Она отражала в своих каналах, похожих на венецианские, храмы и дворцы, украшенные драгоценными камнями и искусственными минералами, которые затмевали аквамарин и хризопраз, а в ее амфитеатрах из нефрита и желтого мрамора с зелеными прожилками, вывезенного с Денеба, проходили такие великолепные игры, которые заставили бы покраснеть от стыда цезарей древнего Рима.
«О прекрасная Самарра, — подумал Валеран словами национального гимна, — богатейшая и могущественная Самарра! Ты так похожа на Землю, ты настоящая новая Земля! У тебя есть космодромы и верфи, сады и мудрые правители… — Его левая бровь слегка приподнялась, выдавая некоторое раздражение и усталость. — У тебя есть мудрый Сенат, в нем заседают принцы-торговцы, для которых „кредор — всегда кредор“, и еще Совет Пяти, высший правящий орган, занятый политикой и финансами, такой грозный, что простые космонавты, как я, например, не должны даже упоминать его вслух… Он анонимно финансирует три четверти арктурианских экспедиций. Трое из его членов — земляне, а его президент Ингмар Кэррол обладает двумя голосами. Итак, получается четыре голоса против двух и, в случае чего… Вот это власть — о таком даже мой бедный дядя Христиан VII не мог бы и мечтать. И его всемогущество адмирал вызывает меня сегодня в Центр Мутаций. Для чего бы это?..»
Его аппарат точно опустился на террасу белого здания, стоявшего среди белых пальм и пурпурных сигмианских сосен. Парапсихический колледж представлял собой цепь дворцов из мрамора, яшмы и малахита, похожих на старинные азиатские шатры и утопающих в буйной зелени странного вида. В аллеях стояли статуи великих космонавтов, в звездчатых водоемах журчала вода.
Движущийся тротуар доставил Валерана в зал аудиенций. Космонавт, впервые оказавшийся в Центре, рассеянно отметил резкий контраст между звездным величием здания и внутренним его убранством, которое старалось передать исчезнувший навсегда облик старой Земли: золотые гирлянды, цветы и фрукты, барельефы какого-то Людовика, тяжелые пурпурные драпировки…
«Как это все фальшиво! Но как приятно! И как мало похоже на современную Землю…» Она оставила у него на губах вкус крови, ощущение тяжести атомного дезинтегратора на плече и воспоминания о беснующихся толпах на космодромах… Когда он выходил в просторный амфитеатр из голубоватого мрамора, до него вдруг дошло это чувство потрясающего совпадения между состоянием его души и давящей гармонией окружающей обстановки. «О, великий Космос… эта беспощадная музыка… этот дворец, где для его удовольствия играется Бетховен… ну конечно, IX симфония…» Неожиданно золотые гирлянды и обстановка XVIII века исчезли с последней, затихающей нотой, и Дворец Мутаций принял свое обычное строгое обличье. Валеран понял, что дворец воссоздал перед ним в слуховых и зрительных миражах то, что он любил больше всего, и эта подделка ужаснула его. Если арктурианцы будут использовать, несмотря на все свои добродетели и высокую культуру, такое совершенное «приворотное зелье», что же будет с землянами? Он тотчас вспомнил, что его собственный дворец в Самарре должен быть оборудован такими же гипноустройствами и дал себе слово однажды опробовать их.
Но ему сразу же стало стыдно за эту слабость и страстно захотелось снова очутиться в космосе с его привычными опасностями, с его пустотой, его обнаженными звездами, которые он облетает на послушном звездолете, который дрожит и артачится, как норовистый скакун, но потом спокойно принимает любые ускорения. На том самом звездолете, на котором он был, как указывала старинная формула «первым после бога в космосе».
Да, не следовало возвращаться на Сигму: он ведь уже забыл ее экзотические соблазны.
Теперь было слишком поздно бежать. Певучий голос андроида произносил его имя, и двери открывались. В какой-то момент ему показалось, что его ведут в зал Справедливости, где заседал Главный Трибунал — но нет, он ведь только что прибыл, никто не мог знать… В полном, недоумении он прошел по длинному, ярко освещенному коридору, поднялся на головокружительно крутом эскалаторе и попал в вестибюль, где андроиды надели на него белую маску и белую накидку. Итак, ему придется присутствовать при операции… Высокий, худощавый и гибкий арктурианец с благородным лицом, с прекрасными руками великолепного хирурга вышел ему навстречу и слегка поклонился (медицина и особенно хирургия до сих пор принадлежала к тем редким специальностям, которыми занимались настоящие арктурианцы — тут они были неподражаемы).
— Она в коматозном состоянии, — сказал главный хирург. — Она не узнает вас. Но ваше присутствие необходимо: вы единственный ее родственник на этой планете.
— Но… о ком идет речь? — спросил Валеран.
Врач, казалось, не слышал его. Он увлек Валерана за собой в залитый ярким светом зал, к операционному столу, накрытому чем-то вроде савана. Слепящие лучи огромного светильника дробились в металле. Это было похоже на пульт звездолета, каким обычно пользовались гуманоиды… Медсестра, схожая с белым призраком, отдернула покрывало.
…Лицом к лицу с кровавой плотью, которая еще сохраняла подобие человеческого тела, которая еще дышала, страдала, может быть, Валеран был готов от всего отречься, все опрокинуть, и за какую-то ничтожную долю секунды его судьба могла стать совсем другой…
— Кто же это? — спросил он с трудом.
— Астрид Еврафриканская. Пятая дочь вашего императора.
Так это была Астрид! В голове Валерана вспышками промелькнули образы — фальшивые, вызывающие раздражение, но в то же время привлекательные — все, что родная планета хранила для своих последних принцев… Он увидел голубой шифер на крышах крепостных башен, благородный ордер фасада замка, который сохранился в первозданном виде благодаря консервантам, зеленые парки, по которым в колясках с разукрашенными по старинной моде, пританцовывающими лошадями проезжали призраки, озера, где плавали голографические лебеди. Он вспомнил и наивного веселого ребенка, девочку с длинными локонами и острыми коленками, которая бегала вместе с ним среди этих призраков. Да, прошлое возвращалось. Первые балы, первые волнения, милые и глуповатые «стандартные ситуации» детства: «Кузен и кузина — опасная картина… Уроки любви в глухом уголке парка», и шепот усыпанных бриллиантами старых фрейлин, сбившихся в кружок.
— Конечно, Астрид только шестая на ступеньках трона. Боже храни императора!
— Но ведь Аэрс такой хрупкий, бедняжка…
— А Анна так набожна!
— Вы говорите «набожна» с таким выражением, словно хотите сказать, что она безобразна или что у нее сенная лихорадка…
— Нет, нет! А вот Астрид будет очень хорошенькая!
Места по рангу, разговоры о наследстве, этикет, чем-то похожий на этикет Кастильского двора в 1500 году. И все это бессмысленно, привлекательно и безнадежно архаично… И все это покатилось в бездонную шахту, которая выплюнула сегодня эту кровавую плоть…
— Астрид… — повторил Валеран. — Она умирает, да?
— Она не так уж далека от смерти, — сурово ответил арктурианец. — Ее сожгли огнеметом, и она выжила только потому, что упала под вагон метро. — Все это казалось Валерану невозможным, абсолютно невероятным… — Что касается других…
Он махнул рукой, что на всех языках означало только одно: конец…
— Один из наших разведывательных кораблей смог собрать то, что вы сейчас видите. С большим трудом ему удалось сесть на Уране, и под предлогом смены двигателя переправить останки принцессы на корабль-госпиталь.
— Она умирает. Уйдите. Оставьте меня с ней.
— Это бесполезно. Она не сможет узнать вас, — сказал чей-то суровый голос с земным акцентом, показавшийся ему странно знакомым. Он был похож на голос Леса Керрола, но в нем слышалась только сталь. — Вы должны принять решение, принц Валеран. Вы ведь были с нею помолвлены?
— Да… то есть, нет… Это была своего рода игра. Она была слишком молода, и мы принадлежали к одной семье.
— Вот именно. Сейчас вы должны решить ее судьбу.
— Что?! Но вы же не можете спасти ее!
— Верно, мы ничем не можем помочь ее телу. Его жизнь поддерживалась до сих пор искусственно, благодаря питательной среде… Объясните ему, Арцес.
— Да, кожа сгорела, — сказал высокий арктурианец с какой-то странной нежностью в голосе. — Сохранилось только несколько жизненно важных органов, и среди них — мозг. А 120-я статья межгалактического кодекса запрещает нам бесконечно хранить «человеческие останки в законсервированном виде». Итак, вы должны решить…
— Это ведь такая драгоценная кровь… — сказал стальной голос. — Не думайте, что мы так наивны: речь идет о символе. Для землян на Арктуре эта девушка — все, что осталось от Земли. От их Земли.
И Валеран тотчас вспомнил Христиана VII, который отвечал своим тусклым и грустным голосом верным придворным, умолявшим его эмигрировать: «Мы не можем оставить Землю. Мы сами и есть Земля…»
— Но вы говорите, — крикнул принц (или ему показалось, что он крикнул?), — что не можете спасти ее тело! Если остается только эта куча законсервированных остатков, то что же вы собираетесь из нее сделать?!
— Биоробота.
Мог ли он — должен ли он был лишить ее этого последнего шанса? В час выбора он снова понял, кем он был на самом деле — земной принц, довольно незамысловатое существо, которое в общем-то, верит в свою исключительность. Предки Валерана поклонялись культу расы. В их экспериментальных лабораториях посредством скрещивания и инъекций создавались гибриды, и в том, что прекрасно сохранившийся и отделенный от несовершенного, безжизненного тела мозг будет помещен в черепную коробку андроида, не было ничего сверхъестественного. Конечно, хирурги и невропатологи Сигмы творили чудеса. Так можно было бы сохранить всех последних землян «старого двора» — древнего маршала, старого камергера, фрейлин — всех, кто знал прежнюю Астрид. А потом терпеливо, мало-помалу, подбирая то аметистовый оттенок радужной оболочки глаза, то магнолиевую бледность лица, можно будет создать настоящий шедевр, живую статую, и она будет еще совершеннее, чем настоящая Астрид… если бы она была жива. К тому же, биологические андроиды всегда получались красивее, чем люди.
Он еще долго думал, но потом дал согласие и поставил подпись.
Выйдя с территории Центра и не встретив, к счастью, никого из знакомых, он зашел в первое подвернувшееся злачное место на космодроме, отказался от опиума и схрауи, а также местных сегхиров, и основательно напился.
На рассвете, вернувшись в адмиральский дворец, он увидел Леса, как всегда аккуратного и бледного, в летной форме. Он пришел попрощаться. Валеран был еще достаточно пьян, чтобы толком передать Лесу все свои мысли. Коротко пересказав ход событий, он процедил сквозь зубы:
— Я же не мог отказать ей в этом, да?
И Лес ответил, как и следовало ожидать:
— Да, не мог.
Позже Валеран вспомнил, что в изголовье Леса, влюбленного в Землю, висел портрет пятой принцессы…
А потом?
Потом прошли месяцы. Годы. Шел курс адаптации, ужасно долгий и трудный. Еще несколько веков назад один ученый писал: «…самым трудным этапом является соединение коллоидального механизма с электрической системой».
Между экспедициями Валеран находил время посетить Центр. Он узнавал, что там происходили странные чудеса, что величайшие умы Арктура создавали из живой плоти оружие, предвидя будущие беспощадные битвы с врагом. Но все это мало интересовало его, он спешил к Астрид. Стадия адаптации мозга, искусственно питаемого, помещенного в капсулу, успешно миновала, наступила стадия формирования андроида, движимого электрическими импульсами, с гибкими суставами и крепкими мускулами.
При первом свидании Ральф оказался лицом к лицу с бессмысленным коконом, по которому время от времени пробегали судорожные пульсации. В следующий свой визит Ральф увидел застывшую безликую маску и неподвижное тело…
Лес исчез. Он улетел на встречу с незнакомой, опасной и страстно любимой Землей. Конечно, Валеран должен был предупредить его, что нельзя посетить ее безнаказанно. Но они больше не встречались. Принц Еврафриканский, словно зачарованный, продолжал ходить в Центр Мутаций; после каждого полета — к этому ложу… До него начал доходить смысл старинного земного выражения, несколько сатанинского: нелюбовь. «Я ненавижу тебя и не могу обойтись без свиданий с тобой…» — говорилось в старой песне одного из народов Земли, которому когда-то пришлось много выстрадать.
Наступил день, когда она смогла управлять своими рефлексами.
Однажды она подняла руку. Левую. Правая оставалась неподвижной из-за обрыва цепи.
Однажды красиво очерченные губы разомкнулись, и она произнесла: «Р-р… Ральф…»
Он тотчас вышел. Его вырвало.
8
Талестра думает:
В то время, как на Сигме происходили все эти события,
когда в созвездии Рака вспыхнула Новая,
когда какая-то комета задела своим хвостом несколько незначительных звездочек в Гиадах,
когда, спрятавшись от подступившего врага в погребе, какая-то женщина-мать на Земле душила своего ребенка, чтобы он не кричал,
когда собака нашла своего убитого хозяина и лизала ему лицо, когда десятки собак — и тысячи собак…
когда потоки и пучки частиц встречались в космосе, когда одни миры рождались, а другие — нет,
(и все это я знала),
когда в одно и то же время на деревьях наливались плоды, а люди умирали с голода,
когда узник выпрыгнул в окно, чтобы избежать пыток,
когда один ученый нашел способ победить рак, а
другой ученый — как опрокинуть вселенную
(оказалось, что оба они ошибались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
«О прекрасная Самарра, — подумал Валеран словами национального гимна, — богатейшая и могущественная Самарра! Ты так похожа на Землю, ты настоящая новая Земля! У тебя есть космодромы и верфи, сады и мудрые правители… — Его левая бровь слегка приподнялась, выдавая некоторое раздражение и усталость. — У тебя есть мудрый Сенат, в нем заседают принцы-торговцы, для которых „кредор — всегда кредор“, и еще Совет Пяти, высший правящий орган, занятый политикой и финансами, такой грозный, что простые космонавты, как я, например, не должны даже упоминать его вслух… Он анонимно финансирует три четверти арктурианских экспедиций. Трое из его членов — земляне, а его президент Ингмар Кэррол обладает двумя голосами. Итак, получается четыре голоса против двух и, в случае чего… Вот это власть — о таком даже мой бедный дядя Христиан VII не мог бы и мечтать. И его всемогущество адмирал вызывает меня сегодня в Центр Мутаций. Для чего бы это?..»
Его аппарат точно опустился на террасу белого здания, стоявшего среди белых пальм и пурпурных сигмианских сосен. Парапсихический колледж представлял собой цепь дворцов из мрамора, яшмы и малахита, похожих на старинные азиатские шатры и утопающих в буйной зелени странного вида. В аллеях стояли статуи великих космонавтов, в звездчатых водоемах журчала вода.
Движущийся тротуар доставил Валерана в зал аудиенций. Космонавт, впервые оказавшийся в Центре, рассеянно отметил резкий контраст между звездным величием здания и внутренним его убранством, которое старалось передать исчезнувший навсегда облик старой Земли: золотые гирлянды, цветы и фрукты, барельефы какого-то Людовика, тяжелые пурпурные драпировки…
«Как это все фальшиво! Но как приятно! И как мало похоже на современную Землю…» Она оставила у него на губах вкус крови, ощущение тяжести атомного дезинтегратора на плече и воспоминания о беснующихся толпах на космодромах… Когда он выходил в просторный амфитеатр из голубоватого мрамора, до него вдруг дошло это чувство потрясающего совпадения между состоянием его души и давящей гармонией окружающей обстановки. «О, великий Космос… эта беспощадная музыка… этот дворец, где для его удовольствия играется Бетховен… ну конечно, IX симфония…» Неожиданно золотые гирлянды и обстановка XVIII века исчезли с последней, затихающей нотой, и Дворец Мутаций принял свое обычное строгое обличье. Валеран понял, что дворец воссоздал перед ним в слуховых и зрительных миражах то, что он любил больше всего, и эта подделка ужаснула его. Если арктурианцы будут использовать, несмотря на все свои добродетели и высокую культуру, такое совершенное «приворотное зелье», что же будет с землянами? Он тотчас вспомнил, что его собственный дворец в Самарре должен быть оборудован такими же гипноустройствами и дал себе слово однажды опробовать их.
Но ему сразу же стало стыдно за эту слабость и страстно захотелось снова очутиться в космосе с его привычными опасностями, с его пустотой, его обнаженными звездами, которые он облетает на послушном звездолете, который дрожит и артачится, как норовистый скакун, но потом спокойно принимает любые ускорения. На том самом звездолете, на котором он был, как указывала старинная формула «первым после бога в космосе».
Да, не следовало возвращаться на Сигму: он ведь уже забыл ее экзотические соблазны.
Теперь было слишком поздно бежать. Певучий голос андроида произносил его имя, и двери открывались. В какой-то момент ему показалось, что его ведут в зал Справедливости, где заседал Главный Трибунал — но нет, он ведь только что прибыл, никто не мог знать… В полном, недоумении он прошел по длинному, ярко освещенному коридору, поднялся на головокружительно крутом эскалаторе и попал в вестибюль, где андроиды надели на него белую маску и белую накидку. Итак, ему придется присутствовать при операции… Высокий, худощавый и гибкий арктурианец с благородным лицом, с прекрасными руками великолепного хирурга вышел ему навстречу и слегка поклонился (медицина и особенно хирургия до сих пор принадлежала к тем редким специальностям, которыми занимались настоящие арктурианцы — тут они были неподражаемы).
— Она в коматозном состоянии, — сказал главный хирург. — Она не узнает вас. Но ваше присутствие необходимо: вы единственный ее родственник на этой планете.
— Но… о ком идет речь? — спросил Валеран.
Врач, казалось, не слышал его. Он увлек Валерана за собой в залитый ярким светом зал, к операционному столу, накрытому чем-то вроде савана. Слепящие лучи огромного светильника дробились в металле. Это было похоже на пульт звездолета, каким обычно пользовались гуманоиды… Медсестра, схожая с белым призраком, отдернула покрывало.
…Лицом к лицу с кровавой плотью, которая еще сохраняла подобие человеческого тела, которая еще дышала, страдала, может быть, Валеран был готов от всего отречься, все опрокинуть, и за какую-то ничтожную долю секунды его судьба могла стать совсем другой…
— Кто же это? — спросил он с трудом.
— Астрид Еврафриканская. Пятая дочь вашего императора.
Так это была Астрид! В голове Валерана вспышками промелькнули образы — фальшивые, вызывающие раздражение, но в то же время привлекательные — все, что родная планета хранила для своих последних принцев… Он увидел голубой шифер на крышах крепостных башен, благородный ордер фасада замка, который сохранился в первозданном виде благодаря консервантам, зеленые парки, по которым в колясках с разукрашенными по старинной моде, пританцовывающими лошадями проезжали призраки, озера, где плавали голографические лебеди. Он вспомнил и наивного веселого ребенка, девочку с длинными локонами и острыми коленками, которая бегала вместе с ним среди этих призраков. Да, прошлое возвращалось. Первые балы, первые волнения, милые и глуповатые «стандартные ситуации» детства: «Кузен и кузина — опасная картина… Уроки любви в глухом уголке парка», и шепот усыпанных бриллиантами старых фрейлин, сбившихся в кружок.
— Конечно, Астрид только шестая на ступеньках трона. Боже храни императора!
— Но ведь Аэрс такой хрупкий, бедняжка…
— А Анна так набожна!
— Вы говорите «набожна» с таким выражением, словно хотите сказать, что она безобразна или что у нее сенная лихорадка…
— Нет, нет! А вот Астрид будет очень хорошенькая!
Места по рангу, разговоры о наследстве, этикет, чем-то похожий на этикет Кастильского двора в 1500 году. И все это бессмысленно, привлекательно и безнадежно архаично… И все это покатилось в бездонную шахту, которая выплюнула сегодня эту кровавую плоть…
— Астрид… — повторил Валеран. — Она умирает, да?
— Она не так уж далека от смерти, — сурово ответил арктурианец. — Ее сожгли огнеметом, и она выжила только потому, что упала под вагон метро. — Все это казалось Валерану невозможным, абсолютно невероятным… — Что касается других…
Он махнул рукой, что на всех языках означало только одно: конец…
— Один из наших разведывательных кораблей смог собрать то, что вы сейчас видите. С большим трудом ему удалось сесть на Уране, и под предлогом смены двигателя переправить останки принцессы на корабль-госпиталь.
— Она умирает. Уйдите. Оставьте меня с ней.
— Это бесполезно. Она не сможет узнать вас, — сказал чей-то суровый голос с земным акцентом, показавшийся ему странно знакомым. Он был похож на голос Леса Керрола, но в нем слышалась только сталь. — Вы должны принять решение, принц Валеран. Вы ведь были с нею помолвлены?
— Да… то есть, нет… Это была своего рода игра. Она была слишком молода, и мы принадлежали к одной семье.
— Вот именно. Сейчас вы должны решить ее судьбу.
— Что?! Но вы же не можете спасти ее!
— Верно, мы ничем не можем помочь ее телу. Его жизнь поддерживалась до сих пор искусственно, благодаря питательной среде… Объясните ему, Арцес.
— Да, кожа сгорела, — сказал высокий арктурианец с какой-то странной нежностью в голосе. — Сохранилось только несколько жизненно важных органов, и среди них — мозг. А 120-я статья межгалактического кодекса запрещает нам бесконечно хранить «человеческие останки в законсервированном виде». Итак, вы должны решить…
— Это ведь такая драгоценная кровь… — сказал стальной голос. — Не думайте, что мы так наивны: речь идет о символе. Для землян на Арктуре эта девушка — все, что осталось от Земли. От их Земли.
И Валеран тотчас вспомнил Христиана VII, который отвечал своим тусклым и грустным голосом верным придворным, умолявшим его эмигрировать: «Мы не можем оставить Землю. Мы сами и есть Земля…»
— Но вы говорите, — крикнул принц (или ему показалось, что он крикнул?), — что не можете спасти ее тело! Если остается только эта куча законсервированных остатков, то что же вы собираетесь из нее сделать?!
— Биоробота.
Мог ли он — должен ли он был лишить ее этого последнего шанса? В час выбора он снова понял, кем он был на самом деле — земной принц, довольно незамысловатое существо, которое в общем-то, верит в свою исключительность. Предки Валерана поклонялись культу расы. В их экспериментальных лабораториях посредством скрещивания и инъекций создавались гибриды, и в том, что прекрасно сохранившийся и отделенный от несовершенного, безжизненного тела мозг будет помещен в черепную коробку андроида, не было ничего сверхъестественного. Конечно, хирурги и невропатологи Сигмы творили чудеса. Так можно было бы сохранить всех последних землян «старого двора» — древнего маршала, старого камергера, фрейлин — всех, кто знал прежнюю Астрид. А потом терпеливо, мало-помалу, подбирая то аметистовый оттенок радужной оболочки глаза, то магнолиевую бледность лица, можно будет создать настоящий шедевр, живую статую, и она будет еще совершеннее, чем настоящая Астрид… если бы она была жива. К тому же, биологические андроиды всегда получались красивее, чем люди.
Он еще долго думал, но потом дал согласие и поставил подпись.
Выйдя с территории Центра и не встретив, к счастью, никого из знакомых, он зашел в первое подвернувшееся злачное место на космодроме, отказался от опиума и схрауи, а также местных сегхиров, и основательно напился.
На рассвете, вернувшись в адмиральский дворец, он увидел Леса, как всегда аккуратного и бледного, в летной форме. Он пришел попрощаться. Валеран был еще достаточно пьян, чтобы толком передать Лесу все свои мысли. Коротко пересказав ход событий, он процедил сквозь зубы:
— Я же не мог отказать ей в этом, да?
И Лес ответил, как и следовало ожидать:
— Да, не мог.
Позже Валеран вспомнил, что в изголовье Леса, влюбленного в Землю, висел портрет пятой принцессы…
А потом?
Потом прошли месяцы. Годы. Шел курс адаптации, ужасно долгий и трудный. Еще несколько веков назад один ученый писал: «…самым трудным этапом является соединение коллоидального механизма с электрической системой».
Между экспедициями Валеран находил время посетить Центр. Он узнавал, что там происходили странные чудеса, что величайшие умы Арктура создавали из живой плоти оружие, предвидя будущие беспощадные битвы с врагом. Но все это мало интересовало его, он спешил к Астрид. Стадия адаптации мозга, искусственно питаемого, помещенного в капсулу, успешно миновала, наступила стадия формирования андроида, движимого электрическими импульсами, с гибкими суставами и крепкими мускулами.
При первом свидании Ральф оказался лицом к лицу с бессмысленным коконом, по которому время от времени пробегали судорожные пульсации. В следующий свой визит Ральф увидел застывшую безликую маску и неподвижное тело…
Лес исчез. Он улетел на встречу с незнакомой, опасной и страстно любимой Землей. Конечно, Валеран должен был предупредить его, что нельзя посетить ее безнаказанно. Но они больше не встречались. Принц Еврафриканский, словно зачарованный, продолжал ходить в Центр Мутаций; после каждого полета — к этому ложу… До него начал доходить смысл старинного земного выражения, несколько сатанинского: нелюбовь. «Я ненавижу тебя и не могу обойтись без свиданий с тобой…» — говорилось в старой песне одного из народов Земли, которому когда-то пришлось много выстрадать.
Наступил день, когда она смогла управлять своими рефлексами.
Однажды она подняла руку. Левую. Правая оставалась неподвижной из-за обрыва цепи.
Однажды красиво очерченные губы разомкнулись, и она произнесла: «Р-р… Ральф…»
Он тотчас вышел. Его вырвало.
8
Талестра думает:
В то время, как на Сигме происходили все эти события,
когда в созвездии Рака вспыхнула Новая,
когда какая-то комета задела своим хвостом несколько незначительных звездочек в Гиадах,
когда, спрятавшись от подступившего врага в погребе, какая-то женщина-мать на Земле душила своего ребенка, чтобы он не кричал,
когда собака нашла своего убитого хозяина и лизала ему лицо, когда десятки собак — и тысячи собак…
когда потоки и пучки частиц встречались в космосе, когда одни миры рождались, а другие — нет,
(и все это я знала),
когда в одно и то же время на деревьях наливались плоды, а люди умирали с голода,
когда узник выпрыгнул в окно, чтобы избежать пыток,
когда один ученый нашел способ победить рак, а
другой ученый — как опрокинуть вселенную
(оказалось, что оба они ошибались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59