— Ты голодна? Есть кофейник с горячим кофе и яйца в холодильнике.
Мы соорудили завтрак — обычно я их пропускаю — и принесли свои тарелки в гостиную. Эпифани обмакнула поджаренный хлебец в желток.
— Они не нашли чего-нибудь из моих вещей?
— Да они по-настоящему и не искали. Один из них порылся в моем “дипломате” и нашел кое-что, взятое мною из квартиры Круземарк, — но не знал, что это такое. Черт, даже я этого не знаю.
— Можно посмотреть?
— Пожалуйста. — Я встал и протянул ей карточку.
— “MISSA NIGER”, — прочитала она. — “Invito te venire ad clandestinum rituni”…
Она держала карточку словно туза пик.
— Это объявление о Черной Мессе.
— Что?
— Черная Месса. Это определенная магическая церемония, поклонение дьяволу. Я не слишком в ней разбираюсь.
— Откуда же ты это знаешь?
— Но здесь так сказано. “MISSA NIGER” — “Черная Месса” на латыни.
— Ты читаешь латынь? Эпифани довольно улыбнулась.
— Что еще можно было выучить за десять лет приходской школы?
— Приходской школы?
— Конечно. Я ходила в “Священное Сердце”. Моя мама не доверяла государственной системе обучения. Она верила в дисциплину. “Эти монахини наверняка вобьют здравый смысл в ваши тупые головы”, — говорила она.
— Принцесса вуду в “Священном Сердце”, — засмеялся я. — Посмотреть бы на фотографии из твоего школьного альбома…
— Когда-нибудь я их тебе покажу. В классе я была президентом.
— Верю-верю. А ты можешь перевести весь текст?
— Запросто, — улыбнулась Эпифани. — Он гласит: “Вы приглашаетесь на тайную церемонию во славу Господина Сатаны и Его власти”. Вот и все. И еще дата, двадцать второе марта, и время, девять часов. Адрес: подземкой линии Ист-Сайд — Интерборо до остановки “Восемнадцатая улица”.
— А что с заголовком? Эта перевернутая звезда с козлиной головой? Не знаешь, что она означает?
— Звезды — важный символ в любой религии, — из тех, что мне известны. Например, Звезда Вифлеема, Звезда Давида. На талисмане Аговэ Ройо тоже есть звезды.
— Аговэ Ройо?
— Обеа .
— Это приглашение связано с вуду?
— Нет-нет. Это поклонение дьяволу. — Эпифани явно страдала от моего невежества. — Козел — это знак дьявола. Перевернутая звезда означает несчастье. Вероятно, это также и сатанинский символ.
Я схватил ее и заключил в объятия.
— Ты достойна своего веса в золоте, малышка. А в Обеа есть дьявол?
— Множество дьяволов.
Она улыбнулась мне, и я похлопал ее по попке. Чудесная попка.
— Пора подтянуть меня по черной магии. Сейчас мы оденемся и пойдем в библиотеку. Ты можешь помочь мне по хозяйству.
Утро было прекрасное и достаточно теплое, чтобы выйти без пальто. Яркое солнце поблескивало в кусочках слюды, вкрапленных в асфальт. Вообще-то весна вступала в свои права только через день, но такой хорошей погоды мы могли не увидеть до мая. Эпифани в своей клетчатой шерстяной юбке и свитере очень походила на школьницу. Мы ехали по Пятой авеню, когда я спросил у нее, сколько ей лет.
— Шестого января исполнилось семнадцать.
— Господи, да тебе еще нельзя покупать спиртное.
— Неправда. Когда я наряжусь как следует, меня обслуживают без проблем. В “Плазе” у меня ни разу не спрашивали удостоверение личности.
Я поверил ей. В своем лиловом костюме она выглядела пятью годами старше.
— А ты не слишком молода, чтобы управлять магазином? В изумленной улыбке Эпифани проскользнуло презрение.
— Я занимаюсь бухгалтерским учетом с тех пор, как заболела мама, — объяснила она. — Я стою за прилавком только по вечерам. Днем у меня работают двое продавщиц.
— А чем ты занимаешься днем?
— В основном, учусь. Хожу на занятия. Я — на первом курсе в Городском колледже.
— Хорошо. Значит, ты привычна к работе в библиотеке, и я поручаю поиски материала тебе.
Я ожидал в главном читальном зале, пока Эпифани просматривала каталоги. Учащиеся всех возрастов молчаливо сидели за длинными деревянными столами с расставленными на них лампами; своими инвентарными номерами лампы напоминали заключенных на поверке. Потолки в зале были высокими, как на вокзале, а огромные люстры казались перевернутыми свадебными тортами. Благоговейную тишину изредка нарушало чье-нибудь приглушенное покашливание.
Я отыскал свободное место за дальним концом стола. Номер абажура соответствовал номеру овальной латунной таблички, прикрепленной к моему столу: 666. Мне вспомнился сопливый метрдотель в “Трех Шестерках”, и я сменил место: “724” внушало мне большее доверие…
— Посмотри, что я нашла. — Эпифани со стуком опустила передо мной стопку пыльных книг. Ряд голов за столом развернулся в нашу сторону. — Кое-что из этого — чепуха, но зато есть “Гримуар Папы Гонория”, изданный частным лицом в Париже в 1754 году.
— Я не читаю по-французски.
— Это латынь. Я переведу. Это новое издание, и здесь много иллюстраций.
Я потянулся к огромному, размером с кофейный столик, тому и открыл наугад: всю страницу занимал средневековый рисунок — рогатое чудовище с чешуей ящера и когтями вместо ног. Из его ушей и разверстой пасти, усаженной рядами устрашающих клыков, исходило пламя. Под рисунком было написано: “САТАНА, КНЯЗЬ АДА”.
Я перелистал еще несколько страниц. Елизаветинская гравюра на дереве изображала женщину в платье с фижмами, стоявшую на коленях перед нагим дьяволом, сложенным как пловец-спасатель. У него были крылья, козлиная голова и когти, как у Неряхи Питера. Женщина обнимала его ноги, а нос ее покоился у него под вздетым хвостом. Она улыбалась.
— Гнусный Поцелуй, — заметила Эпифани, заглядывая мне через плечо. — Таким образом колдунья традиционно присягала в верности дьяволу.
— Похоже, в те времена недоставало контор с адвокатской братией…
Я перевернул еще несколько страниц, усеянных разными демонами и их подручными. В разделе, посвященном талисманам, было множество пятиконечных перевернутых звезд. Заметив среди них звезду с рисунком 666 в центре, я показал ее Эпифани.
— Мой наименее любимый номер.
— Это из Апокалипсиса.
— Что?
— Библия: “Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть”.
— Это факт?
Девушка, нахмурясь, глянула на меня поверх очков для чтения.
— Неужели ты совсем ничего не знаешь?
— Почти ничего, но я быстро наверстываю. А вот женщина, которую зовут так же, как ресторан, где я вчера обедал. — Я показал Эпифани гравюру с пухлой матроной в крестьянском плаще с капюшоном.
— Вуазен — по-французски “соседка”, — заметила она.
— Вижу, монашки действительно вколотили тебе в голову кое-какие знания. Ну-ка, прочитай надпись.
Взяв книгу, девушка шепотом прочитала маленькие буквы под гравюрой: “Катрин Дезай, по прозвищу Ла Вуазен, гадалка и колдунья из высшего общества. Устраивала Черные Мессы для маркизы де Монтеспан, любовницы короля Людовика XIV, и для прочих дворян. Была арестована, подвергнута пыткам и, после осуждения, казнена в 1680 году”.
— Эта книга — то, что нам нужно.
— Она, конечно, интересна, но ты посмотри, что здесь:
“Маллеус Малефикарум”, “Открытие Колдовства” Реджинальда Скотта, “Магия” Алистера Кроули, и еще “Тайны Альбертуса Магнуса”, и…
— Хватит, отлично. Теперь отправляйся домой и устройся на кушетке с книгой. Отметь места, которые на твой взгляд. стоит прочесть мне, — особенно все, что относится к Черной Мессе.
Эпифани принялась складывать книги в стопку.
— А ты не поедешь со мной?
— У меня есть кой-какая работа. Все будет в порядке, вот ключ от квартиры. — Вынув бумажник, я вложил ей в руку двадцатидолларовую бумажку. — Это на такси и еще на что-нибудь, что тебе понадобится.
— У меня есть собственные деньги.
— Придержи их. Возможно, мне понадобится занять у тебя.
— Я не хочу оставаться одна.
— Закрой дверь на цепочку. Все будет чудесно. Я усадил Эпифани в такси перед входом в библиотеку и уложил на сиденье рядом с ней книги. Она казалась испуганной маленькой девочкой. Наш жгучий “французский” поцелуй заслужил презрительные взгляды двух проходивших мимо бизнесменов и бурные аплодисменты со свистом от маленького сорванца — чистильщика обуви, пристроившегося неподалеку.
Глава тридцать шестая
Оставив “шеви” в гараже, я пошел назад к Бродвею, держась на солнечной стороне Сорок четвертой улицы. Я не торопился и шел, наслаждаясь погодой, как вдруг заметил выходившего из главного подъезда гостиницы “Астор” Луи Сифра. На нем был рыжевато-коричневый берет, твидовое норфолькское пальто, бриджи из тонкой шерсти и блестящие сапоги для верховой езды. В руке, затянутой в перчатку, он нес потрепанную кожаную сумку.
Я заметил, как он жестом отказался от предложения швейцара подозвать такси и быстрым шагом тронулся к центру мимо Парамаунт-Билдинг. Я хотел было догнать его, но подумал, что он так или иначе направляется в контору “Кроссроудс”, и решил сэкономить силы. Я не считал это слежкой, потому что был совсем неподалеку от него. Но когда он, не сбавляя шага, миновал подъезд моего дома, я инстинктивно приотстал и задержался у витрины магазина, изображая живейшее любопытство. Он пересек Сорок вторую улицу и повернул на запад. Я следил за ним от угла, затем зашагал следом по другой стороне улицы.
Сифр выделялся в толпе. Это несложно, когда находишься среди сутенеров, мошенников и наркоманов, толпившихся на Сорок второй улице, особенно если ты одет как на скачки в Гарден. Я предположил, что он направляется в Порт-Оторити, но он удивил меня, нырнув посреди квартала в здание, где располагался Музей Хьюберта и Блошиный цирк.
Я пересек четыре линии двухстороннего движения, петляя как обезумевший заяц, чтобы спустя несколько мгновений застыть перед вывеской у входа. Окаймленные блестящей краской буквы вещали: “УДИВИТЕЛЬНЫЙ ДОКТОР САЙФЕР”. Фотографии восемь на десять дюймов показывали моего клиента в цилиндре и во фраке, похожим на Волшебника Мандрейка. Под ними было помечено: “Вход только по билетам”.
Первый этаж Музея Хьюберта представлял собой галерею залов; сцена находилась в подвале. Я вошел, купил билет и нашел себе место в затемненном зале — у фанерного барьера по грудь высотой, не позволявшего зрителям “участвовать” в представлении. На маленькой яркоосвещенной сцене вращала животом грудастая танцовщица. Кроме себя я насчитал в зале еще пять темных фигур.
Какого черта нужно в подобном дешевом заведении элегантному Луи Сифру? Блошиный цирк и прочие фокусы вряд ли могут обеспечить человека роскошными машинами и адвокатами с Уолл-Стрит. Может, он удовлетворяет свое тщеславие, выступая на публике? Или же это ловушка, предназначенная мне?
Когда заигранная пластинка смолкла, кто-то за сценой поднял иглу и поставил ее снова. Танцовщица казалась утомленной. Она уставилась в потолок, думая о чем-то своем. На третий раз, не успела пластинка отыграть и восемь тактов, как проигрыватель выключили, и женщина опрометью бросилась за кулисы. Никто не аплодировал.
Мы вшестером глазели на пустую сцену, пока там не появился старый чудак в красном жилете и нарукавниках.
— Дамы и господа, — просипел он. — С великим страхом и трепетом представляю вам удивительного, таинственного и незабываемого доктора Сайфера. Поприветствуем его как подобает! — Старик похлопал в ладоши и, никем не поддержанный, зашаркал прочь.
Тусклый свет сменился кромешной тьмой. За сценой послышался приглушенный шепот и постукивания, как бывает на самодеятельных представлениях, а затем последовала ослепительно-яркая вспышка. Свет тут же зажегся, но мне понадобилась минута-другая, чтобы восстановить зрение. Расплывчатый, сине-зеленый ореол колыхался над фигурой на сцене, скрывая ее черты.
— Кто из вас знает, что ждет нас в конце пути? Кто может сказать, наступит ли “завтра”?..
Луи Сифр стоял посреди сцены, окруженный призрачными щупальцами дыма и запахом жженой магнезии. На нем был черный сюртук времен Эдуарда с длинными “ласточкиными” фалдами и жилет на двух пуговицах. На краю стола перед ним стоял черный сундучок на петлях, размером с хлебницу.
— Будущее — неписанный текст, и тот, кто посмеет прочесть его пустые страницы, сделает это на свою беду.
Сифр стянул белые перчатки и профессиональным щелчком пальцев заставил их исчезнуть. Он поднял со стола резную эбонитовую “волшебную” палочку и взмахнул ею в сторону кулис. Оттуда робко появилась танцовщица: ее крупное тело укутывал длинный, до пола, бархатный плащ.
— Время рисует портрет, который никто не может игнорировать. — Сифр очертил палочкой небольшой круг над головой женщины. Как по сигналу, она начала кружиться. — Кто из вас посмеет взглянуть на его завершенную работу? Это не то что смотреться в зеркало день за днем, — ведь вы не замечаете перемен, происходящих с вами.
Женщина повернулась спиной к зрителям. Ее черные разметавшиеся волосы блеснули в свете рампы. Сифр пронзил зрительный зал своей палочкой, как шпагой.
— Те, кто увидят будущее, да убоятся меня!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30