Так бы я могла просто сказать: “Если б я жила с Януарией — это был бы рай”, и описать. Но когда описываешь реальные отношения, волю воображению не дашь и ничего толком не узнаешь.
Что, значит, остается?
“Зрительное представление”?
Ладно. Хорошо, в раю трава, потому что мне представляется, будто я стою в траве. Только не как за городом, никаких коров и прочего. И это не парк, потому что в парках трава или пожухлая, или по ней запрещается ходить. Это обочина шоссе. Шоссе в Техасе! Например, в тысяча девятьсот пятьдесят третьем. Ясный-ясный день, и шоссе тянется до самого горизонта.
Бесконечно.
Что потом? Потом, наверно, мне захочется по шоссе прокатиться. Только не самой, слишком нервное это занятие. Посажу за руль Януарию. Если мы вместе едем на мотоцикле, это же еще не есть устойчивая система отношений, так?
В общем, мотоцикл несется быстро, ужасно быстро, а еще там машины и огромные грузовики, почти так же быстро несутся. К горизонту. Мы перестраиваемся в соседний ряд, идем на обгон, потом обратно в наш, в соседний, в наш. Мы несемся быстрее, быстрее и быстрее.
Что потом? Не знаю. Дальше не вижу.
Теперь твоя очередь.
34. Крошка, в Прибежище (2024)
Что я чувствую? Злость. Страх. Себя жалко. Не знаю. Всего понемногу, кроме… Нет, это уж совсем глупость. Не хочу ни у кого отнимать время из-за какой-то…
Хорошо, попробую. Если повторять все время одно и то же — что тогда?
Я тебя люблю. О, вот это было неплохо. Я тебя люблю. Я тебя люблю, Януария. Я тебя люблю, Януария. Януария, я люблю тебя.
Януария, я люблю тебя. Знаете, будь она здесь, было бы гораздо легче. Хорошо, хорошо. Я люблю тебя. Я тебя люблю. Я люблю твои большие теплые буфера. Мне хочется их потискать. И я люблю твою… Твою мокрую черную дырень. Как, ничего? Честное слово. Я люблю тебя всю. Я хотела бы, чтоб мы опять были вместе. Не нужен мне ребенок, никакие дети мне не нужны, мне нужна ты. Я хочу жениться. На тебе. На веки вечные. Я люблю тебя.
Продолжать?
Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я очень тебя люблю. Только я вру. Я тебя ненавижу. Терпеть тебя не могу. Ты мне отвратительна, дура набитая, вульгарная девка, пустоголовая, ни одной своей мысли… Мне с тобой скучно! До слез. Тупая черномазая мразь! Сука черномазая. Дура! Да мне плевать, хоть ты…
Нет, не могу. Все не то. Я говорю только потому, что вы хотите это услышать. Любовь, ненависть, любовь, ненависть — одни слова.
Да не сопротивляюсь я. Произношу все эти слова, но не чувствую ничего — вот это правда. Так или иначе. Единственное, что я чувствую, — это усталость. Лучше бы сидела дома и в ящик пялилась, чем время у людей отнимать. За что извиняюсь.
Еще кто-нибудь что-нибудь скажет, и вообще ни слова от меня не дождетесь.
35. Ричард М. Вилликен, продолжение (2024)
— Твоя проблема в том, — сказал он ей в электричке, ни шатко ни валко несущей их к дому после большого прорыва, который так и не произошел, — что ты не желаешь признать собственную заурядность.
— Помолчи, пожалуйста, — сказала она. — Это я серьезно.
— И у меня проблема та же самая, ничуть не меньше. Может, даже больше. Как по-твоему, почему я столько времени уже дурака валяю? Не в том дело, что если что-нибудь затею, ни хрена не выйдет. Просто когда заканчиваю, смотрю на то, с чем остаюсь, и говорю себе: “Нет, этого мало”. По сути, ты сегодня говорила то же самое.
— Понимаю, ты пытаешься меня утешить. Не поможет, Вилли. Твоя ситуация и моя в корне отличаются.
— Вот и не так. Ты не можешь поверить в свои амурные дела. Я — в свои работы.
— “Амурные дела” — это тебе не произведение искусства какое-нибудь!
Крошкой овладел дух спора. Буквально на глазах Вилликена та силилась стряхнуть уныние, словно мокрый купальник. Старая добрая Крошка!
— Разве? — поощрительно спросил он.
Ни секунды не раздумывая, она заглотила приманку.
— Ты, по крайней мере, хоть пытаешься что-то делать! Пробуешь! Я же так далеко никогда не заходила. Если бы хоть пыталась, тогда была бы, как ты сказал… заурядна.
— Пытаешься, пытаешься — из кожи вон лезешь.
Ей хотелось, чтоб ее раздирали на кусочки (в Прибежище хотя бы голос на нее повысить, и то не трудились), но Вилликен не шел дальше иронии.
— Я пытаюсь что-то сделать; ты пытаешься что-то почувствовать. Тебе нужен внутренний мир — ладно, если хочешь, духовная жизнь. И у тебя она есть. Только что ты ни делай, как ни извивайся — никуда не деться от того факта, что она заурядна. Не плоха. Не нища.
— Блаженны нищие духом. А?
— Именно. Только ты в это не веришь, и я тоже. Знаешь, кто мы с тобой? Книжники и фарисеи.
— Вот это неплохо.
— Кажется, ты повеселела.
Крошка скорчила унылую рожу.
— Видимый миру смех…
— Могло быть и гораздо хуже.
— Как?
— Ты могла бы пополнить ряды неудачников. Как я.
— А я что, победительница? Ну как ты можешь такое говорить! Ты же видел меня там сегодня.
— Подожди, — пообещал он ей. — Погоди немного.
Часть VI. 2026
36. Боз
— Болгария! — воскликнула Милли, и вовсе не требовалось специальной аппаратуры понять, какими будут ее следующие слова. — В Болгарии я была!
— Может, достанешь слайды и посмотрим, — предложил Боз, беззлобно наступая на хвост ее эго. Потом, хотя и знал, поинтересовался: — Чья очередь?
Януария встрепенулась и бросила кубик.
— Семерка! — Она вслух отсчитала семь клеточек и уперлась в “тюрьму”. — Надеюсь, тут и заночую, — жизнерадостно объявила она. — Если опять вылезу на “променад”, придется из игры выходить. — Сказано это было с искренней надеждой в голосе.
— Я все пытаюсь вспомнить, — проговорила Милли, уперев в столешницу локоть; кубик завис в воздухе, время и игра остановились, — на что это было похоже. Вспоминается только, как все травили анекдоты. Приходилось сидеть и час за часом выслушивать анекдоты. О грудях! — Их глаза встретились, а также у Крошки с Януарией.
Боз, как ни хотелось ему отпарировать чем-нибудь погрубее, решил остаться выше этого. Он выпрямился в кресле, а левую руку для контраста вяло запустил в тарелку с горячими имбирными крекерами. Холодные гораздо вкуснее.
Милли бросила кубик. Четверка: пушка ее доползла до кассы. Она выплатила Крошке двести долларов и бросила еще раз. Одиннадцать: фишка остановилась среди ее собственных владений.
Набор “Монополии” пришел в семью со стороны о'мировской ветви. Домики и гостиницы были из дерева, прилавки из свинца. В качестве фишки Милли, как всегда, взяла пушку, Крошка — гоночный автомобильчик, Боз — линкор, а Януария — утюжок. Милли и Крошка выигрывали. Боз и Януария проигрывали. Се ля ви.
— Болгария, — произнес Боз, потому что звучало это так приятно, а также потому, что долг его как хозяина требовал вернуть беседу к той точке, где оборвалась. — Но почему?
Крошка — которая изучала оборот своих расчетных таблиц с целью понять, сколько еще домов ей удастся приобрести, если заложить что осталось из мелочевки, — объяснила насчет системы обмена между двумя школами.
— Это, что ли, так вскружило ей голову весной? — поинтересовалась Милли. — Разве тогда стипендию не другая девочка получила?
— Челеста ди Чечча. Это она тогда и разбилась, на самолете.
— А! — произнесла Милли; до нее наконец дошло. — А… я как-то и не сопоставила…
— Ты думала, Крошка просто так отслеживает последние авиакатастрофы? — спросил Боз.
— Не знаю уж, дорогой, что я там думала. Значит, все-таки она летит Вот и говори потом о везении!
Крошка прикупила еще три дома. Гоночный автомобильчик пронесся мимо “Парк-плейс”, “променада”, “ваш ход”, “подоходного налога” и затормозил на “Вермонт-авеню”. Под которое была взята ссуда в банке.
— Вот и говори потом о везении! — откликнулась Януария.
Разговор о везении продолжался еще несколько кругов — кому везет, кому не везет, и есть ли вообще такая вещь, кроме как в “Монополии”. Боз поинтересовался, нет ли у кого-нибудь знакомых, которые выигрывали бы, скажем, в лотерею. Брат Януарии выиграл три года назад пятьсот долларов.
— Естественно, — не преминула добавить она, — в общем и целом проиграл он куда больше.
— Но для пассажиров авиакатастрофа — вопрос чисто везения или невезения, — настаивала Милли.
— А ты, когда летала стюардессой, часто об авариях думала? — поинтересовалась Януария с тем же инертным безразличием, с каким играла в “Монополию”.
Пока Милли рассказывала свою историю о Великой авиакатастрофе 2021-го, Боз отлучился за ширму глянуть, как там оршад, и добавить льда. Кошка наблюдала за экраном, где миниатюрные футболисты беззвучно гоняли мяч, а Горошинка мирно спала. Когда он вернулся с подносом, с авиакатастрофой уже разобрались, и Крошка излагала свою жизненную философию:
— На первый взгляд, может казаться, что все дело в везении, но если копнуть поглубже, видно, что обычно все получают более-менее по заслугам. Если б Ампаро не досталась эта стипендия — еще что-нибудь возникло бы. Она трудилась.
— А Микки? — спросила Януария.
— Бедный Микки, — согласилась Милли.
— Микки получил в точности то, что заслужил.
Хотя бы в этом Бозу пришлось согласиться с сестрой.
— Кто такое делает, часто наказания только и ищет.
Януарин оршад выбрал как раз этот момент, чтобы пролиться. Милли успела поднять над столом игральную доску, и промок только один угол. Денег перед Януарией оставалось всего ничего, так что невелика потеря. Сильнее, чем Януария, смутился Боз, потому что последние слова его можно было понять так, будто она пролила напиток намеренно. Господь свидетель, все основания к тому у нее были. Нет ничего скучнее, чем проигрывать два часа кряду.
Еще через два кона желание Януарии сбылось. Ей выпал “променад”, и она вышла из игры. Боз, которого стирали в порошок медленней, но столь же неукоснительно, настоял на том, чтобы тоже сдаться. Они с Януарией вышли на лоджию.
— Жест, конечно, благородный, но если чисто за компанию, то совсем оно было не обязательно.
— Да ладно, без нас им даже веселее. Теперь начнется настоящая борьба, око за око.
— Знаешь, а я в “Монополию” никогда вообще не выигрывала. Ни разу в жизни! — Она издала вздох. Потом, чтобы не показаться неблагодарной гостьей: — Замечательный у вас отсюда вид.
Они молча оглядели вечернюю панораму: движущиеся огоньки, машины и самолеты; неподвижные огоньки, звезды, окна, фонари. В конце концов Бозу стало как-то не по себе, и он выдал традиционно приберегаемую для посетителей лоджии хохму:
— Именно что замечательный — утром солнце, после обеда сплошная облачность.
Вероятно, до Януарии не дошло. Как бы то ни было, настроена она была на серьезный лад.
— Боз, мне нужен твой совет.
— Мой? Пара-па-пам! — Давать советы Боз обожал. — О чем бы это?
— О том, что нам делать.
— А что, надо еще что-то делать?
— В смысле?
— Ну, если я Крошку правильно понял, всё уже… — но “fait accompli” он сказать не мог, пришлось перевести: — …свершившийся факт.
— Наверно, да — в смысле, что нас уже приняли. Они к нам так по-доброму отнеслись… Волнуюсь-то я не о нас, а об ее матери.
— Мама? Ничего, переживет как-нибудь.
— Вчера вечером она была совершенно не в себе.
— С этим у нее легко, но в себя прийти — как не фиг делать. У нас, Хансонов, нервная система что ванька-встанька. Как ты не могла не заметить. — Резковато, но Януария вряд ли что поняла; как и весь остальной подтекст.
— С ней остается Лотти. И Микки — когда вернется.
— Именно. — Но в согласии таились нотки сарказма. Последнее время эти неуклюжие попытки парить мозги стали действовать ему на нервы. — Да и в любом случае, даже если все действительно так плохо, как ей кажется, это не должно тебя останавливать. Пусть бы даже у нее не оставалось вообще никого.
— Ну это ты слишком!
— Слишком — тогда бы мне пришлось вернуться, составить ей компанию, правда? Если бы грозило потерять квартиру. О, смотри-ка, кто к нам пришел!
Это была кошка. Боз поднял ту на руки и стал почесывать в самых ее любимых местах.
— Но у тебя же есть своя… — настаивала Януария, — …семья.
— Нет: у меня есть своя жизнь. Точно так же, как у тебя или у Крошки.
— Значит, по-твоему, мы все делаем правильно?
Но отпускать ее так легко в его планы не входило.
— Ты делаешь то, что хочешь? Да или нет.
— Да.
— Значит, все правильно. — Вынеся каковое суждение, он обратил все внимание на кошку. — Малышка, что там происходит, а? Они все еще играют в свою длинную скучную игру? А? Кто победит? А?
Януария не знала, что кошка смотрела телевизор, и совершенно серьезно ответила:
— По-моему, Крошка.
— Да? — Ну что могла Крошка найти?.. Это было выше его понимания.
— Да. Она всегда побеждает. Невероятно. Везет. Вот что.
37. Микки
Он собирался стать футболистом. В идеальном случае, кэтчером в “Метз”; если не выгорит, тогда все равно, лишь бы в высшей лиге. Если сестра могла стать балериной, почему б ему не заняться спортом. Наследственность у него та же, рефлексы хорошие, башка варит. Почему бы и нет. Доктор Салливен так и говорил, что у него получится, а Грег Линкольн, физрук, говорил, что шансы у него ничуть не хуже, чем у многих, может, даже лучше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Что, значит, остается?
“Зрительное представление”?
Ладно. Хорошо, в раю трава, потому что мне представляется, будто я стою в траве. Только не как за городом, никаких коров и прочего. И это не парк, потому что в парках трава или пожухлая, или по ней запрещается ходить. Это обочина шоссе. Шоссе в Техасе! Например, в тысяча девятьсот пятьдесят третьем. Ясный-ясный день, и шоссе тянется до самого горизонта.
Бесконечно.
Что потом? Потом, наверно, мне захочется по шоссе прокатиться. Только не самой, слишком нервное это занятие. Посажу за руль Януарию. Если мы вместе едем на мотоцикле, это же еще не есть устойчивая система отношений, так?
В общем, мотоцикл несется быстро, ужасно быстро, а еще там машины и огромные грузовики, почти так же быстро несутся. К горизонту. Мы перестраиваемся в соседний ряд, идем на обгон, потом обратно в наш, в соседний, в наш. Мы несемся быстрее, быстрее и быстрее.
Что потом? Не знаю. Дальше не вижу.
Теперь твоя очередь.
34. Крошка, в Прибежище (2024)
Что я чувствую? Злость. Страх. Себя жалко. Не знаю. Всего понемногу, кроме… Нет, это уж совсем глупость. Не хочу ни у кого отнимать время из-за какой-то…
Хорошо, попробую. Если повторять все время одно и то же — что тогда?
Я тебя люблю. О, вот это было неплохо. Я тебя люблю. Я тебя люблю, Януария. Я тебя люблю, Януария. Януария, я люблю тебя.
Януария, я люблю тебя. Знаете, будь она здесь, было бы гораздо легче. Хорошо, хорошо. Я люблю тебя. Я тебя люблю. Я люблю твои большие теплые буфера. Мне хочется их потискать. И я люблю твою… Твою мокрую черную дырень. Как, ничего? Честное слово. Я люблю тебя всю. Я хотела бы, чтоб мы опять были вместе. Не нужен мне ребенок, никакие дети мне не нужны, мне нужна ты. Я хочу жениться. На тебе. На веки вечные. Я люблю тебя.
Продолжать?
Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я очень тебя люблю. Только я вру. Я тебя ненавижу. Терпеть тебя не могу. Ты мне отвратительна, дура набитая, вульгарная девка, пустоголовая, ни одной своей мысли… Мне с тобой скучно! До слез. Тупая черномазая мразь! Сука черномазая. Дура! Да мне плевать, хоть ты…
Нет, не могу. Все не то. Я говорю только потому, что вы хотите это услышать. Любовь, ненависть, любовь, ненависть — одни слова.
Да не сопротивляюсь я. Произношу все эти слова, но не чувствую ничего — вот это правда. Так или иначе. Единственное, что я чувствую, — это усталость. Лучше бы сидела дома и в ящик пялилась, чем время у людей отнимать. За что извиняюсь.
Еще кто-нибудь что-нибудь скажет, и вообще ни слова от меня не дождетесь.
35. Ричард М. Вилликен, продолжение (2024)
— Твоя проблема в том, — сказал он ей в электричке, ни шатко ни валко несущей их к дому после большого прорыва, который так и не произошел, — что ты не желаешь признать собственную заурядность.
— Помолчи, пожалуйста, — сказала она. — Это я серьезно.
— И у меня проблема та же самая, ничуть не меньше. Может, даже больше. Как по-твоему, почему я столько времени уже дурака валяю? Не в том дело, что если что-нибудь затею, ни хрена не выйдет. Просто когда заканчиваю, смотрю на то, с чем остаюсь, и говорю себе: “Нет, этого мало”. По сути, ты сегодня говорила то же самое.
— Понимаю, ты пытаешься меня утешить. Не поможет, Вилли. Твоя ситуация и моя в корне отличаются.
— Вот и не так. Ты не можешь поверить в свои амурные дела. Я — в свои работы.
— “Амурные дела” — это тебе не произведение искусства какое-нибудь!
Крошкой овладел дух спора. Буквально на глазах Вилликена та силилась стряхнуть уныние, словно мокрый купальник. Старая добрая Крошка!
— Разве? — поощрительно спросил он.
Ни секунды не раздумывая, она заглотила приманку.
— Ты, по крайней мере, хоть пытаешься что-то делать! Пробуешь! Я же так далеко никогда не заходила. Если бы хоть пыталась, тогда была бы, как ты сказал… заурядна.
— Пытаешься, пытаешься — из кожи вон лезешь.
Ей хотелось, чтоб ее раздирали на кусочки (в Прибежище хотя бы голос на нее повысить, и то не трудились), но Вилликен не шел дальше иронии.
— Я пытаюсь что-то сделать; ты пытаешься что-то почувствовать. Тебе нужен внутренний мир — ладно, если хочешь, духовная жизнь. И у тебя она есть. Только что ты ни делай, как ни извивайся — никуда не деться от того факта, что она заурядна. Не плоха. Не нища.
— Блаженны нищие духом. А?
— Именно. Только ты в это не веришь, и я тоже. Знаешь, кто мы с тобой? Книжники и фарисеи.
— Вот это неплохо.
— Кажется, ты повеселела.
Крошка скорчила унылую рожу.
— Видимый миру смех…
— Могло быть и гораздо хуже.
— Как?
— Ты могла бы пополнить ряды неудачников. Как я.
— А я что, победительница? Ну как ты можешь такое говорить! Ты же видел меня там сегодня.
— Подожди, — пообещал он ей. — Погоди немного.
Часть VI. 2026
36. Боз
— Болгария! — воскликнула Милли, и вовсе не требовалось специальной аппаратуры понять, какими будут ее следующие слова. — В Болгарии я была!
— Может, достанешь слайды и посмотрим, — предложил Боз, беззлобно наступая на хвост ее эго. Потом, хотя и знал, поинтересовался: — Чья очередь?
Януария встрепенулась и бросила кубик.
— Семерка! — Она вслух отсчитала семь клеточек и уперлась в “тюрьму”. — Надеюсь, тут и заночую, — жизнерадостно объявила она. — Если опять вылезу на “променад”, придется из игры выходить. — Сказано это было с искренней надеждой в голосе.
— Я все пытаюсь вспомнить, — проговорила Милли, уперев в столешницу локоть; кубик завис в воздухе, время и игра остановились, — на что это было похоже. Вспоминается только, как все травили анекдоты. Приходилось сидеть и час за часом выслушивать анекдоты. О грудях! — Их глаза встретились, а также у Крошки с Януарией.
Боз, как ни хотелось ему отпарировать чем-нибудь погрубее, решил остаться выше этого. Он выпрямился в кресле, а левую руку для контраста вяло запустил в тарелку с горячими имбирными крекерами. Холодные гораздо вкуснее.
Милли бросила кубик. Четверка: пушка ее доползла до кассы. Она выплатила Крошке двести долларов и бросила еще раз. Одиннадцать: фишка остановилась среди ее собственных владений.
Набор “Монополии” пришел в семью со стороны о'мировской ветви. Домики и гостиницы были из дерева, прилавки из свинца. В качестве фишки Милли, как всегда, взяла пушку, Крошка — гоночный автомобильчик, Боз — линкор, а Януария — утюжок. Милли и Крошка выигрывали. Боз и Януария проигрывали. Се ля ви.
— Болгария, — произнес Боз, потому что звучало это так приятно, а также потому, что долг его как хозяина требовал вернуть беседу к той точке, где оборвалась. — Но почему?
Крошка — которая изучала оборот своих расчетных таблиц с целью понять, сколько еще домов ей удастся приобрести, если заложить что осталось из мелочевки, — объяснила насчет системы обмена между двумя школами.
— Это, что ли, так вскружило ей голову весной? — поинтересовалась Милли. — Разве тогда стипендию не другая девочка получила?
— Челеста ди Чечча. Это она тогда и разбилась, на самолете.
— А! — произнесла Милли; до нее наконец дошло. — А… я как-то и не сопоставила…
— Ты думала, Крошка просто так отслеживает последние авиакатастрофы? — спросил Боз.
— Не знаю уж, дорогой, что я там думала. Значит, все-таки она летит Вот и говори потом о везении!
Крошка прикупила еще три дома. Гоночный автомобильчик пронесся мимо “Парк-плейс”, “променада”, “ваш ход”, “подоходного налога” и затормозил на “Вермонт-авеню”. Под которое была взята ссуда в банке.
— Вот и говори потом о везении! — откликнулась Януария.
Разговор о везении продолжался еще несколько кругов — кому везет, кому не везет, и есть ли вообще такая вещь, кроме как в “Монополии”. Боз поинтересовался, нет ли у кого-нибудь знакомых, которые выигрывали бы, скажем, в лотерею. Брат Януарии выиграл три года назад пятьсот долларов.
— Естественно, — не преминула добавить она, — в общем и целом проиграл он куда больше.
— Но для пассажиров авиакатастрофа — вопрос чисто везения или невезения, — настаивала Милли.
— А ты, когда летала стюардессой, часто об авариях думала? — поинтересовалась Януария с тем же инертным безразличием, с каким играла в “Монополию”.
Пока Милли рассказывала свою историю о Великой авиакатастрофе 2021-го, Боз отлучился за ширму глянуть, как там оршад, и добавить льда. Кошка наблюдала за экраном, где миниатюрные футболисты беззвучно гоняли мяч, а Горошинка мирно спала. Когда он вернулся с подносом, с авиакатастрофой уже разобрались, и Крошка излагала свою жизненную философию:
— На первый взгляд, может казаться, что все дело в везении, но если копнуть поглубже, видно, что обычно все получают более-менее по заслугам. Если б Ампаро не досталась эта стипендия — еще что-нибудь возникло бы. Она трудилась.
— А Микки? — спросила Януария.
— Бедный Микки, — согласилась Милли.
— Микки получил в точности то, что заслужил.
Хотя бы в этом Бозу пришлось согласиться с сестрой.
— Кто такое делает, часто наказания только и ищет.
Януарин оршад выбрал как раз этот момент, чтобы пролиться. Милли успела поднять над столом игральную доску, и промок только один угол. Денег перед Януарией оставалось всего ничего, так что невелика потеря. Сильнее, чем Януария, смутился Боз, потому что последние слова его можно было понять так, будто она пролила напиток намеренно. Господь свидетель, все основания к тому у нее были. Нет ничего скучнее, чем проигрывать два часа кряду.
Еще через два кона желание Януарии сбылось. Ей выпал “променад”, и она вышла из игры. Боз, которого стирали в порошок медленней, но столь же неукоснительно, настоял на том, чтобы тоже сдаться. Они с Януарией вышли на лоджию.
— Жест, конечно, благородный, но если чисто за компанию, то совсем оно было не обязательно.
— Да ладно, без нас им даже веселее. Теперь начнется настоящая борьба, око за око.
— Знаешь, а я в “Монополию” никогда вообще не выигрывала. Ни разу в жизни! — Она издала вздох. Потом, чтобы не показаться неблагодарной гостьей: — Замечательный у вас отсюда вид.
Они молча оглядели вечернюю панораму: движущиеся огоньки, машины и самолеты; неподвижные огоньки, звезды, окна, фонари. В конце концов Бозу стало как-то не по себе, и он выдал традиционно приберегаемую для посетителей лоджии хохму:
— Именно что замечательный — утром солнце, после обеда сплошная облачность.
Вероятно, до Януарии не дошло. Как бы то ни было, настроена она была на серьезный лад.
— Боз, мне нужен твой совет.
— Мой? Пара-па-пам! — Давать советы Боз обожал. — О чем бы это?
— О том, что нам делать.
— А что, надо еще что-то делать?
— В смысле?
— Ну, если я Крошку правильно понял, всё уже… — но “fait accompli” он сказать не мог, пришлось перевести: — …свершившийся факт.
— Наверно, да — в смысле, что нас уже приняли. Они к нам так по-доброму отнеслись… Волнуюсь-то я не о нас, а об ее матери.
— Мама? Ничего, переживет как-нибудь.
— Вчера вечером она была совершенно не в себе.
— С этим у нее легко, но в себя прийти — как не фиг делать. У нас, Хансонов, нервная система что ванька-встанька. Как ты не могла не заметить. — Резковато, но Януария вряд ли что поняла; как и весь остальной подтекст.
— С ней остается Лотти. И Микки — когда вернется.
— Именно. — Но в согласии таились нотки сарказма. Последнее время эти неуклюжие попытки парить мозги стали действовать ему на нервы. — Да и в любом случае, даже если все действительно так плохо, как ей кажется, это не должно тебя останавливать. Пусть бы даже у нее не оставалось вообще никого.
— Ну это ты слишком!
— Слишком — тогда бы мне пришлось вернуться, составить ей компанию, правда? Если бы грозило потерять квартиру. О, смотри-ка, кто к нам пришел!
Это была кошка. Боз поднял ту на руки и стал почесывать в самых ее любимых местах.
— Но у тебя же есть своя… — настаивала Януария, — …семья.
— Нет: у меня есть своя жизнь. Точно так же, как у тебя или у Крошки.
— Значит, по-твоему, мы все делаем правильно?
Но отпускать ее так легко в его планы не входило.
— Ты делаешь то, что хочешь? Да или нет.
— Да.
— Значит, все правильно. — Вынеся каковое суждение, он обратил все внимание на кошку. — Малышка, что там происходит, а? Они все еще играют в свою длинную скучную игру? А? Кто победит? А?
Януария не знала, что кошка смотрела телевизор, и совершенно серьезно ответила:
— По-моему, Крошка.
— Да? — Ну что могла Крошка найти?.. Это было выше его понимания.
— Да. Она всегда побеждает. Невероятно. Везет. Вот что.
37. Микки
Он собирался стать футболистом. В идеальном случае, кэтчером в “Метз”; если не выгорит, тогда все равно, лишь бы в высшей лиге. Если сестра могла стать балериной, почему б ему не заняться спортом. Наследственность у него та же, рефлексы хорошие, башка варит. Почему бы и нет. Доктор Салливен так и говорил, что у него получится, а Грег Линкольн, физрук, говорил, что шансы у него ничуть не хуже, чем у многих, может, даже лучше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40