Появился в кабаке и один продавец весьма экзотического товара — сухих человеческих ушей — фиктивных доказательств боевой доблести покупателя.
Многие из этих навязчивых торговцев живым и неживым товаром были отброшены от столика двух друзей увесистыми тумаками. Менее назойливые отделывались оскорблениями и остротами в свой адрес. Видя, с каким почтением прислуга обслуживает двух приятелей, а также принимая во внимание их внушительные габариты и боевой вид, мало кто решался протестовать.
Но все же общий хаос и шум захватили весь трактир и подмяли под себя Конана и Юму.
Приятели заметили ввалившегося в кабак уже изрядно пьяного Орвада, но не стали привлекать внимание старого знакомого. У них не было настроения выслушивать его шутки да и самим подшучивать над великаном-тугодумом. Кроме того, он им неприятно напомнил о прелестях жизни в гарнизоне, из которого они вырвались так ненадолго. И все же, зная Орвада, они могли бы предвидеть дальнейший ход событий, но получилось так, что заварушка в другом конце зала застала их врасплох.
Обернувшись на шум, Конан и Юма увидели оскаленную пасть Орвада, сведенную в нечеловеческом вое. Глаза гирканийца налились кровью от гнева. Одной рукой он держался за волосы над виском, прикрывая давно отсутствующую часть головы, а другой — мертвой хваткой вцепился в застывшего от ужаса противника. На этот раз не повезло продавцу человеческих ушей.
На глазах у всех посетителей он был поднят над головами к самому потолку, где сильные руки Орвада затрясли его, а затем изо всех сил ударили о толстый деревянный столб в центре комнаты. Словно листья осенью, сорванные порывом ветра, разлетелись сухие уши по кабаку. В следующий миг Орвад оказался в центре клубка дерущихся посетителей. Не сговариваясь, Конан и Юма бросились на помощь товарищу по оружию.
В целях сохранения спокойствия хозяйки заведения, а следовательно, и Бабрака, друзья не стали обнажать клинки. Пришлось уворачиваться от ножей особо разъяренных участников драки, отбивая их удары стульями. Конан оценил преимущество легкой мебели, которой невозможно было до смерти забить оппонента в столь жаркой дискуссии. Оказавшись в центре толпы желающих сразиться с Орвадом и дерущихся между собой, Конан был вынужден отшвыривать людей от себя или бить их кулаками. При этом хлипкие вендийцы не желали держать удар так, как это принято на севере. Вместо этого они валились на пол как подкошенные, а самые смелые висли на кулаках киммерийца. В общем, Конан счел это занятие малоуспокаивающим, не дающим полностью отвести душу. Словно дерешься с детьми в комнате, заваленной подушками и мягкими матрасами.
Орвад нашел более действенный способ борьбы. Он со всего размаху швырнул противников о стены и использовал тех, кто был без сознания, в роли дубинки для других нападавших. Вскоре он основательно расчистил комнату и едва ли нуждался в помощи еще двоих приятелей, почти равных ему ростом и не уступающих силой. Увидев это и оценив обстановку, Конан и Юма сменили тактику и обратились к более сложной задаче — попытке успокоить разбушевавшегося великана.
Это оказалось делом серьезным. Орвад, и в спокойном состоянии не очень-то прислушивавшийся к доводам разума, менее всего был склонен к этому сейчас. Дружески обхвативших его за плечи приятелей он сбросил резкими толчками локтей. Пытавшемуся проорать что-то умиротворяющее прямо в лицо гирканийцу Конану он чуть не откусил нос. К счастью, обрушенный на его затылок тяжеленный кувшин из-под кумыса произвел некий успокаивающий эффект. Удары и пинки в грудь и нижерасположенные части тела развили мысль о покое в его мозгу, как подкрепили ее и изрядные оплеухи, навешанные на его голову, как только она оказалась в досягаемости столь действенного метода успокоения.
Вскоре поостывший и хнычущий Орвад позволил отвести себя к скамейке у стены, всем своим видом выражая разочарование несовершенством этого мира. К сожалению, прежде чем Конан и Юма успели усадить его, Орвад стал жертвой нового приступа агрессивности, предательски подкравшегося из глубины его замутненного сознания. Спасители разлетелись в разные стороны, а великан гирканиец, прицелившись, выскочил сквозь раскрытую дверь, словно бык, вырывающийся из загона на бойню.
Его товарищи не торопясь встали с пола, залитого кумысом и кровью. И Конан, и Юма, совершенно не сговариваясь, отвергли мысль о преследовании. Вместо этого они повнимательнее присмотрелись к оставшимся в зале вендийцам, не зная, чего от них ждать — слов благодарности или нового нападения. Но посетители разбежались, а прислуга была занята вытаскиванием лежащих без сознания на свежий воздух и сбором поломанной в драке мебели. Юма и Конан допили квас, всячески изображая, что все происшедшее их ни в малейшей степени не касается. Дав Орваду солидную фору и не рассчитывая больше на встречу с ним, они вышли на улицу.
— Отумба и Аджо! — помянул Юма почти забытых им богов своей родной страны. — Этот Орвад — просто гора мышц, и эти мышцы знают кое-какие приемы. — Оглядываясь в ожидании опасности, черный сержант протер ладонью затылок. — Если бы это тело управлялось хоть какими-то мозгами, этому парню цены бы не было. Он был бы ничуть не худшим бойцом, чем ты или я!
— Ага. Сдается мне, что по милости этого ходячего скальпа я перестал быть полноценным мужчиной. Да еще нога! Было бы менее глупо пинать ею изо всех сил каменную стену, чем этого придурка! Кром! Больно-то как!
— Обопрись на меня, будет легче, — подставляя плечо, сказал Юма. — Пошли, наваливайся на меня хоть всем весом, если тебе так легче. Представь, что ты пьян в стельку. Впрочем, не вижу смысла в слове «представить». Сейчас лучшее лекарство для тебя — та самая противная клоповая кровать в тихой гостинице, если, конечно, я хоть что-нибудь понимаю в медицине.
— Ну нет, ночь только начинается! — Речь Конана прерывалась короткими стонами при каждом шаге. — Надо выпить кружку-другую, чтобы боль ослабла…
— Еще кружку! Именно это я и хотел предложить. — Голос, раздавшийся из темного переулка, прозвучал настолько неожиданно, что приятели остановились как вкопанные. — Я с удовольствием поставлю выпивку славному воину Конану и его верному другу — сержанту Юме.
Это было сказано человеком, для которого туранский был родным языком. Судя по голосу, его обладатель был абсолютно трезв.
— Сдается мне, у тебя есть одно преимущество, парень, — спокойно ответил Юма, чуть отодвигаясь от киммерийца, чтобы иметь возможность без помех выхватить ятаган. — Мы случайно не знаем тебя?
— Меня? В лицо или по имени — вряд ли. Может быть, как безымянного и невидимого товарища в бою. Думаю, что нет повода отказываться от дармовой выпивки, поставленной собратом по оружию.
Пока незнакомец говорил, Конан тщетно пытался разглядеть маячащую фигуру. Кром! Киммериец готов был поклясться, что, когда впервые проходил по этой улочке, она была освещена несколькими факелами и светильниками. Неужели все они догорели? Или хозяева погасили их на ночь? Кроме того, незнакомец вышел навстречу из такого же темного переулка, так что вряд ли стоит приписывать его осведомленность о личностях обоих приятелей острому зрению.
— Ну что ж… — В голосе Юмы слышались разрывы последних сдерживавших его нитей терпения. — Если у тебя есть имя — назови его и помолись, чтобы оно не оказалось в длинном списке моих врагов! И учти, мне с трудом верится, что настоящий доброжелатель стал бы подкарауливать нас в темном углу.
Сквозь слова Юмы до слуха Конана донеслись какие-то звуки: не то звон клинка, не то хруст стекла под подошвой сапога. Звук шел откуда-то сзади, хотя киммериец был готов поклясться, что ни одна тень не промелькнула в пятне света, падавшем из открытой двери трактира за их спинами.
— Ну, приятель, что касается имен… меня зовут Рабак. — Голос незнакомца зазвучал сильнее. Быть может, чтобы скрыть приближение невидимых союзников? — А что до места, то я с тобой полностью согласен. Не хотели бы вы пройти со мной в гостеприимный дом чуть дальше по этому переулку?
Обострившееся в минуту опасности зрение наконец-то дало Конану хоть какую-то информацию. В слабом звездном свете блеснула не прикрытая тканью сталь доспехов с гравировкой, хорошо знакомой киммерийцу. Чуть слышное ругательство, прозвучавшее над самым ухом, дало понять, что и Юма разглядел противника или догадался о том, кто он.
Красные Повязки!
А незнакомец все продолжал голосить:
— В этом доме смогут достойно встретить настоящих героев, оказать им самый сердечный прием… Я полагаю, у нас найдется что обсудить…
— Например, как ты встретишься со своим дружком в преисподней?
Ятаган Конана словно сам скользнул ему в руку. В тот же миг киммериец резким движением метнул тяжелый клинок в незнакомца. Быстрый скачок в сторону оказался запоздалым. Ятаган киммерийца вспорол живот незнакомца. Его предсмертный стон возвестил начало атаки с разных сторон. Метнувшись к своей жертве, Конан выхватил меч из падающего тела и развернулся, чтобы встретить еще почти невидимых врагов.
— Юма, нас окружили! Встаем спина к спине! — Еще не договорив, киммериец услышал чей-то стон: это клинок чернокожего воина вступил в бой.
Мгновение спустя Конан чутьем угадал направление атаки — на его ятаган с размаху налетел следующий противник. Отшатнувшись от сильного толчка, Конан почувствовал, что потерял спину Юмы. Пришлось отражать удары противников с оглядкой, чтобы ненароком не задеть друга. Излюбленный прием Конана — яростное нападение — пришлось отложить. Больная нога не давала возможности двигаться с нужной скоростью.
— Юма! Я здесь. Только сам не отзывайся! Конан знал, что его друг сейчас сражается в темноте, молча, максимально используя дарованную черной кожей возможность слиться с ночной темнотой. Но его собственный крик вызвал такой град ударов со всех сторон, что Конан больше не отважился повторить его. Чей-то клинок чуть не вонзился киммерийцу в шею. Чтобы отбить его, пришлось неудобно задрать руку — и вот уже какая-то тень сильным рывком и ударом выхватила оружие из руки Конана. Клинок со звоном ударился о мостовую. В тот же миг что-то обожгло нос и подбородок киммерийца и скользнуло вниз, к шее. Аркан! К счастью, Конану удалось просунуть под него одну руку, но даже так петля, затягиваясь, душила его все сильнее.
Кром! По крайней мере, несколько убитых и изуродованных Красных Повязок — неплохая плата за смерть в неравном бою. Не стыдно будет предстать перед суровым Кромом!
Вывернувшись, Конан сумел выхватить кинжал и полоснуть им за головой, целясь по веревке. Перерубить петлю ему не удалось, но, судя по крику и ослабшему аркану, кинжал угодил по руке или по лицу того, кто затягивал веревку. Но все новые и новые тела наваливались на Конана, прижимая его к каменной стене и повисая на руках и ногах неподъемным грузом.
Словно со стороны донесся до Конана вырвавшийся из его горла хриплый стон, когда раненая нога, не выдержав, подогнулась и киммериец рухнул на мостовую, с размаху ударившись головой о камни.
Когда сознание вернулось в его полупарализованное, наполненное болью тело, Конан явственно ощутил острие кинжала, приставленное к его горлу и почти проткнувшее кожу. Кто-то зажег лампу, и в желтом свете перед глазами киммерийца проплыли хороводом лица противников. Красные и Черные Повязки. Убийцы, натренированные выполнять свою работу в дикой местности и в городе. Все лица были искажены гневом и ненавистью, некоторые — еще и болью от только что полученных ран.
Конан почувствовал, что сталь еще глубже втыкается в его горло. Затем перед глазами промелькнуло еще одно лицо — абсолютно бесстрастное и спокойное. Словно молния пронзила мозг киммерийца: форт Шинандар, допрос пленников… палач Сул! Сильная, большая рука тянулась от этого лица к рукояти кинжала, почти не дававшего вздохнуть киммерийцу, впивавшегося в горло при малейшем движении.
Бессильный хоть что-то предпринять, Конан молча ожидал смерти. Вдруг губы Сула разомкнулись, и палач произнес два слова, словно молотом ударившие Конана, разорвавшие его слух:
— Фанг Лун.
ГЛАВА 9. ЗАМОК ГУБЕРНАТОРА
Реальность вернулась к Конану в виде звука. Одна долгая монотонная нота сначала зазвучала где-то вдалеке, а затем, нарастая, заполнила собой весь мир.
Мыча что-то нечленораздельное, Конан, лежавший навзничь на каких-то мягких покрывалах и перинах, попытался зажать руками уши, чтобы вернуть тишину. Звук не уходил. С величайшим трудом киммерийцу удалось разлепить сомкнутые почти в мертвом сне веки. Прямо перед его лицом вибрировал от удара огромный, в человеческий рост, медный гонг, подвешенный в деревянной полированной раме. Рядом, с гонгом стоял, опустив обтянутый черным бархатом молоток, жестокий палач и мастер пыток Сул. Повернувшись, палач уставился на приходящего в себя Конана, сжав губы в зловещей ухмылке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Многие из этих навязчивых торговцев живым и неживым товаром были отброшены от столика двух друзей увесистыми тумаками. Менее назойливые отделывались оскорблениями и остротами в свой адрес. Видя, с каким почтением прислуга обслуживает двух приятелей, а также принимая во внимание их внушительные габариты и боевой вид, мало кто решался протестовать.
Но все же общий хаос и шум захватили весь трактир и подмяли под себя Конана и Юму.
Приятели заметили ввалившегося в кабак уже изрядно пьяного Орвада, но не стали привлекать внимание старого знакомого. У них не было настроения выслушивать его шутки да и самим подшучивать над великаном-тугодумом. Кроме того, он им неприятно напомнил о прелестях жизни в гарнизоне, из которого они вырвались так ненадолго. И все же, зная Орвада, они могли бы предвидеть дальнейший ход событий, но получилось так, что заварушка в другом конце зала застала их врасплох.
Обернувшись на шум, Конан и Юма увидели оскаленную пасть Орвада, сведенную в нечеловеческом вое. Глаза гирканийца налились кровью от гнева. Одной рукой он держался за волосы над виском, прикрывая давно отсутствующую часть головы, а другой — мертвой хваткой вцепился в застывшего от ужаса противника. На этот раз не повезло продавцу человеческих ушей.
На глазах у всех посетителей он был поднят над головами к самому потолку, где сильные руки Орвада затрясли его, а затем изо всех сил ударили о толстый деревянный столб в центре комнаты. Словно листья осенью, сорванные порывом ветра, разлетелись сухие уши по кабаку. В следующий миг Орвад оказался в центре клубка дерущихся посетителей. Не сговариваясь, Конан и Юма бросились на помощь товарищу по оружию.
В целях сохранения спокойствия хозяйки заведения, а следовательно, и Бабрака, друзья не стали обнажать клинки. Пришлось уворачиваться от ножей особо разъяренных участников драки, отбивая их удары стульями. Конан оценил преимущество легкой мебели, которой невозможно было до смерти забить оппонента в столь жаркой дискуссии. Оказавшись в центре толпы желающих сразиться с Орвадом и дерущихся между собой, Конан был вынужден отшвыривать людей от себя или бить их кулаками. При этом хлипкие вендийцы не желали держать удар так, как это принято на севере. Вместо этого они валились на пол как подкошенные, а самые смелые висли на кулаках киммерийца. В общем, Конан счел это занятие малоуспокаивающим, не дающим полностью отвести душу. Словно дерешься с детьми в комнате, заваленной подушками и мягкими матрасами.
Орвад нашел более действенный способ борьбы. Он со всего размаху швырнул противников о стены и использовал тех, кто был без сознания, в роли дубинки для других нападавших. Вскоре он основательно расчистил комнату и едва ли нуждался в помощи еще двоих приятелей, почти равных ему ростом и не уступающих силой. Увидев это и оценив обстановку, Конан и Юма сменили тактику и обратились к более сложной задаче — попытке успокоить разбушевавшегося великана.
Это оказалось делом серьезным. Орвад, и в спокойном состоянии не очень-то прислушивавшийся к доводам разума, менее всего был склонен к этому сейчас. Дружески обхвативших его за плечи приятелей он сбросил резкими толчками локтей. Пытавшемуся проорать что-то умиротворяющее прямо в лицо гирканийцу Конану он чуть не откусил нос. К счастью, обрушенный на его затылок тяжеленный кувшин из-под кумыса произвел некий успокаивающий эффект. Удары и пинки в грудь и нижерасположенные части тела развили мысль о покое в его мозгу, как подкрепили ее и изрядные оплеухи, навешанные на его голову, как только она оказалась в досягаемости столь действенного метода успокоения.
Вскоре поостывший и хнычущий Орвад позволил отвести себя к скамейке у стены, всем своим видом выражая разочарование несовершенством этого мира. К сожалению, прежде чем Конан и Юма успели усадить его, Орвад стал жертвой нового приступа агрессивности, предательски подкравшегося из глубины его замутненного сознания. Спасители разлетелись в разные стороны, а великан гирканиец, прицелившись, выскочил сквозь раскрытую дверь, словно бык, вырывающийся из загона на бойню.
Его товарищи не торопясь встали с пола, залитого кумысом и кровью. И Конан, и Юма, совершенно не сговариваясь, отвергли мысль о преследовании. Вместо этого они повнимательнее присмотрелись к оставшимся в зале вендийцам, не зная, чего от них ждать — слов благодарности или нового нападения. Но посетители разбежались, а прислуга была занята вытаскиванием лежащих без сознания на свежий воздух и сбором поломанной в драке мебели. Юма и Конан допили квас, всячески изображая, что все происшедшее их ни в малейшей степени не касается. Дав Орваду солидную фору и не рассчитывая больше на встречу с ним, они вышли на улицу.
— Отумба и Аджо! — помянул Юма почти забытых им богов своей родной страны. — Этот Орвад — просто гора мышц, и эти мышцы знают кое-какие приемы. — Оглядываясь в ожидании опасности, черный сержант протер ладонью затылок. — Если бы это тело управлялось хоть какими-то мозгами, этому парню цены бы не было. Он был бы ничуть не худшим бойцом, чем ты или я!
— Ага. Сдается мне, что по милости этого ходячего скальпа я перестал быть полноценным мужчиной. Да еще нога! Было бы менее глупо пинать ею изо всех сил каменную стену, чем этого придурка! Кром! Больно-то как!
— Обопрись на меня, будет легче, — подставляя плечо, сказал Юма. — Пошли, наваливайся на меня хоть всем весом, если тебе так легче. Представь, что ты пьян в стельку. Впрочем, не вижу смысла в слове «представить». Сейчас лучшее лекарство для тебя — та самая противная клоповая кровать в тихой гостинице, если, конечно, я хоть что-нибудь понимаю в медицине.
— Ну нет, ночь только начинается! — Речь Конана прерывалась короткими стонами при каждом шаге. — Надо выпить кружку-другую, чтобы боль ослабла…
— Еще кружку! Именно это я и хотел предложить. — Голос, раздавшийся из темного переулка, прозвучал настолько неожиданно, что приятели остановились как вкопанные. — Я с удовольствием поставлю выпивку славному воину Конану и его верному другу — сержанту Юме.
Это было сказано человеком, для которого туранский был родным языком. Судя по голосу, его обладатель был абсолютно трезв.
— Сдается мне, у тебя есть одно преимущество, парень, — спокойно ответил Юма, чуть отодвигаясь от киммерийца, чтобы иметь возможность без помех выхватить ятаган. — Мы случайно не знаем тебя?
— Меня? В лицо или по имени — вряд ли. Может быть, как безымянного и невидимого товарища в бою. Думаю, что нет повода отказываться от дармовой выпивки, поставленной собратом по оружию.
Пока незнакомец говорил, Конан тщетно пытался разглядеть маячащую фигуру. Кром! Киммериец готов был поклясться, что, когда впервые проходил по этой улочке, она была освещена несколькими факелами и светильниками. Неужели все они догорели? Или хозяева погасили их на ночь? Кроме того, незнакомец вышел навстречу из такого же темного переулка, так что вряд ли стоит приписывать его осведомленность о личностях обоих приятелей острому зрению.
— Ну что ж… — В голосе Юмы слышались разрывы последних сдерживавших его нитей терпения. — Если у тебя есть имя — назови его и помолись, чтобы оно не оказалось в длинном списке моих врагов! И учти, мне с трудом верится, что настоящий доброжелатель стал бы подкарауливать нас в темном углу.
Сквозь слова Юмы до слуха Конана донеслись какие-то звуки: не то звон клинка, не то хруст стекла под подошвой сапога. Звук шел откуда-то сзади, хотя киммериец был готов поклясться, что ни одна тень не промелькнула в пятне света, падавшем из открытой двери трактира за их спинами.
— Ну, приятель, что касается имен… меня зовут Рабак. — Голос незнакомца зазвучал сильнее. Быть может, чтобы скрыть приближение невидимых союзников? — А что до места, то я с тобой полностью согласен. Не хотели бы вы пройти со мной в гостеприимный дом чуть дальше по этому переулку?
Обострившееся в минуту опасности зрение наконец-то дало Конану хоть какую-то информацию. В слабом звездном свете блеснула не прикрытая тканью сталь доспехов с гравировкой, хорошо знакомой киммерийцу. Чуть слышное ругательство, прозвучавшее над самым ухом, дало понять, что и Юма разглядел противника или догадался о том, кто он.
Красные Повязки!
А незнакомец все продолжал голосить:
— В этом доме смогут достойно встретить настоящих героев, оказать им самый сердечный прием… Я полагаю, у нас найдется что обсудить…
— Например, как ты встретишься со своим дружком в преисподней?
Ятаган Конана словно сам скользнул ему в руку. В тот же миг киммериец резким движением метнул тяжелый клинок в незнакомца. Быстрый скачок в сторону оказался запоздалым. Ятаган киммерийца вспорол живот незнакомца. Его предсмертный стон возвестил начало атаки с разных сторон. Метнувшись к своей жертве, Конан выхватил меч из падающего тела и развернулся, чтобы встретить еще почти невидимых врагов.
— Юма, нас окружили! Встаем спина к спине! — Еще не договорив, киммериец услышал чей-то стон: это клинок чернокожего воина вступил в бой.
Мгновение спустя Конан чутьем угадал направление атаки — на его ятаган с размаху налетел следующий противник. Отшатнувшись от сильного толчка, Конан почувствовал, что потерял спину Юмы. Пришлось отражать удары противников с оглядкой, чтобы ненароком не задеть друга. Излюбленный прием Конана — яростное нападение — пришлось отложить. Больная нога не давала возможности двигаться с нужной скоростью.
— Юма! Я здесь. Только сам не отзывайся! Конан знал, что его друг сейчас сражается в темноте, молча, максимально используя дарованную черной кожей возможность слиться с ночной темнотой. Но его собственный крик вызвал такой град ударов со всех сторон, что Конан больше не отважился повторить его. Чей-то клинок чуть не вонзился киммерийцу в шею. Чтобы отбить его, пришлось неудобно задрать руку — и вот уже какая-то тень сильным рывком и ударом выхватила оружие из руки Конана. Клинок со звоном ударился о мостовую. В тот же миг что-то обожгло нос и подбородок киммерийца и скользнуло вниз, к шее. Аркан! К счастью, Конану удалось просунуть под него одну руку, но даже так петля, затягиваясь, душила его все сильнее.
Кром! По крайней мере, несколько убитых и изуродованных Красных Повязок — неплохая плата за смерть в неравном бою. Не стыдно будет предстать перед суровым Кромом!
Вывернувшись, Конан сумел выхватить кинжал и полоснуть им за головой, целясь по веревке. Перерубить петлю ему не удалось, но, судя по крику и ослабшему аркану, кинжал угодил по руке или по лицу того, кто затягивал веревку. Но все новые и новые тела наваливались на Конана, прижимая его к каменной стене и повисая на руках и ногах неподъемным грузом.
Словно со стороны донесся до Конана вырвавшийся из его горла хриплый стон, когда раненая нога, не выдержав, подогнулась и киммериец рухнул на мостовую, с размаху ударившись головой о камни.
Когда сознание вернулось в его полупарализованное, наполненное болью тело, Конан явственно ощутил острие кинжала, приставленное к его горлу и почти проткнувшее кожу. Кто-то зажег лампу, и в желтом свете перед глазами киммерийца проплыли хороводом лица противников. Красные и Черные Повязки. Убийцы, натренированные выполнять свою работу в дикой местности и в городе. Все лица были искажены гневом и ненавистью, некоторые — еще и болью от только что полученных ран.
Конан почувствовал, что сталь еще глубже втыкается в его горло. Затем перед глазами промелькнуло еще одно лицо — абсолютно бесстрастное и спокойное. Словно молния пронзила мозг киммерийца: форт Шинандар, допрос пленников… палач Сул! Сильная, большая рука тянулась от этого лица к рукояти кинжала, почти не дававшего вздохнуть киммерийцу, впивавшегося в горло при малейшем движении.
Бессильный хоть что-то предпринять, Конан молча ожидал смерти. Вдруг губы Сула разомкнулись, и палач произнес два слова, словно молотом ударившие Конана, разорвавшие его слух:
— Фанг Лун.
ГЛАВА 9. ЗАМОК ГУБЕРНАТОРА
Реальность вернулась к Конану в виде звука. Одна долгая монотонная нота сначала зазвучала где-то вдалеке, а затем, нарастая, заполнила собой весь мир.
Мыча что-то нечленораздельное, Конан, лежавший навзничь на каких-то мягких покрывалах и перинах, попытался зажать руками уши, чтобы вернуть тишину. Звук не уходил. С величайшим трудом киммерийцу удалось разлепить сомкнутые почти в мертвом сне веки. Прямо перед его лицом вибрировал от удара огромный, в человеческий рост, медный гонг, подвешенный в деревянной полированной раме. Рядом, с гонгом стоял, опустив обтянутый черным бархатом молоток, жестокий палач и мастер пыток Сул. Повернувшись, палач уставился на приходящего в себя Конана, сжав губы в зловещей ухмылке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35