Теперь же надежда лопнула, как мыльный пузырь, уступив место ощущению пустоты, а пустота немедленно заполнилась твердой уверенностью в том, что их идея гроша ломаного не стоит. И сразу же холод стал ощутимее, дождь — мокрее, носы начали синеть, а пальцы коченеть.
— Ох, чувствую я, без насморка не обойтись, — уныло сказала Ика.
Один Пацулка быстро повеселел, сделав сенсационное открытие: в кондитерский ларек завезли «раковые шейки»! Никогда прежде их там не бывало. А на этот раз были. Неудивительно, что Пацулка не только воспрял духом, но и ощутил прилив вдохновения. Набив конфетами рот, он подошел к Брошеку и энергичным жестом указал ему на здание почты. Брошек привык считаться с Пацулкой, поэтому и на сей раз не оставил его жест без внимания.
— Пацулка, — сказал он, — ведь за один день никакое письмо не успеет дойти.
— Кончайте, вы! — рассвирепела Ика. — Я сейчас начну чихать, а вы тут порете какую-то чушь!
— Я с самого начала говорил, что сопляки позволили щенку себя околпачить, — сказал Влодек.
Ика наконец чихнула. Очень злобно.
— Сопляки?! — переспросила она и опять чихнула. — А ты — старый маразматик!
— Да? — улыбнулся Влодек.
— Мало того, — гнусаво продолжала Ика. — Я слыхала от взрослых, что среди всех вундеркиндов твоего возраста ты был самым несносным.
— Да? — с улыбкой повторил Влодек.
— Да. И хотя, возможно, из сопливого возраста уже вышел, менее противным не стал.
— Да? — в третий раз улыбнулся Влодек.
— Нет! — не сдержавшись, крикнула Катажина.
Ика посмотрела на подругу с безграничным презрением и снова чихнула.
— Эх ты! Пожалела бедняжку! Ну чего ты его защищаешь? Воображала несчастный! Зачем, скажи, он сюда потащился с околпаченными сопляками?
— Как ты можешь? — прошептала Катажина.
— Зачем я сюда потащился? — с ослепительной улыбкой переспросил Влодек. — По очень простой причине: чтобы составить компанию Катажине.
Такого удара Ика не ожидала. Она растерянно уставилась на Влодека, и ее красивое смышленое лицо приняло довольно глупое выражение.
— Только поэтому, — добил ее Влодек.
Тут Пацулка решил угостить друзей «раковыми шейками».
Он протянул целую пригоршню сначала Ике, потом Катажине. Его не удивило, что у последней были полузакрыты глаза, а на щеках вспыхнул румянец счастья. А также не удивило, что она отправила конфету в рот, разгрызла и проглотила, даже не заметив, что забыла снять фантик.
— Я иду на почту, — решительно заявил Брошек.
— Зачем? — спросила Ика. — Поглядеть, как они завтракают в своих окошечках?
— Я пожелаю им приятного аппетита и спрошу, нет ли письма.
— Они тебе скажут, что нет.
— Ну и пусть, — спокойно ответил Брошек. — Существует еще такое изобретение, как телефон.
— О, — сказал Пацулка таким тоном, что все поняли: это он и имел в виду.
На почте как раз начался первый этап второго завтрака. В кабине международного телефона кто-то надрывно кричал: «Ты меня слышишь? Марыська, слышишь меня?» В окошке с табличкой «Заказная корреспонденция» второй завтрак состоял из хлеба с маслом и крутых яиц, а в окошке «Телеграф и телефон» — из бутербродов с колбасой и помидоров.
— Приятного аппетита, — сказал Брошек в первое окошко. — Мне нет письма?
— Чего уж тут приятного! — буркнула особа неопределенного возраста и еще более неопределенного пола. А потом мстительно добавила: — Письма нет.
— Приятного аппетита, — сказал Брошек в окошечко номер два. — Я бы хотел заказать междугородный разговор.
Особа в окошке номер два — хорошенькая девица (правда, уже начавшая расплываться) со светлыми, как лен, волосами (в результате химической завивки превратившимися в спутанное овечье руно) — только кивнула. Потом она указала на кабину, из которой все еще доносился отчаянный вопль: «Ты слышишь меня, Марыська?! Марыська, ты меня слышишь?!» — и в конце концов, отправив в рот очередной кусок колбасы, нечленораздельно произнесла:
— Попробовать можно.
— А это долго? — спросил Брошек. — Пробовать долго придется?
Особа несколько оживилась.
— Не-а, — сказала она. — От силы часа два. Или три. Только сегодня слышимости никакой. Кабель намок. Ну что? Какой номер заказывать?
Брошек изобразил на лице подобие улыбки. Из угла, где стоял Влодек, донеслось нечто вроде «хе-хе-хе». Брошек притворился, что не расслышал.
— Раз никакой слышимости, — робко сказал он, — тогда не надо.
— Чего? — переспросила девица.
— Не буду заказывать, — сказал Брошек.
— Что это тебе молодой человек голову морочит? — возмутилась особа в первом окошке.
— Не ваше дело! — рявкнуло второе окошко. — Мне морочат, а не вам. Я и без вашей помощи кого хошь отошью.
— Ай-яй-яй, — захихикало первое окошко. — Бриджит Бардо местного разлива!
— Сама местного разлива! — с бешенством прошипела красотка. — А для вас, молодой человек, у меня телеграмма, — нежно улыбнулась она Брошеку.
— Что-о-о?! — завопил Брошек.
Первое окошко что-то бормотало, в кабине в семнадцатый раз кричали: «Марыська, ты меня слышишь?!» — а Брошек дрожащей рукой расписывался в получении телеграммы. В душе он распевал хвалебный гимн в честь «старика», который сразу понял, что ответ — какого бы он ни был содержания — надо дать незамедлительно. Расписываться Брошеку, надо сказать, было довольно трудно: друзья бесцеремонно навалились на него со всех сторон.
— Удостоверение личности, — буркнуло окошко номер два.
Брошек вздрогнул. К счастью, в заднем кармане джинсов у него был бумажник, а в бумажнике нашлось школьное удостоверение, которое он и протянул красотке.
— Вы же меня знаете, — пробормотал он при этом.
— Может, знаю, а может, и нет, — сказало окошко и, надувшись, выдало телеграмму.
— Тихо! — рявкнуло первое окошко, потому что Брошек немедленно бросился к окну, а вслед за ним громко затопали четыре пары сапог.
Но ребята пропустили это восклицание мимо ушей. Даже Влодек выслушал текст телеграммы, затаив дыхание. Брошек прочитал ее дважды — с дикцией, какой не постеснялся бы сам Марлон Брандо.
Телеграмма гласила:
ПОПЫТАЕМСЯ ЧТО-НИБУДЬ СДЕЛАТЬ ТЧК СО СРЕДЫ ЧИТАТЬ ГАЗЕТЫ ТЧК СОХРАНЯТЬ СПОКОЙСТВИЕ ТЧК НАБЛЮДАТЬ ТЧК ТВОЙ ВЕРНЫЙ СТАРИК ТЧК ПОСТСКРИПТУМ ЦЕЛУЮ ВСЕХ
— Тчк, — пробормотал Пацулка.
— Нет, Пацулка, — вдохновенно произнесла Ика. — Никаких тчк. Срочно начинаем действовать. Верно, Влодек? — чарующе улыбнулась она.
Из кабины донесся отчаянный вопль: «Не желаю говорить ни с какой Мостосталью! Алло! Алло! Марыська! Ты меня слышишь?!»
Но ребята так никогда и не узнали, услыхала ли в конце концов Марыська далекий призыв. Ибо телеграмма наказывала: за дело! немедленно принимайтесь за работу!
Вполне естественно, что обратный путь занял у них еще меньше времени, хотя ветер дул в лицо, а холодный дождь сек щеки и лбы.
После сладкого мама встала из-за стола, а отец несмело спросил:
— Вы в самом деле не знаете историю про голубой фонарик?
— Ну конечно нет, папа! — воскликнула Ика, смекнув, что у нее есть шанс выиграть плитку молочного шоколада.
— Ненавижу азартных людей! — пробормотал Брошек, который в этот раз на «голубой фонарик» не поставил.
Отец же приступил к очередному анекдоту.
— В ту весну при дворе Снежной королевы разразился страшный скандал, — монотонно, с отсутствующим видом начал он. — Один из придворных гномов не уберег предназначенную королеве порцию мороженого, и ее нахально растопил солнечный луч. Жестокий и злой камергер без суда и следствия прогнал гнома с криком: «Пошел вон, воришка!» И гномик пошел вон, на юг, и пришел в Финляндию. А поскольку он не знал, что означает слово «воришка», то все время светил хорошеньким голубым фонариком и озирался по сторонам. «Чего ищешь, гном?» — кричали люди. «Воришку», — отвечал он. «Нет у нас таких!» — говорили ему. Тогда он пошел дальше, в Швецию. И продолжал светить своим голубым фонариком и озираться по сторонам, а когда его спрашивали, что он ищет, говорил, что воришку. И снова его прогнали, заявив, что воришек у них нет, и тогда он пошел прямо на юг, по гребням морских волн, и добрался до Польши. И стал там ходить и высматривать, ходить и высматривать. В конце концов кто-то его спросил, что он ищет. Бедный грустный гномик развел руками и сказал: «У меня был такой хорошенький голубой фонарик…»
Посмеялись столько, сколько полагалось. Отец ушел к себе, а ребята дружно взялись за мытье посуды. И тут, кстати, был поставлен рекорд: посуда от обеда из трех блюд на семь персон была вымыта, вытерта и расставлена по местам за девять минут — и ничего не было разбито.
— Так, — сказал Брошек, убрав последнюю тарелку. — Теперь пять минут отдыхаем, а потом все на экстренное совещание.
— Не кажется ли вам, — спросил он, когда через пять минут все удобно расположились в столовой, — что история с голубым фонариком на этот раз прозвучала весьма злободневно?
— Э! — сердито буркнул Влодек, который терпеть не мог мыть посуду. — Поменьше умничай, философ!
— Я умничаю, ты придуриваешься, а они воруют! — разозлился Брошек. — Я, к твоему сведению, ненавижу воровство, а сейчас без конца слышишь о разных жульнических аферах. То с шерстью, то с мясом, то с водкой… Одни крадут, а другие пассивно наблюдают. Утверждают: с этими загребущими лапами необходимо что-то делать. Если взрослые не в состоянии, давайте сделаем мы. Чтобы бедный гномик мог и в Польше спокойно светить своим хорошеньким голубым фонариком. Итак, за работу!
— Вот именно, за работу, — наставительно сказала Ика. — Не болтать надо, а дело делать. Речей мне и по телевизору хватает. Надоело!
— Quite right, — с торжеством подхватил Влодек. — Пошли!
— Я поведу, — сказала Катажина.
Эти два слова она произнесла деловым, не терпящим возражений тоном, ибо в ту минуту наша очаровательная Кася (как ее называл Икин отец) была прежде всего великим Альбертом, представителем научного мира и специалистом в области техники.
Все безропотно последовали за ней к чернеющей над обрывом часовне.
Это было наполовину провалившееся в землю, утопающее в густом бурьяне деревянное строеньице с обомшелыми стенами и крышей, остроконечной башенкой и обитой железом дверью. Местные жители утверждали, что часовне более двухсот лет. С полвека она стояла заброшенная: никто в нее не заглядывал с тех пор, как в начале первой мировой войны в ней было совершено зверское убийство. Говорили, что по ночам туда наведываются привидения, да и днем было жутковато, так что с 1914 года люди обходили стороной это глухое и страшное место.
Во время первых проведенных в долине каникул, то есть три года назад, взрослые и дети тщательно обследовали старую часовенку. Она была пуста: четыре стены да крыша; даже алтарь отсутствовал, не говоря уж об изображениях святых. Крыша каким-то чудом не протекла, пол из каменных плит был сухим и ровным. А по обеим сторонам от того места, где когда-то находился алтарь, сохранились два деревянных столбика — на них, очевидно, стояли раньше фигурки святых. Так, во всяком случае, утверждал отец Пацулки, любивший демонстрировать свои познания даже в тех областях, в которых мало что смыслил.
И еще: над алтарем остался след от висевшей там картины — большой прямоугольник тщательно просмоленных досок.
Отец Брошека обращался в разные учреждения. «Займитесь этой часовней, — призывал он. — Древняя постройка и так далее. Возможно, памятник старины». Долго названивал по разным телефонам и в конце концов сам отправился к какому-то большому начальнику. Но добился немногого: через месяц часовню посетила комиссия, состоящая из одного человека, который повесил на дверь безобразный замок и, позабыв его запереть (а может, замок просто-напросто был испорчен?), уехал. Вскоре кто-то из местных жителей смекнул, что даже испорченный замок без ключа может пригодиться в хозяйстве, и часовня снова осталась без запора, охраняемая — гораздо эффективнее — густыми зарослями крапивы.
Постепенно все привыкли, что над обрывом стоит пустое деревянное строеньице, и никто не собирался нарушать его покой. Часовня была просто деталью пейзажа — такой же, как огромное дерево или мост через реку, — разве что попахивала нечистой силой.
Потому неудивительно, что, когда великий Альберт медленно приоткрыла скрипучую дверь, все присутствующие невольно затаили дыхание.
— Идите за мной, — строго сказала Альберт.
Внутри было темно. Немедленно зажглись три фонарика (Ики, Влодека и Брошека), и на безмолвных стенах заплясали три светлых пятна.
— А это что? — с изумлением прошептала Ика.
В кругу света появился деревянный столбик, на котором стояла… скульптура: примитивная, небрежно обтесанная фигурка бородача с воздетой кверху рукой, со следами белой краски на длинном балахоне и черной на длинных волосах и бороде.
— А это? — закричал Брошек, освещая второй столбик с аналогичной фигурой, изображающей женщину.
— Ага, — с гордостью сказал Пацулка. — Ну что?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34