Если бы мы продолжали идти так и дальше, он в конце концов одним этим довел бы меня до полного изнеможения, а потому его следовало как-то остановить.
— Эй, Мартин!
Его оклик оказался весьма кстати. Он поманил меня рукой к себе, однако я все еще колебался и продолжал внимательно наблюдать за ним.
— Так мы ни к чему не придем. Подойди-ка на минутку. Не бойся, я тебя не укушу.
Чтобы как-то прервать неловкое бездействие, я направился через дорогу в его сторону.
— Нам надо все хорошенько обсудить — тебе и мне. — Спанки снова двинулся вперед и теперь уже мне невольно пришлось подстраиваться под шаг своего мстителя. — От исхода данной ситуации зависит очень многое. Давай представим себе, что я отпущу тебя. Что ты тогда сделаешь? Ведь тебе совершенно не за чем жить. А знаешь, я ведь и в самом деле могу уйти. Вопреки всем твоим мыслям на этот счет, у меня есть еще достаточно времени, чтобы подыскать себе нового хозяина.
— И ты полагаешь, что найдется человек, который сознательно, вполне добровольно пригласит тебя внутрь себя?
— Не забывай, что я способен предстать перед людьми в каком угодно обличье, а потому мое предложение может показаться им очень даже соблазнительным.
— Ну тогда иди и действуй. У тебя и так почти уже не осталось времени, зачем же тратить его остатки на разговоры со мной?
— Дело в том, что ты являешься тем самым человеком, которого я выбрал и который подходит мне больше остальных.
— А вот я считаю, что трудно представить себе более несхожих субъектов. В данный же момент от меня требуется лишь одно: до полуночи продержать тебя на безопасном расстоянии, после чего ты исчезнешь навсегда.
Он тихо рассмеялся:
— Мартин, я уже думал о том, как преодолеть это препятствие. Если ты будешь продолжать оказывать мне сопротивление, я попросту войду в тело первого попавшегося изгоя, который не станет долго раздумывать, — это может быть вконец пропащий забулдыга или одинокая старуха. И ты считаешь, что они не примут мое предложение с распростертыми объятиями? А потом я снова приду к тебе — как же ты тогда меня узнаешь? Лицо в толпе, попрошайка на улице. Кем я стану? Как ты меня вычислишь?
— Если ты действительно вернешься, я сразу это почувствую. Не забывай, что ты сам наделил меня определенными способностями, и потому я сразу же пойму, когда это будешь ты.
Минуту он хранил молчание. Мы проходили мимо густых садов, окружавших большие викторианские дома — этим гордым сооружениям пришлось снизойти до меблированных комнат, и теперь на крыльце каждого из них зловеще мерцали огоньки подсвечиваемых изнутри пластмассовых кнопок звонка.
Спанки раскурил манильскую сигару и с задумчивым видом затянулся.
— А как же, Мартин, тебя было легко соблазнить! Более того, ты ведь сам попросил меня об этом. Знаешь, почему это случилось?
— Почему?
— Я всего лишь услышал твой призыв и откликнулся на него. Словно в волнах пролетавшего над городом легкого ветерка струился тоненький, высокий звук. Вызов был сделан, он продолжает действовать до сих пор, а потому тебе никогда не удастся полностью избавиться от меня — ведь ты же сам меня и позвал.
Он протянул руку, вынуждая меня остановиться. Прямо перед нами на пустынном перекрестке пульсировали огни светофора. Когда Спанки посмотрел на меня, мне показалось, что в ту минуту он был, как никогда раньше, похож на самого обычного человека. Даже его взгляд и тот как-то смягчился, а черты лица уже не казались мне столь идеально отточенными. Едва его ладонь коснулась моей груди, как сломанные ребра протестующе застонали.
— Мартин, ведь, в сущности, я — это ты. Темная сторона любого человека всегда содержит в себе притаившегося даэмона. Я и есть этот твой даэмон, разве что более искусный, чем другие. Я показал тебе, как извлекать пользу из людей, не прилагая к тому ни малейших усилий, и тебе это понравилось. Вспомни восьмидесятые годы, когда было во всеуслышание заявлено, что нет ничего зазорного в таких качествах, как алчность, стремление к богатству, бессердечие, пренебрежение к нищете и страданиям. Ну, и как люди отреагировали? Да мы ведь все поголовно ударились в загул. Мартин, мы чуть ли не целое десятилетие гуляли и веселились. Так что будь уверен — каждому человеку присуща жестокость.
— Можешь хоть завалить меня своими книжными сентенциями, — глухо проговорил я. — Сейчас же от меня требуется лишь одно: набраться терпения еще на несколько часов.
Казалось, что он меня даже не слушал. Его голос заметно окреп, а слова отзывались эхом и наслаивались одно на другое в моем сознании.
— И я постоянно буду возвращаться назад, чтобы, подобно верному псу, плестись за тобой следом, — предрекал Спанки, — что-то нашептывать тебе на ухо, устраивать фокусы с твоими органами чувств, все больше и больше изматывать тебя. Ведь я присутствую в любом низменном помысле, в каждом яростном мгновении, в каждодневно совершаемой тобой крохотной жестокости. И в том, что я жив, виноват в первую очередь ты сам, а теперь я с твоей помощью создам на Земле свою новую обитель.
Я понимал, что он говорит сущую правду. Если разобраться, то по крупному он меня ни разу и не обманул. Да и мог ли? Я мысленно представил себе всех тех людей, на долю которых из-за моей встречи со Спанки выпало так много страданий, и подумал: какая же часть моего существа действительно хотела обречь их на подобные муки?
— А знаешь, меня буквально шокировало то, как легко у меня все с тобой получилось. — Теперь это был уже гораздо более открытый и даже несколько возвышенный Спанки. — Я имею в виду поиски тебя. Какие все же бездушные настали времена! В сущности, я мог поселиться в телах тысяч любых других людей — если разобраться, то практически каждый из них согласился бы принять меня. Чтобы найти Уильяма — а произошло это в 1950 году, — мне пришлось потратить целых четыре года. Теперь же это занятие больше походит на стрельбу по бочке с селедкой — кругом сплошь и рядом одни оппортунисты. Только предложи им что-нибудь порочное, как сразу же слышишь в ответ десятки: “Давай! Давай!” Ты никогда не обращал внимания на то, что в поездах уже почти не осталось отдельных купе? А все потому, что люди разуверились друг в друге и считают, что там их кто-нибудь или изнасилует, или убьет. А это, Мартин, примета времени, и мне приходится идти в ногу со временем. Так что ты просто обязан позволить мне слиться с тобой. Вспомни Франкенштейна и его невесту: мы принадлежим друг другу.
Я слушал его размеренную речь и чувствовал, как во мне словно что-то стирается. Мне была совершенно понятна его мысль. В самом деле, вместо того чтобы, подобно остальным окружающим, провести остаток своей жизни в бесконечных метаниях из стороны в сторону, в схватке с чувствами, сущность которых я и сам толком не понимал, почему бы не уступить натиску более сильных инстинктов? Не честнее ли избрать именно этот способ выживания — признать искушение и согласиться сосуществовать с ним?..
И в тот же миг я почувствовал, как он яростно протискивается внутрь меня, пытаясь завладеть мною в тот самый момент, когда мое сопротивление оказалось почти сломленным. Ощущение это было сродни тому, как получить сильнейший удар или внезапно окунуться в бездну жутчайших страданий, и потому я инстинктивно отринул его от себя, подобно тому, как клетка отторгает болезнетворную инфекцию.
Я рухнул на колени, и меня стошнило, причем натужные спазмы продолжались до тех. пор, пока легкие и желудок не объяло невидимое пламя. Спанки явно поторопился воспользоваться представившейся ему возможностью, в результате чего его поспешные действия окончательно избавили меня от остатков каких-либо сомнений. Наконец я с трудом поднялся на ноги и заковылял от него прочь, преисполненный твердой уверенности в том, что он никогда уже не заполучит столь желанного человеческого хозяина, хотя мне при этом тоже никогда не удастся одержать над ним победу. Слушать Спанки было все равно что вонзить себе в вены массу игл с анестезирующим раствором: через какое-то время состояние эйфории проходит, ты опускаешь глаза и видишь, что весь ощетинился торчащими из тебя шприцами.
— Мартин, тебе все равно не убежать от меня. Если ты не остановишься, я буду вламываться в дома и вытворять с их обитателями страшные вещи.
— Видел я все твои салонные трюки, — ответил я, — и, должен признать, они уже не производят на меня былого впечатления.
Тем не менее, я прекрасно понимал, что он все еще способен убивать, и вопрос сейчас заключался лишь в том, сколько новых смертей я смогу допустить, прежде чем окончательно сдамся Спанки. Он же по-прежнему продолжал идти следом за мной, легко ступая, подобно призраку, по вздувшимся канализационным каналам. Похоже, ему все же удалось перехватить эту мою мысль.
— Значит, хочешь это узнать? Ну что ж, вон, кажется, кто-то идет — давай посмотрим.
Примерно в ста ярдах от нас действительно шел молодой рабочий, как раз собиравшийся повернуть за угол. На нем была надвинутая на глаза бейсбольная кепка, а в руке он нес холщевую сумку с инструментами. Мужчина шел вразвалку, опустив голову и что-то негромко насвистывая себе под нос; судя по всему, дорога эта была ему хорошо знакома. Спанки принял спринтерскую позу и, перейдя на неровный бег, помчался ему навстречу. Я наблюдал за тем, как он несется к ничего не подозревающему человеку, развив при этом такую бешеную скорость, что я толком не успел даже вовремя среагировать.
Где-то вдалеке блеснула молния и прогремел зловещий громовой раскат. Теперь лишь считанные метры отделяли даэмона от его жертвы, причем расстояние это быстро сокращалось. Кажется, я издал тогда какой-то мычащий звук, отчего мужчина удивленно посмотрел в мою сторону, и в этот самый момент Спанки с размаху врезался в него — бесплотная субстанция, в данный момент облаченная в телесную форму.
Изумленный рабочий потерял равновесие и взметнулся над землей, подобно тряпичной кукле, сокрушенной тараном заправского футболиста. Перевернувшись в воздухе, он полетел головой вперед и грохнулся на тротуар, проехавшись по нему лицом. Мне даже показалось, что я расслышал жуткий хруст сломанной шеи. Приблизившись к несчастному, я увидел, что он лежит, неестественно повернув голову в сторону, и в упор смотрит на меня широко раскрытыми глазами.
Несколько мгновений жизнь еще теплилась в нем, однако и это время показалось мне достаточно долгим, чтобы он смог разглядеть своего обидчика и навечно запечатлеть в себе его облик. Я невольно прислонился спиной к невысокой стене сада и, затаив дыхание, наблюдал за тем, как медленно бледнеет лицо рабочего, а из уголка его рта вытекает водянистая струйка крови. Я хотел было перевернуть его тело, но Спанки не позволил мне даже прикоснуться к нему.
— Теперь он навечно запомнил тебя, — ехидно заметил он. — Впрочем, как и все остальные тоже.
— А скольких еще ты угробишь, когда я стану твоим хозяином?! — закричал я.
— О, как только мы с тобой объединимся, я вообще не стану никого убивать. Обещаю тебе, никаких жестокостей больше не будет. Ты мне видишься скорее в роли посла, и твое будущее, возможно, окажется в сфере политики. Прогресс цивилизации — это всего лишь мечта. А знаешь что, давай наводним мир скорпионами, а?
Я смотрел на изуродованный, сочащийся кровью труп рабочего, голова которого покоилась в сточной канаве, а руки были раскинуты в стороны, словно у бегуна, разрывающего грудью финишную ленточку. Мимо нас, не замедляя скорости, промчался хлебный фургон, водитель которого просто не мог не заметить трупа. Для меня же все окружающее уже утратило свою былую реальность.
— Будущее в сфере политики... — повторил я. Наступало тусклое, серое, беспросветное утро. Сумрачные, сырые улицы постепенно заполнялись людьми, тогда как я продолжал бесцельно брести вперед, сцепив руки, стуча зубами от холода и чувствуя неотвязное преследование даэмона. Я нисколько не сомневался в том, что только неудобство, причиняемое мокрым, холодным свитером, позволит мне сохранять бдительность.
Теперь я уже совершенно в открытую разговаривал со Спанки, ничуть не заботясь о том, что могут подумать окружающие. В какое-то мгновение у меня мелькнула мысль: не попробовать ли спровоцировать мой арест, но тут же вспомнил настораживающие слова Спанки о том, что никакая хитрость не избавит меня от его вторжения.
Когда к нам стали приближаться прохожие, я поспешно перешел на другую сторону улицы, опасаясь, что мой преследователь совершит новые убийства. Некоторое время я провел в беседке какого-то небольшого парка, потом купил в придорожном кафе сандвич с ветчиной и кофе, после чего побрел дальше, подгоняемый снова начавшимся дождем. Спанки не умолкал ни на минуту, заискивал передо мною, увещевая, упрашивая меня, даже отпуская какие-то шутки, хотя я прекрасно понимал: все это он делает лишь для того, чтобы вконец измотать меня, полностью деморализовать, чтобы я наконец сдался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
— Эй, Мартин!
Его оклик оказался весьма кстати. Он поманил меня рукой к себе, однако я все еще колебался и продолжал внимательно наблюдать за ним.
— Так мы ни к чему не придем. Подойди-ка на минутку. Не бойся, я тебя не укушу.
Чтобы как-то прервать неловкое бездействие, я направился через дорогу в его сторону.
— Нам надо все хорошенько обсудить — тебе и мне. — Спанки снова двинулся вперед и теперь уже мне невольно пришлось подстраиваться под шаг своего мстителя. — От исхода данной ситуации зависит очень многое. Давай представим себе, что я отпущу тебя. Что ты тогда сделаешь? Ведь тебе совершенно не за чем жить. А знаешь, я ведь и в самом деле могу уйти. Вопреки всем твоим мыслям на этот счет, у меня есть еще достаточно времени, чтобы подыскать себе нового хозяина.
— И ты полагаешь, что найдется человек, который сознательно, вполне добровольно пригласит тебя внутрь себя?
— Не забывай, что я способен предстать перед людьми в каком угодно обличье, а потому мое предложение может показаться им очень даже соблазнительным.
— Ну тогда иди и действуй. У тебя и так почти уже не осталось времени, зачем же тратить его остатки на разговоры со мной?
— Дело в том, что ты являешься тем самым человеком, которого я выбрал и который подходит мне больше остальных.
— А вот я считаю, что трудно представить себе более несхожих субъектов. В данный же момент от меня требуется лишь одно: до полуночи продержать тебя на безопасном расстоянии, после чего ты исчезнешь навсегда.
Он тихо рассмеялся:
— Мартин, я уже думал о том, как преодолеть это препятствие. Если ты будешь продолжать оказывать мне сопротивление, я попросту войду в тело первого попавшегося изгоя, который не станет долго раздумывать, — это может быть вконец пропащий забулдыга или одинокая старуха. И ты считаешь, что они не примут мое предложение с распростертыми объятиями? А потом я снова приду к тебе — как же ты тогда меня узнаешь? Лицо в толпе, попрошайка на улице. Кем я стану? Как ты меня вычислишь?
— Если ты действительно вернешься, я сразу это почувствую. Не забывай, что ты сам наделил меня определенными способностями, и потому я сразу же пойму, когда это будешь ты.
Минуту он хранил молчание. Мы проходили мимо густых садов, окружавших большие викторианские дома — этим гордым сооружениям пришлось снизойти до меблированных комнат, и теперь на крыльце каждого из них зловеще мерцали огоньки подсвечиваемых изнутри пластмассовых кнопок звонка.
Спанки раскурил манильскую сигару и с задумчивым видом затянулся.
— А как же, Мартин, тебя было легко соблазнить! Более того, ты ведь сам попросил меня об этом. Знаешь, почему это случилось?
— Почему?
— Я всего лишь услышал твой призыв и откликнулся на него. Словно в волнах пролетавшего над городом легкого ветерка струился тоненький, высокий звук. Вызов был сделан, он продолжает действовать до сих пор, а потому тебе никогда не удастся полностью избавиться от меня — ведь ты же сам меня и позвал.
Он протянул руку, вынуждая меня остановиться. Прямо перед нами на пустынном перекрестке пульсировали огни светофора. Когда Спанки посмотрел на меня, мне показалось, что в ту минуту он был, как никогда раньше, похож на самого обычного человека. Даже его взгляд и тот как-то смягчился, а черты лица уже не казались мне столь идеально отточенными. Едва его ладонь коснулась моей груди, как сломанные ребра протестующе застонали.
— Мартин, ведь, в сущности, я — это ты. Темная сторона любого человека всегда содержит в себе притаившегося даэмона. Я и есть этот твой даэмон, разве что более искусный, чем другие. Я показал тебе, как извлекать пользу из людей, не прилагая к тому ни малейших усилий, и тебе это понравилось. Вспомни восьмидесятые годы, когда было во всеуслышание заявлено, что нет ничего зазорного в таких качествах, как алчность, стремление к богатству, бессердечие, пренебрежение к нищете и страданиям. Ну, и как люди отреагировали? Да мы ведь все поголовно ударились в загул. Мартин, мы чуть ли не целое десятилетие гуляли и веселились. Так что будь уверен — каждому человеку присуща жестокость.
— Можешь хоть завалить меня своими книжными сентенциями, — глухо проговорил я. — Сейчас же от меня требуется лишь одно: набраться терпения еще на несколько часов.
Казалось, что он меня даже не слушал. Его голос заметно окреп, а слова отзывались эхом и наслаивались одно на другое в моем сознании.
— И я постоянно буду возвращаться назад, чтобы, подобно верному псу, плестись за тобой следом, — предрекал Спанки, — что-то нашептывать тебе на ухо, устраивать фокусы с твоими органами чувств, все больше и больше изматывать тебя. Ведь я присутствую в любом низменном помысле, в каждом яростном мгновении, в каждодневно совершаемой тобой крохотной жестокости. И в том, что я жив, виноват в первую очередь ты сам, а теперь я с твоей помощью создам на Земле свою новую обитель.
Я понимал, что он говорит сущую правду. Если разобраться, то по крупному он меня ни разу и не обманул. Да и мог ли? Я мысленно представил себе всех тех людей, на долю которых из-за моей встречи со Спанки выпало так много страданий, и подумал: какая же часть моего существа действительно хотела обречь их на подобные муки?
— А знаешь, меня буквально шокировало то, как легко у меня все с тобой получилось. — Теперь это был уже гораздо более открытый и даже несколько возвышенный Спанки. — Я имею в виду поиски тебя. Какие все же бездушные настали времена! В сущности, я мог поселиться в телах тысяч любых других людей — если разобраться, то практически каждый из них согласился бы принять меня. Чтобы найти Уильяма — а произошло это в 1950 году, — мне пришлось потратить целых четыре года. Теперь же это занятие больше походит на стрельбу по бочке с селедкой — кругом сплошь и рядом одни оппортунисты. Только предложи им что-нибудь порочное, как сразу же слышишь в ответ десятки: “Давай! Давай!” Ты никогда не обращал внимания на то, что в поездах уже почти не осталось отдельных купе? А все потому, что люди разуверились друг в друге и считают, что там их кто-нибудь или изнасилует, или убьет. А это, Мартин, примета времени, и мне приходится идти в ногу со временем. Так что ты просто обязан позволить мне слиться с тобой. Вспомни Франкенштейна и его невесту: мы принадлежим друг другу.
Я слушал его размеренную речь и чувствовал, как во мне словно что-то стирается. Мне была совершенно понятна его мысль. В самом деле, вместо того чтобы, подобно остальным окружающим, провести остаток своей жизни в бесконечных метаниях из стороны в сторону, в схватке с чувствами, сущность которых я и сам толком не понимал, почему бы не уступить натиску более сильных инстинктов? Не честнее ли избрать именно этот способ выживания — признать искушение и согласиться сосуществовать с ним?..
И в тот же миг я почувствовал, как он яростно протискивается внутрь меня, пытаясь завладеть мною в тот самый момент, когда мое сопротивление оказалось почти сломленным. Ощущение это было сродни тому, как получить сильнейший удар или внезапно окунуться в бездну жутчайших страданий, и потому я инстинктивно отринул его от себя, подобно тому, как клетка отторгает болезнетворную инфекцию.
Я рухнул на колени, и меня стошнило, причем натужные спазмы продолжались до тех. пор, пока легкие и желудок не объяло невидимое пламя. Спанки явно поторопился воспользоваться представившейся ему возможностью, в результате чего его поспешные действия окончательно избавили меня от остатков каких-либо сомнений. Наконец я с трудом поднялся на ноги и заковылял от него прочь, преисполненный твердой уверенности в том, что он никогда уже не заполучит столь желанного человеческого хозяина, хотя мне при этом тоже никогда не удастся одержать над ним победу. Слушать Спанки было все равно что вонзить себе в вены массу игл с анестезирующим раствором: через какое-то время состояние эйфории проходит, ты опускаешь глаза и видишь, что весь ощетинился торчащими из тебя шприцами.
— Мартин, тебе все равно не убежать от меня. Если ты не остановишься, я буду вламываться в дома и вытворять с их обитателями страшные вещи.
— Видел я все твои салонные трюки, — ответил я, — и, должен признать, они уже не производят на меня былого впечатления.
Тем не менее, я прекрасно понимал, что он все еще способен убивать, и вопрос сейчас заключался лишь в том, сколько новых смертей я смогу допустить, прежде чем окончательно сдамся Спанки. Он же по-прежнему продолжал идти следом за мной, легко ступая, подобно призраку, по вздувшимся канализационным каналам. Похоже, ему все же удалось перехватить эту мою мысль.
— Значит, хочешь это узнать? Ну что ж, вон, кажется, кто-то идет — давай посмотрим.
Примерно в ста ярдах от нас действительно шел молодой рабочий, как раз собиравшийся повернуть за угол. На нем была надвинутая на глаза бейсбольная кепка, а в руке он нес холщевую сумку с инструментами. Мужчина шел вразвалку, опустив голову и что-то негромко насвистывая себе под нос; судя по всему, дорога эта была ему хорошо знакома. Спанки принял спринтерскую позу и, перейдя на неровный бег, помчался ему навстречу. Я наблюдал за тем, как он несется к ничего не подозревающему человеку, развив при этом такую бешеную скорость, что я толком не успел даже вовремя среагировать.
Где-то вдалеке блеснула молния и прогремел зловещий громовой раскат. Теперь лишь считанные метры отделяли даэмона от его жертвы, причем расстояние это быстро сокращалось. Кажется, я издал тогда какой-то мычащий звук, отчего мужчина удивленно посмотрел в мою сторону, и в этот самый момент Спанки с размаху врезался в него — бесплотная субстанция, в данный момент облаченная в телесную форму.
Изумленный рабочий потерял равновесие и взметнулся над землей, подобно тряпичной кукле, сокрушенной тараном заправского футболиста. Перевернувшись в воздухе, он полетел головой вперед и грохнулся на тротуар, проехавшись по нему лицом. Мне даже показалось, что я расслышал жуткий хруст сломанной шеи. Приблизившись к несчастному, я увидел, что он лежит, неестественно повернув голову в сторону, и в упор смотрит на меня широко раскрытыми глазами.
Несколько мгновений жизнь еще теплилась в нем, однако и это время показалось мне достаточно долгим, чтобы он смог разглядеть своего обидчика и навечно запечатлеть в себе его облик. Я невольно прислонился спиной к невысокой стене сада и, затаив дыхание, наблюдал за тем, как медленно бледнеет лицо рабочего, а из уголка его рта вытекает водянистая струйка крови. Я хотел было перевернуть его тело, но Спанки не позволил мне даже прикоснуться к нему.
— Теперь он навечно запомнил тебя, — ехидно заметил он. — Впрочем, как и все остальные тоже.
— А скольких еще ты угробишь, когда я стану твоим хозяином?! — закричал я.
— О, как только мы с тобой объединимся, я вообще не стану никого убивать. Обещаю тебе, никаких жестокостей больше не будет. Ты мне видишься скорее в роли посла, и твое будущее, возможно, окажется в сфере политики. Прогресс цивилизации — это всего лишь мечта. А знаешь что, давай наводним мир скорпионами, а?
Я смотрел на изуродованный, сочащийся кровью труп рабочего, голова которого покоилась в сточной канаве, а руки были раскинуты в стороны, словно у бегуна, разрывающего грудью финишную ленточку. Мимо нас, не замедляя скорости, промчался хлебный фургон, водитель которого просто не мог не заметить трупа. Для меня же все окружающее уже утратило свою былую реальность.
— Будущее в сфере политики... — повторил я. Наступало тусклое, серое, беспросветное утро. Сумрачные, сырые улицы постепенно заполнялись людьми, тогда как я продолжал бесцельно брести вперед, сцепив руки, стуча зубами от холода и чувствуя неотвязное преследование даэмона. Я нисколько не сомневался в том, что только неудобство, причиняемое мокрым, холодным свитером, позволит мне сохранять бдительность.
Теперь я уже совершенно в открытую разговаривал со Спанки, ничуть не заботясь о том, что могут подумать окружающие. В какое-то мгновение у меня мелькнула мысль: не попробовать ли спровоцировать мой арест, но тут же вспомнил настораживающие слова Спанки о том, что никакая хитрость не избавит меня от его вторжения.
Когда к нам стали приближаться прохожие, я поспешно перешел на другую сторону улицы, опасаясь, что мой преследователь совершит новые убийства. Некоторое время я провел в беседке какого-то небольшого парка, потом купил в придорожном кафе сандвич с ветчиной и кофе, после чего побрел дальше, подгоняемый снова начавшимся дождем. Спанки не умолкал ни на минуту, заискивал передо мною, увещевая, упрашивая меня, даже отпуская какие-то шутки, хотя я прекрасно понимал: все это он делает лишь для того, чтобы вконец измотать меня, полностью деморализовать, чтобы я наконец сдался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45