В сторонке, на хлипких боках какого-то ржавого фургончика, были представлены ужасы, ожидающие неправедную душу угодившую в Вечную Ржавь. Судя по картине, муки, ожидавшие опозорившего свое племя несчастного, были ужасны. Его насильно поили безалкогольным пивом, заставляли музицировать на клавикордах и каждый день менять носки. Сама картина была выполнена в свойственной металлистам авангардистской манере, поэтому, для особо непродвинутых зрителей, подробный перечень мук и унижений в аккуратной рамочке располагался на задней дверце фургона.
Здесь у металлистов находился, надо понимать, общественный центр поселка. Форум, так сказать.
«Интересно, как местные называют тот краткий промежуток, который отпущен им между Ясной Плавью и Вечной Ржавью? — подумал Лабух. — Может быть, Железная Явь или просто Перегон?»
На улице никого не было, только у кучи металлолома, которая то ли была когда-то мотоциклом, то ли еще только готовилась им стать, копошилась пара чумазых детишек, одетых в кожаные штаны, обильно утыканные шипастыми заклепками. Детишки немедленно устремились к музыкантам, ловко размахивая ржавыми велосипедными цепями. Судя по всему, намерения у будущих звезд тяжелого металла были самые серьезные. Не желая связываться с малолетками, музыканты ускорили шаг.
— Ага, забздели! Попса сопливая! — шепеляво пробасил им вслед младшенький и с воодушевлением хлестнул цепью по крылу раскуроченной малолитражки. — Уж мы бы вам наваляли!
— Пойдем домой, братик, а то опять обкакаешься. Да они, вроде, и не попса вовсе. — Старший был настроен более миролюбиво. — Вы шагайте себе, не бойтесь, я его подержу!
— Н-да! Экие железные цветочки растут в местных палисадниках! — Мышонок потрогал серьгу в ухе. — А где же их папы-мамы?
Папы и мамы нашлись неподалеку. С мотодрома, сооруженного металлистами на месте футбольного поля, доносились надсадный рев моторов, тяжелое уханье крупнокалиберных гитар и частый кашель сдвоенных ударных установок. Металлисты развлекались, а заодно и поддерживали боевой тонус.
По левую руку стоял приподнятый над землей на кирпичных столбиках древний двухэтажный автобус. В автобус вела лесенка, сваренная из стальных листов, а над гостеприимно распахнутыми дверями красовалась надпись: «Салун „Ржавое счастье“». Металлисты не приветствовали разнообразия ни в музыке, ни в названиях увеселительных заведений, ни в кличках. Все, к чему прикасалась стальная рука металлиста, немедленно превращалось в железо и слегка покрывалось ржавчиной, для колорита. Исключение не делалось даже для боевых подруг, которых назвали здесь не иначе как «железными бабочками» или, опять же, «ржавыми тетками». Поэтому Лабух был весьма удивлен, обнаружив на ступеньках бара типичного кантри-боя.
Немолодой здоровяк, одетый в потертую джинсу, неторопливо покуривал сигару, опершись на стальные перила. На голове у него красовалась настоящая пятигаллоновая ковбойская шляпа. Судя по всему, это и был хозяин заведения. На его причастность к ржавому, но святому делу тяжелого металла намекала только обильно усыпанная заклепками жилетка из популярной здесь хряповой кожи.
— Хай! — поприветствовал их здоровяк. — Я Марди, Марди Грас. Может быть, слышали о таком? А вы ведь нездешние, сразу видно. Зайдете выпить, пока местные не набежали? А то стопчут вас, здесь чужаков не жалуют.
— А ты как же? — Лабух посмотрел на ковбойские сапоги, опять же пошитые из хряповой кожи. — Только не говори мне, что металлисты не могут заснуть, не послушав на сон грядущий что-нибудь в стиле «блю грасс».
— Я их выпивкой снабжаю, — с достоинством сказал Марди. — А кроме того, я кошу под металлиста. У меня даже мотоцикл есть, вон, в хлеву стоит. Только я на нем не езжу. Много ли пива на мотоцикле привезешь, уж лучше на пикапе. Ну, так зайдете? А то скучно здесь, одно слово — сплошной тяжелый металл.
Мышонок с Чапой вопросительно посмотрели на Лабуха.
— Спасибо, сэр, но мы спешим, — вежливо отказался Лабух. — Нам еще через Гнилую Свалку топать, а пиво в брюхе, оно, знаете ли, несколько ограничивает прыткость. А нам прыткость ой как понадобится.
— Ну как знаете, — с сомнением протянул кантри-бой, разглядывая субтильных психов, решившихся пройти через Гнилую Свалку без предварительной массированной артподготовки. — Только вы местным не вздумайте сказать, что пиво мешает драться, они вам в два счета докажут, что это не так. Будете живы — заходите. Всегда рад потолковать со свежими людьми. Вам во-он туда, мимо мотодрома пройдете, там вам и будет Гнилая Свалка.
Музыканты попрощались с кантри-боем и направились к мотодрому.
С мотодрома в очередной раз донесся слитный грохот моторов, который потом распался на отдельные взрыкивания и металлические хрипы. Похоже, там происходило что-то вроде командного матча. Через толпу, наблюдающую за сражением, протолкались три фигуры и не спеша направились к Лабуху и его товарищам. Один из металлистов, угрюмый верзила, с ног до головы заляпанный глиной, громко ругаясь, волок за руль изувеченный мотоцикл.
— Ржавь Великая! Это что еще за туристы? — вопросил он, поравнявшись с музыкантами. — Кто вам, соколики, сказал, что сюда можно? Вам соврали, сюда нельзя!
— А кто сказал, что нам сюда нельзя? — вскинулся Чапа. — Ты, что ли?
— Не-а, — протянул верзила, отлипая от своего изувеченного железного друга, — не я. А вот выкидывать вас отсюда буду именно я. Вечно мне всякий мусор прибирать приходится. Щас вы у меня махом окажетесь на Гнилой Свалке! То-то хряпы порадуются!
— Погоди, Ржавый, не лязгай, — другой металлист, одетый в кожаный комбинезон, с черной банданой на лысеющей голове, придержал товарища за рукав куртки. — Вон та малокалиберная личность мне кажется знакомой.
«Что это у них все „ржавые“, — подумал Лабух, — бар ржавый, этот вот, тоже ржавый, член ржавый, даже счастье, и то ржавое?»
— Точно! Ах ты Ржавь Великая! — изумился тот, кого назвали Ржавым, поворачивая к Мышонку мужественную физиономию, обильно украшенную шрамами и седеющей щетиной. — Смотрите-ка, живой! А мы уж думали, что тебя хряпы схарчили! Третьего дня утречком вышли мы с друганами на набережную голову проветрить да пивка попить. Смотрим, а по Гнилой Свалке этот вот мальчонка скачет. Его хряпы так и норовят за задницу цапнуть, а он увертывается и лупцует их почем зря своей гитарой. Прямо кино! Ну, мы от пива добрыми становимся, мы, значит, гитарки расчехлили и поддержали пацана. А потом он к депо побежал, так что дальше мы не досмотрели. Ну ты и шустер, да еще видать, в кожанке родился, коли до сих пор живой. Жалко только, «металл» не играешь!
Металлисты, как выяснилось, были отнюдь не самыми злобными обитателями Города Звукарей. Более того, всяким мелким собратьям по музыке они даже покровительствовали, полагая, что последние просто недостаточно живучи и талантливы, чтобы жить правильной жизнью. А вот глухарей ненавидели истово, как правоверные язычники правоверных христиан.
— Ну что, с вас простава! — заключил Ржавый. — И канайте себе, куда хотите. А куда вы, кстати, правите?
— У нас концерт в «ящике», — объяснил Лабух. — Так что канаем мы прямиком через Гнилую Свалку, а на том берегу нас встретят,
— Для филириков, что ли, лабать будете? — Ржавый задумчиво почесал в затылке. — А что же эти малохольные нас не позвали? Мы же тут, рядышком. Мы бы им так сыграли, что у них бы все приборы зашкалили! Ясная Плавь!
— Не доросли они пока до вашей музыки, — дипломатично сказал Лабух. — Да и за приборы боятся.
— Это верно! — согласился Ржавый, прислоняя мотоцикл к железной тумбе, врытой в землю перед баром. — Эй, Марди Слоеное Пузо, тащи сюда пива. Не видишь, что ли, порядочные люди на природу собрались!
Шестеро боевых музыкантов расположились на крутом берегу Гнилой Свалки. На кожаной куртке, брошенной на жухлую траву, были в художественном беспорядке разложены ломти копченого мяса, здоровенные куски жареной индюшатины и пучки какой-то пахучей зелени. Рядом с отдыхающими стояли ящики с пивом. Один пустой, другой почти нетронутый.
— Здесь раньше, говорят, обыкновенная старица была, рыбка водилась, деревца росли, цветочки всякие. — Спутник Ржавого, по прозвищу Бей-Болт, был басистом, как и Мышонок. Вот только бас его был раза в полтора больше Мышонкиного и вместо подствольника укомплектован внушительной трубой противотанкового гранатомета с торчащей наружу надкалиберной боеголовкой. — Потом поставили вышки, обнесли все заречье колючей проволокой, понагнали полосатых и давай строить. Строили, строили, наконец построили. Полосатых, тех, которые не сбежали и не померли, куда-то увезли — наверное, допомирать на другие стройки, — а вышки и охрана остались. Вон, видите, торчат на том берегу? Там иногда и часовой появляется. Только редко. Мы уж по нему палили-палили — далеко, сволочь, не достать! А жаль...
— Почему жаль? — спросил Лабух. — Пусть бы себе ходил.
— Так откуда, ты думаешь, металлисты пошли? — Бей-Болт испытующе посмотрел на Лабуха. — От тех полосатых, которым удалось-таки сбежать, вот откуда. Ну слушай, что дальше было. Потом приехали военные. Приехали, обжились, комендатуру открыли, плац оборудовали, травку-муравку покрасили — все чин-чинарем. Утром развод, вечером похмелка. И только после военных стали привозить сотрудников. Сначала, Ясная Плавь, привезли физиков. Построили их на плацу, к ним какой-то генерал вышел, долго распинался, наверное, задачу объяснял. Ну, и закипела работа. Точнее, не закипела, а так, забулькала потихоньку. Видно, не заладилось у них что-то, потому что, как мне дед рассказывал, этих физиков каждый день на плацу дрючили, по сто раз отжиматься заставляли, подтягиваться на перекладине и все такое. А где ему отжаться, этому физику, у него же голова перетягивает...
— Ну и что, физики тоже в бега ударились? — поинтересовался Чапа.
— Никуда они не ударились. Ученые — они такие, они от работы не бегают. Им проблему подавай, и пока они ее не решат, никуда не побегут. Да и здоровья у них не хватило бы, чтобы от охраны сбежать. Порода не та.
Потом стали лириков привозить. Ну, потеха была, я вам доложу! Ясная Плавь! Лирики, они же никакой дисциплины не признавали, да и женщин среди них много было. А ведь физики, охрана, ну и военные, конечно, они ведь все-таки мужики. Их же никто не кастрировал, приказа, видать, не было. В общем, начался форменный бардак. Но в тогдашнем руководстве нашлись-таки умные головы, сообразили, что так дело не пойдет, и живенько прислали сюда женский вспомогательный батальон и еще дополнительно комплект вертухаек. Вот тогда дело и пошло на лад. Физики с лириками, военные с вспомогашками, вертухаи с вертухайками, в общем — порядок. Случалась, конечно, путаница, но как без нее? Заработал «ящик».
Что они в этом «ящике» делали, никто толком не знал. А потом и вовсе про них забыли. Пару раз музпехи приезжали, да охрана их шуганула, а остальных хряпы оприходовали.
— А причем здесь Гнилая Свалка? — спросил простодушный Чапа.
— Так когда этот самый «ящик» раскочегарился как следует, из него всякие ядовитые сопли дуром полезли. И все в речку. Рыба, конечно, передохла, а та, что осталась, уже на рыбу стала непохожа. Потом зверушки всякие из «ящика» выползать начали, и тоже в речку. Зверушки ведь не филирики, их работой в неволе не удержишь. Так вот хряпы и появились. Да что там хряпы, в Гнилой Свалке водятся твари и пострашнее, только тот, кто с ними встречался, уже никому ничего не расскажет. Такие дела, Ясная Плавь.
— Ну что, мы, пожалуй, пойдем. — Лабух поднялся. — Спасибо за компанию. А скажи-ка, вот вы верите в Ясную Плавь и Вечную Ржавь, а действительность у вас как называется? Та, что между Плавью и Ржавью?
— Бытовая Коррозия, как же еще, — засмеялся металлист. — Так сказать, ржавеем понемногу. От плави и до плави.
— Ну ладно, с Богом! — уже серьезно сказал Ржавый. — Ступайте по вешкам, а в случае чего, мы вас огоньком с берега поддержим. Ну а не повезет... — он замялся, — мы ваши имена на Ржавом Члене выбьем, чтобы, значит, помнили и в Ясной Плави вас как надо встретили.
Трое боевых музыкантов спустились с глинистого обрыва, нашли место, где начинался длинный ряд воткнутых в бурую жижу стальных труб с изъеденными до дыр основаниями, служивших вешками, и ступили на зыбкую, остро пахнущую медициной, поверхность Гнилой Свалки. По вешкам идти было если не легко, то, по крайней мере, терпимо. Справа и слева то и дело попадались какие-то страховидные металлические конструкции, которые иногда начинали шевелиться и поворачиваться, выставляя наружу то один, то другой изглоданный коррозией бок. Некоторые вешки оказались снабжены металлическими скобами. По ним можно было забраться наверх в случае опасности. Наверху таких вешек-вышек имелись небольшие площадки. На одной из таких вешек-вышек Лабух различил вцепившиеся в металлический поручень кожаные перчатки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Здесь у металлистов находился, надо понимать, общественный центр поселка. Форум, так сказать.
«Интересно, как местные называют тот краткий промежуток, который отпущен им между Ясной Плавью и Вечной Ржавью? — подумал Лабух. — Может быть, Железная Явь или просто Перегон?»
На улице никого не было, только у кучи металлолома, которая то ли была когда-то мотоциклом, то ли еще только готовилась им стать, копошилась пара чумазых детишек, одетых в кожаные штаны, обильно утыканные шипастыми заклепками. Детишки немедленно устремились к музыкантам, ловко размахивая ржавыми велосипедными цепями. Судя по всему, намерения у будущих звезд тяжелого металла были самые серьезные. Не желая связываться с малолетками, музыканты ускорили шаг.
— Ага, забздели! Попса сопливая! — шепеляво пробасил им вслед младшенький и с воодушевлением хлестнул цепью по крылу раскуроченной малолитражки. — Уж мы бы вам наваляли!
— Пойдем домой, братик, а то опять обкакаешься. Да они, вроде, и не попса вовсе. — Старший был настроен более миролюбиво. — Вы шагайте себе, не бойтесь, я его подержу!
— Н-да! Экие железные цветочки растут в местных палисадниках! — Мышонок потрогал серьгу в ухе. — А где же их папы-мамы?
Папы и мамы нашлись неподалеку. С мотодрома, сооруженного металлистами на месте футбольного поля, доносились надсадный рев моторов, тяжелое уханье крупнокалиберных гитар и частый кашель сдвоенных ударных установок. Металлисты развлекались, а заодно и поддерживали боевой тонус.
По левую руку стоял приподнятый над землей на кирпичных столбиках древний двухэтажный автобус. В автобус вела лесенка, сваренная из стальных листов, а над гостеприимно распахнутыми дверями красовалась надпись: «Салун „Ржавое счастье“». Металлисты не приветствовали разнообразия ни в музыке, ни в названиях увеселительных заведений, ни в кличках. Все, к чему прикасалась стальная рука металлиста, немедленно превращалось в железо и слегка покрывалось ржавчиной, для колорита. Исключение не делалось даже для боевых подруг, которых назвали здесь не иначе как «железными бабочками» или, опять же, «ржавыми тетками». Поэтому Лабух был весьма удивлен, обнаружив на ступеньках бара типичного кантри-боя.
Немолодой здоровяк, одетый в потертую джинсу, неторопливо покуривал сигару, опершись на стальные перила. На голове у него красовалась настоящая пятигаллоновая ковбойская шляпа. Судя по всему, это и был хозяин заведения. На его причастность к ржавому, но святому делу тяжелого металла намекала только обильно усыпанная заклепками жилетка из популярной здесь хряповой кожи.
— Хай! — поприветствовал их здоровяк. — Я Марди, Марди Грас. Может быть, слышали о таком? А вы ведь нездешние, сразу видно. Зайдете выпить, пока местные не набежали? А то стопчут вас, здесь чужаков не жалуют.
— А ты как же? — Лабух посмотрел на ковбойские сапоги, опять же пошитые из хряповой кожи. — Только не говори мне, что металлисты не могут заснуть, не послушав на сон грядущий что-нибудь в стиле «блю грасс».
— Я их выпивкой снабжаю, — с достоинством сказал Марди. — А кроме того, я кошу под металлиста. У меня даже мотоцикл есть, вон, в хлеву стоит. Только я на нем не езжу. Много ли пива на мотоцикле привезешь, уж лучше на пикапе. Ну, так зайдете? А то скучно здесь, одно слово — сплошной тяжелый металл.
Мышонок с Чапой вопросительно посмотрели на Лабуха.
— Спасибо, сэр, но мы спешим, — вежливо отказался Лабух. — Нам еще через Гнилую Свалку топать, а пиво в брюхе, оно, знаете ли, несколько ограничивает прыткость. А нам прыткость ой как понадобится.
— Ну как знаете, — с сомнением протянул кантри-бой, разглядывая субтильных психов, решившихся пройти через Гнилую Свалку без предварительной массированной артподготовки. — Только вы местным не вздумайте сказать, что пиво мешает драться, они вам в два счета докажут, что это не так. Будете живы — заходите. Всегда рад потолковать со свежими людьми. Вам во-он туда, мимо мотодрома пройдете, там вам и будет Гнилая Свалка.
Музыканты попрощались с кантри-боем и направились к мотодрому.
С мотодрома в очередной раз донесся слитный грохот моторов, который потом распался на отдельные взрыкивания и металлические хрипы. Похоже, там происходило что-то вроде командного матча. Через толпу, наблюдающую за сражением, протолкались три фигуры и не спеша направились к Лабуху и его товарищам. Один из металлистов, угрюмый верзила, с ног до головы заляпанный глиной, громко ругаясь, волок за руль изувеченный мотоцикл.
— Ржавь Великая! Это что еще за туристы? — вопросил он, поравнявшись с музыкантами. — Кто вам, соколики, сказал, что сюда можно? Вам соврали, сюда нельзя!
— А кто сказал, что нам сюда нельзя? — вскинулся Чапа. — Ты, что ли?
— Не-а, — протянул верзила, отлипая от своего изувеченного железного друга, — не я. А вот выкидывать вас отсюда буду именно я. Вечно мне всякий мусор прибирать приходится. Щас вы у меня махом окажетесь на Гнилой Свалке! То-то хряпы порадуются!
— Погоди, Ржавый, не лязгай, — другой металлист, одетый в кожаный комбинезон, с черной банданой на лысеющей голове, придержал товарища за рукав куртки. — Вон та малокалиберная личность мне кажется знакомой.
«Что это у них все „ржавые“, — подумал Лабух, — бар ржавый, этот вот, тоже ржавый, член ржавый, даже счастье, и то ржавое?»
— Точно! Ах ты Ржавь Великая! — изумился тот, кого назвали Ржавым, поворачивая к Мышонку мужественную физиономию, обильно украшенную шрамами и седеющей щетиной. — Смотрите-ка, живой! А мы уж думали, что тебя хряпы схарчили! Третьего дня утречком вышли мы с друганами на набережную голову проветрить да пивка попить. Смотрим, а по Гнилой Свалке этот вот мальчонка скачет. Его хряпы так и норовят за задницу цапнуть, а он увертывается и лупцует их почем зря своей гитарой. Прямо кино! Ну, мы от пива добрыми становимся, мы, значит, гитарки расчехлили и поддержали пацана. А потом он к депо побежал, так что дальше мы не досмотрели. Ну ты и шустер, да еще видать, в кожанке родился, коли до сих пор живой. Жалко только, «металл» не играешь!
Металлисты, как выяснилось, были отнюдь не самыми злобными обитателями Города Звукарей. Более того, всяким мелким собратьям по музыке они даже покровительствовали, полагая, что последние просто недостаточно живучи и талантливы, чтобы жить правильной жизнью. А вот глухарей ненавидели истово, как правоверные язычники правоверных христиан.
— Ну что, с вас простава! — заключил Ржавый. — И канайте себе, куда хотите. А куда вы, кстати, правите?
— У нас концерт в «ящике», — объяснил Лабух. — Так что канаем мы прямиком через Гнилую Свалку, а на том берегу нас встретят,
— Для филириков, что ли, лабать будете? — Ржавый задумчиво почесал в затылке. — А что же эти малохольные нас не позвали? Мы же тут, рядышком. Мы бы им так сыграли, что у них бы все приборы зашкалили! Ясная Плавь!
— Не доросли они пока до вашей музыки, — дипломатично сказал Лабух. — Да и за приборы боятся.
— Это верно! — согласился Ржавый, прислоняя мотоцикл к железной тумбе, врытой в землю перед баром. — Эй, Марди Слоеное Пузо, тащи сюда пива. Не видишь, что ли, порядочные люди на природу собрались!
Шестеро боевых музыкантов расположились на крутом берегу Гнилой Свалки. На кожаной куртке, брошенной на жухлую траву, были в художественном беспорядке разложены ломти копченого мяса, здоровенные куски жареной индюшатины и пучки какой-то пахучей зелени. Рядом с отдыхающими стояли ящики с пивом. Один пустой, другой почти нетронутый.
— Здесь раньше, говорят, обыкновенная старица была, рыбка водилась, деревца росли, цветочки всякие. — Спутник Ржавого, по прозвищу Бей-Болт, был басистом, как и Мышонок. Вот только бас его был раза в полтора больше Мышонкиного и вместо подствольника укомплектован внушительной трубой противотанкового гранатомета с торчащей наружу надкалиберной боеголовкой. — Потом поставили вышки, обнесли все заречье колючей проволокой, понагнали полосатых и давай строить. Строили, строили, наконец построили. Полосатых, тех, которые не сбежали и не померли, куда-то увезли — наверное, допомирать на другие стройки, — а вышки и охрана остались. Вон, видите, торчат на том берегу? Там иногда и часовой появляется. Только редко. Мы уж по нему палили-палили — далеко, сволочь, не достать! А жаль...
— Почему жаль? — спросил Лабух. — Пусть бы себе ходил.
— Так откуда, ты думаешь, металлисты пошли? — Бей-Болт испытующе посмотрел на Лабуха. — От тех полосатых, которым удалось-таки сбежать, вот откуда. Ну слушай, что дальше было. Потом приехали военные. Приехали, обжились, комендатуру открыли, плац оборудовали, травку-муравку покрасили — все чин-чинарем. Утром развод, вечером похмелка. И только после военных стали привозить сотрудников. Сначала, Ясная Плавь, привезли физиков. Построили их на плацу, к ним какой-то генерал вышел, долго распинался, наверное, задачу объяснял. Ну, и закипела работа. Точнее, не закипела, а так, забулькала потихоньку. Видно, не заладилось у них что-то, потому что, как мне дед рассказывал, этих физиков каждый день на плацу дрючили, по сто раз отжиматься заставляли, подтягиваться на перекладине и все такое. А где ему отжаться, этому физику, у него же голова перетягивает...
— Ну и что, физики тоже в бега ударились? — поинтересовался Чапа.
— Никуда они не ударились. Ученые — они такие, они от работы не бегают. Им проблему подавай, и пока они ее не решат, никуда не побегут. Да и здоровья у них не хватило бы, чтобы от охраны сбежать. Порода не та.
Потом стали лириков привозить. Ну, потеха была, я вам доложу! Ясная Плавь! Лирики, они же никакой дисциплины не признавали, да и женщин среди них много было. А ведь физики, охрана, ну и военные, конечно, они ведь все-таки мужики. Их же никто не кастрировал, приказа, видать, не было. В общем, начался форменный бардак. Но в тогдашнем руководстве нашлись-таки умные головы, сообразили, что так дело не пойдет, и живенько прислали сюда женский вспомогательный батальон и еще дополнительно комплект вертухаек. Вот тогда дело и пошло на лад. Физики с лириками, военные с вспомогашками, вертухаи с вертухайками, в общем — порядок. Случалась, конечно, путаница, но как без нее? Заработал «ящик».
Что они в этом «ящике» делали, никто толком не знал. А потом и вовсе про них забыли. Пару раз музпехи приезжали, да охрана их шуганула, а остальных хряпы оприходовали.
— А причем здесь Гнилая Свалка? — спросил простодушный Чапа.
— Так когда этот самый «ящик» раскочегарился как следует, из него всякие ядовитые сопли дуром полезли. И все в речку. Рыба, конечно, передохла, а та, что осталась, уже на рыбу стала непохожа. Потом зверушки всякие из «ящика» выползать начали, и тоже в речку. Зверушки ведь не филирики, их работой в неволе не удержишь. Так вот хряпы и появились. Да что там хряпы, в Гнилой Свалке водятся твари и пострашнее, только тот, кто с ними встречался, уже никому ничего не расскажет. Такие дела, Ясная Плавь.
— Ну что, мы, пожалуй, пойдем. — Лабух поднялся. — Спасибо за компанию. А скажи-ка, вот вы верите в Ясную Плавь и Вечную Ржавь, а действительность у вас как называется? Та, что между Плавью и Ржавью?
— Бытовая Коррозия, как же еще, — засмеялся металлист. — Так сказать, ржавеем понемногу. От плави и до плави.
— Ну ладно, с Богом! — уже серьезно сказал Ржавый. — Ступайте по вешкам, а в случае чего, мы вас огоньком с берега поддержим. Ну а не повезет... — он замялся, — мы ваши имена на Ржавом Члене выбьем, чтобы, значит, помнили и в Ясной Плави вас как надо встретили.
Трое боевых музыкантов спустились с глинистого обрыва, нашли место, где начинался длинный ряд воткнутых в бурую жижу стальных труб с изъеденными до дыр основаниями, служивших вешками, и ступили на зыбкую, остро пахнущую медициной, поверхность Гнилой Свалки. По вешкам идти было если не легко, то, по крайней мере, терпимо. Справа и слева то и дело попадались какие-то страховидные металлические конструкции, которые иногда начинали шевелиться и поворачиваться, выставляя наружу то один, то другой изглоданный коррозией бок. Некоторые вешки оказались снабжены металлическими скобами. По ним можно было забраться наверх в случае опасности. Наверху таких вешек-вышек имелись небольшие площадки. На одной из таких вешек-вышек Лабух различил вцепившиеся в металлический поручень кожаные перчатки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48