Норман увидел, как его «дымная» Роуз вышла из странной мертвой рощи и приблизилась к ручью с такой темной водой, что напоминала чернила. Перешла ручей по камням, расставив руки в стороны для равновесия, и он заметил, что в одной руке она сжимает какой-то мокрый комок. Норману показалось, что эта тряпка похожа на ночную рубашку, и он подумал: «Какого черта ты не наденешь ее, дура набитая? Или ждешь, что твой приятель вдруг появится, чтобы пощекотать тебе вагину? Хотел бы я увидеть это зрелище. Очень хотел бы. Учти, если я застигну тебя в компании какого-нибудь сопляка, то когда копы найдут его труп, из задницы рождественской свечкой будет торчать его же член».
Однако никто не появился — по крайней мере, во сне. Роуз над его постелью — призрачная Роуз — прошла по тропинке через рощу, деревья казались мертвыми, как… гм, как Питер Слоуик. В конце концов она достигла поляны, в центре которой стояло, похоже, живое дерево. Она опустилась на колени, собрала горсть семян и завернула их в тряпку, смахивавшую на еще один кусок ночной рубашки. Затем встала, подошла к непонятному строению, похожему на вход в метро, где начиналась ведущая неизвестно куда лестница (в сновидениях невозможно угадать, какая новая глупость последует за предыдущей), и скрылась под землей. Ожидая, пока она вернется, вдруг почувствовал чье-то присутствие за спиной — холодное и леденящее, как поток воздуха из открытой дверцы морозильной камеры. За годы работы в полиции ему приходилось иметь дело с весьма одиозными личностями — из всех, с кем довелось столкнуться им с Харли Биссингтоном, самыми страшными были наркоманы, пристрастившиеся к РСР, — и через некоторое время у него развилось некое «шестое чувство», позволявшее безошибочно уловить их близость. Такое же ощущение охватило его и сейчас. Кто-то находился у него за спиной, и он ни на мгновение не усомнился в том, что этот кто-то чрезвычайно опасен.
— Я плачу , — прошептал женский голос. Прозвучал он мягко и чувственно, и тем не менее по коже пробежали мурашки. Голос даже отдаленно не напоминал голос разумного существа.
«Заткни пасть, сучка, — ответил во сне Норман. — Платишь? Только попробуй, изуродую тебя так, что не узнаешь себя в зеркале!»
Она закричала — крик, казалось, проник прямиком в мозг, минуя уши, и он почувствовал, что она бросилась к нему с вытянутыми руками, Норман сделал глубокий вдох и дунул вверх, разгоняя дым. Женщина исчезла. Затем явственно пришло почти физическою облегчение. Некоторое время после этого не было ничего, кроме темноты, в которой он плавал мирно и спокойно, недостижимый для страхов и страстей, одолевавших его в минуты бодрствования.
В пятницу утром проснулся в десять минут одиннадцатого и перевел взгляд с часов на потолок гостиничного номера, ожидая увидеть в расплывающихся клубах табачного дыма движущиеся фантомные фигуры. Ничего, разумеется, не увидел — ни фантомных, ни каких-либо других фигур. И дыма, собственно, тоже — лишь сохранившийся смрад сигарет «Пэлл Мэлл», in hoc signo vinces. В номере не было никого, кроме инспектора Нормана Дэниелса, лежащего на влажной от пота постели, от которой разило табаком и пролитым виски. Налет в полости рта был таким мерзким, словно весь вчерашний вечер он сосал только что начищенный до блеска старый ботинок из цветной дубленой кожи, левую ладонь пекло немилосердно. Взглянув на руку, он увидел блестящий волдырь в самом центре ладони. Долго смотрел на него, пока за окном на узком, загаженном подоконнике ворковали, толкаясь и изредка взмахивая крыльями, голуби. Наконец в сознании всплыло воспоминание о том, как он сжал в кулаке горящую сигарету, и Норман удовлетворенно кивнул головой. Он сделал это, потому что не видел Роуз, как ни старался… а потом, будто в качестве компенсации, ему всю ночь снились идиотские сны с ней в главной роли.
Двумя пальцами он взялся за волдырь и принялся медленно сдавливать его, пока кожа не лопнула. Затем вытер ладонь о простыню, наслаждаясь волнами пронизывающей боли. Он лежал, глядя на собственную ладонь — почти видя, как пульсирует в ней боль, — около минуты. Потом опустил руку и вытащил из-под кровати дорожную сумку, на дне которой лежал небольшой кожаный футляр с набором разных медикаментов. Некоторые оказывали возбуждающее действие, однако большая часть лекарств предназначалась для успокоения. Вообще-то Норман обходился без фармакологической помощи, не испытывая нехватки сил или энергии; но вот привести себя в спокойное состояние подчас являлось трудной, иногда просто невыполнимой задачей.
Он проглотил таблетку перкодана, промочил горло маленьким глотком виски, затем откинулся на подушку и снова принялся смотреть в потолок, выкуривая одну сигарету за другой, гася их в переполненной пепельнице на ночном столике.
В этот раз он думал не о Роуз; во всяком случае, не непосредственно о ней. Мысли его занимал предстоящий пикник, устраиваемый ее новыми подружками. Он побывал в Эттингер-Пиере, и то, что увидел там, отнюдь не прибавило оптимизма. Эттингер-Пиер представлял собой большую территорию, объединяющую пляж, зону для пикников на открытом воздухе и парк развлечений, и Норман совершенно не понимал, где и как должен расположиться, чтобы свести вероятность незаметного появления и ухода Роуз к нулю. Имей он в своем распоряжении человек шесть (даже четверых, но таких, которые знают толк в деле), все было бы по-другому, однако ему предстояло справляться в одиночку. В Эттингер можно попасть через три входа (при условии, что Роуз не прибудет с озера на лодке), и при всем желании он не уследит за всеми тремя сразу. Это означает, что придется прорабатывать толпу, а прорабатывать толпу — сволочная задача. Норману хотелось бы верить, что среди завтрашних гостей пикника и посетителей Эттингера Роуз окажется единственной, кто сможет опознать его, но если бы желания были свиньями, магазинные полки ломились бы от бекона. Он должен исходить из того, что они будут искать его, и, возможно, уже располагают фотографиями, полученными от какой-нибудь подобной женской организации в его городе.
Этим круг проблем не ограничивался. Норман был твердо убежден — и это неоднократно подтверждал его печальный опыт — в бесполезности всякой маскировки, которая в подобной ситуации являлась прямым путем к провалу. Если на то пошло, есть лишь один еще более надежный способ испоганить даже идеально подготовленную засаду, устроенную после тщательнейшего шестимесячного наблюдения и обработки гор информации— это положиться на незаменимую рацию, которая в самый ответственный момент, когда вы уже собираетесь обрушить сокрушительный удар на голову какого-нибудь подонка, вдруг начинает хрипеть и свистеть, потому что шатающийся поблизости пацан спустил на воду радиоуправляемую игрушечную лодку или решил развлечься, догоняя игрушечный гоночный автомобиль.
«Хорошо, — подумал он. — Нечего сожалеть из-за того, чего достичь невозможно. Помнишь, что говорил старый Уайти Слейтер — ситуация такова, какова она есть. Единственный вопрос — как ты собираешься справиться с ней. И никаких „попозже“! До проклятой вечеринки всего двадцать четыре часа, и знаешь, что тебе светит, если упустишь ее на пикнике? Будешь бегать по городу до самого Рождества без толку. К тому же, если ты не обратил внимания раньше, городишко-те не маленький, совсем не маленький».
Он встал с постели, прошел в ванную и принял душ, стараясь, чтобы горячая вода не попадала на обожженную руку. Надел выцветшие джинсы, неброскую зеленую рубашку и кепку с эмблемой «Чикаго Соке», сунул в карман рубашки дешевые солнцезащитные очки — пригодятся позже. Спустился на лифте в холл отеля, купил в киоске газету и маленькую упаковку медицинского пластыря. Ожидая, пока нерасторопный увалень в киоске отсчитает положенную сдачу, заглянул ему через плечо и сквозь стеклянную заднюю стенку газетного киоска увидел лифты для обслуживающего персонала. В тот самый момент двери одного открылись, и в холл вышли три смеющиеся, оживленно болтающие горничные. Все трое несли с собой сумочки, и Норман решил, что они отправляются на обеденный перерыв. Одну из них, среднюю, он где-то видел раньше— стройная, симпатичная, пушистые светлые волосы, — но не в отеле. Через секунду память подсказала, что блондинка какое-то время шла перед ним, когда он искал «Дочерей и сестер». Красные обтягивающие брючки. Соблазнительная маленькая попка.
— Пожалуйста, ваша сдача, — произнес продавец. Норман не глядя сунул мелочь в карман. Впрочем, он не смотрел и на горничных, прошествовавших мимо него, даже на ту, с соблазнительной попкой. Просто уложил случайно возникшее воспоминание на нужную полочку, не более — обычный рефлекс полицейского, колено, дергающееся без удара молоточка. Сознательная часть мозга сосредоточенно работала над одной-единственной мыслью: каким образом обнаружить Роуз, не выдав себя.
Он направлялся по холлу к выходу из отеля, когда его слуха достигли слова, настолько созвучные его размышлениям, что поначалу ему показалось, будто он произнес их сам: Эттингер-Пиер .
Норман сбился с шага, сердце совершило головокружительный кувырок, волдырь на ладони завибрировал острой болью. Но замешкался лишь на долю секунды — совершил всего один неверный шаг — и затем продолжил путь, как ни в чем не бывало, шагая с опущенной головой к вращающимся дверям отеля. Со стороны все выглядело так, будто его ногу на миг свело сильной судорогой, которая тут же прошла, не более, и это хорошо. Он не имел права на ошибку, вот в чем суть. Окажись женщина, произнесшая эти слова, одной из обитательниц публичного дома под названием «Дочери и сестры», она может узнать его, если он лишним движением или еще чем-то привлечет ее внимание… возможно, она уже узнала его, при условии, что это та блондинка, вместе с которой он накануне переходил улицу. Он понимал, насколько ничтожна вероятность подобного поворота событий — будучи полицейским, Норман тысячу раз убеждался в полном отсутствии наблюдательности у большинства на удивление тупоголовых сограждан, — однако время от времени такое случалось. Убийцы, вымогатели, грабители банков, укрывавшиеся от полиции достаточно долго, чтобы оказаться внесенными в составляемый ФБР список десяти самых опасных преступников, неожиданно оказывались за решеткой милостью какого-нибудь клерка, чье знакомство с полицией сводится к чтению книжек из серии «Настоящий сыщик», или благодаря пьянчуге-электрику, приходящему в неописуемый восторг от криминальных фильмов, которые показывают по телевизору. Норман понимал, что не должен останавливаться, но…
…но ему необходимо остановиться. Он резко свернул вправо от двери и опустился на одно колено спиной к женщинам, делая вид, что зашнуровывает туфлю.
— …жалко пропустить концерт, но если мне понадобится машина, я не смогу…
И они скрылись за дверью, однако того, что Норман услышал, оказалось достаточно, чтобы утвердиться в мысли: женщины беседуют о пикнике , они говорят о концерте, которым должно завершиться празднество, о какой-то группе под названием «Индиго Герлс», скорее всего, компании лесбиянок. Значит, существует вероятность того, что эта бабенка знакома с Роуз, Вероятность небольшая — завтра в Эттингер набьется куча народу, не имеющего ни малейшего отношения к «Дочерям и сестрам» — но все же она есть. А Норман принадлежал к числу тех людей, которые верят в указующий перст фортуны. Черт возьми, он даже не знает, которая из них говорила!
«Пусть это окажется блондинка, — взмолился он, быстро выпрямляясь и выходя через вращающуюся дверь вслед «за женщинами. — Пусть это будет блондинка с ее большими глазами и соблазнительным задом. Пусть это будет блондинка, ну помоги же мне…
Следить за ними, разумеется, опасно — как знать, в какой момент кто-то из них лениво обернется и завоюет дополнительное очко в игре «Узнай физиономию», — однако на данном этапе ничего другого ему не оставалось. Он направился за ними прогулочным шагом, повернув голову в сторону, как будто с интересом разглядывая выставленные в витринах дешевые побрякушки.
— Как у вас сегодня с наволочками? — обратился к двум другим мешок с кишками, топавший по краю тротуара, рядом с проезжей частью. — У тебя порядок, Пэм?
— Я даже не считала их, чтобы не портить себе настроение, — ответила блондинка.
И они дружно расхохотались — пронзительно-визгливым смехом, от которого у Нормана всегда возникало такое ощущение, словно во рту трескались пломбы. Он мгновенно остановился, впившись взглядом в витрину со спортивной одеждой, давая возможность горничным удалиться на безопасное расстояние. Это она — точно, без дураков. Именно блондинка произнесла волшебные слова «Эттингер-Пиер». Может, это все меняет, может, абсолютно ничего не значит. В настоящий момент он слишком взволнован, чтобы хладнокровно во всем разобраться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84