Анг'Ри сделал неопределенный жест рукой:
— Э… девочки зовут их «тенеротыми»…
— Это те, кто уничтожил город-призрак? — спросила Виллис, холодея.
Анг'Ри кивнул.
— Они… обычно они появляются не так уж часто, я хочу сказать, в одном и том же месте. Их появление предвещает, скорее всего, та самая комета. Ведь это звездолет. А в нем — зем'люди, очень могущественные. И звездолет не разбился, он может снова взлететь. Так вот, тенеротые должны спешить. Никто не должен уйти'т'сюда…
— Почему?
— Эта часть неба принадлежит им…
— Но их совсем не видно на Гефестионе!
— Ты еще плохо понимаешь меня, — сказал Анг'Ри. — А я не могу объяснить лучше. Никогда не знаешь — может быть, нас кто-то подслушивает. Ведь здесь пролегает оживленный путь в другие места неба. И вокруг много всего, и все так перемешалось… А за всем этим стоят тенеротые, которые стараются заманить пролетающие корабли. Ты должна понимать все это лучше меня… Они ищут не нас именно, просто они уничтожают любую жизнь, которую им удается обнаружить. Единственное, что нам остается — рассредоточиться: может быть, такие ничтожные проявления жизни не заинтересуют их ра-да-ры.
Он заботливо выделял каждую букву, каждый слог.
— Что касается тебя, ты можешь добраться до своих, там, на другом берегу большой воды. Мне очень жаль, добрая дама. Прощай, да поможет бог. И спасибо.
— Прощай, Анг'Ри, — ответила Виллис растерянно.
Она смотрела, как они исчезают, словно играя, постепенно рассредоточиваясь по равнине, среди журчащих ручейков и скороспелых злаков, которые почти с головой скрывали самых маленьких. И снова она была одна. Может быть, это было не так уж плохо — она уже начала привязываться к этим преждевременно состарившимся существам, таким абсурдным, безответственным, хрупким…
То, что можно было назвать гефестионским днем, подходило к зениту. Было совсем тепло, от переливающихся вод поднимался пар. Звезда Лебедя застыла прямо на горизонте, огромная, как земная Луна, но более бледная.
И Виллис пошла к ней.
Анг'Ри был прав: за голубой линией аквамариновых утесов открывалось темное пространство, где кончались все ручейки и речки равнины. Вода была фиолетовой, непроницаемой, она казалась тяжелой, застывшей. На берегах скороспелая растительность достигала размеров земного кустарника. Это были все те же длинные гибкие злаки и розовые кусты, увенчанные какими-то бархатистыми на ощупь цветочками. Виллис подумала, что все это должно напоминать земной пейзаж.
Она не знала, сколько часов шла. У времени на Гефестионе была, конечно, другая структура и длительность, чем на Гере или на «Летающей Земле» — единственных мирах, которые она знала. Уже давно она сняла с руки и отдала играть детям сложное и мертвое устройство, которое называлось часами. Несколько раз в своем долгом пути она чувствовала голод и утоляла его в традициях клана — съедобными лишайниками и злаками. Она пила воду из бесчисленных ручьев, даже выстирала свой комбинезон. Иногда она ложилась под какой-нибудь скалой и засыпала. И ни разу не видела снов.
Уже отчаявшись встретить какое-нибудь создание, похожее на человека, она была почти рада, когда из какой-то расселины вылезло животное, смутно напоминавшее гуманоида, и пошло следом за ней. Существо вызывало отвращение: это было нечто похожее на жирную крысу, цвета свежего мяса, и к тому же — трипод. Оно подпрыгивало, издавая звук, похожий на клокотанье кипящей воды в котле; что-то вроде: «гло-кло-па!», за которым следовал резкий свист. Довольно долго животное бегало вокруг Виллис кругами, как собака, которая загоняет стадо. Молодая женщина попыталась заговорить с ним, но в ответ добилась от него лишь несколько невнятных звуков, преимущественно: «Я! Меня! Меня! Я!» И без того уставшая Виллис кончила тем, что перестала обращать на него внимание.
Между тем, она вышла на берег. Это было озеро или небольшое внутреннее море, безбрежная, спокойная, переливающаяся гладь. Очень далеко, казалось — прямо под звездой Лебедя, вырисовывался невзрачный островок. С пологих берегов к воде волнами спускались ковры из голубовато-серебристых лишайников. Зловещим покоем веяло от этого пейзажа на краю вселенной. Виллис неожиданно поняла, что все это было задумано не зря: только почти мертвая планета могла предоставить питательную среду и идеальные условия для всех этих странных частот времени без структуры и взаимосвязи, которые могли в любой момент вторгнуться в другие вселенные. Мертвые времена…
Она была на пороге осознания тайны. Виллис уселась на камень в зарослях камыша, похожего на струны арфы — трепетные, блестящие, словно соединяющие землю с небосводом… Так она и сидела, наполненная этой эоловой музыкой, не обращая внимания на призывы, крики, не в состоянии противостоять вселенской скорби или бросить хотя бы взгляд на толстое нелепое животное, что топталось вокруг нее. Она закрыла глаза. А когда открыла — поняла, что ее звали. Зов этот был раздирающим, натянутым, как струна, и многоголосым. Прямо перед собой она увидела скалистую стену, испещренную выбоинами и провалами, и в каждой прогалине светились испуганные детские глаза. Что это, новый клан, который нуждается в ней?.. Да, толпа испуганных, отчаявшихся детишек… Когда она поднялась к ним, они начали бросать в нее камнями, но очень быстро успокоились. По зарослям вибрирующего камыша она проникла в пещеру, где в невидимых щелях прятались и выглядывали из них малыши. Этот клан состоял из совсем маленьких детей, большие, конечно, были уничтожены. Щуплые тела, покрытые страшными ранами, кровоточили…
— Кр-рысы! — крикнуло настырное животное. — Кр-рысы! Ж-с-ш-ш-ф-ф-ф!
И крысы появились, а звезда Лебедя в это время скользнула к горизонту… Крысы извергались нескончаемым потоком откуда-то из неведомых глубин, они были гладкими и жирными, чем-то похожими на «гло-кло-па», с красными свирепыми глазами. Увидев крыс, дети забрались еще выше — на карниз, который проходил под самым куполом пещеры, и звали Виллис, протягивая к ней свои маленькие израненные ручонки. Но теперь она ничем не могла помочь им. Как только началось нашествие грызунов, она, помня напутствие Анг'Ри, бросилась в воду. К ее большому удивлению озеро было теплым. Она сорвала длинную тростинку, которая в случае чего должна была помочь ей дышать в воде, и приблизилась к берегу, насколько могла. Но напрасно посылала она свои знаменитые волны маленьким существам…
Все кончилось, как всегда, безысходным кошмаром: бесчисленные полчища крыс поднимались выше и выше, урчали, заполняли пещеру. Огромный раскоряка скакал на своих трех лапах в этом море, распространяя вокруг себя ужасную вонь. Грызуны наступали сомкнутыми рядами, используя малейшую неровность в скалах, их голые хвосты бешено рассекали воздух. Иногда одна из огромных тварей оскальзывалась, срывалась и падала с невероятным визгом: она тотчас исчезала в этом черном море. И лишь несколько маленьких белых косточек появлялись потом, очищенные лучше, чем это мог бы сделать профессиональный мясник…
Не в состоянии добраться до своей добычи, крысы яростно пищали, их волны откатывались и водоворотами кружились по пещере. В какой-то момент Виллис увидела с ужасом, близким к помешательству, как твари взбираются одна на другую, будто собираются построить пирамиду! Самые коварные вспрыгивали даже на огромного квохчущего раскоряку, взбирались по его красной шее, поднимались на уродливую голову без подбородка, чтобы потом прыгнуть повыше на стены. Толстое несуразное животное разразилось градом звуков, напоминавших человеческую речь, но не имеющих никакого отношения к происходящим событиям. Его речь закончилась, совсем уж неожиданно, абсолютно бессмысленным заявлением на межгалактическом:
— Все подо мной! Это ранит мою португальскую чувствительность! Это необыкновенно!
Этот кошмарный фарс закончился заранее предвиденной трагедией. Воздух неожиданно помутнел и потемнел, часть пейзажа опрокинулась прямо на глазах у Виллис, и вместо нее появилась черная блестящая стена: все те же доспехи, хоботы, щупальца… «Так это появляется… ниоткуда», — еще успела подумать Виллис. Стена приблизилась к пещерам, потоки пламени затопили их. Гнусный запах паленого, стоны, писк и густой черный дым захлестнули побережье.
А Глопа, конечно, сбежал.
Все было сожжено — и дети, и крысы…
11
Талестра делится впечатлениями . Вот что она говорит:
Уже два часа (относительных) я непрерывно стреляю. Короткие стволы мощных дезинтеграторов раскалились, даже пальцам больно. Хорошо еще, что с «Летающей Иглы» сгрузили оружие, и что Лес, несмотря на свое явно отрицательное отношение к этому, научил меня с ним обращаться. Мор, словно настоящий полицейский, утихомиривал женщин. Они завывали хором в убежище, что в центре лагеря.
Все они изменились, с тех пор, как оказались на этой странной планете. Она называется Гефестионом, говорит Морозов. Находится она на окраине созвездия Лебедя, и Гейнц (электроник), предполагает, что нас туда занесло, как будто приливом… Нет ни дня, ни ночи на тусклом небе в постоянных сумерках, а звезды огромны, как луны Марса, и их слишком много. Призраки разгуливают, как мы с вами, и некоторые — невероятно ужасны.
Но больше всего на нервы действует то, что у времени здесь другое значение.
Такое впечатление, как будто живешь в замедленном фильме. А параллельно течет наше собственное относительное время. Это объясняет присутствие фантомов, говорит Мор. Кажется, что в тонкой структуре времени всегда есть явления или вещи только слегка очерченные, есть отблески и отражения. Здесь же эта тонкая структура особым образом расширяется. Кажется, что прожил на Гефестионе месяц. А по некоторым признакам получается, что прожил три или четыре года. А мне 15 лет.
Я выросла. Волосы у меня стали длинными. Я завязываю их узлом. Как и все женщины «Летающей Иглы», я шью себе платья из чехлов, из парашютов, даже из бинтов. Создается впечатление, что нам придется здесь немного задержаться…
Ведь нужно упомянуть и об этом: мы благополучно приземлились, но у нас почти не осталось горючего. И вот уже месяц (или три года?) Лес, Морозов и Гейнц ищут на этой ненормальной планете город, где может быть склад горючего — город, который не был бы миражом.
Между тем, надо было построить лагерь. Другой лагерь . Ведь мы сели в самом ужасном месте на Гефестионе. Нет — во всей вселенной.
Это остров.
В тот момент, когда мы сели, вода вокруг него была, опять-таки по словам Морозова, цвета «мертвой турчанки». На острове не было никакой растительности — только камни да проволока с колючками. Наш корабль приземлился на ровной площадке, окруженной бараками, вокруг которых валялись кучи того, что я, глядя в перископический телескоп, приняла сначала за сухие ветки. Так как при посадке мы увлекли за собой немало ионизированных частиц из верхних слоев атмосферы, эти кучки слегка светились. Я хотела рассмотреть вблизи, но, как это уже было у рва на Уране, Лес закрыл мне глаза ладонью.
Позднее я привыкла. И все мы привыкли к странным башням, окружающим остров, с которых струился слабый мертвенно-бледный свет, к неподвижным кучам, из которых торчали сухие и скрюченные конечности — кучи трупов, еще при жизни доведенных до такого состояния, что они были похожи на кукол или марионеток. Мы привыкли и к неподвижным часовым у ворот лагеря — и это были мертвецы, стоявшие так уже много гефестионских зим: человеческие тела, вмерзшие в огромные блоки прозрачного льда, который, очевидно, не успевал растаять даже летом. Я спросила, как же они могли туда попасть. Гейнц объяснил это со свойственной ему простотой:
— Их поставили здесь и начали обливать водой — стоял адский холод, а вода была, наверное, теплая, и они промокли до нитки. Потом вода замерзла, и ее продолжали добавлять…
— И они были живые?
— Да, вначале. Что с тобой, Талестра! У тебя насморк или ты плачешь?
— Нет, — отвечала я сдержанно. — Это теплая вода Гефестиона. — Я уже давно научилась избегать их взглядов…
Странно, но на Морозова все это почти не произвело впечатления. Он говорил: «У меня на родине всегда так страдали! Может быть, среди этих ужасных манекенов есть мои предки…» Странно, что большинство из нас может спокойно жить рядом с этими бараками, со скелетами, вытянувшимися на нарах, дохлыми паразитами. Вшивые призраки — разве можно представить что-нибудь подобное?! Но есть, все-таки, место, которое я обхожу стороной. Это просто дорожка, она ведет ко рву, где уложены мертвецы, раздавленные ногами. А сверху табличка с надписью на земном языке:
«Вот пойманные беглецы ».
В первые дни этого кошмара многие пассажиры «Летающей Иглы» сходили с ума и даже бросались в озеро. А я стиснула зубы и стала смотреть в другую сторону: у Леса и без того хватало забот.
Мы не могли покинуть остров, на который сел наш звездолет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59