного мяча, но для игрока высшей лиги — пустяковое дело.
Итак, Римо понял, что человек пока не готов спустить курок. Об этом ему сказали недостаточно напряженные пальцы.
— О'кей, спасибо за предупреждение, и приходи, когда созреешь, — сказал Римо и закрыл дверь.
Чиун сидел перед телевизором в позе лотоса. Старые актеры вновь помолодели на экране телевизора, привезенного на Бакью из Штатов вместе с видеокассетами. Чиун не любил новомодные «мыльные оперы», те, где «много секса и насилия», — он называл их богохульными и наотрез отказывался смотреть. Поэтому он был обречен постоянно пересматривать старые записи — «единственно стоящее в вашей культуре, по-настоящему великое искусство».
Одно время Чиун носился с идеей написать «мыльную оперу», но сочинение ее названия, посвящения и текста речи, которую он должен будет произнести по случаю присуждения ему премии, отняло у него столько времени, что писать уже было некогда. Римо из благородства никогда ему об этом не напоминал.
— Что случилось с любовью, добрыми отношениями и браком? — спросил Чиун. И сам ответил: — Ничего.
Он произнес слова одного из персонажей, доктора Чаннинга Мердока, который сообщил Ребекке Уэнтворт, что ее мать умирает от неизлечимой болезни и что он не может ее оперировать, потому что знает, кто является настоящим отцом Ребекки.
Органная музыка подчеркивала драматизм действия. Губы Чиуна перестали шевелиться — началась реклама. Рекламировался очиститель, в котором чего-то было больше, чем в других. Даже по этой рекламе можно было понять, насколько стар фильм: ведь сегодня в рекламе очистителя упор делался на том, что «этого» в нем совсем нет.
— Кто приходил? — спросил Чиун, пока шла реклама.
— Да никто. Какой-то англичанин.
— Никогда не говори плохо об англичанах. Генрих Восьмой всегда расплачивался сразу и делал заказы регулярно. Добрый и благородный Генрих был благословением для своего народа и гордостью расы. Своим примером он доказал, что мужественное сердце корейца может биться и в груди человека с совершенно противоестественным разрезом глаз.
— Ты представляешь, чем тебе придется здесь заниматься? — спросил Римо.
— Да, — ответил Чиун.
— Чем?
— Смотреть, что еще случится с Ребеккой.
— С Ребеккой? — переспросил Римо, не веря своим ушам. — Господи, Ребекка проживет еще семь лет, ее четырнадцать раз прооперируют, она сделает три аборта, станет астронавтом, проведет политическое расследование, будет работать в конгрессе, ей удалят матку, изнасилуют, на нее совершат покушение, еще до того, как закончится ее контракт со студией, она получит в наследство универсальный магазин, после чего попадет под грузовик, направляющийся в Детройт.
Чиун беспомощно шарил глазами по сторонам, как бы силясь отыскать кого-нибудь, с кем можно поделиться потрясением от такого чудовищного злодеяния. Вот так взять — и все рассказать! Скольких часов блаженства лишилась его бедная, мягкая, нежная душа! Но в комнате не было никого, кроме неблагодарного ученика.
— Вот уж спасибо так спасибо, — проговорил Чиун голосом, полным муки.
В дверь снова постучали. На пороге стоял все тот же англичанин в синем блейзере и легких брюках. Он держал в руке «вальтер Р-38». На этот раз его палец четко лежал на спусковом крючке. Владелец оружия принял положение, при котором рука меньше дрожит. Он пришел убивать.
— Боюсь, старина, тебе придется выкатываться из этого номера.
— Нет уж, — сказал Римо. — Мы только что въехали.
— Хотелось бы обойтись без крови.
— Не волнуйтесь. Мы не собираемся никого убивать.
— Зато у меня в руке пистолет, и я уже прицелился тебе в голову.
— Вижу, — отозвался Римо, облокотившись одной рукой на дверной косяк.
Чиун бросил взгляд на незваного гостя. Мало того, что Римо испортил все удовольствие, рассказав содержание последующих шестисот серий, из которых по крайней мере четыреста были само совершенство, — теперь он собирается убить назойливого посетителя во время демонстрации фильма. Римо явно не собирается ждать начала рекламы. Но почему? Зачем убивать человека во время фильма, если можно дождаться рекламной паузы?
Чиун знал ответ.
— Ты враг прекрасного, — буркнул он.
Английский агент сделал проверочный шаг назад.
— Кажется, вы не понимаете, с кем имеете дело, — сказал он.
— Это ваши проблемы, — отозвался Римо.
— Считай, что ты — мертвец, — сказал агент.
Дуло пистолета было направлено прямо в лоб дурашливого американца. Пуля разнесет лобную кость, да еще и в затылке будет огромная дыра.
— Папочка, он будет стрелять. Разве ты не слышишь? Тут нет моей вины.
— Враг прекрасного, — злобно повторил Чиун.
— Если ты соизволишь обернуться, то увидишь, что его рука дрожит. В любой момент он может нажать на спуск.
— "В любой момент, — передразнил его Чиун с жалостливой интонацией, — он может нажать на спуск". Значит, если он может нажать на спуск, то пропади все пропадом?
Агент ждал достаточно долго. Он не понимал, почему эти двое так спокойны перед лицом смертельной опасности. Не то, чтобы его это очень смущало. Но на своем веку он убивал не один раз, и бывало, жертва не верила, что умрет. Иногда, напротив, теряла от страха голову. Но чтобы вот так препираться друг с другом — такого еще не случалось. Впрочем, все когда-то бывает в первый раз.
Он нажал на спуск. «Вальтер Р-38» дернулся в его руке, но он этого не почувствовал. Лоб белого человека не пострадал. Зато «вальтера Р-38» больше в руке англичанина не было, а саму кисть руки со страшной силой оторвали у запястья, будто выдернули громадный зуб. Он не почувствовал боли, только рывок.
Он также не видел, как двигались руки сто противника, уловил только мелькнувший перед глазами палец и мог поклясться, что палец этот беспрепятственно погрузился в его мозг до первого сустава — ощущение было такое, что огромная дверь навсегда захлопнулась перед ним. Впрочем, он уже ни в чем не мог поклясться. Просто эта картина механически запечатлелась в его сознании, а к тому времени, как он рухнул на пол, он уже ничего не чувствовал.
Нервные окончания еще посылали сигналы в мозг, но та его часть, которая расшифровывает их, превратилась в кровавое месиво.
Римо вытер палец о рубашку незадачливого агента и осторожно перетащил того к двери болгарского номера. Оттуда застрекотал «Калашников».
Из-за двери его о чем-то спросили сначала по-русски, затем по-французски. Наконец, вопрос прозвучал по-английски:
— Кто ты?
— Я — это я, — отвечал Римо, прикрывая изуродованный лоб англичанина соломенной шляпой.
— Кто "я"? — снова спросили из-за слегка приоткрывшейся двери.
— Ты — это ты, — сказал Римо.
— Я говорю о тебе.
— Обо мне? — спросил Римо.
— Да. Кто ты?
— Я — это я. Ты — это ты, — ответил Римо.
— Что ты здесь делаешь?
— Вытаскивал труп в коридор — кондиционер не работает, и он непременно скоро завоняет.
— А почему к нашей двери?
— А почему нет?
Римо посчитал свой ответ удачным, но за дверью, по-видимому, так не думали, потому что тут же последовала очередь «Калашникова».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21