Но для девочки, которая никогда не видела между ними связи, получилась лишь запутанная паутина сомнения и смятения.
Тогда Шакунтала сделала только то, что могла сделать. Она повернулась к человеку, на которого полагалась, чтобы найти нити, которые направляли ее жизнь.
— Дададжи? — спросила она тихо, просяще. — Дададжи? Ты должен сказать, что мне делать?
Челюсти Ирины сжались. Губы были плотно сомкнуты. Этот вопрос не задавался советнику императрицей. Этот вопрос дочь задавала отцу. Любящая дочь обращалась к отцу, которому доверяла, и искала не совет, а указание.
Теперь решение было за Холкаром. Ирина точно знала это. В своем нынешнем состоянии, парализованная и в смятении, Шакунтала покорится пешве так уверенно, как дочь покорится отцу.
Ирина увидела, как поднялись и опустились плечи Дададжи, когда он сделал глубокий вдох. Он поднял голову. Впервые с тех пор, как Ирина заметила понимание на лице Дададжи, она увидела его лицо.
Облегчение оказалось почти взрывным. Ей пришлось бороться, чтобы выдохнуть бесшумно.
До того, как Холкар произнес первое слово, Ирина знала ответ. Это было лицо отца, а не пешвы. Любящего отца, который, как и миллионы до него, мог упрекать, и обучать, и дисциплинировать дочь. Но который не мог, когда час наконец пробил, отказать ей в том, чего она хотела на самом деле. Дададжи Холкар начал говорить. Слушая, Ирина знала, что Кунгас правильно понял душу этого человека, а она сама — нет. Если отбросить парадный мундир и знания, Дададжи Холкар оставался тем, кем всегда был. Простым, скромным, добрым человеком из маленького городка в Махараштре, который пытался содержать семью так, как мог. Малва разрушили его дом и вырвали у него его дочерей. Он не станет, не сможет лишить счастья девочку, которую взял на их место.
Лицо Холкара принесло облегчение. Такое большое облегчение, что Ирина едва слышала его первые слова. Но через несколько секунд стала слушать. А затем, менее чем через минуту, стала бороться со смехом.
Душа Дададжи Холкара была душой отца, да. Но разум все еще принадлежал императорскому советнику. И снова низкорожденный пешва великой Сатаваханы смог перехитрить брахманов.
— Я понимаю, что тебе трудно, императрица, — Дададжи поднял руку, как будто защищая свою монархиню от уничтожения. — Твоя собственная чистота… — Он замолчал, вздохнул и продолжил: — Но ты должна в первую голову ставить нужды своего народа. Каким бы трудным ни был выбор для тебя, с такой священной родословной. — Пешва повернулся вбок на подушке, в сторону Ирины, и поклонился.
— Я внимательно слушал, что сказала посол из Рима. Так внимательно, как только мог, хотя все мое существо сопротивлялось смыслу ее речей. Но мой разум не мог отказать словам. И это правда — то, что она говорит. — И снова Холкар вздохнул, как человек, который отдает предпочтение долгу. — Если ты поставишь долг перед своим народом над всем остальным, отбросив в сторону свои личные заботы, то ты на самом деле должна сделать, как говорит римлянка. Если ты хочешь выйти замуж за силу, императрица, то ты должна выйти замуж за человека из Великой Страны.
От сидящих поблизости послов стали подниматься слабые возражения. Варварский кушан пугал их своими дикими насмешками. Ученому пешве — брахману, как они сами, или по крайней мере они так думали — можно привести доводы разума.
Дададжи вытянул вперед руку, ладонью вниз. Жест в своем роде был таким же презрительным, как усмешка Кунгаса. Ученый старец, пресекающий глупую болтовню деревенских дурачков.
— Помолчите, — Холкар зафиксировал холодный взгляд на собравшихся послах. — Что вы знаете о силе?
Пешва был человеком средних лет, но все еще оставался активным. Дададжи поднялся с подушки с юношеской легкостью. Мгновение смотрел сверху вниз на послов, перед тем как начать ходить взад и вперед. Он сжал руки за спиной, склонил голову вперед — учитель, наставляющий школьников.
— Вы ничего не знаете! Истинные пути силы так же таинственны для вас, как движение планет.
Шагал и шагал, взад и вперед.
— Ни одна страна в Индии — даже все мы, вместе взятые, — не сможем собрать армию, способную разбить малва на поле брани. Это задача римлян, возглавляемых Велисарием. Но он тоже не может сделать это один. Велисарий в состоянии проткнуть копьем асура, но только если демон будет покалечен. А это мы можем сделать. Но это будет трудно, и прольется много крови, и придется заплатить высокую цену. Это, кроме всего прочего, потребует смелости и крепости.
Он остановился, глядя вниз на посла Чолы.
— Когда отец Шакунталы много лет назад попросил вашей помощи против малва, что вы сделали?
Холкар ждал ответа. Ответа не последовало, кроме повернутой в сторону головы. Дададжи посмотрел на Ганапати.
— Что сделала Керала? — спросил он. Ганапати тоже отвернулся.
Горький взгляд Холкара обвел послов. Большинство отвернулись, некоторые склонили головы и несколько — из дальней Юго-Восточной Азии — просто пожали плечами. Их помощи отец Шакунталы не просил.
Но Холкар не позволил им так легко уйти от ответа; через некоторое время они тоже отвернулись. Они, как и он, знали правду. Если бы Андхра попросила, ответ был бы тот же. Нет.
У него раздулись ноздри.
— Сила! — Он фыркнул. — Вы, дипломаты, знаете, как манипулировать властью. Вы не представляете, как создавать силу. Сегодня я скажу вам. Или скорее… — И снова он поклонился Ирине. — Я просто повторю ее слова. Сила приходит снизу, благородные господа Индии. С этого скромного места и никакого другого. Империя, неважно какая великая, неважно какие у нее огромные армии или как хорошо она снабжена оружием, имеет не больше силы, чем люди, на которых она опирается, дают, ее ей. Потому что это они — не вы — должны быть готовы и хотеть шагнуть вперед и умереть, когда пробьет час. И этим низкорожденным людям — не вам — хватает смелости взобраться на горб демону и перерезать ему сухожилия.
Он повернулся к ним спиной. Презрительно бросил через плечо:
— В то время как вы консультируетесь с предсказателями и магами и пытаетесь умилостивить зверя в надежде, что он будет обедать в другом месте.
Его руки все еще были сжаты за спиной. На мгновение они напряглись, как и спина Холкара.
— Не забывайте, благородные господа Индии, что я тоже из маратхи. Я знаю мой народ, а вы — нет. Вы пренебрежительно относитесь к ним, из-за их оскверненной натуры и свободных нравов. Но вы — слепцы, несмотря на все ваше образование. Как и говорит кушан, вы потерялись в иллюзии.
Дададжи сделал глубокий вдох и продолжил.
— Сегодня Махараштра дрожит на грани победы и поражения. Маратхи симпатизируют Шакунтале и многие из их лучших сынов пришли под ее знамена. Но большинство маратхи все еще ждут. Они станут контрабандой поставлять еду, возможно, шпионить или спрячут беженца. Но не больше. Пока нет. Каблук малва стоит у них на шее. Палачи Подлого покрыли их города телами мятежников.
Еще один глубокий вдох, почти великий вздох.
— Однако если вы затянете им в сердца, то поймете: их сдерживает не страх, а просто сомнение. Да, они помнят Андхру и преданы этой памяти. Но Андхра один раз предала их. Кто может сказать, не повторится ли это снова?
Он повернул голову на юго-восток, внимательно глядя на стены комнаты, словно мог видеть за ними Великую Страну.
— Им нужен залог, — сказал он тихо. — Залог, что династия, которую они поддерживают, никогда не оставит их. И какой залог может быть больше, чем превращение императрицей Андхры династии в их собственную? Никто из маратхи никогда не сидел на троне. Через год ребенок величайшего представителя Махараштры продолжит династию.
Его собственное лицо — мягкое, спокойное, ученое — теперь стало такой же жесткой и твердой маской, как лицо кушана.
— Это будет сделано, — объявил Дададжи Холкар. — Императрица, я уверен, найдет путь к своему долгу. Как и Рао. — Затем он повернулся и снова уставился на послов. — Но это будет сделано правильно.
Появилась улыбка, но она получилась такой же дикой, как у Кунгаса.
— Императрица выйдет замуж за Рао в Деогхаре, не здесь. Она станцует свой брачный танец перед лицом Подлого, в центре осады. Бросит вызов малва за нас всех. И вы, благородные господа Индии, вы, из Чолы, Кералы и Тамрапарни, будете присутствовать на бракосочетании. И обеспечите войска, чтобы провести императрицу через линии Подлого.
Послы взорвались в возражениях. Они задыхались от ярости и негодования.
Холкар их спокойно игнорировал. Он повернулся назад к императрице. Шакунтала неотрывно смотрела на него — для всех ее лицо ничего не выражало. Но Холкар чувствовал ослабление самоконтроля.
Ирина со своего места отправила ему настоятельную мысль.
«Заканчивай, Дададжи. Дай ей место и время до того, как она сломается. Все остальное можно обсудить завтра».
Очевидно, телепатия сработала. Или, возможно, два человека думали одинаково.
— Выходи замуж за Рао, императрица, — постановил Дададжи Холкар. Затем добавил таким тихим голосом, что только она одна могла его слышать: — Это просто твой долг, девочка, и ничего больше. Твоя дхарма. Пусть твое сознание будет спокойно.
Эти слова отца сняли все сомнения. Шакунтала теперь отчаянно боролась, чтобы поддержать свой императорский имидж. Под тонкой, как яичная скорлупа, королевской оболочкой начинала появляться девушка, нет, женщина.
Дададжи повернулся, но Кунгас уже поднялся на ноги, хлопая в ладоши.
— Достаточно! Достаточно! — выкрикнул кушан. — Уже поздно. Императрица очень устала. Освободите помещение!
Ни один посол, независимо от того, был он возмущен или нет, не хотел спорить с этим голосом. Они сразу же бросились к двери. Не прошло и минуты, как в комнате остались лишь Ирина, Кунгас и Дададжи. И императрица, которая все еще сидела на троне, но уже начала сворачиваться в клубок. Как только тяжелая дверь закрылась, она плотно прижала колени к груди.
Годы дисциплины и печали взорвались, как вулкан. Шакунтала плакала, и плакала, и плакала и все время смеялась. Смех не выражал веселья или даже счастья. Это были глубокие, освобождающие, вздымающие грудь смешки девушки, которая наконец может — после всех лет, когда она вкушала долг, ни разу не пожаловавшись на его горький вкус, — наслаждаться простыми радостями и желаниями обычной женщины.
Кунгас подошел к ней и обнял ее. Мгновение спустя, извиваясь как угорь, Шакунтала заставила его сесть на трон и устроилась у него на коленях. И там она и оставалась, на руках у человека, который охранял ее — раньше и снова в этот день — от всех ужасов мира. С того дня, как умер ее отец, и малва сделали ее сиротой, Кунгас ни разу не подвел ее. Ребенок находил успокоение у него на коленях, девушка — у него в объятиях, императрица — у него в сознании. Но женщина, наконец выпущенная из клетки, — только в его душе. А в ответ она давилась словами любви и благодарности, которые шептала между рыданиями. И даже Кунгас, когда гладил ее по волосам, не мог держать маску. Его лицо сейчас тоже было только лицом отца.
Дададжи начал двигаться к императрице, готовый разделить эти объятия. Но Ирина остановила его рукой.
— Не сейчас, Дададжи. Не сегодня.
Холкар обернулся, удивленный.
— Она захочет… я ей нужен…
Ирина покачала головой и улыбнулась.
— Ее желания и нужды могут подождать, Дададжи. Они достаточно хорошо удовлетворены, и на сегодня есть Кунгас. Он будет охранять ее в радости, точно так же как охранял в отчаянии. А сегодняшнюю ночь, Дададжи, ты должен посвятить себе.
Он нахмурился, поставленный в тупик. Ирина начала тянуть его к двери.
— Есть кое-кто, кого ты должен увидеть. Человек, которого ты искал с того дня, как потерял. Она уже должна ждать в твоих покоях.
К тому времени, как Ирина открыла дверь, Дададжи понял. К тому времени, как Ирина закрыла дверь, он уже ушел. Ирина только слышала его шаги, стучащие по коридору. На самом деле это было странно. Они звучали, как шаги молодого человека, бегущего как ветер.
Когда Ирина вернулась в свои покои, лампы уже зажгли. Ее слуги, знающие ее странные вкусы после месяцев работы на нее, приготовили стул, на котором она читала. Был готов и чай, в медном чайнике. К этому времени он подостыл, но Ирина любила как раз такой.
Как и всегда, ее слуги достали несколько книг из сундука и положили на стол рядом с лампой. Книги выбирались наугад женщинами, которые не могли прочитать названия. Ирина предпочитала, чтобы делалось именно так. Всегда было приятно посмотреть, что ей выбрали на вечер. Ирина любила сюрпризы.
Она села и сделала глоток чаю. Затем несколько минут взвешивала Платона против Гомера, Горация против Лукреция.
Никто из них не соответствовал ее настроению. Ее взгляд устремился на дверь в спальню. Прилив страсти обжег ее. Но она и от этого отмахнулась. Кунгас не придет этой ночью. И еще много ночей.
В этом знании присутствовало сожаление и расстройство, но никакой злобы или беспокойства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Тогда Шакунтала сделала только то, что могла сделать. Она повернулась к человеку, на которого полагалась, чтобы найти нити, которые направляли ее жизнь.
— Дададжи? — спросила она тихо, просяще. — Дададжи? Ты должен сказать, что мне делать?
Челюсти Ирины сжались. Губы были плотно сомкнуты. Этот вопрос не задавался советнику императрицей. Этот вопрос дочь задавала отцу. Любящая дочь обращалась к отцу, которому доверяла, и искала не совет, а указание.
Теперь решение было за Холкаром. Ирина точно знала это. В своем нынешнем состоянии, парализованная и в смятении, Шакунтала покорится пешве так уверенно, как дочь покорится отцу.
Ирина увидела, как поднялись и опустились плечи Дададжи, когда он сделал глубокий вдох. Он поднял голову. Впервые с тех пор, как Ирина заметила понимание на лице Дададжи, она увидела его лицо.
Облегчение оказалось почти взрывным. Ей пришлось бороться, чтобы выдохнуть бесшумно.
До того, как Холкар произнес первое слово, Ирина знала ответ. Это было лицо отца, а не пешвы. Любящего отца, который, как и миллионы до него, мог упрекать, и обучать, и дисциплинировать дочь. Но который не мог, когда час наконец пробил, отказать ей в том, чего она хотела на самом деле. Дададжи Холкар начал говорить. Слушая, Ирина знала, что Кунгас правильно понял душу этого человека, а она сама — нет. Если отбросить парадный мундир и знания, Дададжи Холкар оставался тем, кем всегда был. Простым, скромным, добрым человеком из маленького городка в Махараштре, который пытался содержать семью так, как мог. Малва разрушили его дом и вырвали у него его дочерей. Он не станет, не сможет лишить счастья девочку, которую взял на их место.
Лицо Холкара принесло облегчение. Такое большое облегчение, что Ирина едва слышала его первые слова. Но через несколько секунд стала слушать. А затем, менее чем через минуту, стала бороться со смехом.
Душа Дададжи Холкара была душой отца, да. Но разум все еще принадлежал императорскому советнику. И снова низкорожденный пешва великой Сатаваханы смог перехитрить брахманов.
— Я понимаю, что тебе трудно, императрица, — Дададжи поднял руку, как будто защищая свою монархиню от уничтожения. — Твоя собственная чистота… — Он замолчал, вздохнул и продолжил: — Но ты должна в первую голову ставить нужды своего народа. Каким бы трудным ни был выбор для тебя, с такой священной родословной. — Пешва повернулся вбок на подушке, в сторону Ирины, и поклонился.
— Я внимательно слушал, что сказала посол из Рима. Так внимательно, как только мог, хотя все мое существо сопротивлялось смыслу ее речей. Но мой разум не мог отказать словам. И это правда — то, что она говорит. — И снова Холкар вздохнул, как человек, который отдает предпочтение долгу. — Если ты поставишь долг перед своим народом над всем остальным, отбросив в сторону свои личные заботы, то ты на самом деле должна сделать, как говорит римлянка. Если ты хочешь выйти замуж за силу, императрица, то ты должна выйти замуж за человека из Великой Страны.
От сидящих поблизости послов стали подниматься слабые возражения. Варварский кушан пугал их своими дикими насмешками. Ученому пешве — брахману, как они сами, или по крайней мере они так думали — можно привести доводы разума.
Дададжи вытянул вперед руку, ладонью вниз. Жест в своем роде был таким же презрительным, как усмешка Кунгаса. Ученый старец, пресекающий глупую болтовню деревенских дурачков.
— Помолчите, — Холкар зафиксировал холодный взгляд на собравшихся послах. — Что вы знаете о силе?
Пешва был человеком средних лет, но все еще оставался активным. Дададжи поднялся с подушки с юношеской легкостью. Мгновение смотрел сверху вниз на послов, перед тем как начать ходить взад и вперед. Он сжал руки за спиной, склонил голову вперед — учитель, наставляющий школьников.
— Вы ничего не знаете! Истинные пути силы так же таинственны для вас, как движение планет.
Шагал и шагал, взад и вперед.
— Ни одна страна в Индии — даже все мы, вместе взятые, — не сможем собрать армию, способную разбить малва на поле брани. Это задача римлян, возглавляемых Велисарием. Но он тоже не может сделать это один. Велисарий в состоянии проткнуть копьем асура, но только если демон будет покалечен. А это мы можем сделать. Но это будет трудно, и прольется много крови, и придется заплатить высокую цену. Это, кроме всего прочего, потребует смелости и крепости.
Он остановился, глядя вниз на посла Чолы.
— Когда отец Шакунталы много лет назад попросил вашей помощи против малва, что вы сделали?
Холкар ждал ответа. Ответа не последовало, кроме повернутой в сторону головы. Дададжи посмотрел на Ганапати.
— Что сделала Керала? — спросил он. Ганапати тоже отвернулся.
Горький взгляд Холкара обвел послов. Большинство отвернулись, некоторые склонили головы и несколько — из дальней Юго-Восточной Азии — просто пожали плечами. Их помощи отец Шакунталы не просил.
Но Холкар не позволил им так легко уйти от ответа; через некоторое время они тоже отвернулись. Они, как и он, знали правду. Если бы Андхра попросила, ответ был бы тот же. Нет.
У него раздулись ноздри.
— Сила! — Он фыркнул. — Вы, дипломаты, знаете, как манипулировать властью. Вы не представляете, как создавать силу. Сегодня я скажу вам. Или скорее… — И снова он поклонился Ирине. — Я просто повторю ее слова. Сила приходит снизу, благородные господа Индии. С этого скромного места и никакого другого. Империя, неважно какая великая, неважно какие у нее огромные армии или как хорошо она снабжена оружием, имеет не больше силы, чем люди, на которых она опирается, дают, ее ей. Потому что это они — не вы — должны быть готовы и хотеть шагнуть вперед и умереть, когда пробьет час. И этим низкорожденным людям — не вам — хватает смелости взобраться на горб демону и перерезать ему сухожилия.
Он повернулся к ним спиной. Презрительно бросил через плечо:
— В то время как вы консультируетесь с предсказателями и магами и пытаетесь умилостивить зверя в надежде, что он будет обедать в другом месте.
Его руки все еще были сжаты за спиной. На мгновение они напряглись, как и спина Холкара.
— Не забывайте, благородные господа Индии, что я тоже из маратхи. Я знаю мой народ, а вы — нет. Вы пренебрежительно относитесь к ним, из-за их оскверненной натуры и свободных нравов. Но вы — слепцы, несмотря на все ваше образование. Как и говорит кушан, вы потерялись в иллюзии.
Дададжи сделал глубокий вдох и продолжил.
— Сегодня Махараштра дрожит на грани победы и поражения. Маратхи симпатизируют Шакунтале и многие из их лучших сынов пришли под ее знамена. Но большинство маратхи все еще ждут. Они станут контрабандой поставлять еду, возможно, шпионить или спрячут беженца. Но не больше. Пока нет. Каблук малва стоит у них на шее. Палачи Подлого покрыли их города телами мятежников.
Еще один глубокий вдох, почти великий вздох.
— Однако если вы затянете им в сердца, то поймете: их сдерживает не страх, а просто сомнение. Да, они помнят Андхру и преданы этой памяти. Но Андхра один раз предала их. Кто может сказать, не повторится ли это снова?
Он повернул голову на юго-восток, внимательно глядя на стены комнаты, словно мог видеть за ними Великую Страну.
— Им нужен залог, — сказал он тихо. — Залог, что династия, которую они поддерживают, никогда не оставит их. И какой залог может быть больше, чем превращение императрицей Андхры династии в их собственную? Никто из маратхи никогда не сидел на троне. Через год ребенок величайшего представителя Махараштры продолжит династию.
Его собственное лицо — мягкое, спокойное, ученое — теперь стало такой же жесткой и твердой маской, как лицо кушана.
— Это будет сделано, — объявил Дададжи Холкар. — Императрица, я уверен, найдет путь к своему долгу. Как и Рао. — Затем он повернулся и снова уставился на послов. — Но это будет сделано правильно.
Появилась улыбка, но она получилась такой же дикой, как у Кунгаса.
— Императрица выйдет замуж за Рао в Деогхаре, не здесь. Она станцует свой брачный танец перед лицом Подлого, в центре осады. Бросит вызов малва за нас всех. И вы, благородные господа Индии, вы, из Чолы, Кералы и Тамрапарни, будете присутствовать на бракосочетании. И обеспечите войска, чтобы провести императрицу через линии Подлого.
Послы взорвались в возражениях. Они задыхались от ярости и негодования.
Холкар их спокойно игнорировал. Он повернулся назад к императрице. Шакунтала неотрывно смотрела на него — для всех ее лицо ничего не выражало. Но Холкар чувствовал ослабление самоконтроля.
Ирина со своего места отправила ему настоятельную мысль.
«Заканчивай, Дададжи. Дай ей место и время до того, как она сломается. Все остальное можно обсудить завтра».
Очевидно, телепатия сработала. Или, возможно, два человека думали одинаково.
— Выходи замуж за Рао, императрица, — постановил Дададжи Холкар. Затем добавил таким тихим голосом, что только она одна могла его слышать: — Это просто твой долг, девочка, и ничего больше. Твоя дхарма. Пусть твое сознание будет спокойно.
Эти слова отца сняли все сомнения. Шакунтала теперь отчаянно боролась, чтобы поддержать свой императорский имидж. Под тонкой, как яичная скорлупа, королевской оболочкой начинала появляться девушка, нет, женщина.
Дададжи повернулся, но Кунгас уже поднялся на ноги, хлопая в ладоши.
— Достаточно! Достаточно! — выкрикнул кушан. — Уже поздно. Императрица очень устала. Освободите помещение!
Ни один посол, независимо от того, был он возмущен или нет, не хотел спорить с этим голосом. Они сразу же бросились к двери. Не прошло и минуты, как в комнате остались лишь Ирина, Кунгас и Дададжи. И императрица, которая все еще сидела на троне, но уже начала сворачиваться в клубок. Как только тяжелая дверь закрылась, она плотно прижала колени к груди.
Годы дисциплины и печали взорвались, как вулкан. Шакунтала плакала, и плакала, и плакала и все время смеялась. Смех не выражал веселья или даже счастья. Это были глубокие, освобождающие, вздымающие грудь смешки девушки, которая наконец может — после всех лет, когда она вкушала долг, ни разу не пожаловавшись на его горький вкус, — наслаждаться простыми радостями и желаниями обычной женщины.
Кунгас подошел к ней и обнял ее. Мгновение спустя, извиваясь как угорь, Шакунтала заставила его сесть на трон и устроилась у него на коленях. И там она и оставалась, на руках у человека, который охранял ее — раньше и снова в этот день — от всех ужасов мира. С того дня, как умер ее отец, и малва сделали ее сиротой, Кунгас ни разу не подвел ее. Ребенок находил успокоение у него на коленях, девушка — у него в объятиях, императрица — у него в сознании. Но женщина, наконец выпущенная из клетки, — только в его душе. А в ответ она давилась словами любви и благодарности, которые шептала между рыданиями. И даже Кунгас, когда гладил ее по волосам, не мог держать маску. Его лицо сейчас тоже было только лицом отца.
Дададжи начал двигаться к императрице, готовый разделить эти объятия. Но Ирина остановила его рукой.
— Не сейчас, Дададжи. Не сегодня.
Холкар обернулся, удивленный.
— Она захочет… я ей нужен…
Ирина покачала головой и улыбнулась.
— Ее желания и нужды могут подождать, Дададжи. Они достаточно хорошо удовлетворены, и на сегодня есть Кунгас. Он будет охранять ее в радости, точно так же как охранял в отчаянии. А сегодняшнюю ночь, Дададжи, ты должен посвятить себе.
Он нахмурился, поставленный в тупик. Ирина начала тянуть его к двери.
— Есть кое-кто, кого ты должен увидеть. Человек, которого ты искал с того дня, как потерял. Она уже должна ждать в твоих покоях.
К тому времени, как Ирина открыла дверь, Дададжи понял. К тому времени, как Ирина закрыла дверь, он уже ушел. Ирина только слышала его шаги, стучащие по коридору. На самом деле это было странно. Они звучали, как шаги молодого человека, бегущего как ветер.
Когда Ирина вернулась в свои покои, лампы уже зажгли. Ее слуги, знающие ее странные вкусы после месяцев работы на нее, приготовили стул, на котором она читала. Был готов и чай, в медном чайнике. К этому времени он подостыл, но Ирина любила как раз такой.
Как и всегда, ее слуги достали несколько книг из сундука и положили на стол рядом с лампой. Книги выбирались наугад женщинами, которые не могли прочитать названия. Ирина предпочитала, чтобы делалось именно так. Всегда было приятно посмотреть, что ей выбрали на вечер. Ирина любила сюрпризы.
Она села и сделала глоток чаю. Затем несколько минут взвешивала Платона против Гомера, Горация против Лукреция.
Никто из них не соответствовал ее настроению. Ее взгляд устремился на дверь в спальню. Прилив страсти обжег ее. Но она и от этого отмахнулась. Кунгас не придет этой ночью. И еще много ночей.
В этом знании присутствовало сожаление и расстройство, но никакой злобы или беспокойства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63