Профессор утверждает, что ткань, которая еще не начала разлагаться, может жить. Значит, закон сохранения жизни?! Есть закон сохранения энергии, сохранения материи. Закона сохранения жизни до сих пор не было…
Усилием воли Николай сдержал расходившиеся мысли. Ладно, это не его дело. Его задача скромнее: нужно консервировать мясо. И никакого «закона» пока еще нет, простая закономерность: при таких-то условиях облучения мясо через двое суток разлагается до такой-то степени. Вот и все. Нет, не все, черт возьми! Ведь теперь можно решить такую задачу: а при каких условиях степень распада будет равна нулю, то есть мясо вовсе не разложится?
Николай погрузился в вычисления. Это была сложная математическая работа, в которой приходилось оперировать отвлеченными величинами, не выражающими ни координат кривых, ни степени распада. То, что раньше предполагалось искать практической работой на генераторах, теперь Николай определял математикой. Он искал диапазон, в котором должны заключаться нужные условия.
Наконец вычисления были закончены. Николай укрепил на доске свежий лист миллиметровки и стал чертить…
…За дверью, в столовой, еще слышалось движение, изредка раздавались голоса. Это Анна и Наташа, как всегда в это время года, готовились к экзаменам. Николай поймал себя на том, что он, как школьник, старается работать тихо, чтобы не выдать своего бодрствования. Он усмехнулся, громко чиркнул спичкой, закуривая, потом встал, небрежно сдвинув кресло, со стуком распахнул окно.
Густые, темные уже и высокие побеги липы теперь напоминали лес, дремучий и сказочный, осыпанный мерцающими блестками росы.
В дверь осторожно постучали, и Николай открыл.
— Опять! — укоризненно произнесла Анна.
— Опять… — бессмысленно повторил Николай, думая о том что теперь он уже не в состоянии молчать о своей победе. — Бросьте, Анна Константиновна, заботиться обо мне. Идите сюда. Наташа тоже. — Он тихо прикрыл за ними дверь. — Ну, товарищи, победа! Я сейчас решил нашу задачу. Смотрите… Вот это — кривая распада в зависимости от изменения волны. Эта — от экспозиции. Третья — от мощности. Тут, смотрите, все три кривые пересекаются в одной точке. Она лежит на линии нулевого распада. Это узел таких условий облучения, при которых мясо не будет разлагаться! Завтра я настраиваю генератор по этим данным, а еще через два дня профессор получит пробирки из термостата с совершенно свежим мясом. Представляете, что будет, когда лаборанты перестанут находить распад? Никаких процентов! Ноль!
— А сейчас у вас сколько?
— Шестьдесят восемь с половиной.
— Значит, отец и не подозревает об этом?
— Нет конечно!
Они составили план действий. Профессор ничего не должен знать. Сюрприз будет неожиданным.
С этого дня события стали нарастать, нагромождаться одно на другое. Каждый день приносил что-нибудь новое. Тихий с виду ридановский особняк, всегда кипевший внутри напряженной жизнью, теперь был похож на котел, готовый взорваться от клокочущих в нем событий.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
КЛАДЫ ВЫСОКОЙ ЧАСТОТЫ
На другой день Николай с утра настроил один из генераторов на «узел условий». Пробирки пошли в термостат. Через день они будут взяты в лабораторию на анализ, и тогда… Вот тогда-то и произойдет взрыв!
Половину серии — обычную порцию пробирок для одного генератора — он облучил сам. Чтобы не возбуждать подозрений Ридана, нужно было пропустить еще такую же, потому что другой генератор уже был выключен. Николай поручил эту работу Ныркину, а сам перешел в свою электротехническую лабораторию, где монтировался большой «консерватор». Пока пробирки с сюрпризом будут выдерживаться в термостате, он решил закончить монтаж, чтобы потом, после окончательной проверки «узла условий», сразу приступить к облучению более крупных проб мяса и целых туш.
Чем удачнее шло дело, тем увлеченнее работал Николай. Создавая сушилку, он впервые стал организовывать работу других, руководить людьми, и теперь ему казалось, что нет предела количеству дел, которые можно совершить в любой срок… Он не замечал, что обилие людей, помогавших ему, не уменьшало забот: он продолжал сам проверять все, что делалось. Заботы все более густой паутиной оплетали его. Уходить от них он еще не умел.
И не только «консерватор» поглощал его мысли. Чувствуя, что работа подходит к концу, он все чаще вспоминал о своем «генераторе чудес» — единственной идее, которую он не довел до конца. Пусть его расчеты оказались ошибочными, но разве это значит, что можно бросить идею, забыть о ней! Нет, он искал ошибку. Как только в мыслях об очередных делах появлялся просвет, поиски эти возобновлялись. А в отдельной комнате, примыкающей к электротехнической лаборатории, на столе уже возвышался остов «ГЧ», вынутый из ящика, и некоторые детали были укреплены на своих местах. Скоро можно будет окончательно восстановить аппарат, и тогда профессор получит, наконец, то, что ему нужно.
Еще одна неспокойная мысль то и дело вспыхивала в голове Николая. Прошло уже больше полугода с того момента, когда он получил шифрованное сообщение от немецкого «ома». За это время многое могло произойти в Мюнхене. Что с аппаратом Гросса? Николай представлял себе жизнь немецкого народа, и воображение рисовало ему самые печальные картины судьбы неизвестного друга… Да, конечно, это был друг. Продолжительное молчание только подтверждало это… Николай продолжал со свойственной ему пунктуальностью через каждые два дня в 21.10 по московскому времени внимательно прослушивать весь «любительский эфир».
Анна знала расписание радиоработы Николая и всякий раз, когда он после своих путешествий по эфиру выходил из кабинета в столовую, устремляла на него тревожный вопросительный взгляд. В ответ он молча пожимал плечами.
На этот раз они оказались одни в столовой.
— Что же это значит, Николай Арсентьевич? — тихо спросила Анна. — Неужели там… все кончено?
— Кто знает? В лучшем случае молчание может означать, что фашистские инженеры еще не разгадали тайну машины Гросса. И наш друг ждет. Сообщать нечего. Возможно, он слышит меня, но сам не выходит в эфир, чтобы не попасться.
— Хоть бы так! — с надеждой произнесла Анна.
И вот однажды в исключительно оживленном стрекотании любительских сигналов Николай вдруг услышал знакомый призывный клич. «Он… он!» взволнованно вслушивался Николай, ожидая конца вызова.
Да, это был он.
— Новая антенна выполнена точно по вашей схеме. Ждем продолжения, — сразу передал Николай, ответив на вызов.
— Хорошо. Принимайте.
Последовали цифры. Николай записывал весь превратившись в слух, боясь шевельнуться, чтобы не пропустить какую-нибудь точку. Так прошло минут десять.
Вдруг где-то совсем рядом в эфире возникли другие сигналы. Это были обычные сигналы настройки, ничего не выражавши: повторялась одна буква «ж»: три точки — тире, три точки — тире и так далее. Они слышались где-то «близко» от цифр немца, потому что их волна на какую-то долю метра отличалась от волны, на которой принимал Николай. Потом они, крадучись, подскочили ближе, еще… еще…
Кто-то настраивал свой передатчик на ту же волну. Николай понял. Отчаянным напряжением слуха он успел выловить еще три-четыре цифры из беспорядочной тарабарщины спутавшихся точек и тире.
Хищник эфира, точно нацелившись на свою жертву, прибавил мощность, и сигналы «ома» потонули в хриплом реве.
Николай быстро встал и рванул дверь. Анна и Наташа вздрогнули, повернулись к нему.
— Скорей сюда! — и Николай метнулся было назад, к передатчику, как вдруг из-за двери появился Виклинг.
— Что случилось? — встревоженно спросил он.
Николай опешил. Черт возьми, из-за наушников он не слышал, что пришел Виклинг.
— Ничего особенного… Анна Константиновна, идите сюда на минутку.
Она вошла, и Николай довольно недвусмысленно запер за ней дверь. Они переглянулись, молча оценив получившуюся неловкость. Николай махнул рукой: ладно, мол, обойдется, и снова вскинул наушники. Рев еще продолжался.
Одного взгляда на ряды только что записанных цифр в приемном журнале было достаточно, чтобы Анна поняла все.
Продолжая слушать, Николай вынул листок с шифром.
— Надо быстро расшифровать, — шепотом сказал он. — Связь прервана, но еще может возобновиться.
— А может быть, лучше сделать это потом? — Анна кивнула в сторону столовой.
Внезапно рев прекратился. Океан эфира покойно и неумолчно шумел своим ровным прибоем. Николай ждал. Эфир был спокоен.
— Да, лучше отложим, — ответил, наконец, Николай, не снимая наушников. — Идите туда и выпутывайтесь. Но помните… — он приложил палец к губам.
Анна вышла.
— Ну, решено, начинаю заниматься радио, — сказала она Виклингу. — Действительно, это увлекательная вещь. Теперь я понимаю, почему Николай Арсентьевич просиживает ночи за передатчиком. Знаете, Альфред, сейчас я слышала голос какого-то любителя из Нью-Фаундленда! С той стороны земного шара! Настоящий голос, не какие-нибудь точки-тире. Замечательно!
Виклинг сделал вид, что поверил Анне, и в то же время дал понять, что на самом деле он только помогает ей выйти из неловкого положения. Скоро он ушел, оставив в душе Анны гнетущее чувство незаслуженно нанесенной ему обиды.
Девушки поспешили к Николаю. Текст радиограммы уже был расшифрован. Анна быстро перевела его:
— «Имею достоверные сведения подготовке военного нападения. Сообщите ЦК партии. Группа военных инженеров, работавших над машиной Гросса уничтожена, машина тоже. Гросс и его помощник Мюленберг погибли. Захваченные документы, очевидно, сохранились. Возможно восстановление. Передаю описание принципа воздушного кабеля, специально составленное погибшим соавтором Гросса. Ионизация достигается путем поляризации воздуха одновременным воздействиям двух смежных направленных лучевых полей сантиметрового диапазона с отношением частот…»
Друзья молчали. Угроза, звучавшая в первом сообщении немецкого друга, теперь шагнула ближе, стала явственней и страшнее. Еще более встревожились девушки, когда Николай объяснил, почему текст прерван.
— Значит, за вашими разговорами в эфире следят!
— Да, — ответил Николай, — теперь это ясно. Опасения Феди подтверждаются. Может быть следят и за нами здесь… Нужно уничтожить все лишнее… а то еще выкрадут, чего доброго…
Он собрал все листки, относившиеся к расшифровке радиограмм, с усилием заставил себя вырвать из своего «вахтенного журнала» две страницы с записями приема… Эти две страницы и листок с шифром он сложил вместе и спрятал их под тяжелую раму письменного стола. Только что принятый расшифрованный текст положил в карман пиджака. Все остальное скомкал, унес в кухню и там сжег.
Вернувшись, он решительно поднял телефонную трубку.
— Удобно ли? — заметила Анна. — Уже двенадцатый час.
— Я в наркомат… Если он еще там, значит можно…
Через несколько минут Николай вышел «погулять». От Ридана, который сидел у себя в кабинете, приходилось пока скрывать немецкие дела и это тяготило Николая… «Ничего, — подумал он, — теперь уже скоро он будет знать все…»
* * *
Наступил последний из трех дней, которые Николай выторговал у Ридана «для нормальной работы», как он говорил.
В десять часов утра, когда во всем особняке Ридана уже шел хорошо налаженный рабочий день, произошло нечто необычайное, Анна и Наташа оставили книги, спустились вниз на волейбольную площадку около дома и начали расставлять на ней дужки крокета. Через минуту к ним вышли Мамаша и Виклинг. Николай погасил лампы своих генераторов и появился с черного хода, от «зверинца». С улицы пришел Федор Решетков и, положив какой-то сверток на скамью у площадки, присоединился к компании. В двадцать минут одиннадцатого в лабораторию Ридана позвонил лаборант-бригадир, который руководил анализом проб мяса. Он просил профессора зайти в «анализаторскую» лабораторию, чтобы выяснить какие-то недоразумения. Профессор поспешил туда.
— В чем дело? — спросил он входя.
— Какая-то ерунда, Константин Александрович. Похоже, что пробирки идут прямо с генераторов, а не из термостата.
— Почему вы так думаете?
— Да потому, что мясо совсем свежее. Вот смотрите, — он показал книгу записей. — Вчера последняя партия дала, в среднем, шестьдесят девять и одну десятую процента распада — почти норму, а сегодня следующая дает ноль.
Ридан схватил книгу и впился в нее глазами.
— Сколько проб вы уже проверили?
— Шестьдесят две.
— И все дают ноль?
— Все до одной!
— Да-а, странно… Сомнительно! Вы говорили с Тунгусовым?
— Нет еще. Решил сначала вам сказать.
— Так… Идемте к нему выяснять.
Открыв дверь в генераторную, Ридан в изумлении остановился на пороге. В комнате никого не было, конвейеры работали вхолостую, лампы генераторов были темны.
— Так и есть… что-то неладно.
Уверенный, что с Тунгусовым что-то случилось, он выскочил в коридор и огромными стремительными шагами помчался к комнатам инженера, как вдруг остановился так внезапно, что бригадир лаборантов, спешивший вслед за ним, чуть не сбил его с ног.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Усилием воли Николай сдержал расходившиеся мысли. Ладно, это не его дело. Его задача скромнее: нужно консервировать мясо. И никакого «закона» пока еще нет, простая закономерность: при таких-то условиях облучения мясо через двое суток разлагается до такой-то степени. Вот и все. Нет, не все, черт возьми! Ведь теперь можно решить такую задачу: а при каких условиях степень распада будет равна нулю, то есть мясо вовсе не разложится?
Николай погрузился в вычисления. Это была сложная математическая работа, в которой приходилось оперировать отвлеченными величинами, не выражающими ни координат кривых, ни степени распада. То, что раньше предполагалось искать практической работой на генераторах, теперь Николай определял математикой. Он искал диапазон, в котором должны заключаться нужные условия.
Наконец вычисления были закончены. Николай укрепил на доске свежий лист миллиметровки и стал чертить…
…За дверью, в столовой, еще слышалось движение, изредка раздавались голоса. Это Анна и Наташа, как всегда в это время года, готовились к экзаменам. Николай поймал себя на том, что он, как школьник, старается работать тихо, чтобы не выдать своего бодрствования. Он усмехнулся, громко чиркнул спичкой, закуривая, потом встал, небрежно сдвинув кресло, со стуком распахнул окно.
Густые, темные уже и высокие побеги липы теперь напоминали лес, дремучий и сказочный, осыпанный мерцающими блестками росы.
В дверь осторожно постучали, и Николай открыл.
— Опять! — укоризненно произнесла Анна.
— Опять… — бессмысленно повторил Николай, думая о том что теперь он уже не в состоянии молчать о своей победе. — Бросьте, Анна Константиновна, заботиться обо мне. Идите сюда. Наташа тоже. — Он тихо прикрыл за ними дверь. — Ну, товарищи, победа! Я сейчас решил нашу задачу. Смотрите… Вот это — кривая распада в зависимости от изменения волны. Эта — от экспозиции. Третья — от мощности. Тут, смотрите, все три кривые пересекаются в одной точке. Она лежит на линии нулевого распада. Это узел таких условий облучения, при которых мясо не будет разлагаться! Завтра я настраиваю генератор по этим данным, а еще через два дня профессор получит пробирки из термостата с совершенно свежим мясом. Представляете, что будет, когда лаборанты перестанут находить распад? Никаких процентов! Ноль!
— А сейчас у вас сколько?
— Шестьдесят восемь с половиной.
— Значит, отец и не подозревает об этом?
— Нет конечно!
Они составили план действий. Профессор ничего не должен знать. Сюрприз будет неожиданным.
С этого дня события стали нарастать, нагромождаться одно на другое. Каждый день приносил что-нибудь новое. Тихий с виду ридановский особняк, всегда кипевший внутри напряженной жизнью, теперь был похож на котел, готовый взорваться от клокочущих в нем событий.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
КЛАДЫ ВЫСОКОЙ ЧАСТОТЫ
На другой день Николай с утра настроил один из генераторов на «узел условий». Пробирки пошли в термостат. Через день они будут взяты в лабораторию на анализ, и тогда… Вот тогда-то и произойдет взрыв!
Половину серии — обычную порцию пробирок для одного генератора — он облучил сам. Чтобы не возбуждать подозрений Ридана, нужно было пропустить еще такую же, потому что другой генератор уже был выключен. Николай поручил эту работу Ныркину, а сам перешел в свою электротехническую лабораторию, где монтировался большой «консерватор». Пока пробирки с сюрпризом будут выдерживаться в термостате, он решил закончить монтаж, чтобы потом, после окончательной проверки «узла условий», сразу приступить к облучению более крупных проб мяса и целых туш.
Чем удачнее шло дело, тем увлеченнее работал Николай. Создавая сушилку, он впервые стал организовывать работу других, руководить людьми, и теперь ему казалось, что нет предела количеству дел, которые можно совершить в любой срок… Он не замечал, что обилие людей, помогавших ему, не уменьшало забот: он продолжал сам проверять все, что делалось. Заботы все более густой паутиной оплетали его. Уходить от них он еще не умел.
И не только «консерватор» поглощал его мысли. Чувствуя, что работа подходит к концу, он все чаще вспоминал о своем «генераторе чудес» — единственной идее, которую он не довел до конца. Пусть его расчеты оказались ошибочными, но разве это значит, что можно бросить идею, забыть о ней! Нет, он искал ошибку. Как только в мыслях об очередных делах появлялся просвет, поиски эти возобновлялись. А в отдельной комнате, примыкающей к электротехнической лаборатории, на столе уже возвышался остов «ГЧ», вынутый из ящика, и некоторые детали были укреплены на своих местах. Скоро можно будет окончательно восстановить аппарат, и тогда профессор получит, наконец, то, что ему нужно.
Еще одна неспокойная мысль то и дело вспыхивала в голове Николая. Прошло уже больше полугода с того момента, когда он получил шифрованное сообщение от немецкого «ома». За это время многое могло произойти в Мюнхене. Что с аппаратом Гросса? Николай представлял себе жизнь немецкого народа, и воображение рисовало ему самые печальные картины судьбы неизвестного друга… Да, конечно, это был друг. Продолжительное молчание только подтверждало это… Николай продолжал со свойственной ему пунктуальностью через каждые два дня в 21.10 по московскому времени внимательно прослушивать весь «любительский эфир».
Анна знала расписание радиоработы Николая и всякий раз, когда он после своих путешествий по эфиру выходил из кабинета в столовую, устремляла на него тревожный вопросительный взгляд. В ответ он молча пожимал плечами.
На этот раз они оказались одни в столовой.
— Что же это значит, Николай Арсентьевич? — тихо спросила Анна. — Неужели там… все кончено?
— Кто знает? В лучшем случае молчание может означать, что фашистские инженеры еще не разгадали тайну машины Гросса. И наш друг ждет. Сообщать нечего. Возможно, он слышит меня, но сам не выходит в эфир, чтобы не попасться.
— Хоть бы так! — с надеждой произнесла Анна.
И вот однажды в исключительно оживленном стрекотании любительских сигналов Николай вдруг услышал знакомый призывный клич. «Он… он!» взволнованно вслушивался Николай, ожидая конца вызова.
Да, это был он.
— Новая антенна выполнена точно по вашей схеме. Ждем продолжения, — сразу передал Николай, ответив на вызов.
— Хорошо. Принимайте.
Последовали цифры. Николай записывал весь превратившись в слух, боясь шевельнуться, чтобы не пропустить какую-нибудь точку. Так прошло минут десять.
Вдруг где-то совсем рядом в эфире возникли другие сигналы. Это были обычные сигналы настройки, ничего не выражавши: повторялась одна буква «ж»: три точки — тире, три точки — тире и так далее. Они слышались где-то «близко» от цифр немца, потому что их волна на какую-то долю метра отличалась от волны, на которой принимал Николай. Потом они, крадучись, подскочили ближе, еще… еще…
Кто-то настраивал свой передатчик на ту же волну. Николай понял. Отчаянным напряжением слуха он успел выловить еще три-четыре цифры из беспорядочной тарабарщины спутавшихся точек и тире.
Хищник эфира, точно нацелившись на свою жертву, прибавил мощность, и сигналы «ома» потонули в хриплом реве.
Николай быстро встал и рванул дверь. Анна и Наташа вздрогнули, повернулись к нему.
— Скорей сюда! — и Николай метнулся было назад, к передатчику, как вдруг из-за двери появился Виклинг.
— Что случилось? — встревоженно спросил он.
Николай опешил. Черт возьми, из-за наушников он не слышал, что пришел Виклинг.
— Ничего особенного… Анна Константиновна, идите сюда на минутку.
Она вошла, и Николай довольно недвусмысленно запер за ней дверь. Они переглянулись, молча оценив получившуюся неловкость. Николай махнул рукой: ладно, мол, обойдется, и снова вскинул наушники. Рев еще продолжался.
Одного взгляда на ряды только что записанных цифр в приемном журнале было достаточно, чтобы Анна поняла все.
Продолжая слушать, Николай вынул листок с шифром.
— Надо быстро расшифровать, — шепотом сказал он. — Связь прервана, но еще может возобновиться.
— А может быть, лучше сделать это потом? — Анна кивнула в сторону столовой.
Внезапно рев прекратился. Океан эфира покойно и неумолчно шумел своим ровным прибоем. Николай ждал. Эфир был спокоен.
— Да, лучше отложим, — ответил, наконец, Николай, не снимая наушников. — Идите туда и выпутывайтесь. Но помните… — он приложил палец к губам.
Анна вышла.
— Ну, решено, начинаю заниматься радио, — сказала она Виклингу. — Действительно, это увлекательная вещь. Теперь я понимаю, почему Николай Арсентьевич просиживает ночи за передатчиком. Знаете, Альфред, сейчас я слышала голос какого-то любителя из Нью-Фаундленда! С той стороны земного шара! Настоящий голос, не какие-нибудь точки-тире. Замечательно!
Виклинг сделал вид, что поверил Анне, и в то же время дал понять, что на самом деле он только помогает ей выйти из неловкого положения. Скоро он ушел, оставив в душе Анны гнетущее чувство незаслуженно нанесенной ему обиды.
Девушки поспешили к Николаю. Текст радиограммы уже был расшифрован. Анна быстро перевела его:
— «Имею достоверные сведения подготовке военного нападения. Сообщите ЦК партии. Группа военных инженеров, работавших над машиной Гросса уничтожена, машина тоже. Гросс и его помощник Мюленберг погибли. Захваченные документы, очевидно, сохранились. Возможно восстановление. Передаю описание принципа воздушного кабеля, специально составленное погибшим соавтором Гросса. Ионизация достигается путем поляризации воздуха одновременным воздействиям двух смежных направленных лучевых полей сантиметрового диапазона с отношением частот…»
Друзья молчали. Угроза, звучавшая в первом сообщении немецкого друга, теперь шагнула ближе, стала явственней и страшнее. Еще более встревожились девушки, когда Николай объяснил, почему текст прерван.
— Значит, за вашими разговорами в эфире следят!
— Да, — ответил Николай, — теперь это ясно. Опасения Феди подтверждаются. Может быть следят и за нами здесь… Нужно уничтожить все лишнее… а то еще выкрадут, чего доброго…
Он собрал все листки, относившиеся к расшифровке радиограмм, с усилием заставил себя вырвать из своего «вахтенного журнала» две страницы с записями приема… Эти две страницы и листок с шифром он сложил вместе и спрятал их под тяжелую раму письменного стола. Только что принятый расшифрованный текст положил в карман пиджака. Все остальное скомкал, унес в кухню и там сжег.
Вернувшись, он решительно поднял телефонную трубку.
— Удобно ли? — заметила Анна. — Уже двенадцатый час.
— Я в наркомат… Если он еще там, значит можно…
Через несколько минут Николай вышел «погулять». От Ридана, который сидел у себя в кабинете, приходилось пока скрывать немецкие дела и это тяготило Николая… «Ничего, — подумал он, — теперь уже скоро он будет знать все…»
* * *
Наступил последний из трех дней, которые Николай выторговал у Ридана «для нормальной работы», как он говорил.
В десять часов утра, когда во всем особняке Ридана уже шел хорошо налаженный рабочий день, произошло нечто необычайное, Анна и Наташа оставили книги, спустились вниз на волейбольную площадку около дома и начали расставлять на ней дужки крокета. Через минуту к ним вышли Мамаша и Виклинг. Николай погасил лампы своих генераторов и появился с черного хода, от «зверинца». С улицы пришел Федор Решетков и, положив какой-то сверток на скамью у площадки, присоединился к компании. В двадцать минут одиннадцатого в лабораторию Ридана позвонил лаборант-бригадир, который руководил анализом проб мяса. Он просил профессора зайти в «анализаторскую» лабораторию, чтобы выяснить какие-то недоразумения. Профессор поспешил туда.
— В чем дело? — спросил он входя.
— Какая-то ерунда, Константин Александрович. Похоже, что пробирки идут прямо с генераторов, а не из термостата.
— Почему вы так думаете?
— Да потому, что мясо совсем свежее. Вот смотрите, — он показал книгу записей. — Вчера последняя партия дала, в среднем, шестьдесят девять и одну десятую процента распада — почти норму, а сегодня следующая дает ноль.
Ридан схватил книгу и впился в нее глазами.
— Сколько проб вы уже проверили?
— Шестьдесят две.
— И все дают ноль?
— Все до одной!
— Да-а, странно… Сомнительно! Вы говорили с Тунгусовым?
— Нет еще. Решил сначала вам сказать.
— Так… Идемте к нему выяснять.
Открыв дверь в генераторную, Ридан в изумлении остановился на пороге. В комнате никого не было, конвейеры работали вхолостую, лампы генераторов были темны.
— Так и есть… что-то неладно.
Уверенный, что с Тунгусовым что-то случилось, он выскочил в коридор и огромными стремительными шагами помчался к комнатам инженера, как вдруг остановился так внезапно, что бригадир лаборантов, спешивший вслед за ним, чуть не сбил его с ног.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77