Вот и тут нимфу Эону соблазнил.
– Не соблазнил, а так кое-чему из наших волховских дел научил, ну и по нашему обычаю закрепил некоторые навыки на практике. Ибо, какое же омоложение без любви. Любовь, это брат ты мой, не только глупое чувство смертных, но и высокое волховское искусство. В том числе в делах лечения и омоложения.
– Да, наши сборы на Лысой горе были поинтереснее этих непрекращающихся оргий на Олимпе. Бывало, готовишься, летишь. Весь трепещешь от ожиданий. Кто откуда прилетит. Чего нового расскажет…
– И покажет, – лукаво рассмеялся Аполлон.
– И покажет, – спокойно подтвердил основательный Посейдон, и продолжил, – а тут одно и то же. Только ведовства все меньше и меньше, а откровенных потаскух все больше и больше.
– Да, мы с тобой, на этих работах, здесь можно сказать, даже отдыхаем.
– Отдыхаем. Слушай, ты же летаешь иногда на север.
– Летаю, – неохотно признался Аполлон.
– Правда, что волховское сообщество распалось после того, что произошло на Лысой горе?
– Не то, чтобы распалось совсем. Но, понимаешь, на Лысой горе встречались сильные ведуны с заката и восхода. А сейчас эти встречи редки. Нашим далеко добираться в Черный лес, а тем, с заката, потомкам Вольфганга трудно добраться до Волчьей горы, а тем более до Каменного пояса.
Поэтому многое мы теряем. Не обмениваемся знаниями.
– Слушай, а чего говорят, Сварог всех скифов извел в отместку за то побоище на Лысой горе?
– Знаешь, слышал. Но подробностей не знаю. Заметил, кстати, что рабов с севера на торжище в Трое совсем не стало?
– Да. Значит, правда. Извел Сварог работорговцев. Говорят, изрубили всех какими-то диковенными мечами из волшебного металла.
– Вот это настоящий Бог! Не то, что наш царек Зевс со своими шлюхами Герой и Афиной.
– Да ладно, Купала, – Посейдон вдруг назвал Аполлона старым именем, – нечего Зевса ругать. Не были бы мы сами такими, и не было бы царства Зевса. И не превращались бы наши ведовские соборы с одухотворенными ночами любви в портовый бордель.
– Ты прав, во многом мы сами виноваты. Но теперь Зевс не сможет игнорировать былых братьев. Постарается восстановить свое влияние в скифских землях. Вот, я слышал, Фетиду за одного тамошнего царька отдает. Наверное, не всех Сварог извел.
– Скифы разные бывают. Тамирис тоже была из их рода. И они же ее и убили.
– Да-а-а. Так за кого там Фетиду отдают?
– Да, за какого-то Пелея. Тот вроде бы обязался привести дружину с новым оружием, а Зевс ему за это даст трон в Мирмидонии.
– Не получит он нового оружия. Сварог не для того его делал, чтобы Зевсу подарить.
– Да, нам-то какое дело. Но Фетида ведунья неплохая.
– Да и как женщина весьма недурна.
– Купала, Купала, не доведут тебя бабы до добра.
– Ладно, не ворчи. Женщины это последняя радость в нашей жизни.
Лаомедон только что обошел свои размножившиеся стада. И теперь осматривал построенную Посейдоном стену.
– Неплохо поработали. Неплохо. Да вы прямо боги олимпийские.
Аполлон и Посейдон молчали.
– И поэтому, продолжал Лаомедон, отпускаю вас с миром. И в рабство не продаю. Понятно? Ну, чего встали?! Бегите отсюда, пока не передумал.
– А деньги?! – разом выдохнули Аполлон и Посейдон.
– Не поняли?! В рабство захотели?!
– Вот собачий городишко! Недаром его Гера так ненавидит, – возмущался Посейдон.
Они сидели в рощице неподалеку от Трои.
– Ничего брат. Мы ему устроим чудеса, – успокоил Аполлон. – Сдается мне, нам повезло. Земля потрескивает. Чуешь?
Посейдон прислушался.
– Нет. Это ты у нас все слышишь.
– Делаем так. Дожидаемся грозы, вызываем ее посильнее. В две глотки. Может, молнии помогут земле треснуть. И стада разбегутся, и стена обрушится. Не пойдут этой твари на пользу наши труды.
Через несколько дней разразилась страшная гроза. А вслед за нею землетрясение. Троя сильно пострадала.
А Лаомедону знающие люди подсказали, кто у него ходил в работниках.
– Подставили! Подставили, рабы лукавые, – орал царь. – Не могли сразу предупредить!
– Зевс не велел, – многозначительно сказал глава жреческой коллегии. Хотя Зевс был не при чем, и он сам узнал обо всем только два дня назад, переспав с нимфой Эоной.
– И что же теперь делать? Что?! Я спрашиваю!
– Принеси богатые дары в храмы Аполлона и Посейдона. Да не скупись, царь.
– Разорили! Разорили! – орал Лаомедон. Орал как базарный торговец. Которым, в сущности, и был, контролируя самый большой рынок рабов и зерна в Элладе и Малой Азии.
Дары он принес. И Аполлон по легкости характера его простил. А вот Посейдон нет.
– Я на его стену больше потратил, – сурово сказал бог морей, демонстрируя расчетливость благоприобретенную за годы жизни на юге.
И остался врагом Трои.
Глава 9. Их нравы, или богини хотят ласки
Свадьба Фетиды и Пелея была обставлена шикарно. Зевс, который уже давно был не столько богом, сколько царем, придавал большое значение установлению связей с Таврией.
Ибо уничтожение Сварогом скифов-работорговцев сильно подрывало и экономику Эллады и эллинское влияние на северных берегах Понта Эвксинского.
Поэтому были выбраны несколько племен скифов-земледельцев, которые к тому же имели отдаленные связи с родовичами Сварога и Перуна и не запятнали себя работорговлей.
Потому, собственно, и уцелели во время акции возмездия северян.
И началась активная политическая работа с этими племенами.
В число таких, говоря современным языком, перспективных местных руководителей, попал и Пелей.
И теперь он праздновал свадьбу с красавицей богиней Фетидой.
– А не развеяться ли нам, Афина? – спросила ее Гера среди свадебного пира.
– Тебе мало веселья здесь?
– Какое это веселье? Так себе. Хочется чего-то оригинального. Например, устроить с этим красавчиком, – она показала на сына троянского царя, Париса, присутствующего на свадьбе, – то, что проделывает с нами обеими Зевс.
– Царь богов может не понять нашей инициативы, – рассудительно заметила Афина. Однако глаз на красавчика положила.
– А мы обставим все как занимательную игру. Знаешь, тут в одном храме, посвященном мне, любимой и божественной, – захохотала Гера, хлебнув вина, – так вот, в одном храме подарили яблоки из золота. Давай разыграем одно яблочко. Пусть этот красавчик вручит его самой обаятельной из нас. А проверять нашу красоту будет, разумеется, самым натуральным образом.
– Давай тогда еще и Афродиту привлечем.
– Зачем?
– Хочется Зевса немного осадить. А то папаша, позволяя себе все, нас скоро сделает гаремными женами, а не вольными богинями.
– Давай.
– Слушай, а не жалко тебе этого яблока? Все же оно и так твое.
– Эх, Афина! Ты все же никогда не будешь настоящей белой ведуньей. Много в тебе этого местного, южного, мелочного, местечкового, – она на мгновение замолчала, – придет же на ум такое дурацкое слово. А, ладно! Твое, мое… Да наплевать на это, если есть возможность порезвиться. Тем более в моих храмах этих золотых яблок как грязи.
Потомки, рассказывая потом в легендах об этом эпизоде, так и не могли толком объяснить, почему яблоко из садов, якобы принадлежащих Гере, ей надо было еще как-то разыгрывать с Афиной и Афродитой.
Розыгрыш яблока привлек внимание всех гостей. И Парису пришлось стать судьей. Он внезапно понял, что может здорово влипнуть, называя одну из трех красивейшей.
Что бы эти скучающие дамы не задумали, две проигравшие все равно затаят злобу на него.
Парис попытался отказаться от судейства, и призвать в качестве арбитра богинь Зевса. Но царь богов, прекрасно поняв замысел своих жен и любовниц, посмеялся в душе их наивной хитрости, и велел Парису исполнить волю богинь. Пусть порезвятся, девочки.
– Ну, как будешь выбирать? – спросили сиятельные дамы, когда их оставили вчетвером. Им было весело. И от вина, и от смущения этого красавчика, и от того, что они провели Зевса. Так они, во всяком случае, считали.
Парис оглядел конкуренток. Пышная и сильная женственность Геры поначалу захватила его. И он чуть было не отдал яблоко с ходу царице богов.
Но пикантная сухощавость Афины тоже возбуждала.
А что если посмотреть на них голых? И вообще провести некоторое время с каждой на ложе.
Поначалу мысль показалась слишком дерзкой. Но потом Парис вдруг подумал, что божественные жительницы Олимпа не прочь обострить игру.
– Богини, я не могу решить, кто из вас красивее. Решительно не могу. Для этого надо посмотреть на вас обнаженных. Но я не решаюсь дерзнуть такое.
– А зря не решаешься, – тягуче усмехнулась Гера. – Раздеваемся, девочки?
И начала медленно снимать тунику.
Афина и Афродита, кружась в каком-то неведомом танце, последовали ее примеру.
Париса бросило в жар.
Ведь это проделывали перед ним богини!
– Ну! – почти одновременно сказали все трое, став перед троянским царевичем в вызывающих позах.
– Не могу, богини, не могу!
– Что не можешь, мой мальчик? – даже несколько угрожающе произнесла Гера.
– Не могу выбрать достойнейшую из вас, не проведя с каждой некоторого времени наедине, – набравшись храбрости, выпалил Парис.
Богини рассмеялись.
– Так бы сразу и сказал. С кого начнем, девочки?
– С тебя царица, – сказала Афина. – Ты самая старшая.
Вот собака худая, – подумала Гера, – возрастом уколола. Но ничего. Стерпим. Мы выше этого.
– С меня так с меня, – спокойно сказала она. – Подождите девочки.
Парис в страстном исступлении мял это пышное сладкое тело, и тонул в нем. Особую пикантность он нашел, когда нащупал едва заметный рубец на ягодице Геры. Царевич из мирового центра работорговли не сомневался. Когда то давно эту царицу богов вульгарно пороли.
Он вцепился в эти ягодицы жадными пальцами, вдруг представив, что не царицу богов, а строптивую рабыню он сейчас заваливает на ложе.
– Сомневаюсь, что у тебя останется сил для такого же пристального изучения Афины и Афродиты, – с усмешкой сказала Гера, когда все закончилось.
Парис опустил глаза.
– Мои силы тут ни при чем. Я должен выполнить свое обещание всем троим, царица Олимпа. Ведь ты сама настаивала на этом поручении.
– Выполняй, мой мальчик. Выполняй.
Как это ни странно, но после пышнотелой Геры Афина показалась Парису очень привлекательной. Она влекла его, как влечет кубок кислого вина после куска сочного жаркого.
Кроме того, олимпийская воительница проявила поразительную живость на ложе.
В совершенном изнеможении лежал Парис, когда в комнату вошла Афродита.
Ладненькая, небольшая стройная ведунья несомненно была хороша. Но ее красота была лишена какой бы то ни было пикантности, которая всегда является результатом некоего пусть небольшого, но оригинального отступления от канона.
Афродита же была слишком совершенной.
– Ну, ты, я вижу, не сможешь уделить мне того же внимания, что Гере и Афине? – спросила она.
– Боюсь, ты права, богиня.
Афродита чему-то таинственно усмехнулась.
– А что, они, наверное, не только были неплохи на ложе, но и обещали что-то тебе?
– Ты права, богиня. Обещали. Гера успехи в царствовании, Афина успехи в бою. Но, поверь, не эти обещания кружили мне голову, а их божественные ласки.
– А теперь ты не в силах воспринимать ласки мои?
– Увы, это так.
– Но тебе ведь хочется познать ласки богини любви?
– Да.
– Тогда я тебя кое-чему научу. В отличие от Геры и Афины, которые обещают нечто, чего нельзя проверить немедленно, не затевать же для этого войну, или захват трона прямо сейчас, я подарю тебе вещь осязаемую.
И она достала из-под груды сваленной одежды пару флаконов.
– Чего-то долго этот красавчик задержался с Афродитой, – сказала Гера, кутаясь в легкую накидку. – Этак мы замерзнем тут, его дожидаясь.
– Да, не ожидала я, что его еще на что-то хватит.
– Я не ожидала, что его хватит даже на тебя, – сказала Гера.
– Нет, мамочка, хватило и даже очень.
– Да, ты у нас известная попрыгунья, доченька.
Они рассмеялись.
– Жаль, что он был с нами поодиночке, – сказала Афина.
– Жаль, но и так неплохо, – ответила Гера.
– Вот с этими волшебными средствами ты сможешь покорить любую женщину. И она пойдет за тобой, куда угодно, – сказала Афродита, окончательно иссушив Париса в любовных играх. – Ну, как, кто все же самая красивая?
– Ты, богиня! Но теперь я не смогу смотреть ни на кого другого. После того, что испытал с тобой.
– Сможешь, царевич, сможешь. Есть тут у меня на примете одна красавица.
Легенда гласит, что Парис выбрал в итоге Афродиту.
И это правильно передает суть событий.
Однако, и вполне естественная досада Геры и Афины, и суть приемов, которыми достигла победы Афродита, переданы слишком схематично.
Не примитивной ссорой трех пресыщенных дамочек объясняются дальнейшие события, сыгравшие такое важное значение на дальних подступах к Троянской войне.
Глава 10. Свои остаются у себя
Черное море, Понт Эвксинский плескалось у ног. С небольшого белого обрыва было далеко видно, и расстилающаяся перед глазами гладь казалась ослепительно синей.
– Не хочется уходить отсюда, – сказал Перун.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53