Ну, теперь держитесь, господа савэсовцы-эсэсов-цы! С этого момента я не собираюсь соблюдать правила хорошего тона. Так что ваши игры в прятки со мной не пройдут!
И я двинулся по этажу совершать повторный обход.
На этот раз я действовал подобно спецназовцам, штурмующим помещение, в котором на каждом шагу засели вооруженные головорезы-рецидивисты. Только в отличие от них я не прятался. Наоборот, я делал все, чтобы меня было видно и слышно не только на этом этаже, но и по меньшей мере еще двумя этажами выше.
Я старательно нарушал тишину, распахивая двери ударом ноги так, что они с грохотом ударялись о стену и от рикошета захлопывалисьновь.
Я орал во всю глотку: «Есть тут кто-нибудь живой?!» – как будто был спасателем, инспектирующим развалины жилого дома после землетрясения силой в девять баллов.
Живых, однако, не было. Мертвых, впрочем, тоже.
Кабинеты были вполне обычными. Одиночные или «многостаночные». Маленькие или большие. С письменными столами или с конторскими стеллажами. Аскетически полупустые или заботливо превращенные женскими руками в некое подобие домашней гостиной, с изобилием растений в горшках и кадках, с керамическими кашпо и кружевными салфетками. С компьютерами, факсами, плоттерами, скваттерами—и вовсе без какой-либо оргтехники.
Самое удивительное, что ни одна из дверей на этом этаже не была заперта на ключ. И так же, как наверху, почти повсюду я находил признаки недавнего присутствия людей: разложенные на столах бумаги, включенные компьютеры с ненабранным до конца текстом на экране, недопитый и еще горячий чай в стакане… Порой до меня доносились звуки, свидетельствующие о том, что этаж и в самом деле обитаем: далекие голоса беседующих людей, щелканье клавиш компьютерных клавиатур, стук закрывающихся дверей, шаги…
Но это было равносильно тому, что этаж населен призраками. Поскольку я так и не встретил ни единого человека.
Башня была своего рода «Летучим голландцем».
Кораблем, экипаж которого исчез внезапно и необъяснимо. Словно что-то ужасное заставило людей бросить все дела и сломя голову спасаться бегством. Только вот куда они все сбежали, если отсюда не было вы-хода?
Ноги мои гудели от усталости. Все-таки им сегодня досталось не меньше, чем в самые авральные для нас, курьеров, дни. Ведь чтобы обойти только один этот этаж, мне пришлось сделать шагов пятьсот, не меньше. Количество кабинетов я не считал, но их было не меньше ста. Это на одном только этаже! Сколько же их было здесь всего в здании? Две с половиной тысячи?
Да ведь это больше, чем во всем Белом доме! Прямо Пентагон какой-то!
Интересно, с какими целями функционировала такая чудовищная махина, если я о ней никогда раньше не слышал до сего дня?
Я бессильно опустился прямо на пол. Меня уже не колыхало, что кто-то может увидеть, как я развалился на пыльной ковровой дорожке посреди коридора, подобно бомжу. Я был уверен, что никого тут нет.
«А может быть, не только тут, но и во всем здании? – бросило меня в жар от напрашивавшегося вопроса – Что, если в Шайбе вообще нет ни одной живой души, кроме меня?»
Я аж взмок от такой страшной мысли.
Но тут, словно нарочно пытаясь отвлечь меня от гнусных подозрений, за стеной раздался знакомый лязг и скрежет движущегося лифта, и я вскочил и бросился в лифтовый холл.
Не-ет, ребята, что вы мне ни говорите, а заставить обычный, задрипанный лифт ездить без человека никаким способом невозможно!
Я впился взглядом в световое табло, на котором менялись цифры.
15… 10… 7…6…
Кто-то спускался ко мне.
Я прислонился к стене, ощутив затылком холод бетона, и прикрыл глаза.
«Вот сейчас все и выяснится», – подумал я.
В лучшем случае тот, кого я сейчас увижу, посмеется над моими фантазиями и объяснит, что ничего из ряда вон выходящего у них не происходит, а просто персонал отрабатывает учебную пожарную тревогу поэтому все вынуждены были эвакуироваться на время из здания через запасный выход, куда он мне и покажет дорогу, а заодно и примет этот чертов пакет.
В худшем же случае тревога окажется не учебной, а настоящей. Например, позвонил какой-нибудь придурок в полицейское управление и коварно сообщил, что с минуты на минуту этот самый САВЭС взлетит на воздух. Что, мол, террористы всего мира только спали и видели, как бы взорвать эту контору. В результате персонал был эвакуирован, а полицейские принялись обходить здание с собаками в поисках заложенной взрывчатки, и сейчас они найдут и выдворят меня отсюда за ушко да на солнышко, а мне только этого и надо…
Я открыл глаза, чтобы удостовериться, что лифт спускается именно на мой этаж, хотя и по звукам было ясно, что он еще не останавливался.
4… 3… 2…
Да нет, все в порядке. Лифт ехал именно сюда, на первый…
Но тут мой взгляд упал на кнопку вызова, спрятанную в стене сбоку от лифтовой шахты, и я оцепенел.
Кнопка светилась, а это означало, что лифт на этот этаж кто-то вызвал! Причем буквально только что, пока я вытирал своим задом пыль с ковра в нескольких метрах отсюда!
Вот и не верь после этого в привидения!
Волосы на моей голове сами собой поднялись дыбом, по затылку пробежал ледяной ветерок, и я затравленно огляделся, словно надеясь, что человек, нажавший кнопку, прячется в этом тесном закутке. Но тут просто негде было спрятаться.
Я в два прыжка оказался у выступа коридора и осторожно поглядел в обе стороны. Как, впрочем, и следовало ожидать, ни справа, ни слева никого не было видно.
Может быть, у меня уже наступают провалы в памяти? Может, это я сам вызвал лифт перед тем, как бессильно усесться на пол в коридоре?
Но тут за моей спиной кабина остановилась, и створки ее, громыхая, разошлись в стороны.
Секунда. Вторая. Третья.
Из лифта никто не показывался.
По спине моей побежали мурашки.
Медленно-медленно, словно шагая по минному полю, я приблизился к открытой кабине и осторожно, затаив дыхание, заглянул в нее.
Если бы в лифте был какой-нибудь монстр с выпученными и налитыми кровью бельмастыми зенками, желтыми клыками и слизистой чешуей, я бы и то не испытал того потрясения, которое постигло меня сейчас.
В лифте никого не было.
Однако в его скудном интерьере добавилась одна свеженькая деталь, и именно она стала причиной моего секундного паралича.
Прямо напротив дверей кабины на задней стенке чем-то красным была размашистым крупным почерком начертана угрожающая надпись:
«БЕРЕГИСЬ, Я ВСЕ РАВНО ДО ТЕБЯ ДОБЕРУСЬ!».
Глава 7
«Ну и что тут такого? – опомнившись, подумал я. – Что ты так всполошился?»
Подумаешь, завелись в этом скучном, однообразном учрежденческом мирке гнусные шутники, которым надоело просиживать штаны за компьютерами, вот и решили они развлекаться таким дохлым способом.
Только зачем же кабину-то было так пачкать? Такую краску ни одна уборщица не отмоет… И ведь писали-то эти юмористы не аэрозольным баллончиком и не кисточкой. Похоже, что в качестве пишущего инструмента они использовали палец, макая его в краску. А это уж совсем ни в какие ворота не лезет, потому что потом найти их было бы плевое дело: построить всех сотрудников в одну шеренгу – и пальцы к осмотру… Это мы хорошо знаем, в школе не раз проходили, только даже самый последний дебил из нашей школы не стал бы пакостить так, чтобы улики остались при нем…
Я шагнул внутрь кабины, которая, как это ни странно, все это время даже и не пыталась закрыться перед моим носом, и недоверчиво потрогал кончиком мизинца надпись.
Свеженькая. Еще не просохла. На концах букв, где краски было чуть больше, еще даже не успели образоваться потеки.
Только… странная какая-то краска. Липкая и пахнет не ацетоном и не эмалью, а чем-то другим, смутно знакомым…
Постой, постой… Да ведь это же кровь1…
Перед глазами сразу же поплыли круги, в ушах зазвенело, и я, шатаясь, вывалился из лифта, чтобы не грохнуться в обморок внутри кабины.
У меня с детства имелась одна особенность, которая не раз доставляла мне массу неприятностей.
Я не выношу вида крови.
Вообще-то, никто не любит смотреть на кровь. Особенно если ее много. Но в своей инстинктивной неприязни к той физиологической жидкости, которая течет в наших жилах, все люди делятся на две основные категории. Одним становится плохо от вида своей крови, а другим – от вида чужой. Ну а я принадлежу к немногочисленной социальной группы, представители которой вырубаются от вида любой крови.
Из-за своей дурацкой кровебоязни я даже фильмы не могу смотреть, особенно по «голо», потому что режиссеры сейчас пошли сплошь одни садисты. Они прямо-таки неспособны обойтись без сцен, когда один персонаж расстреливает кого-нибудь в упор крупнокалиберными очередями, а тот все не падает, хотя из него уже водопадными потоками хлещет кровища… Если же это не боевик, а, скажем, драма из жизни домохозяек, то и там режиссер умудряется вставить парочку эффектных эпизодов. Например, когда героиня, уставшая от стирки, готовки пищи, олухов-детей и изверга-мужа, бросается вниз из окна (варианты: на рельсы перед поездом, на машине в пропасть или с борта самолета без парашюта), ив тот миг, когда ее череп разлетается вдребезги, кровь и ошметки мозга летят прямо в объектив камеры. То есть мне, чересчур впечатлительному зрителю, прямо в морду…
И сейчас, стоило мне обнаружить, что надпись на стене лифта выведена не краской, как все внутри у меня сжалось, желудок поплавком всплыл к горлу, и я почувствовал, что близок к отключке.
Я ткнулся лбом в ледяную стену, растирая мокрый от холодного пота затылок, и оставался в таком положении до тех пор, пока в голове не прояснилось.
А лифт, черт бы его побрал, и не собирался закрывать свои двери. Он словно дразнил меня тем, с чего меня воротило.
Наконец, оторвавшись от стены, я долбанул ногой по створкам кабины, и они, будто того и ждали, насмешливо завизжали, закрываясь.
Что ж, значит, версию о мерзких шутниках можно вычеркнуть. А иначе – каким извращенным понятием о юморе надо обладать, чтобы использовать для розыгрыша настоящую кровь?! Пусть даже животного, не человека. Или искусственную, если у шутника есть доступ к соответствующим медицинским лабораториям. Все равно, шутка была слишком дохлой.
Остается сделать вывод, что зловещая надпись сделана не ради хохмы, а всерьез.
Но даже в этом случае не хотелось верить, что надпись обращена именно ко мне. Кому я мог понадобиться? Меня же никто еще и в глаза не видел, если не считать троих охранников! Нет, скорее всего кто-то решил запугать того, кого он считает своим врагом. Но все-таки, где этот «кто-то» раздобыл кровь? Врезал себе кулаком по носу? Или полоснул по пальцу ножом для разрезания бумаг?
А может быть?..
Я опять похолодел.
Почему бы не пойти до конца в своих предположениях?
Может, сейчас где-нибудь в укромном уголке лежит труп с перерезанным горлом, а убийца бродит по зданию в поисках следующей жертвы?
Кстати, не этим ли объясняется странное отсутствие людей в Шайбе?
Что, если в дружном коллективе САВЭСа завелся свой маньяк, который именно сегодня решил устроить ночь (а точнее, день) длинных ножей? И вот, вооружившись огромным тесаком наподобие тех, которыми так лихо орудуют в боевиках коммандос и наемные убийцы, и обходя этаж за этажом, он хладнокровно режет, как баранов, всех встречных, а трупы складирует в кабинках общественного туалета и в шкафах для бумаг…
Ну вот, пошло-поехало! Стоило мне немного ослабить вожжи, которыми я приструнивал свою фантазию, как эта своенравная кляча рванулась во весь опор и понеслась под горку, не разбирая дороги. Того и гляди – перевернется карета, и тогда мой ум окончательно зайдет за разум.
Лучше уж перестать ломать голову над выкидонами, которые подстерегают меня тут на каждом шагу, а честно признаться себе, что я ничего не понимаю.
Хотя одну вещь я успел уяснить предельно четко.
Мне все больше не нравилось здесь ошиваться.
И отныне моя главная цель заключалась в том, чтобы выбраться из этой бетонной мышеловки. Причем желательно – живым и невредимым.
Глава 8
Между тем лифт не спешил расставаться со мной. Видимо, я ему очень понравился. Он, гад, даже вновь распахнул передо мной двери и держал их настежь, не закрывая, как будто приговаривая ласково-зловещим голоском: ну, давай, входи, что ж ты струсил?
Трудно объяснить, чем был продиктован мой ответный ход. К этому моменту я успел справиться со своим страхом, загнать его в самый дальний угол самого себя, но поскольку природа не терпит пустоты, то место страха тут же заняла злость. Я разозлился так, что лицо мое в этот момент, наверное, пошло красными пятнами.
Если бы мне подвернулся сейчас под руку хоть кто-нибудь, то я бы с ним не церемонился. Я бы высказал ему все, что думаю о его чокнутой конторе и о порядках, которые в ней царят.
Однако в пределах досягаемости по-прежнему не было мальчиков для битья, и тогда я принял вызов лифта.
Я вломился в него, как пьяный хулиган в автобус, и зачем-то сделал непристойный жест зловещей надписи на стене, успевшей утратить четкость от многочисленных потеков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21