Ссорясь между собой, они запихивали себе под рубахи драгоценности.
– Огненных глаз здесь нет, – объяснил Джинар. Люди внизу, задыхаясь от жадности, не обратили внимания на эти слова, но у оставшихся наверху в комнате вытянулись лица.
– Вероятно, женщина взяла их с собой, – предположил один, со шрамом в том месте, где раньше было левое ухо.
Фаруз громко плюнул.
– Это ты, Джинар, говорил, давай подождем. Трубит рог, и она отправляется на охоту, говорил ты. Она возьмет с собой стражу, и нам будет проще.
Джинар оскалил в ответ зубы:
– Это ты, что ли, Фаруз, предлагал нам поспешить? Ты не тратил время в тех местах, где женщины отдают свое тело в обмен на монеты? – Он сдержал гнев. Ощущение давящих стен вернулось.
Что теперь делать? Возвратиться к ималле Басракану с пустыми руками, получив приказ доставить Огненные глаза… Он содрогнулся при этой мысли. Если Огненные глаза у заморской девки, значит, надо найти ее.
– Остался кто-нибудь в живых из этих шакалов?
Все стали качать головой, давая отрицательный ответ, но Фаруз сказал:
– Джхаль оставил в живых одну девку, пока не насладится. Ты что, вместо того чтобы выполнять задание ималлы, хочешь присоединиться к нему?
Джинар вдруг выхватил кинжал. Он проверил лезвие мозолистым пальцем.
– Я иду задавать вопросы, – произнес он и зашагал вон из комнаты.
За его спиной споры о награбленном сделались громче.
Глава 7
Конан опустил поводья, которые упали на шею лошади, идущей медленным шагом, и принялся пить из бурдюка воду. Раньше он пил больше, даже когда солнце не палило так жарко с безоблачного неба, как палило сейчас, хотя оно поднялось лишь на три пяди над горизонтом. Накидка была скатана и примотана сзади седла, а на голове он кожаным шнурком закрепил кусок рубашки, как повязку бедуина. Всюду, насколько мог видеть глаз, были холмы, иногда показывалась скала или огромный, ушедший наполовину в землю валун, и ни одного деревца, никакой растительности, кроме редких участков, поросших грубой травой.
Дважды с тех пор, как Конан покинул Шадизар, ему попались следы больших групп людей, и один раз он увидел заморийскую пехоту, направлявшуюся на север. Он решил не попадаться на глаза солдатам. Маловероятно, что у Баратсеса могло хватить влияния отправить в погоню армию, но человек той профессии, какую имел Конан, быстро понимал, что лучше избегать случайных встреч с большим числом солдат. Жизнь более спокойна и менее сложна без солдат. Следов охоты княжны Йондры он не встречал.
Заткнув бурдюк пробкой, он перекинул его через плечо и снова стал рассматривать следы, по которым шел сейчас. Одна лошадь, легко нагруженная. Всадник, возможно женщина.
Он пнул свою чалую лошадь, и она поплелась трусцой, своим самым быстрым аллюром. Киммериец намеревался поговорить с Абулетом, когда вернется в Шадизар, тихо побеседовать о том, что тот сообщил торговцам лошадьми. Друг хозяина таверны утверждал, что у него нет других животных, кроме этого мерина, еле стоящего на ногах, и торговался так, будто знал, что у молодого человека есть веские причины для того, чтобы побыстрее убраться из Шадизара. Конан снова ударил каблуками, но лошадь быстрее не пошла.
Из-за холма доносилось становящееся все громче рычание. Въехав на холм, киммериец увидел все, что происходило внизу. Десяток волков делили труп лошади. Шагах в двадцати от них на валуне балансировала, сидя на корточках, княжна Йондра, сжав в руке лук. Еще пять огромных серых зверей ждали внизу, сосредоточив взгляд на ней.
Вдруг один из них быстро вышел вперед и прыгнул, пытаясь дотянуться до девушки на валуне. Она воспользовалась луком как дубинкой. Волк перевернулся в воздухе, его мощные челюсти схватили лук и вырвали его из рук княжны. Сила толчка вывела ее из равновесия, и она начала соскальзывать с валуна. Она вскрикнула, отчаянно цепляясь за камень, и повисла, находясь теперь ближе к тварям внизу. Она подтянула ноги, но следующий прыгнувший волк легко дотянется до них.
– Кром, – пробормотал Конан. Раздумывать было некогда. Он ударил пятками чалую лошадь, отчего та, спотыкаясь, засеменила вниз по склону. – Кром! – взревел он и выхватил меч из потертых ножен.
Волчья стая поднялась на ноги и стала поджидать киммерийца. Йондра глядела на него, не веря своим глазам. Чалая, вытаращив глаза и издавая ржание от ужаса, вдруг понеслась галопом. Два волка прыгнули, пытаясь вцепиться ей в морду, и еще два бросились сзади, чтобы перекусить сухожилия. Переднее копыто раздробило серую мохнатую голову. Меч Конана рассек череп другому волку. Чалая лягнула и сломала ребра третьему, но четвертый вонзил ей в ноги сверкающие клыки. Жалобно заржав, лошадь споткнулась и упала.
Конан соскочил с седла, когда лошадь падала, успев встретить серую тварь взмахом меча. Волк упал, рассеченный почти пополам. Конан слышал, как за его спиной чалая пытается подняться на ноги с диким ржанием, нанося копытами удары, достигающие цели. Не было возможности даже бросить взгляд на лошадь или посмотреть на Йондру, поскольку вся стая собралась вокруг него.
Конан принялся отчаянно рубить серых тварей, мечущихся вокруг, будто демоны. Кровь окрасила серый мех, и не вся эта кровь была волчьей, ибо клыки их были как бритвы и он не мог отогнать всех зверей сразу. Он сознавал, что не может позволить себе упасть даже на мгновение. Если он потеряет равновесие, то сделается кормом для волков. Кое-как он сумел взять в левую руку карпашский кинжал и стал размахивать вокруг себя уже двумя клинками. Киммериец ни о чем больше не думал, кроме битвы: он дрался с дикой яростью, как и сами волки, не прося и не давая пощады. Он помнил лишь о драке. Драться, а проигравший пусть достанется воронам.
Так же неожиданно, как и начался, бой прекратился. В одно мгновение сталь боролась с мелькающими клыками, а в следующее огромные серые звери уже побежали за холмы, хромая на трех лапах.
Конан огляделся по сторонам, удивляясь тому, что остался жив. Девять волков валялись, будто куски пропитанного кровью меха. Чалая снова лежала, но теперь она уже больше никогда не поднимется. Из зияющей раны на шее била струя крови, образуя лужу, которая уже начала впитываться в каменистую почву.
Услышав шум, Конан оглянулся. Йондра соскользнула с валуна и взяла с земли свой лук. Плотно облегающая рубаха и красновато-коричневые штаны подчеркивали каждый изгиб ее фигуры с полной грудью. Надув губки, она осмотрела царапины, оставленные зубами на склеенных деревянных и костяных пластинах. Руки ее дрожали.
– Почему ты не подстрелила хотя бы нескольких? – спросил Конан. – Ты бы могла спастись до того, как я подъехал.
– Мой колчан… – Голос ее оборвался, когда она посмотрела на обглоданный труп лошади, но она превозмогла себя и подошла к трупу. Из-под окровавленной массы она вынула колчан. Вдоль одной, покрытой лаком стороны бежала трещина. Проверив стрелы, княжна выбросила три сломанных, затем закинула колчан за спину. – Мне было не достать его, – сказала она, поправляя лямки колчана. – Первый волк перекусил сухожилия моему мерину так быстро, что я даже не увидела. Это было счастье, дарованное Ханнуманом, что я добралась до этого камня.
– В этой местности женщине не следует разъезжать одной, – проворчал Конан, поднимая скатанную накидку и вытирая окровавленный меч о седельную сумку. Он понимал, что с этой женщиной нужно вести себя иначе. Он, в конце концов, проскакал почти пол-Заморы для того, чтобы украсть у нее драгоценности. Но вот он стоит здесь, когда лошадь его мертва и дюжина порезов, хотя и несерьезных, жгут и кровоточат, так что он не был расположен вести с кем-либо учтивые беседы.
– Последи за своим языком! – бросила ему Йондра. – Я скакала… – Вдруг, казалось, она будто в первый раз увидела его. Сделав шаг назад, она подняла перед собой лук, будто это был щит. – Ты! – Это слово прозвучало почти шепотом. – Что ты здесь делаешь?
– Я здесь хожу, так как лошадь моя убита в драке ради того, чтобы спасти тебе жизнь. За что, как я заметил, я еще не услышал ни благодарности, ни предложения перевязать мои раны в твоем лагере.
Открыв рот, Йондра глядела на него, и по лицу ее было заметно, что в ней борются гнев и удивление. Глубоко вздохнув, она встрепенулась, будто пробудилась ото сна.
– Ты спас мне жизнь… – начала она, но замолчала. – Я не знаю даже твоего имени.
– Меня зовут Конан. Конан из Киммерии.
Йондра едва заметно кивнула, и улыбка ее немного дрогнула.
– Конан из Киммерии, я приношу тебе искреннюю благодарность за то, что ты спас мне жизнь. А также я предлагаю тебе остаться в моем лагере столько времени, сколько ты пожелаешь. – Она взглянула на мертвых волков и содрогнулась. – Я добыла много трофеев, – сказала она нетвердым голосом, – но никогда не думала, что сама могу стать трофеем. Шкуры, конечно, твои.
Киммериец покачал головой, хотя ему и было жалко бросать мех, который мог бы пригодиться. И к тому же дорогой, если его только доставить в Шадизар. Он поднял бурдюк и посмотрел на большую дыру, прорванную клыками. Последние несколько капель упали на землю.
– Без воды мы не можем тратить время на то, чтобы сдирать шкуры. – Он прикрыл глаза ладонью и поглядел, какой путь еще осталось проделать солнцу, чтобы достичь зенита. – Жара еще усилится. Как далеко до твоего лагеря?
– Верхом мы бы добрались туда к тому моменту, когда солнце достигнет высшей точки, или немного позже. – Пешком… – Она пожала плечами, отчего ее тяжелые груди колыхнулись под шелковой рубахой. – Я мало хожу пешком и не могу судить.
Конан с трудом заставил себя думать о деле.
– Значит, надо отправляться сейчас. Тебе придется идти без перерыва, так как если мы остановимся в такую жару, то, скорее всего, не сможем двигаться снова. Ну, в какую сторону?
Йондра колебалась, явно она настолько же не привыкла подчиняться командам, как и ходить пешком. Надменные серые глаза вступили в борьбу с холодными голубыми сапфирами; проиграли серые. Без слов, но с раздражением на лице, высокая аристократка взяла лук, вложила в него стрелу и пошла в сторону южнее восходящего солнца.
Конан поглядел на нее, прежде чем пойти следом, отнюдь не любуясь видом перекатывающихся ягодиц. Эта глупая женщина почему-то не хотела, чтобы он шел сзади. Неужели она боится, что он возьмет ее силой. Постепенно, однако, его досада уступила место удовольствию, получаемому от созерцания того, как она идет по холмам. Шелковые штаны для верховой езды обтягивали ягодицы, будто собственная кожа, и это зрелище заставило бы любого мужчину позабыть обо всем.
Солнце поднималось все выше – оранжевый шар, палящий землю. Горячий воздух дрожал, а подошвы сапог нагрелись, будто ими ступали по горячим углям. Каждый вдох уносил из легких влагу, иссушал горло. Солнце двигалось по небу к зениту и дальше, изжаривая плоть, выжигая все внутренности.
Теперь солнце, вдруг понял Конан, взбираясь по склону, сделалось центром его внимания, оттеснив женщину. Он попытался посчитать, сколько времени у него остается, чтобы отыскать воду, пока силы не начнут оставлять его. Попытка смочить потрескавшиеся губы оказалась бесплодной, поскольку слюна тут же испарилась. Он не видел никакой пользы в молитвах. Кром, бог его суровой родины, не слушал молитв, не признавал обетов. Человек получал от Крома лишь два дара – жизнь и волю, и больше ничего. Воля будет вести его до темноты, решил киммериец. Затем, протянув день, он попытается протянуть и ночь, а затем еще один день и еще одну ночь.
В девушке он был не очень уверен. Она уже начала покачиваться и спотыкаться о камни, которые легко бы переступила в начале пути. Вдруг камень размером с ее кулак подвернулся у нее под ногой, и княжна упала. На четвереньки она поднялась, но не более того. Голова ее бессильно повисла, девушка тяжело дышала, пытаясь получить достаточное количество воздуха.
Добравшись до княжны, Конан поднял ее на ноги. Она вяло повисла у него на руках.
– Мы идем в том направлении? А?
– Как ты… смеешь, – проговорила она потрескавшимися губами.
Он яростно встряхнул ее; голова княжны бессильно повисла.
– Направление! Говори!
Она посмотрела вокруг плавающим взглядом.
– Да, – сказала она наконец. – Я… полагаю.
Вздохнув, Конан взвалил ее на плечо.
– Так… неприлично, – выговорила она задыхаясь. – Поставь… меня.
– Никто не видит, – ответил он ей. И вероятно, и не увидит, добавил он про себя. Отточенное тренировкой инстинктивное чувство направления будет вести его туда, куда указала Йондра, до тех пор пока он сможет двигаться; инстинкт выживания и несгибаемая воля будут заставлять его двигаться даже тогда, когда обычный человек уже лишится всяких сил. Он найдет ее лагерь. Если она действительно верно указала дорогу. Если он не слишком долго прождал, чтобы спросить ее. Если…
Выбросив из головы сомнения и не обращая внимания на слабые попытки Йондры освободиться, Конан направился немного южнее той линии, где проходило солнце, поднимаясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
– Огненных глаз здесь нет, – объяснил Джинар. Люди внизу, задыхаясь от жадности, не обратили внимания на эти слова, но у оставшихся наверху в комнате вытянулись лица.
– Вероятно, женщина взяла их с собой, – предположил один, со шрамом в том месте, где раньше было левое ухо.
Фаруз громко плюнул.
– Это ты, Джинар, говорил, давай подождем. Трубит рог, и она отправляется на охоту, говорил ты. Она возьмет с собой стражу, и нам будет проще.
Джинар оскалил в ответ зубы:
– Это ты, что ли, Фаруз, предлагал нам поспешить? Ты не тратил время в тех местах, где женщины отдают свое тело в обмен на монеты? – Он сдержал гнев. Ощущение давящих стен вернулось.
Что теперь делать? Возвратиться к ималле Басракану с пустыми руками, получив приказ доставить Огненные глаза… Он содрогнулся при этой мысли. Если Огненные глаза у заморской девки, значит, надо найти ее.
– Остался кто-нибудь в живых из этих шакалов?
Все стали качать головой, давая отрицательный ответ, но Фаруз сказал:
– Джхаль оставил в живых одну девку, пока не насладится. Ты что, вместо того чтобы выполнять задание ималлы, хочешь присоединиться к нему?
Джинар вдруг выхватил кинжал. Он проверил лезвие мозолистым пальцем.
– Я иду задавать вопросы, – произнес он и зашагал вон из комнаты.
За его спиной споры о награбленном сделались громче.
Глава 7
Конан опустил поводья, которые упали на шею лошади, идущей медленным шагом, и принялся пить из бурдюка воду. Раньше он пил больше, даже когда солнце не палило так жарко с безоблачного неба, как палило сейчас, хотя оно поднялось лишь на три пяди над горизонтом. Накидка была скатана и примотана сзади седла, а на голове он кожаным шнурком закрепил кусок рубашки, как повязку бедуина. Всюду, насколько мог видеть глаз, были холмы, иногда показывалась скала или огромный, ушедший наполовину в землю валун, и ни одного деревца, никакой растительности, кроме редких участков, поросших грубой травой.
Дважды с тех пор, как Конан покинул Шадизар, ему попались следы больших групп людей, и один раз он увидел заморийскую пехоту, направлявшуюся на север. Он решил не попадаться на глаза солдатам. Маловероятно, что у Баратсеса могло хватить влияния отправить в погоню армию, но человек той профессии, какую имел Конан, быстро понимал, что лучше избегать случайных встреч с большим числом солдат. Жизнь более спокойна и менее сложна без солдат. Следов охоты княжны Йондры он не встречал.
Заткнув бурдюк пробкой, он перекинул его через плечо и снова стал рассматривать следы, по которым шел сейчас. Одна лошадь, легко нагруженная. Всадник, возможно женщина.
Он пнул свою чалую лошадь, и она поплелась трусцой, своим самым быстрым аллюром. Киммериец намеревался поговорить с Абулетом, когда вернется в Шадизар, тихо побеседовать о том, что тот сообщил торговцам лошадьми. Друг хозяина таверны утверждал, что у него нет других животных, кроме этого мерина, еле стоящего на ногах, и торговался так, будто знал, что у молодого человека есть веские причины для того, чтобы побыстрее убраться из Шадизара. Конан снова ударил каблуками, но лошадь быстрее не пошла.
Из-за холма доносилось становящееся все громче рычание. Въехав на холм, киммериец увидел все, что происходило внизу. Десяток волков делили труп лошади. Шагах в двадцати от них на валуне балансировала, сидя на корточках, княжна Йондра, сжав в руке лук. Еще пять огромных серых зверей ждали внизу, сосредоточив взгляд на ней.
Вдруг один из них быстро вышел вперед и прыгнул, пытаясь дотянуться до девушки на валуне. Она воспользовалась луком как дубинкой. Волк перевернулся в воздухе, его мощные челюсти схватили лук и вырвали его из рук княжны. Сила толчка вывела ее из равновесия, и она начала соскальзывать с валуна. Она вскрикнула, отчаянно цепляясь за камень, и повисла, находясь теперь ближе к тварям внизу. Она подтянула ноги, но следующий прыгнувший волк легко дотянется до них.
– Кром, – пробормотал Конан. Раздумывать было некогда. Он ударил пятками чалую лошадь, отчего та, спотыкаясь, засеменила вниз по склону. – Кром! – взревел он и выхватил меч из потертых ножен.
Волчья стая поднялась на ноги и стала поджидать киммерийца. Йондра глядела на него, не веря своим глазам. Чалая, вытаращив глаза и издавая ржание от ужаса, вдруг понеслась галопом. Два волка прыгнули, пытаясь вцепиться ей в морду, и еще два бросились сзади, чтобы перекусить сухожилия. Переднее копыто раздробило серую мохнатую голову. Меч Конана рассек череп другому волку. Чалая лягнула и сломала ребра третьему, но четвертый вонзил ей в ноги сверкающие клыки. Жалобно заржав, лошадь споткнулась и упала.
Конан соскочил с седла, когда лошадь падала, успев встретить серую тварь взмахом меча. Волк упал, рассеченный почти пополам. Конан слышал, как за его спиной чалая пытается подняться на ноги с диким ржанием, нанося копытами удары, достигающие цели. Не было возможности даже бросить взгляд на лошадь или посмотреть на Йондру, поскольку вся стая собралась вокруг него.
Конан принялся отчаянно рубить серых тварей, мечущихся вокруг, будто демоны. Кровь окрасила серый мех, и не вся эта кровь была волчьей, ибо клыки их были как бритвы и он не мог отогнать всех зверей сразу. Он сознавал, что не может позволить себе упасть даже на мгновение. Если он потеряет равновесие, то сделается кормом для волков. Кое-как он сумел взять в левую руку карпашский кинжал и стал размахивать вокруг себя уже двумя клинками. Киммериец ни о чем больше не думал, кроме битвы: он дрался с дикой яростью, как и сами волки, не прося и не давая пощады. Он помнил лишь о драке. Драться, а проигравший пусть достанется воронам.
Так же неожиданно, как и начался, бой прекратился. В одно мгновение сталь боролась с мелькающими клыками, а в следующее огромные серые звери уже побежали за холмы, хромая на трех лапах.
Конан огляделся по сторонам, удивляясь тому, что остался жив. Девять волков валялись, будто куски пропитанного кровью меха. Чалая снова лежала, но теперь она уже больше никогда не поднимется. Из зияющей раны на шее била струя крови, образуя лужу, которая уже начала впитываться в каменистую почву.
Услышав шум, Конан оглянулся. Йондра соскользнула с валуна и взяла с земли свой лук. Плотно облегающая рубаха и красновато-коричневые штаны подчеркивали каждый изгиб ее фигуры с полной грудью. Надув губки, она осмотрела царапины, оставленные зубами на склеенных деревянных и костяных пластинах. Руки ее дрожали.
– Почему ты не подстрелила хотя бы нескольких? – спросил Конан. – Ты бы могла спастись до того, как я подъехал.
– Мой колчан… – Голос ее оборвался, когда она посмотрела на обглоданный труп лошади, но она превозмогла себя и подошла к трупу. Из-под окровавленной массы она вынула колчан. Вдоль одной, покрытой лаком стороны бежала трещина. Проверив стрелы, княжна выбросила три сломанных, затем закинула колчан за спину. – Мне было не достать его, – сказала она, поправляя лямки колчана. – Первый волк перекусил сухожилия моему мерину так быстро, что я даже не увидела. Это было счастье, дарованное Ханнуманом, что я добралась до этого камня.
– В этой местности женщине не следует разъезжать одной, – проворчал Конан, поднимая скатанную накидку и вытирая окровавленный меч о седельную сумку. Он понимал, что с этой женщиной нужно вести себя иначе. Он, в конце концов, проскакал почти пол-Заморы для того, чтобы украсть у нее драгоценности. Но вот он стоит здесь, когда лошадь его мертва и дюжина порезов, хотя и несерьезных, жгут и кровоточат, так что он не был расположен вести с кем-либо учтивые беседы.
– Последи за своим языком! – бросила ему Йондра. – Я скакала… – Вдруг, казалось, она будто в первый раз увидела его. Сделав шаг назад, она подняла перед собой лук, будто это был щит. – Ты! – Это слово прозвучало почти шепотом. – Что ты здесь делаешь?
– Я здесь хожу, так как лошадь моя убита в драке ради того, чтобы спасти тебе жизнь. За что, как я заметил, я еще не услышал ни благодарности, ни предложения перевязать мои раны в твоем лагере.
Открыв рот, Йондра глядела на него, и по лицу ее было заметно, что в ней борются гнев и удивление. Глубоко вздохнув, она встрепенулась, будто пробудилась ото сна.
– Ты спас мне жизнь… – начала она, но замолчала. – Я не знаю даже твоего имени.
– Меня зовут Конан. Конан из Киммерии.
Йондра едва заметно кивнула, и улыбка ее немного дрогнула.
– Конан из Киммерии, я приношу тебе искреннюю благодарность за то, что ты спас мне жизнь. А также я предлагаю тебе остаться в моем лагере столько времени, сколько ты пожелаешь. – Она взглянула на мертвых волков и содрогнулась. – Я добыла много трофеев, – сказала она нетвердым голосом, – но никогда не думала, что сама могу стать трофеем. Шкуры, конечно, твои.
Киммериец покачал головой, хотя ему и было жалко бросать мех, который мог бы пригодиться. И к тому же дорогой, если его только доставить в Шадизар. Он поднял бурдюк и посмотрел на большую дыру, прорванную клыками. Последние несколько капель упали на землю.
– Без воды мы не можем тратить время на то, чтобы сдирать шкуры. – Он прикрыл глаза ладонью и поглядел, какой путь еще осталось проделать солнцу, чтобы достичь зенита. – Жара еще усилится. Как далеко до твоего лагеря?
– Верхом мы бы добрались туда к тому моменту, когда солнце достигнет высшей точки, или немного позже. – Пешком… – Она пожала плечами, отчего ее тяжелые груди колыхнулись под шелковой рубахой. – Я мало хожу пешком и не могу судить.
Конан с трудом заставил себя думать о деле.
– Значит, надо отправляться сейчас. Тебе придется идти без перерыва, так как если мы остановимся в такую жару, то, скорее всего, не сможем двигаться снова. Ну, в какую сторону?
Йондра колебалась, явно она настолько же не привыкла подчиняться командам, как и ходить пешком. Надменные серые глаза вступили в борьбу с холодными голубыми сапфирами; проиграли серые. Без слов, но с раздражением на лице, высокая аристократка взяла лук, вложила в него стрелу и пошла в сторону южнее восходящего солнца.
Конан поглядел на нее, прежде чем пойти следом, отнюдь не любуясь видом перекатывающихся ягодиц. Эта глупая женщина почему-то не хотела, чтобы он шел сзади. Неужели она боится, что он возьмет ее силой. Постепенно, однако, его досада уступила место удовольствию, получаемому от созерцания того, как она идет по холмам. Шелковые штаны для верховой езды обтягивали ягодицы, будто собственная кожа, и это зрелище заставило бы любого мужчину позабыть обо всем.
Солнце поднималось все выше – оранжевый шар, палящий землю. Горячий воздух дрожал, а подошвы сапог нагрелись, будто ими ступали по горячим углям. Каждый вдох уносил из легких влагу, иссушал горло. Солнце двигалось по небу к зениту и дальше, изжаривая плоть, выжигая все внутренности.
Теперь солнце, вдруг понял Конан, взбираясь по склону, сделалось центром его внимания, оттеснив женщину. Он попытался посчитать, сколько времени у него остается, чтобы отыскать воду, пока силы не начнут оставлять его. Попытка смочить потрескавшиеся губы оказалась бесплодной, поскольку слюна тут же испарилась. Он не видел никакой пользы в молитвах. Кром, бог его суровой родины, не слушал молитв, не признавал обетов. Человек получал от Крома лишь два дара – жизнь и волю, и больше ничего. Воля будет вести его до темноты, решил киммериец. Затем, протянув день, он попытается протянуть и ночь, а затем еще один день и еще одну ночь.
В девушке он был не очень уверен. Она уже начала покачиваться и спотыкаться о камни, которые легко бы переступила в начале пути. Вдруг камень размером с ее кулак подвернулся у нее под ногой, и княжна упала. На четвереньки она поднялась, но не более того. Голова ее бессильно повисла, девушка тяжело дышала, пытаясь получить достаточное количество воздуха.
Добравшись до княжны, Конан поднял ее на ноги. Она вяло повисла у него на руках.
– Мы идем в том направлении? А?
– Как ты… смеешь, – проговорила она потрескавшимися губами.
Он яростно встряхнул ее; голова княжны бессильно повисла.
– Направление! Говори!
Она посмотрела вокруг плавающим взглядом.
– Да, – сказала она наконец. – Я… полагаю.
Вздохнув, Конан взвалил ее на плечо.
– Так… неприлично, – выговорила она задыхаясь. – Поставь… меня.
– Никто не видит, – ответил он ей. И вероятно, и не увидит, добавил он про себя. Отточенное тренировкой инстинктивное чувство направления будет вести его туда, куда указала Йондра, до тех пор пока он сможет двигаться; инстинкт выживания и несгибаемая воля будут заставлять его двигаться даже тогда, когда обычный человек уже лишится всяких сил. Он найдет ее лагерь. Если она действительно верно указала дорогу. Если он не слишком долго прождал, чтобы спросить ее. Если…
Выбросив из головы сомнения и не обращая внимания на слабые попытки Йондры освободиться, Конан направился немного южнее той линии, где проходило солнце, поднимаясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28