Быстрыми шагами он прошел по коридору, почти выбежал на крыльцо и, не останавливаясь, не поджидая отставшего Андрея, зашагал к черной «Волге». Но в последний момент Андрей успел догнать его, и пока Пафнутьев обходил машину, сел за руль и открыл начальству дверь.
— К Овсову, — Пафнутьев упал на сиденье и с силой захлопнул дверцу. — Слышал? Неклясов подорвался.
— Да, весь город об этом говорит.
— Что еще говорит город?
— Разборки идут... Теперь его боевики должны нанести ответный удар по Фердолевскому.
— А что, этот взрыв.., работа Фердолевского?
— В этом никто не сомневается, — Андрей вывел машину со двора, свернул направо и влился в поток транспорта.
— Поговаривают о какой-то третьей банде...
— Вряд ли... Эти ребята не допустят. Они ухе обжились, обосновались, поделили город и окрестности... Не думаю.
— Банда, — задумчиво протянул Пафнутьев. — Появилась еще одна банда. Это совершенно ясно.
Андрей промолчал. Машина въезжала в больничные ворота, и это избавляло его от необходимости что-то отвечать. Андрей остановился, но Пафнутьев не торопился выходить. Казалось, какая-то неуверенность охватила его, он словно чего-то ждал или чего-то опасался.
— Неклясова разнесло, а водитель уцелел, — раздумчиво произнес он.
— Да? — удивился Андрей. — А говорят, машина вдребезги.
— А водитель уцелел, — повторил Пафнутьев. — И прекрасно себя чувствует.
— Вы его допрашивали?
— Вот иду... С духом собираюсь.
— Если прекрасно себя чувствует, то почему он здесь? — Андрей кивнул на больничное здание.
— Поместили, — неопределенно ответил Пафнутьев. — Вроде контужен, вроде в шоке...
— А что он может сказать? — спросил Андрей, неотрывно глядя в лобовое стекло.
— Авось что-нибудь скажет... Поделится воспоминаниями... У них вчера был напряженный вечер.
— Слышал, — кивнул Андрей.
— Сожгли парня... А жаль, — сочувствующе проговорил Пафнутьев.
— Жаль? — удивился Андрей. — Жаль того, кто людям уши обрезал? Павел Николаевич, я вас не понимаю! Да пусть они все друг друга сожгут, расстреляют, взорвут... Вам же легче будет жить!
— Может быть, ты и прав, — проговорил Пафнутьев. — Но все равно жаль Ерхова... Мы с ним подружились. — И словно услышав все, что ему требовалось, Пафнутьев, не задерживаясь больше, вышел и зашагал к входу в больницу — к пологой площадке, по которой поднимались машины «скорой помощи», подвозившие клиентов — растерзанных, порезанных, взорванных.
* * *
Водитель лежал в той самой палате, на том самом месте, где совсем недавно, всего две-три недели назад, маялся и страдал несчастный Ерхов. Только этот выглядел здоровее и, похоже, был не столько контужен, сколько испуган происшедшим. Сожжение их же приятеля Ерхова, ночная езда по пустынному шоссе, неожиданный взрыв, который превратил в месиво не только заднюю часть мощного «мерседеса», но и хилого Неклясова — он был просто размазан, растерт по искореженному металлу.
Пафнутьев узнал его — этот амбал входил совсем недавно в его кабинет вместе с Неклясовым в качестве телохранителя. Не уберег, значит, не от того оберегал.
— Привет, — сказал Пафнутьев, придвигая табуретку и усаживаясь у изголовья, — Как поживаешь?
— Ничего...
— Меня помнишь?
— Помню.
— Что, не уберег Вовчика? Не справился с обязанностями, а?
— Как скажете...
— Поговорим?
— Разные у нас интересы, гражданин начальник, — проворчал детина густым басом. — О чем говорить? Не о чем.
— У нас одни интересы. Я ищу убийцу Неклясова.
— Зачем он вам?
— Как зачем? — удивился Пафнутьев. — Посадить хочу. Упечь. Подальше, подольше, поглубже. А тебе не хочется знать, кто Вовчика взорвал?
— Не возражал бы.
— Тебя как зовут? Имя, фамилия?
— Круглов я... Серега Круглов.
— Ну что, Серега Круглов... Будем искать?
— Ну... Коли так... Давайте попробуем.
— Хорошо, — Пафнутьев распрямился, оглянулся по сторонам, словно призывая в свидетели своей маленькой победы всех присутствующих. Но никого вокруг не было, и потому восхититься ловкостью Пафнутьева никто не мог. Не очень этим огорченный, Пафнутьев снова повернулся к лежащему на кровати Круглову. — Скажи мне, будь добр, Серега Круглов... Почему взорвался ваш «мерседес»?
— Понятия не имею, — на круглом, мясистом, молодом, румяном лице Круглова появилось выражение искреннего недоумения.
— А почему Неклясова размазало, а ты вот без единой царапины выбрался из обломков?
— Меня подозреваете?
— Да ну тебя! — в сердцах воскликнул Пафнутьев. — Ты что, дурной, больной, убогий? Как я могу тебя подозревать, если ты в одной машине с Вовчиком ехал!
— Вообще-то да...
— Давай подробно, шаг за шагом, километр за километром... Ерхова при тебе сожгли?
— Мое дело машину вести, — уклончиво ответил Круглов, дураком прикинулся.
— Ты видел, как Ерхов синим пламенем пылал?
— Ну? — не то согласился, не то опять ушел в сторону Круглов.
— Слушай, так мы не договоримся. Я же тебя ни в чем не уличаю, ни в чем не упрекаю... Отвечай по-людски. Задаю вопрос второй раз... Ты видел, как горел Ерхов?
— Ну, — начал было Круглов, но тут же поправился. — Видел, чего ж не видеть, когда он горел как... Как я не знаю что.
— Кто поджег?
— Судья спички дал, Вовчик чиркнул... Решайте, кто из них.
— А кто поливал бензином?
— Поливали, — ответил Круглов. — Без бензина он бы не загорелся.
— Ты так хитро отвечаешь, что мне сразу все становится ясно — ты ведь поливал его из банки?
— Откуда вы знаете, что из банки?
— Так вы же ее на месте оставили. А на ней отпечатки твоих пальцев. Опять прошу — давай поговорим!
— Там не только мои...
— Конечно, вы все там расписались... И второй ваш амбал, слинял куда-то... Куда он может слинять с его ростом? Найдется. Ладно, сожгли, сгорел мужик... Хотя со своим так поступать... Подловато, Серега, подловато.
— Он заложил всех... Что с ним было делать? Вовчик и предложил... Мы, говорит, не только его накажем, но и всех остальных к порядку призовем.
— Кого это — остальных?
— Судью того же, который поспешил спички сунуть Вовчику. Безухого банкира, Анцышку-ресторанщика... Вовчик сказал им... Неприятно, говорит, вот так умирать... Надеюсь, говорит, что вас такая судьба не постигнет...
— Его самого и постигла, — заметил Пафнутьев.
— Вовчик хорошо умер, — покачал головой Серега. — Он и не понял, что умирает, не успел ничего понять. Лучше смерти не бывает... Всегда везучим был.
— Ладно, — прервал Пафнутьев. — Завидовать чужому счастью нехорошо, не будем... Сгорел Ерхов, затих, костер потух, водку выпили... Что дальше?
— Почетных гостей он отправил «жигуленком»... Велел всех по домам развезти... Они там уделались все, вонь стояла, как в вокзальном туалете... А я с Вовчиком поехал.
— Ерхова оставили догорать?
— А чего там оставлять? Там уже ничего и не осталось. Никто бы и не догадался, что это Ерхов... Мало ли по лесам, по полям валяется недогоревших, недогнивших, всплывших... Одним больше, одним меньше...
— Ладно, оставим пока это. Вы с Вовчиком отъехали последними?
— Он проследил, чтобы все гости отбыли, потом приказал мне с Костей собрать остатки ужина в один мешок...
— Какие остатки?
— Все, что недоели, недопили, что могло навести на него...
— Куда все дели?
— В мусорный ящик сунули.
— Какой ящик? Где? На какой улице?
Круглов посмотрел на Пафнутьева с нескрываемым сочувствием, даже с жалостью.
— Вы в самом деле думаете, что там что-то осталось? Нищие, все эти бывшие учителя, ветераны, герои, защитники отечества... С пяти утра, с ночи еще обшаривают все мусорки... Кому-то из них крепко повезло с этим мешком... Неделю будет питаться и месяц водку пить.
— Да, тут ты, наверно, прав, — согласился Пафнутьев. — Продолжим. Итак, вы поехали... Дальше.
— А что дальше... Ехали без приключений.
Когда въехали в город, когда до его дома оставалось два квартала... Оно и бабахнуло.
— Вы ехали без единой остановки? Никуда не заезжали? Нигде Вовчик не похмелялся, не выходил позвонить?
— А зачем выходить? У него в машине телефон. Хоть в Японию, хоть в Германию... Не выходя из машины.
— Что, в самом деле приходилось в Японию звонить? — простодушно удивился Пафнутьев.
— В Японию не знаю, не слышал, к слову сказал... А в Германию он частенько... Ой, — Круглов прижал ко рту большую ладонь в ссадинах, вымазанную зеленкой. — Проболтался, дурак набитый.
— Да ладно, — Пафнутьев махнул рукой. — Вовчик на тебя не обидится, наказывать не станет. Продолжаем вспоминать... Вас кто-нибудь останавливал?
— Вы знаете человека, который может Вовчика остановить?
— Нет, я такого человека не знаю... Хотя нет, вру, знаю. Я его останавливал. Правда, не один, с помощником, но останавливал.
— Это когда вы нас с оконной решеткой облапошили? Неплохо сработано. Вовчик неделю бесновался...
— Вспоминаем дорогу... Что-то у вас было в дороге. Была помеха, не может не быть...
— О! — вдруг воскликнул Круглов и даже приподнялся на подушке. — Точно! Гаишник нас останавливал. Уже в самом городе. Улицы были пустые, Вовчик любит быструю езду, мы, конечно, нарушали — и на красный шли, и на желтый... Это было. И он нас остановил.
— Так, — удовлетворенно проговорил Пафнутьев. — Дальше? Остановил, потребовал документы? Что-то сказал напутственное? Узнал Вовчика?
— Какой-то он был... Привередливый, — Круглов сморщил лоб так, что толстые молодые морщины протянулись над его светлыми бровками. — Что-то он все время хотел... Вовчик не возникал, сидел на заднем сиденье, и я понял, что он там начинает злиться... Но ему нельзя было в этот вечер возникать... Я протянул гаишнику пятьдесят тысяч, он не взял... Документы посмотрел, сказал, чтоб я открыл багажник... А у нас в багажнике уже ничего не было, совершенно, потому что мы за квартал до этого весь лесной мусор ссыпали в ящик...
— Ты показал ему багажник?
— Показал, отчего же не показать...
— Как это произошло? Ты вышел из машины, вынул ключ...
— Из машины я не выходил, — твердо сказал Круглов. — Вовчик не любит, когда я из машины выхожу...
— Как же ты показал багажник?
— Я сказал, что, дескать, если хочешь — сам смотри... Там не заперто.
— И из машины не вышел?
— Нет.
— А он?
— Он не поленился, откинул крышку, осмотрел багажник, помню, даже фонариком присветил... Потом захлопнул, вернул документы и махнул своей палкой... Валяйте, вопросов больше нет.
— Дальше, — тихо сказал Пафнутьев с таким выражением, будто боялся вспугнуть удачу, вспугнуть птицу, к которой подкрался совсем близко.
— Мы и поехали. Миновали перекресток, выехали на нашу улицу, свернули... И...
— И? — повторил Пафнутьев.
— Тогда оно и бабахнуло.
Пафнутьев некоторое время внимательно рассматривал незамутненное раздумьями лицо амбала, бывшего борца, каратиста, боксера, кем-то он еще был, вроде даже десантником — перед разговором Пафнутьев навел справки о Сереге Круглове. Он посмотрел в окно, потом начал рассматривать собственные ладони, будто пытался что-то прочесть по пересеченным линиям, и, казалось, совсем забыл о Сереге Круглове. Но вскоре просветленным взглядом посмотрел на него, словно что-то открылось ему за это время.
— Да, — сказал он беззаботно. — А как выглядел этот гаишник? Старый, в очках?
— Молодой парень, никаких очков, подтянутый... Еще когда он обходил машину, к багажнику шел, я подумал — крепкий парнишка...
— Бородатый?
— Да нет же! Пацан! Хотя... — Круглов задумался, помял большое свое лицо мясистой ладонью, взглянул на Пафнутьева. — Хотя.., знаете... Усы! О! У него большие такие, пушистые усы! Он, видно, любит их, причесывает, на ночь косыночкой перетягивает... Есть такие чокнутые.
— Он был один?
— Да, рядом я никого не видел.
— Мотоцикл при нем?
— Вроде был... Да, в стороне стоял мотоцикл с коляской. Сейчас вот вы спросили, я и вспомнил.
— Он был в форме?
— Конечно! Я бы не остановился, если бы он так, кое в чем... И Вовчик сказал, останови, не возникай...
— Звание его не помнишь?
— Нет, начальник, слишком много хочешь... Какие-то погоны были, точно были, но знаете, место сумрачное, только фонарь в стороне, да и то какой-то худосочный, хилый такой фонарь, мигал все время... Так что о погонах ничего сказать не могу... А это... — Круглов замер и вдруг посмотрел на Пафнутьева почти с ужасом, — это... Вы думаете, он устроил этот прибабах?
— Как знать, — ответил Пафнутьев, поднимаясь и сдвигая белую табуретку к окну. — Как знать...
— Я его найду, падлюку! — проговорил Круг-лов, и только теперь Пафнутьев увидел, что парень далеко не столь добродушен, каким выглядел минуту назад. Теперь перед ним был настоящий боец, не зря Неклясов постоянно держал его при себе. Была в нем какая-то звериная готовность к прыжку. А замедленность, вялость — это маска, это ненастоящее.
* * *
— Ну что? — спросил Андрей, едва Пафнутьев сел в машину. — Поговорили?
— Перебросились парой словечек.
— Что-то долго вы перебрасывались...
— Как получилось, — Пафнутьев беззаботно махнул рукой.
— Но все-таки получилось?
Пафнутьев просто не мог не заметить какую-то непривычную настойчивость Андрея.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29