Городок стоял на крутых склонах острого, как нож, фьорда, пронзавшего лед и гранит замерзшей планеты Трондхейм как раз на экваторе. Стояла весна, снега отступили на север, молодая трава тянулась к яркому солнышку. Эндрю лишь краем уха слушал яростный спор о том, была ли полная победа человечества в войне против жукеров необходимым условием успешной колонизации. Такие споры всегда быстро переходили в дружное поношение чудовища Эндера, командира Звездного флота, совершившего Ксеноцид. Эндрю в такие минуты думал о своем. Нельзя сказать, что вопрос был ему безразличен, однако он не хотел уделять ему слишком много внимания.
Вживленный микрокомпьютер, маленькой жемчужиной свисавший с мочки уха, прошептал ему о страшной смерти Пипо, лузитанского ксенолога, и Эндрю вернулся в реальный мир. Он прервал шумную дискуссию:
— Что вы знаете о свинксах?
— Они — наша единственная надежда на искупление, — ответил один из студентов, почитавший скорее Кальвина, чем Лютера.
Эндрю мгновенно перевел взгляд на студентку по имени Пликт. Он знал, что девушка не потерпит столь вызывающего мистицизма.
— Свинксы существуют не потому, что мы нуждаемся в искуплении, — презрительно фыркнула Пликт. — Они сами по себе, «раман», как жукеры.
Эндрю кивнул, потом наморщил лоб.
— Только что ты употребила слово, которое еще не вошло в общепринятый лексикон.
— А должно бы, — отрезала Пликт. — К сегодняшнему дню весь Трондхейм, каждый северянин должен был прочесть «Историю Вутана в Трондхейме», написанную Демосфеном.
— Должны были, но вот не прочли, — вздохнул кто-то.
— Пусть она перестанет ходить гоголем, Голос. Пликт единственная известная мне женщина, которая может ходить гоголем сидя.
Пликт закрыла глаза и начала:
— В нордических языках существует четыре слова для обозначения чужака. Первое: «иноземец», «утланнинг» — незнакомец, человек, житель нашего мира, пришедший из другого города или страны. Второе: «фрамлинг». Демосфен просто убрал ударение с нашего «фремлинг». Этот незнакомец тоже человек, но из другого мира. Третье: «раман» — человекоподобное существо, но представитель другого вида. Четвертое: «варелез» — обозначает подлинного чужака, в том числе и всех животных, ибо общение между нами и ними невозможно. Они живые, но мы не можем даже угадать, что заставляет их вести себя так или иначе. Возможно, они разумны, возможно, обладают сознанием, но мы никогда точно этого не узнаем.
Эндрю заметил, что несколько студентов раздражены, и тут же заговорил об этом:
— Вас раздражает дерзость Пликт, но она не дерзит, она просто точна. Вам стыдно, что вы еще не прочли написанную Демосфеном историю вашего собственного народа. Именно этот стыд и заставляет вас злиться на Пликт, потому что она не виновна в вашем грехе.
— Я думал, Голоса не верят в грех, — сказал хмурый парень.
— Но ты-то веришь в грех, Стрика, — улыбнулся Эндрю, — и поступаешь согласно своей вере. Грех для тебя реальность, а потому Голос, зная тебя, должен верить в грех.
Стрика отказался признать себя побежденным.
— Какое отношение весь этот разговор про утланнингов, фрамлингов, раман и варелез имеет к Ксеноциду, совершенному Эндером?
Эндрю повернулся к Пликт. Та мгновенно умолкла.
— Да, это имеет отношение к нашему недавнему дурацкому спору. Посмотрев через призму степеней отчужденности в нордических языках, мы поймем, что Эндер не виновен в Ксеноциде, ибо, когда он уничтожил жукеров, мы знали их только как варелез. Лишь годы и годы спустя первый Голос написал «Королеву Улья» и «Гегемона», и человечество осознало, что жукеры были не варелез, а раман. До того люди и жукеры не понимали друг друга.
— Ксеноцид есть ксеноцид, — ответил Стрика — То, что Эндер не знал сути жукеров, не делает их менее мертвыми.
Эндрю только вздохнул, услышав жесткое заявление Стрики. Кальвинисты Рейкьявика отказывались принимать во внимание двигавшие человеком мотивы, они судили само действие. Поступки хороши или плохи сами по себе, утверждали они, и, поскольку Голоса Тех, Кого Нет считали, что добро и зло существуют исключительно в сознании людей, а отнюдь не в их поступках, студенты вроде Стрики крайне враждебно относились к Эндрю Виггину. К счастью, Эндрю это совершенно не беспокоило: он понимал, что движет этими ребятами.
— Стрика, Пликт, давайте я предложу вам другой случай. Предположим, свинксы, которые говорят на звездном, — кстати, несколько-человек уже выучили их язык — так вот, предположим, мы узнаем, что свинксы внезапно, без всякого повода, без объяснений, замучили до смерти ксенолога, работавшего с ними.
Пликт немедленно нашлась:
— Как мы можем быть уверены, что повода не было? Действие, которое кажется нам вполне невинным, могло оказаться для них смертельным оскорблением.
— Пусть так, — улыбнулся Эндрю. — Но ксенолог не сделал им зла. Он очень мало говорил и старался не беспокоить свинксов, он ни по каким меркам не заслужил такой смерти. Не превращает ли это необъяснимое убийство свинксов из раман в варелез?
Теперь быстро заговорил Стрика:
— Убийство есть убийство. Все эти слова о раман и варелез ничего не значат. Если свинксы убили, значит, они зло. И жукеры были злом. Если поступок есть зло, то и творец его зло.
— Вот в этом-то и заключается наша проблема, — кивнул Эндрю. — Был этот поступок злом или, по крайней мере, с точки зрения свинксов, в какой-то степени добром? Кто такие свинксы — раман или варелез? На минуточку придержи язык, Стрика, я знаю все ваши кальвинистские доводы, но их назвал бы дурацкими даже сам Джон Кальвин.
— Откуда вы знаете, что сказал бы Кальвин?
— Потому что он мертв! — рявкнул Эндрю. — Его нет, и я имею право говорить за него!
Студенты расхохотались, а Стрика погрузился в молчание. Мальчик неплох, умен. Эндрю знал, что его твердокаменный кальвинизм рухнет еще до аспирантуры, хотя переход будет долгим и болезненным.
— Талман, Голос, — вступила Пликт, — вы говорили так, будто ваша гипотетическая ситуация существует на самом деле и свинксы и вправду убили ксенолога.
— Да, это так, — серьезно кивнул Эндрю.
Студенты забеспокоились. Эхо давнего конфликта между людьми и жукерами раздалось внезапно в скалах Трондхейма.
— А теперь загляните в себя, — сказал Эндрю, — и вы обнаружите, что глубоко под вашей ненавистью к убийце Эндеру, рядом с вашей скорбью по мертвым жукерам живет и другое, куда менее приятное чувство: вы боитесь чужого, кем бы он ни был — иноземцем или фрамлингом. Когда вы думаете о том, что чужой может убить человека, которого вы знаете и цените, для вас уже не имеют значения его, чужого, мотивы. Он для вас варелез или, того хуже, джур — дикий зверь, который выходит из ночной тьмы, хищник с огромными клыками. Если в вашей деревне всего одно ружье, а зверь, разорвавший уже одного из вас, должен вернуться этой ночью, станете вы размышлять о его праве на жизнь или сделаете все, чтобы спасти свою деревню, людей, которых вы знаете, которые зависят от вас?
— Вы считаете, что мы должны убить свинксов сейчас, пока они слабы и беспомощны?! — выкрикнул Стрика.
— Я считаю? Я задал вопрос. Вопрос нельзя принимать за утверждение, если только ты не знаешь правильного ответа. А ты не знаешь моего ответа, Стрика. Подумайте об этом все. Занятие окончено.
— Мы договорим об этом завтра? — спросили студенты.
— Если захотите, — ответил Эндрю.
Он не сомневался, что если они и будут обсуждать эту тему, то без него. Для них вопрос о Ксеноциде был чисто философским. В конце концов, война с жукерами завершилась три с лишним тысячи лет назад. Сейчас на дворе 1948 год от принятия Звездного Кодекса, а Эндер уничтожил жукеров в 1180 году до з.к. Но для Эндрю эти события не были столь отдаленными. Он путешествовал среди звезд куда больше, чем догадывался кто-либо из его студентов. С той поры, как ему исполнилось двадцать пять, и до прибытия на Трондхейм он не прожил ни на одной планете шести месяцев подряд. Он перескакивал с одной планеты на другую, словно камень, прыгающий по поверхности реки времени.
Его студенты понятия не имели, что Голос, которому никак не дашь больше тридцати шести, отчетливо помнит события трехтысячелетней давности, что для него они происходили всего двадцать лет — половину его жизни — назад. Они не знали, насколько больным был для него вопрос о древней вине Эндера. За все эти годы он не нашел ответа. Их учитель был Голосом Тех, Кого Нет, одним из многих. Откуда они могли знать, что, когда он был совсем маленьким, его старшая сестра Валентина, не выговаривая имя Эндрю, называла его Эндером? Это имя гремело, когда ему не исполнилось и пятнадцати. Так что пусть немилосердный Стрика и склонная к анализу Пликт сушат мозги над великим вопросом о вине Эндера. Для Эндрю Виггина, Голоса Тех, Кого Нет, эта проблема не была академической.
И теперь, поднимаясь по пологому, заросшему травой склону холма, дыша холодным чистым воздухом, Эндер — Эндрю, Голос — мог думать только о свинксах. Они совершили необъяснимое убийство. Такую же неосторожность позволили себе жукеры при первом контакте с человечеством. Неужели это неизбежность и любая встреча чужих отмечается кровью? Жукеры без сожаления убивали людей, но только потому, что в их роевом сознании никогда не возникала мысль о ценности отдельной жизни. Для них убийство нескольких десятков человек было самым простым способом заявить о своем присутствии. Возможно, свинксы сделали то, что сделали, по сходной причине?
Компьютер в его ухе сообщил о пытках, о ритуальном убийстве. Раньше свинксы таким же образом расправились с кем-то из своих. Свинксы не обладали роевым сознанием, они совсем не похожи на жукеров. Эндрю Виггин должен, обязан узнать, почему они это сделали.
— Когда вы узнали о смерти ксенолога?
Эндрю обернулся — это была Пликт. Вместо того чтобы отправиться в пещеры, где жили студенты, она пошла за ним.
— Во время вашего спора. — Он погладил пальцем жемчужину. Вживление терминала стоило дорого, но все же было доступно многим.
— Прежде чем пойти на занятия, я слушала новости. Там ничего не было. Если бы сообщение пришло по анзиблю, поднялся бы шум. Вы получаете сведения прямо с канала анзибля. Первым.
Очевидно, Пликт не сомневалась, что наткнулась на важную тайну. Так оно и было.
— Все Голоса имеют первоочередной допуск к информации.
— Кто-то просил вас говорить о смерти ксенолога?
Он покачал головой:
— Лузитания — католическая планета.
— Об этом я и говорю. У них нет своего Голоса. Но если кто-то закажет Речь, они не смогут отказать. А Трондхейм — ближайший к Лузитании некатолический мир.
Пликт поправила рукав.
— Почему вы здесь?
— Ты знаешь, зачем я прилетел. Я говорил над могилой Бутана.
— Я знаю, что вы приехали вместе с сестрой, Валентиной, куда больше известной как учитель. Она отвечает на вопросы, а не заваливает нас новыми.
— В отличие от меня она знает ответы. Некоторые.
— Голос, вы должны сказать мне. Я пыталась выяснить, кто вы, мне было любопытно. Например, ваше имя, откуда вы родом. Все закрыто. Так запечатано, что я даже не знаю, какого уровня должен быть допуск. Пожалуй, даже Господь всемогущий не смог бы прочесть историю вашей жизни.
Эндрю взял ее за плечи, заглянул в глаза:
— Мне кажется, это тебя не касается.
— Вы куда более важная персона, чем мы думаем, Голос, — сказала она. — Все сообщения по анзиблю сначала идут к вам, а уж потом к администрации планеты, не так ли? И никто не может ничего о вас узнать.
— Раньше никто не пробовал. Почему ты?
— Я хочу стать Голосом.
— Ну что ж, тогда вперед. Компьютер научит тебя всему необходимому. Это же не религия, тебе не придется зазубривать символы веры. А теперь, пожалуйста, оставь меня в покое. — Он отпустил ее плечи, легонько толкнул и повернулся, чтобы уйти.
— Я хочу Говорить о вас! — крикнула она.
— Я еще не умер! — отозвался он.
— Я знаю, вы летите на Лузитанию! Я знаю, знаю, это так!
«Тогда ты знаешь больше, чем известно мне», — подумал Эндер. Но всю дорогу его пробирала мелкая дрожь, несмотря на яркое солнце и три теплых свитера, которые он обычно носил. Он не подозревал, что Пликт способна на такой взрыв эмоций. Совершенно очевидно, девочка начала отождествлять себя с ним, Голосом, Эндером. Его испугало то, что другой человек так отчаянно хотел от него чего-то. За многие годы он отвык от людей: не был связан ни с кем, кроме сестры Валентины, ну и, конечно, мертвых, о которых Говорил. Да и все остальные люди, которые хоть что-то значили в его жизни, были уже мертвы. Они с Валентиной оставили за спиной слишком много столетий, слишком много миров.
Мысль пустить корни в ледяную землю Трондхейма казалась ему и невозможной, и странной. Чего же хочет от него Пликт? Впрочем, это неважно, он все равно не исполнит ее желания. Как смела она требовать у него чего-то, как будто он, Эндер, принадлежал ей? Эндер Виггин никому не принадлежит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57