- Некоторые из нас такими рождаются.
Других проклинают боги за грехи и проступки.
- Я слыхал, некоторые Опозоренные считают, что они не заслуживают
такого статуса, - произнес Энакин как можно более легкомысленно.
Она хрипло рассмеялась.
- Заслуживают? Что значит "заслуживают"? Мы просто такие, и все. - Она
опять повернулась к Энакину, и в ее глазах вдруг появилось понимающее
выражение.
- А, ты говоришь о Вуа Рапуунге, который привел тебя к префекту
расчистки полей?
- Должно быть, так его зовут. Я не уверен. Но он что-то такое бормотал.
Не мне - меня он как будто и не замечал вовсе.
- Он сумасшедший, Вуа Рапуунг, - сказала Ууну. - Когда-то он был
великим воином. Теперь он никто. Он не может этого вынести, потому и
изобретает всякую ложь. Возможно, он даже верит в нее.
- Ложь?
- Он утверждает, что одна формовщица заразила его чем-то таким, что
породило знаки Позора, назло ему.
- Зачем? - спросил Энакин.
- Потому что она любила его, - сказала Ууну, - а он оттолкнул ее.
- Любила? - Почему-то Энакину никогда не приходило в голову, что
йуужань-вонги могут влюбляться.
- Да. Но его история невозможна.
- Как так?
- Опять незнание! Потому что боги, которые управляют такими вещами -
Любовники Йун-Тксиин и Йун-К'аа - никогда не станут сплетать страсть между
воином и формовщицей. Йун-Йуужань вечно наказывает божественную двойню за
их собственные проступки; они не осмелятся еще раз вызвать его гнев. Это
невозможно, так что бред Рапуунга - всего лишь плод его больного
воображения. Он просто проклят, как и все остальные. В последнее время он
стал еще более странным. Я думаю, интенданты скоро уничтожат его, если уже
не уничтожили.
- Уничтожат его?
- Опозоренные должны показывать свою полезность и смирение. Мы делаем
работу, которой ни один полноценный йуужань-вонг не станет пачкать руки.
Если мы не будем этого делать, нас не стоит кормить.
Она вздернула голову:
- Ты беспокоишься о Вуа Рапуунге?
- Я беспокоюсь о всех живых существах, - ответил Энакин.
- А теперь ты опять говоришь как джиидаи, - сказала она.
"Откуда ты столько знаешь о философии джедаев?" - удивился Энакин.
Откуда Опозоренная смогла добыть такую информацию? Почему ее это
интересует?
- Скажи мне, - продолжала Ууну. - Станет ли джиидаи беспокоится о
судьбе Опозоренного? Беспокоится так же, как о представителе высшей касты?
- Да. Я знаю джедаев. Они защищают все живое.
- Но не йуужань-вонгов. Джиидаи убивают йуужань-вонгов.
- Лишь по необходимости, - отвечал Энакин. - Джедаи не любят убивать.
- Значит, они не воины?
- Не совсем, насколько я знаю. Они защитники.
- Защитники. И они защищают всех подряд?
- Всех, кого могут.
Она опять засмеялась, немного натянуто:
- Занятная ложь. Такая ложь дает надежду тем, кто ее не заслуживает.
Деструктивная ложь. Некоторые Опозоренные даже...
Она вдруг оборвала, на этот раз сердито:
- Как это ты заставил меня такое говорить, неверный? Работай и не
разговаривай. Не задавай мне больше никаких вопросов.
Той ночью Энакин осторожно выбрался из казармы для рабов. Это не
составило особого труда. Для большинства рабов бежать из самого лагеря
было невозможно. Если им хотелось тратить впустую драгоценные часы сна,
которые им выделялись, йуужань-вонги этому не препятствовали.
Пробраться на поля оказалось сложнее, но Энакин умел отлично
скрываться. Через несколько минут он сидел на поле светляков, освещенном
тусклым оранжевым светом газового гиганта. Растения тихо шелестели, словно
темные кроны деревьев, когда их колышет ночной ветерок. За периметром
лагеря, на том берегу, слабо ощущалась жизнь джунглей. Где-то внутри
лагеря, на ложе боли и страдания, он узнал затухающее прикосновение
Тахирай.
Энакин разыскал последний сорванный светляк и присел, смотря на слабо
светящийся стебель, возле первого из предназначенных для завтрашней
уборки. Затем, едва осмеливаясь дышать, он протянул руку к набухшему
цветку и начал обрывать его - точно так, как это сотни раз делала Ууну у
него на глазах.
Лепестки, мягкие как шелк, легко опадали под его пальцами, и Энакин
чувствовал слабое соприкосновение, словно через руку шел электрический
ток. Это не было ни приятно, ни неприятно, а скорее напоминало первый вкус
пищи столь экзотической, что язык был неспособен ее оценить.
По мере обрывания ощущение становилось глубже, и в конце концов он стал
воспринимать не только свои пальцы, ощипывающие цветок, но и сам
ощипываемый цветок. В этот момент он был светляком и не тоько чувствовал,
как он пробуждается, но и пробуждался сам.
Энакин продолжал работу, пока слабое гудение у него в голове не стало
громче и явственнее, чем импульсы всех остальных растений, и пока не
осталась одна гладкая скорлупа; затем моргнул и тщательно осмотрелся, нет
ли поблизости какого движения. Здесь, в лагере, он был практически слеп и
глух. Он даже не мог использовать лесную живность, чтобы фиксировать
приближение опасности. Раз ничего не видно и не слышно, значит, ничего и
нет.
Но на этот раз его глаза не увидели никаких ползущих теней, уши не
зарегистрировали ни малейшего шороха, и тогда он проколол скорлупу шпорой
и начал разрезать ее, пока не добрался до самоцвета. Он крепко сжал его в
пальцах, и камень почти самопроизвольно вспыхнул мягким свечением.
- Есть! - прошептал Энакин.
Приказав камню погаснуть, он сжал кулак в триумфальном жесте.
После этого нужно было возвращаться обратно через поля и дома. Ночью в
поселке не стояла тишина; проходя мимо святилища Йун-Шуно, Энакин услышал
жалобы и причитания. Шепот долетал и из других дверей, и время от времени
в темноте раздавались чьи-то беспокойные шаги.
Энакин продолжал идти, пока не добрался до звездообразного строения, в
котором он выбрался когда-то из живой лодки. Он проскользнул внутрь.
Бассейн был освещен мягким фосфоресцирующим светом, не проникавшим
глубоко. Энакин потянулся вперед с помощью Силы, отчаянно надеясь, что
светомеч все еще там, где он положил его несколько дней назад.
Вода была темной. Он чувствовал ее в Силе, но как бы через облако. Рыбы-
ползуны и их водные сородичи тоже воспринимались, но опять же как-то
размыто. Больше времени, чем следовало, потребовалось на то, чтобы
определить картину жизни, течений и энергии в сердце дамютека формовщиков.
Но в конце концов Энакин нашел его - образ дрожал в сознании, как мираж,
но он был там. Течение отнесло светомеч к стене постройки, к барьеру,
который преграждал рыбе выход из бассейна. Энакин напряг волю, и светомеч
вздрогнул, сдвинулся с места, вспорол поверхность воды и прыгнул ему в
руку.
- Кто здесь? - спросил чей-то голос из тени, окружавшей бассейн. Энакин
быстро сделал шаг назад и скрылся в темном дальнем углу постройки; сердце
его билось со скоростью света.
- Прошу прощения, - проскрежетал он, мысленно благодаря тизовирм в ухе
и стараясь придать своему голосу как можно больше схожести с голосом
йуужань-вонга. - Я никто. Я Опозоренный.
Фигура в темноте шевельнулась, и Энакин смог лучше разглядеть ее
силуэт. У нее была какая-то странная голова, над ней что-то непрерывно
извивалось, как змеиное гнездо. Ничего подобного он раньше у йуужань-
вонгов не видел.
- Это здание формовщиков, - произнес женский голос. - Тебе здесь нечего
делать, Опозоренный.
- Я прошу прощения, великая, - сказал Энакин. - Я только хотел... - Я
надеялся, что воды бассейна вдохновят меня на молитву Йун-Шуно, которая
убедит ее заступиться за меня.
Повисла пауза.
- Я должна сообщить о тебе, ты знаешь. Сюда разрешается заходить лишь
Опозоренным с феромоном пропуска. Я...
Энакин услышал короткий болезненный вздох.
- Что-то случилось, великая?
- Нет, - сказала она напряженным голосом. - Это лишь мое страдание. Я
пришла сюда, чтобы созерцать его. Уходи, Опозоренный. Я не стану прерывать
ради тебя свою медитацию. Уйди, оставь меня в покое, и считай, что тебе
повезло.
- Спасибо, великая формовщица. Как пожелаете.
И с этими словами он ретировался. По лбу струился пот, а ноги слегка
дрожали, но внутри все ликовало и сверкало, как сверхновая. Теперь у него
было то, что он хотел.
Сверхновая чуть померкла, когда он вышел из дамютека и зашагал обратно
в деревню Опозоренных. Ему нужно было больше, чем светляк и светомеч.
Нужно было еще время и уединение, но даже снисходительная Ууну вряд ли
позволит ему это. Но, с другой стороны, Энакин не мог больше ждать Вуа
Рапуунга. Ууну подозревала его. Хал Рапуунг высказал такое же подозрение,
еще в тот первый день на базе.
А Вуа Рапуунг мог быть уже мертв.
Значит, надо где-то спрятаться. Но где?
Задумавшись, он внезапно въехал головой в чей-то живот. Йуужань-вонг
выругался, и сильная рука вцепилась Энакину в волосы. От неожиданности
Энакин выронил и светомеч, и светляка, вспыхнувшего ярким сиянием.
В его свете на Энакина уставилось изуродованная физиономия.
- Вуа Рапуунг! - выдохнул Энакин.
- Да, - зарычал тот. - Заглуши этого светляка.
- Сначала отпусти меня.
Йуужань-вонг послушался, и Энакин опустился на одно колено, чтобы
подобрать свои предметы.
"Тихо", - передал он светляку, мысленно изобразив темноту.
Свет побледнел и пропал.
- Что ты с ним делаешь? - проворчал Рапуунг.
- Не обращай внимания. Я пад тебя видеть. Я слыхал...
- Меня пытались убить, - коротко сказал Рапуунг. - Надо действовать
немедленно. Сегодня или никогда.
- Мы не можем! - сказал Энакин. - Я должен еще кое-что сделать.
- Невозможно.
- Нет, послушай. Ты говорил, одна из причин, зачем я тебе нужен - это
мой светомеч. Правильно?
- Он бы очень пригодился, - с неохотой пробурчал Рапуунг. - Без него я
не уверен, как мы справимся с порталами и с охраной. - он вздернул голову.
- Ты солгал мне? У тебя есть оружие?
- Оно не работает. Но я могу его починить. Я могу его починить с
помощью этого светляка.
- Так сделай это, и поторопись.
- Даже если поторопиться, это займет день-два.
- Опять же, невозможно. Мы не можем здесь прятаться два дня, а если мы
выйдем за периметр, мы никогда сюда не вернемся.
- Мне нужно два дня, - упрямо сказал Энакин.
- Завтра они обнаружат, что я живой, - сказал Рапуунг. - Разве что у
тебя припасено какое-нибудь колдовство джиидаи, которое сделает нас
невидимыми...
- Нет, - сказал Энакин. - Но послушай. Храм, что был здесь - такой, из
камня... Как его разрушили?
- Что? На него был посажен дамютек. Его вещество было растворено и
пошло на питание коралла.
- А они заполнили пещеры, что были под храмом?
- Пещеры?
- Да, - напряженно повторил Энакин. - Если они просто сравняли храм с
землей с помощью одного из этих дамютеков, то пещеры под храмом могли
остаться. Ты вроде говорил, что дамютеки пускают корни - или как они
называются - чтобы добывать воду и минералы?
Рапуунг выругался.
- Конечно, - сказал он. - Если там внизу действительно есть достаточно
большие пещеры, и если боги с нами... Но, конечно, они с нами. Я Вуа
Рапуунг!
Последние слова он произнес, точно мантру, и Энакина опять охватили
мрачные предчувствия - ему вспомнилось суждение Ууну о Рапуунге. Если и
вправду было официальное покушение на его жизнь, он мог превратиться из
закороченной обмотки трансформатора в оплавленную массу проводов.
Ну и что с того? Безумный или нет, Рапуунг оставался единственным его
союзником. В данный момент он мог дать то, что Энакин готов был принять.
Рапуунг продолжал разговаривать как будто сам с собой:
- Они подумают, что мы опять убежали в джунгли. Она будет искать нас
там, но никогда - в самих корнях ее твердыни. Прямо у нее под ногами. Но
нам понадобятся гнуллиты.
- Но ты сможешь их достать? - спросил Энакин.
- Я смогу их достать. Но это рискованно, - предупредил его Рапуунг. -
Если кто-то заметит, что мы залезаем в корни, нас там запечатают и оставят
умирать очень долгой и постыдной смертью.
- Более постыдной, чем умирать Опозоренным? - отпарировал Энакин. - А
кроме того, мне никогда не приходило в голову, что риск может тебя
беспокоить.
Он не видел выражение лица Рапуунга, но мог представить себе его
злобный взгляд.
- Хорошо, что ты никогда об этом не думал, - ответил Рапуунг. - Очень
хорошо. Будет, как я сказал. Жди здесь.
И он ушел, оставив только свой гнилостный запах и тень своего гнева.
Энакин опять остался один.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
- Адепт Нен Йим?
Нен Йим оглядела темный лабораторный грот в поисках того, кто назвал
ее имя, и обнаружила молодого мужчину, на лбу которого виднелись знаки
домена Кел - одного из малых второстепенных доменов формовщиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Других проклинают боги за грехи и проступки.
- Я слыхал, некоторые Опозоренные считают, что они не заслуживают
такого статуса, - произнес Энакин как можно более легкомысленно.
Она хрипло рассмеялась.
- Заслуживают? Что значит "заслуживают"? Мы просто такие, и все. - Она
опять повернулась к Энакину, и в ее глазах вдруг появилось понимающее
выражение.
- А, ты говоришь о Вуа Рапуунге, который привел тебя к префекту
расчистки полей?
- Должно быть, так его зовут. Я не уверен. Но он что-то такое бормотал.
Не мне - меня он как будто и не замечал вовсе.
- Он сумасшедший, Вуа Рапуунг, - сказала Ууну. - Когда-то он был
великим воином. Теперь он никто. Он не может этого вынести, потому и
изобретает всякую ложь. Возможно, он даже верит в нее.
- Ложь?
- Он утверждает, что одна формовщица заразила его чем-то таким, что
породило знаки Позора, назло ему.
- Зачем? - спросил Энакин.
- Потому что она любила его, - сказала Ууну, - а он оттолкнул ее.
- Любила? - Почему-то Энакину никогда не приходило в голову, что
йуужань-вонги могут влюбляться.
- Да. Но его история невозможна.
- Как так?
- Опять незнание! Потому что боги, которые управляют такими вещами -
Любовники Йун-Тксиин и Йун-К'аа - никогда не станут сплетать страсть между
воином и формовщицей. Йун-Йуужань вечно наказывает божественную двойню за
их собственные проступки; они не осмелятся еще раз вызвать его гнев. Это
невозможно, так что бред Рапуунга - всего лишь плод его больного
воображения. Он просто проклят, как и все остальные. В последнее время он
стал еще более странным. Я думаю, интенданты скоро уничтожат его, если уже
не уничтожили.
- Уничтожат его?
- Опозоренные должны показывать свою полезность и смирение. Мы делаем
работу, которой ни один полноценный йуужань-вонг не станет пачкать руки.
Если мы не будем этого делать, нас не стоит кормить.
Она вздернула голову:
- Ты беспокоишься о Вуа Рапуунге?
- Я беспокоюсь о всех живых существах, - ответил Энакин.
- А теперь ты опять говоришь как джиидаи, - сказала она.
"Откуда ты столько знаешь о философии джедаев?" - удивился Энакин.
Откуда Опозоренная смогла добыть такую информацию? Почему ее это
интересует?
- Скажи мне, - продолжала Ууну. - Станет ли джиидаи беспокоится о
судьбе Опозоренного? Беспокоится так же, как о представителе высшей касты?
- Да. Я знаю джедаев. Они защищают все живое.
- Но не йуужань-вонгов. Джиидаи убивают йуужань-вонгов.
- Лишь по необходимости, - отвечал Энакин. - Джедаи не любят убивать.
- Значит, они не воины?
- Не совсем, насколько я знаю. Они защитники.
- Защитники. И они защищают всех подряд?
- Всех, кого могут.
Она опять засмеялась, немного натянуто:
- Занятная ложь. Такая ложь дает надежду тем, кто ее не заслуживает.
Деструктивная ложь. Некоторые Опозоренные даже...
Она вдруг оборвала, на этот раз сердито:
- Как это ты заставил меня такое говорить, неверный? Работай и не
разговаривай. Не задавай мне больше никаких вопросов.
Той ночью Энакин осторожно выбрался из казармы для рабов. Это не
составило особого труда. Для большинства рабов бежать из самого лагеря
было невозможно. Если им хотелось тратить впустую драгоценные часы сна,
которые им выделялись, йуужань-вонги этому не препятствовали.
Пробраться на поля оказалось сложнее, но Энакин умел отлично
скрываться. Через несколько минут он сидел на поле светляков, освещенном
тусклым оранжевым светом газового гиганта. Растения тихо шелестели, словно
темные кроны деревьев, когда их колышет ночной ветерок. За периметром
лагеря, на том берегу, слабо ощущалась жизнь джунглей. Где-то внутри
лагеря, на ложе боли и страдания, он узнал затухающее прикосновение
Тахирай.
Энакин разыскал последний сорванный светляк и присел, смотря на слабо
светящийся стебель, возле первого из предназначенных для завтрашней
уборки. Затем, едва осмеливаясь дышать, он протянул руку к набухшему
цветку и начал обрывать его - точно так, как это сотни раз делала Ууну у
него на глазах.
Лепестки, мягкие как шелк, легко опадали под его пальцами, и Энакин
чувствовал слабое соприкосновение, словно через руку шел электрический
ток. Это не было ни приятно, ни неприятно, а скорее напоминало первый вкус
пищи столь экзотической, что язык был неспособен ее оценить.
По мере обрывания ощущение становилось глубже, и в конце концов он стал
воспринимать не только свои пальцы, ощипывающие цветок, но и сам
ощипываемый цветок. В этот момент он был светляком и не тоько чувствовал,
как он пробуждается, но и пробуждался сам.
Энакин продолжал работу, пока слабое гудение у него в голове не стало
громче и явственнее, чем импульсы всех остальных растений, и пока не
осталась одна гладкая скорлупа; затем моргнул и тщательно осмотрелся, нет
ли поблизости какого движения. Здесь, в лагере, он был практически слеп и
глух. Он даже не мог использовать лесную живность, чтобы фиксировать
приближение опасности. Раз ничего не видно и не слышно, значит, ничего и
нет.
Но на этот раз его глаза не увидели никаких ползущих теней, уши не
зарегистрировали ни малейшего шороха, и тогда он проколол скорлупу шпорой
и начал разрезать ее, пока не добрался до самоцвета. Он крепко сжал его в
пальцах, и камень почти самопроизвольно вспыхнул мягким свечением.
- Есть! - прошептал Энакин.
Приказав камню погаснуть, он сжал кулак в триумфальном жесте.
После этого нужно было возвращаться обратно через поля и дома. Ночью в
поселке не стояла тишина; проходя мимо святилища Йун-Шуно, Энакин услышал
жалобы и причитания. Шепот долетал и из других дверей, и время от времени
в темноте раздавались чьи-то беспокойные шаги.
Энакин продолжал идти, пока не добрался до звездообразного строения, в
котором он выбрался когда-то из живой лодки. Он проскользнул внутрь.
Бассейн был освещен мягким фосфоресцирующим светом, не проникавшим
глубоко. Энакин потянулся вперед с помощью Силы, отчаянно надеясь, что
светомеч все еще там, где он положил его несколько дней назад.
Вода была темной. Он чувствовал ее в Силе, но как бы через облако. Рыбы-
ползуны и их водные сородичи тоже воспринимались, но опять же как-то
размыто. Больше времени, чем следовало, потребовалось на то, чтобы
определить картину жизни, течений и энергии в сердце дамютека формовщиков.
Но в конце концов Энакин нашел его - образ дрожал в сознании, как мираж,
но он был там. Течение отнесло светомеч к стене постройки, к барьеру,
который преграждал рыбе выход из бассейна. Энакин напряг волю, и светомеч
вздрогнул, сдвинулся с места, вспорол поверхность воды и прыгнул ему в
руку.
- Кто здесь? - спросил чей-то голос из тени, окружавшей бассейн. Энакин
быстро сделал шаг назад и скрылся в темном дальнем углу постройки; сердце
его билось со скоростью света.
- Прошу прощения, - проскрежетал он, мысленно благодаря тизовирм в ухе
и стараясь придать своему голосу как можно больше схожести с голосом
йуужань-вонга. - Я никто. Я Опозоренный.
Фигура в темноте шевельнулась, и Энакин смог лучше разглядеть ее
силуэт. У нее была какая-то странная голова, над ней что-то непрерывно
извивалось, как змеиное гнездо. Ничего подобного он раньше у йуужань-
вонгов не видел.
- Это здание формовщиков, - произнес женский голос. - Тебе здесь нечего
делать, Опозоренный.
- Я прошу прощения, великая, - сказал Энакин. - Я только хотел... - Я
надеялся, что воды бассейна вдохновят меня на молитву Йун-Шуно, которая
убедит ее заступиться за меня.
Повисла пауза.
- Я должна сообщить о тебе, ты знаешь. Сюда разрешается заходить лишь
Опозоренным с феромоном пропуска. Я...
Энакин услышал короткий болезненный вздох.
- Что-то случилось, великая?
- Нет, - сказала она напряженным голосом. - Это лишь мое страдание. Я
пришла сюда, чтобы созерцать его. Уходи, Опозоренный. Я не стану прерывать
ради тебя свою медитацию. Уйди, оставь меня в покое, и считай, что тебе
повезло.
- Спасибо, великая формовщица. Как пожелаете.
И с этими словами он ретировался. По лбу струился пот, а ноги слегка
дрожали, но внутри все ликовало и сверкало, как сверхновая. Теперь у него
было то, что он хотел.
Сверхновая чуть померкла, когда он вышел из дамютека и зашагал обратно
в деревню Опозоренных. Ему нужно было больше, чем светляк и светомеч.
Нужно было еще время и уединение, но даже снисходительная Ууну вряд ли
позволит ему это. Но, с другой стороны, Энакин не мог больше ждать Вуа
Рапуунга. Ууну подозревала его. Хал Рапуунг высказал такое же подозрение,
еще в тот первый день на базе.
А Вуа Рапуунг мог быть уже мертв.
Значит, надо где-то спрятаться. Но где?
Задумавшись, он внезапно въехал головой в чей-то живот. Йуужань-вонг
выругался, и сильная рука вцепилась Энакину в волосы. От неожиданности
Энакин выронил и светомеч, и светляка, вспыхнувшего ярким сиянием.
В его свете на Энакина уставилось изуродованная физиономия.
- Вуа Рапуунг! - выдохнул Энакин.
- Да, - зарычал тот. - Заглуши этого светляка.
- Сначала отпусти меня.
Йуужань-вонг послушался, и Энакин опустился на одно колено, чтобы
подобрать свои предметы.
"Тихо", - передал он светляку, мысленно изобразив темноту.
Свет побледнел и пропал.
- Что ты с ним делаешь? - проворчал Рапуунг.
- Не обращай внимания. Я пад тебя видеть. Я слыхал...
- Меня пытались убить, - коротко сказал Рапуунг. - Надо действовать
немедленно. Сегодня или никогда.
- Мы не можем! - сказал Энакин. - Я должен еще кое-что сделать.
- Невозможно.
- Нет, послушай. Ты говорил, одна из причин, зачем я тебе нужен - это
мой светомеч. Правильно?
- Он бы очень пригодился, - с неохотой пробурчал Рапуунг. - Без него я
не уверен, как мы справимся с порталами и с охраной. - он вздернул голову.
- Ты солгал мне? У тебя есть оружие?
- Оно не работает. Но я могу его починить. Я могу его починить с
помощью этого светляка.
- Так сделай это, и поторопись.
- Даже если поторопиться, это займет день-два.
- Опять же, невозможно. Мы не можем здесь прятаться два дня, а если мы
выйдем за периметр, мы никогда сюда не вернемся.
- Мне нужно два дня, - упрямо сказал Энакин.
- Завтра они обнаружат, что я живой, - сказал Рапуунг. - Разве что у
тебя припасено какое-нибудь колдовство джиидаи, которое сделает нас
невидимыми...
- Нет, - сказал Энакин. - Но послушай. Храм, что был здесь - такой, из
камня... Как его разрушили?
- Что? На него был посажен дамютек. Его вещество было растворено и
пошло на питание коралла.
- А они заполнили пещеры, что были под храмом?
- Пещеры?
- Да, - напряженно повторил Энакин. - Если они просто сравняли храм с
землей с помощью одного из этих дамютеков, то пещеры под храмом могли
остаться. Ты вроде говорил, что дамютеки пускают корни - или как они
называются - чтобы добывать воду и минералы?
Рапуунг выругался.
- Конечно, - сказал он. - Если там внизу действительно есть достаточно
большие пещеры, и если боги с нами... Но, конечно, они с нами. Я Вуа
Рапуунг!
Последние слова он произнес, точно мантру, и Энакина опять охватили
мрачные предчувствия - ему вспомнилось суждение Ууну о Рапуунге. Если и
вправду было официальное покушение на его жизнь, он мог превратиться из
закороченной обмотки трансформатора в оплавленную массу проводов.
Ну и что с того? Безумный или нет, Рапуунг оставался единственным его
союзником. В данный момент он мог дать то, что Энакин готов был принять.
Рапуунг продолжал разговаривать как будто сам с собой:
- Они подумают, что мы опять убежали в джунгли. Она будет искать нас
там, но никогда - в самих корнях ее твердыни. Прямо у нее под ногами. Но
нам понадобятся гнуллиты.
- Но ты сможешь их достать? - спросил Энакин.
- Я смогу их достать. Но это рискованно, - предупредил его Рапуунг. -
Если кто-то заметит, что мы залезаем в корни, нас там запечатают и оставят
умирать очень долгой и постыдной смертью.
- Более постыдной, чем умирать Опозоренным? - отпарировал Энакин. - А
кроме того, мне никогда не приходило в голову, что риск может тебя
беспокоить.
Он не видел выражение лица Рапуунга, но мог представить себе его
злобный взгляд.
- Хорошо, что ты никогда об этом не думал, - ответил Рапуунг. - Очень
хорошо. Будет, как я сказал. Жди здесь.
И он ушел, оставив только свой гнилостный запах и тень своего гнева.
Энакин опять остался один.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
- Адепт Нен Йим?
Нен Йим оглядела темный лабораторный грот в поисках того, кто назвал
ее имя, и обнаружила молодого мужчину, на лбу которого виднелись знаки
домена Кел - одного из малых второстепенных доменов формовщиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37