Если нет, значит, просто запал на тебя.
– Как это – запал?
– Ну, увидел тебя и заторчал. Понравилась ты ему.
– Ты что, смеешься?
– Честные детективы и боснийские полицейские не шутят.
– Ну ты же не слепой, ты же видишь, как я выгляжу: форменная лахудра, даже не причесалась как следует.
Слепым я не был. Выглядела Йованка на все сто, во всяком случае с моей, дилетантской, точки зрения.
– Ладно, – переключая скорость, подытожил я. – Хорошо поговорили. Слушай, сейчас будет лагерь полбата…
– Полбата?
– Польского батальона, – пояснил я. – Ты помнишь? Была там когда-нибудь?
Йованка растерянно покачала головой:
– Н-не знаю… То есть не помню. Нас туда привезли, когда нашли…
– Нас?! – Я так резко повернулся к ней, что «малюх» едва не опрокинулся. – Кого это «нас»? Ты мне не говорила.
– Ну… ну, извини. Так получилось… И потом, мы ведь так и не поговорили с тобой перед отъездом. – Она заморгала своими черными глазищами. – А я тоже хороша! Плету черт знает что, а про ту девушку и не сказала тебе. Наверное, потому, что ее нет в живых.
Я с шумом выпустил из себя воздух.
– Та-ак! Подбиваем бабки: была еще одна девушка. Вы вместе с ней нарвались на мину, поэтому ее нет в живых…
Йованка энергично замотала головой:
– Не так!.. То есть так, но не совсем… Нас нашли в лесу на горе. Но у нее было легкое ранение, не такое, как у меня. А потом нас привезли в Добой, в клинику, ее сразу же отпустили, и она в тот же день погибла…
За поворотом показался КПП польского гарнизона. Мешки с песком, амбразуры между ними, вяло свисавший с флагштока голубой флаг миротворческих сил. Два часовых в голубых беретах у въезда. Каски, бронежилеты, автоматы «узи»…
– Когда она погибла?
Йованка задумалась.
– Не знаю… Я как-то не задавалась этим вопросом. Нехорошо, конечно… Роман мне говорил, что она не была моей родственницей и что она подорвалась на мине в тот же день. Я и не стала искать свидетелей. Знаешь, я вообще не люблю вспоминать эту историю, нужно было ездить, расспрашивать…
– Не любишь и правильно делаешь, – пробормотал я. – Только теперь хорошо бы нам что-то узнать о ней. Ты сказала: «ездить и расспрашивать». Значит, кто-то в Польше мог рассказать о ней?
Йованка показала рукой на лагерь за колючкой.
– Отсюда нас увезли в Добой. Только не сразу, а когда стемнело. А нашли нас утром… Кто-то из поляков мог разговаривать с ней, она же была здоровая…
– Ясно.
Я остановился за стоявшим перед воротами бронетранспортером.
– Думаешь, твой Ромек сказал тебе правду? Тогда вы еще не были в ссоре. – (Йованка кивнула.) – И он рассказывал, как все было?… А если он тебе не все рассказал?
– А зачем ему врать? – удивилась Йованка. Мой вопрос, похоже, не задел ее за живое. Ну ссорились, ну поколачивал, но чтобы обманывал?! Нет, такого за ним не замечалось.
– Спрашиваешь, зачем? Не знаю. – Я опустил стекло. – Может, твой Ромек и не такой, но посуди сама: девушка, которая была с тобой, чудом остается в живых, ее выпускают из госпиталя и она опять лезет на минное поле?
– Я думала об этом. – Кожа на лбу Йованки собралась в гармошку. – Слушай, а что еще могло случиться с девушкой в тогдашней Боснии? За год на минах подрывалось столько людей…
– Но подорваться в тот же день… Снаряд не попадает дважды в одну и ту же воронку. Короче, не верю я, что твоя подруга, выйдя из клиники, полезла на мины.
– А если она была в шоке? – Лицо у Йованки было растерянное. – А если нас было не двое, если на мине подорвалась я… и еще кто-то? Ну, скажем, ее любимый?… Может, она попросту не хотела жить.
– Может быть, – согласился я. – Только это уже какая-то мыльная опера. Люди редко кончают жизнь самоубийством даже после потери самого близкого человека. Не знаю, хорошо или плохо, но это факт…
Стоявший перед нами БРДМ тронулся.
– ^Кажется, наша очередь, – с облегчением вздохнула Йованка. Наш разговор ей явно не нравился.
Я подъехал к шлагбауму, рядом с которым стоял невысокий блондин с майорскими погонами на рубахе.
– Вот это сюрприз! – воскликнул майор Ольшевский. – Капитан Малкош! Кто бы мог подумать. Как в плохом детективе: преступник возвращается на место преступления.
Улыбался майор вполне приветливо, но говорил так громко, что слышно было на самом дальнем посту лагеря. Часовым не нужно было напрягать слух.
– Капитан запаса, – поправил я, ответно улыбнувшись.
– Как же, слышал! – радостно просиял Ольшевский и первым протянул мне руку.
– Мы можем въехать?
Майор Ольшевский расплылся в улыбке:
– А у пана красивая жена. Не страшно ей в Боснии?
Я невольно оглянулся на свою малолитражку. Странное дело, Йованки не было видно за ветровым стеклом: солнце, отражавшееся от него, слепило глаза. Я улыбнулся еще шире.
– Вот по этой причине мы и хотели бы остановиться у вас.
Лицо майора потускнело.
– Увы, – развел он руки. – Ничем не могу помочь. Это воинское подразделение, а не мотель. Могу подсказать пану адрес недорогой гостиницы.
– А почему недорогой?
Майор Ольшевский несколько смешался:
– Ну, у людей вашей профессии заработки… – Он понял, что сказал лишнее, и кашлянул в кулак. – Судя по вашей машине, в шампанском вы не купаетесь. На такой развалине нельзя ездить даже за город. Вот уж не думал, что вы доедете… – Тут он снова прикусил язык. – Я в том смысле, что вам повезло. Ваша тачка должна была рассыпаться по дороге. Какого она года?
– Самого оптимистического. Незабвенный восемьдесят девятый. Посмертное дитя коммуны.
– То есть антиквариат, – уточнил майор. – На месте пана я бы поехал куда-нибудь подальше отсюда. Боснийские дороги не для вашего раритета.
– Ну почему же? Немножко романтики и приключений, стресс в разумных размерах… Женщины это любят. Случай для нас, мужчин, показать себя с выгодной стороны. Представляю, как моя дорогая будет рассказывать подруге: «Передо мной лежала мина величиной с колесо нашего «малюха». Мужики, все как один, попадали в обморок, и мне пришлось…»
– Такие сказочки любят соплюхи, – кисло скривился майор. – Ваша спутница уже вышла из этого возраста.
– Попытка не пытка, майор. Так что с нашим ночлегом? – (Ольшевский сделал вид, что опечалился.) – Ну, что ж, очень жаль… Но войти на минуточку можно? Поздороваться со знакомыми, поговорить…
– Поговорить? – встрепенулся майор. – Не думаю, что у нас остался кто-то из тех, кто знал пана. Ротация, знаете ли…
– Жаль, – вздохнул я, – очень, очень жаль! – Я начал уже засовывать в карман бумажник с документами и тут словно бы спохватился: – Ах да! Чуть не забыл!.. Могу я на секундочку зайти, мне нужно сказать пару слов вон тому капралу… – Я показал бумажником на стоявшего у бронетранспортера парня в шлемофоне.
– Сташуцкому? – удивился майор. – Но он же тут новенький.
– Я ему обязан. Он помог нам.
– Что, не нашли бы дорогу сами? – криво усмехнулся Ольшевский.
– Не в этом дело, майор. Если б не ваши ребята, у нас были бы проблемы с местной полицией. Вы знаете сержанта Недича?
– Высокий такой, с усами? А чем вы ему не угодили? Плевали на могилы, когда проезжали через кладбище?
– А нельзя было?
– Там лежит его брат. Видели безымянные кресты? Под ними никого нет, эти кресты символические, родственники забрали покойников. А брат Недича лежит там, где погиб. Его убили на перевале. Вредный мужик этот Недич и все делает по-своему…
– Я вижу, вы тут все знаете.
– Такая работа. – Майор, которому явно пришлась по душе моя нехитрая лесть, небрежно махнул рукой. – Ну ладно, капитан, только не надолго. Наш старик не любит, когда по расположению ходят посторонние.
– До Сташуцкого и обратно, – заверил я.
Махнув Йованке рукой, я поднырнул под шлагбаум и направился к бронемашине стремительным шагом человека, не намеренного злоупотреблять чужим гостеприимством.
Лагерь полбата был пуст. У казармы топтался одинокий дневальный с метлой в руках. Еще один «сачок» курил у контейнера санчасти. И далеко-далеко, в самом конце центральной аллеи, маячила стройная фигурка в мини-юбке и легкой оранжевой блузке с широкими рукавами. Что бы там ни говорили мне потом, не заметить приближавшуюся ко мне девушку было попросту невозможно. Ее золотистые волосы были схвачены голубой лентой, большие металлические клипсы в ушах сверкали на солнце.
О господи!.. Двадцать лет, двадцать дюймов в талии, двадцатимиллимитровые – если не больше! – ресницы… И так далее, и тому подобное, холера! Моя полуреальная-полупригрезившаяся мне Супердвадцатка! Я уже знал, кто она такая и на что способна… Ноги сами вросли у меня в землю при виде дивного видения. Остановилась и Златовласка. Остановился и сопровождавший ее самец в мундире с сержантскими знаками различия. Я сразу узнал его. Это был взводный Жанец, правда чуточку похорошевший с тех пор, как мы с ним виделись в последний раз. Потому что он сбрил наконец свои идиотские бакенбарды.
Замешательство длилось недолго. Очаровательно улыбнувшись, краковская журналисточка пошла мне навстречу с фацией звезды подиума. Иногда бывает проще пойти навстречу друг другу, чем подыскать нужные для начала разговора слова.
– Неужели это вы, пан Малкош? – Щеки Супердвадцатки украсились нежным румянцем. – Что за встреча!
– Вот именно! – согласился я. – О-о!.. Кого я вижу! И вы уже сержант, Жанец! Поздравляю с повышением в звании! Так держать!
– Как пан попал сюда? – Глаза у бравого сержанта испуганно метались.
– Старые связи, покровительство начальства, – небрежно пояснил я. – А вы до сих пор здесь? Насколько мне помнится, вам очень не нравилась Босния.
– Деньги, – мрачно пояснил сержант Жанец. – За зелененькие и черта полюбишь. А вот вам тут нельзя показываться. Полковник кому-то ноги из задницы выдерет. – И он неожиданно ушел, оставив меня наедине с пани Доротой Ковалек, что ввергло ее в легкую панику, правда не надолго. Уже через мгновение журналистка слепила меня улыбкой.
– Вы знакомы с паном сержантом?
– Да с чего вы взяли?
– Но вы же поздоровались с ним.
– У нас, у военных, так принято. Каждый встреченный нами мужчина – потенциальный собутыльник. Думаете, куда побежал сержант?… Правильно, за бутылкой!
Журналисточка покраснела. Не всем блондинкам это к лицу, но Дорота Ковалек стала еще симпатичней.
– Я знаю, вы шутите. Обиделись на меня за статью?
– А должен был обидеться?
– Я в общем-то обязана была прислать вам верстку на вычитку… Но вы же сами раза три сказали мне, чтобы я не стеснялась. И что все вами сказанное чистая правда, а правды нельзя стыдиться…
– И вас не мучают угрызения совести? – Свой вопрос я смягчил улыбкой.
Она мотнула клипсами.
– Статья, конечно, наделала шума, но я ведь ничего не выдумала. Ну почти ничего. Да и никакие это не выдумки, просто мы с вами по-разному смотрим на жизнь.
– Кто это «мы»?
– Мы – мужчины и женщины, – пояснила милая девушка. – Когда один мужчина напишет о другом мужчине, что он, тот другой, взял и расплакался – это оскорбление. А женщина – она сочувствует плачущему, пытается понять его, помочь ему. Вот как я вам. И поверьте, я искренне, без всяких задних мыслей. Правда.
– А я что, плакал?!
– Ну, это… пытались.
– И поэтому вы мне захотели помочь?
– А разве плохо? Разве предосудительно писать о том, у кого жизнь не сложилась, привлекать к нему всеобщее сочувствие, бить во все колокола…
– Нет, я все-таки должен прочитать вашу статейку, – выдавил я из себя после продолжительной паузы. – Кстати, у вас нет ее с собой?
Брови у Супердвадцатки полезли на лоб.
– А вы что, вы и не читали?!
– А вы что, вы написали, что я плакался у вас на груди?! Скажите спасибо, что я сравнительно смирный мужчина. На моем месте другой придушил бы вас…
– Минуточку-минуточку! А разве я писала, что вы плачете? Я написала, что вы пытались заплакать после третьей рюмки…
– Я пил один?
– Ну почему же! Мы пили вместе.
Я с облегчением выдохнул:
– Ну слава богу! Просто камень с сердца свалился. В одиночку пьют только алкоголики.
Пани Дорота с интересом взглянула на меня:
– А что, собственно, вы тут делаете?
– Интервью номер два? «Возвращение Безошибочного»?
– Нет, вы действительно не читали?
– Слово офицера. Знаю только название, а еще слышал одну субъективную рецензию на вашу статью. Из нее следовало, что меня хватит удар, когда я ознакомлюсь с текстом. Вот я потихоньку и готовлю себя к этому.
– Слушайте, вы ведь жаловались мне, что у вас нет денег даже на бензин. Как же вы очутились здесь, в Боснии? По волшебству, что ли?
– По делу, – сказал я.
– Какие-нибудь незаконченные разборки с армией?
– Нет. Обычная совершенно неблагодарная работа частного детектива. Он делает ей ребенка и исчезает, она разыскивает его. Проза жизни.
– И это здесь, в Боснии? – Она не скрывала недоверия. – И не кто-нибудь, а именно вы?…
– А вы знаете другого знаменитого детектива, знающего Боснию так, как я?
Она подняла вверх обе руки:
– Сдаюсь!
Пальцы у нее были ухоженней и тоньше, чем у Йованки, ладонь уже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
– Как это – запал?
– Ну, увидел тебя и заторчал. Понравилась ты ему.
– Ты что, смеешься?
– Честные детективы и боснийские полицейские не шутят.
– Ну ты же не слепой, ты же видишь, как я выгляжу: форменная лахудра, даже не причесалась как следует.
Слепым я не был. Выглядела Йованка на все сто, во всяком случае с моей, дилетантской, точки зрения.
– Ладно, – переключая скорость, подытожил я. – Хорошо поговорили. Слушай, сейчас будет лагерь полбата…
– Полбата?
– Польского батальона, – пояснил я. – Ты помнишь? Была там когда-нибудь?
Йованка растерянно покачала головой:
– Н-не знаю… То есть не помню. Нас туда привезли, когда нашли…
– Нас?! – Я так резко повернулся к ней, что «малюх» едва не опрокинулся. – Кого это «нас»? Ты мне не говорила.
– Ну… ну, извини. Так получилось… И потом, мы ведь так и не поговорили с тобой перед отъездом. – Она заморгала своими черными глазищами. – А я тоже хороша! Плету черт знает что, а про ту девушку и не сказала тебе. Наверное, потому, что ее нет в живых.
Я с шумом выпустил из себя воздух.
– Та-ак! Подбиваем бабки: была еще одна девушка. Вы вместе с ней нарвались на мину, поэтому ее нет в живых…
Йованка энергично замотала головой:
– Не так!.. То есть так, но не совсем… Нас нашли в лесу на горе. Но у нее было легкое ранение, не такое, как у меня. А потом нас привезли в Добой, в клинику, ее сразу же отпустили, и она в тот же день погибла…
За поворотом показался КПП польского гарнизона. Мешки с песком, амбразуры между ними, вяло свисавший с флагштока голубой флаг миротворческих сил. Два часовых в голубых беретах у въезда. Каски, бронежилеты, автоматы «узи»…
– Когда она погибла?
Йованка задумалась.
– Не знаю… Я как-то не задавалась этим вопросом. Нехорошо, конечно… Роман мне говорил, что она не была моей родственницей и что она подорвалась на мине в тот же день. Я и не стала искать свидетелей. Знаешь, я вообще не люблю вспоминать эту историю, нужно было ездить, расспрашивать…
– Не любишь и правильно делаешь, – пробормотал я. – Только теперь хорошо бы нам что-то узнать о ней. Ты сказала: «ездить и расспрашивать». Значит, кто-то в Польше мог рассказать о ней?
Йованка показала рукой на лагерь за колючкой.
– Отсюда нас увезли в Добой. Только не сразу, а когда стемнело. А нашли нас утром… Кто-то из поляков мог разговаривать с ней, она же была здоровая…
– Ясно.
Я остановился за стоявшим перед воротами бронетранспортером.
– Думаешь, твой Ромек сказал тебе правду? Тогда вы еще не были в ссоре. – (Йованка кивнула.) – И он рассказывал, как все было?… А если он тебе не все рассказал?
– А зачем ему врать? – удивилась Йованка. Мой вопрос, похоже, не задел ее за живое. Ну ссорились, ну поколачивал, но чтобы обманывал?! Нет, такого за ним не замечалось.
– Спрашиваешь, зачем? Не знаю. – Я опустил стекло. – Может, твой Ромек и не такой, но посуди сама: девушка, которая была с тобой, чудом остается в живых, ее выпускают из госпиталя и она опять лезет на минное поле?
– Я думала об этом. – Кожа на лбу Йованки собралась в гармошку. – Слушай, а что еще могло случиться с девушкой в тогдашней Боснии? За год на минах подрывалось столько людей…
– Но подорваться в тот же день… Снаряд не попадает дважды в одну и ту же воронку. Короче, не верю я, что твоя подруга, выйдя из клиники, полезла на мины.
– А если она была в шоке? – Лицо у Йованки было растерянное. – А если нас было не двое, если на мине подорвалась я… и еще кто-то? Ну, скажем, ее любимый?… Может, она попросту не хотела жить.
– Может быть, – согласился я. – Только это уже какая-то мыльная опера. Люди редко кончают жизнь самоубийством даже после потери самого близкого человека. Не знаю, хорошо или плохо, но это факт…
Стоявший перед нами БРДМ тронулся.
– ^Кажется, наша очередь, – с облегчением вздохнула Йованка. Наш разговор ей явно не нравился.
Я подъехал к шлагбауму, рядом с которым стоял невысокий блондин с майорскими погонами на рубахе.
– Вот это сюрприз! – воскликнул майор Ольшевский. – Капитан Малкош! Кто бы мог подумать. Как в плохом детективе: преступник возвращается на место преступления.
Улыбался майор вполне приветливо, но говорил так громко, что слышно было на самом дальнем посту лагеря. Часовым не нужно было напрягать слух.
– Капитан запаса, – поправил я, ответно улыбнувшись.
– Как же, слышал! – радостно просиял Ольшевский и первым протянул мне руку.
– Мы можем въехать?
Майор Ольшевский расплылся в улыбке:
– А у пана красивая жена. Не страшно ей в Боснии?
Я невольно оглянулся на свою малолитражку. Странное дело, Йованки не было видно за ветровым стеклом: солнце, отражавшееся от него, слепило глаза. Я улыбнулся еще шире.
– Вот по этой причине мы и хотели бы остановиться у вас.
Лицо майора потускнело.
– Увы, – развел он руки. – Ничем не могу помочь. Это воинское подразделение, а не мотель. Могу подсказать пану адрес недорогой гостиницы.
– А почему недорогой?
Майор Ольшевский несколько смешался:
– Ну, у людей вашей профессии заработки… – Он понял, что сказал лишнее, и кашлянул в кулак. – Судя по вашей машине, в шампанском вы не купаетесь. На такой развалине нельзя ездить даже за город. Вот уж не думал, что вы доедете… – Тут он снова прикусил язык. – Я в том смысле, что вам повезло. Ваша тачка должна была рассыпаться по дороге. Какого она года?
– Самого оптимистического. Незабвенный восемьдесят девятый. Посмертное дитя коммуны.
– То есть антиквариат, – уточнил майор. – На месте пана я бы поехал куда-нибудь подальше отсюда. Боснийские дороги не для вашего раритета.
– Ну почему же? Немножко романтики и приключений, стресс в разумных размерах… Женщины это любят. Случай для нас, мужчин, показать себя с выгодной стороны. Представляю, как моя дорогая будет рассказывать подруге: «Передо мной лежала мина величиной с колесо нашего «малюха». Мужики, все как один, попадали в обморок, и мне пришлось…»
– Такие сказочки любят соплюхи, – кисло скривился майор. – Ваша спутница уже вышла из этого возраста.
– Попытка не пытка, майор. Так что с нашим ночлегом? – (Ольшевский сделал вид, что опечалился.) – Ну, что ж, очень жаль… Но войти на минуточку можно? Поздороваться со знакомыми, поговорить…
– Поговорить? – встрепенулся майор. – Не думаю, что у нас остался кто-то из тех, кто знал пана. Ротация, знаете ли…
– Жаль, – вздохнул я, – очень, очень жаль! – Я начал уже засовывать в карман бумажник с документами и тут словно бы спохватился: – Ах да! Чуть не забыл!.. Могу я на секундочку зайти, мне нужно сказать пару слов вон тому капралу… – Я показал бумажником на стоявшего у бронетранспортера парня в шлемофоне.
– Сташуцкому? – удивился майор. – Но он же тут новенький.
– Я ему обязан. Он помог нам.
– Что, не нашли бы дорогу сами? – криво усмехнулся Ольшевский.
– Не в этом дело, майор. Если б не ваши ребята, у нас были бы проблемы с местной полицией. Вы знаете сержанта Недича?
– Высокий такой, с усами? А чем вы ему не угодили? Плевали на могилы, когда проезжали через кладбище?
– А нельзя было?
– Там лежит его брат. Видели безымянные кресты? Под ними никого нет, эти кресты символические, родственники забрали покойников. А брат Недича лежит там, где погиб. Его убили на перевале. Вредный мужик этот Недич и все делает по-своему…
– Я вижу, вы тут все знаете.
– Такая работа. – Майор, которому явно пришлась по душе моя нехитрая лесть, небрежно махнул рукой. – Ну ладно, капитан, только не надолго. Наш старик не любит, когда по расположению ходят посторонние.
– До Сташуцкого и обратно, – заверил я.
Махнув Йованке рукой, я поднырнул под шлагбаум и направился к бронемашине стремительным шагом человека, не намеренного злоупотреблять чужим гостеприимством.
Лагерь полбата был пуст. У казармы топтался одинокий дневальный с метлой в руках. Еще один «сачок» курил у контейнера санчасти. И далеко-далеко, в самом конце центральной аллеи, маячила стройная фигурка в мини-юбке и легкой оранжевой блузке с широкими рукавами. Что бы там ни говорили мне потом, не заметить приближавшуюся ко мне девушку было попросту невозможно. Ее золотистые волосы были схвачены голубой лентой, большие металлические клипсы в ушах сверкали на солнце.
О господи!.. Двадцать лет, двадцать дюймов в талии, двадцатимиллимитровые – если не больше! – ресницы… И так далее, и тому подобное, холера! Моя полуреальная-полупригрезившаяся мне Супердвадцатка! Я уже знал, кто она такая и на что способна… Ноги сами вросли у меня в землю при виде дивного видения. Остановилась и Златовласка. Остановился и сопровождавший ее самец в мундире с сержантскими знаками различия. Я сразу узнал его. Это был взводный Жанец, правда чуточку похорошевший с тех пор, как мы с ним виделись в последний раз. Потому что он сбрил наконец свои идиотские бакенбарды.
Замешательство длилось недолго. Очаровательно улыбнувшись, краковская журналисточка пошла мне навстречу с фацией звезды подиума. Иногда бывает проще пойти навстречу друг другу, чем подыскать нужные для начала разговора слова.
– Неужели это вы, пан Малкош? – Щеки Супердвадцатки украсились нежным румянцем. – Что за встреча!
– Вот именно! – согласился я. – О-о!.. Кого я вижу! И вы уже сержант, Жанец! Поздравляю с повышением в звании! Так держать!
– Как пан попал сюда? – Глаза у бравого сержанта испуганно метались.
– Старые связи, покровительство начальства, – небрежно пояснил я. – А вы до сих пор здесь? Насколько мне помнится, вам очень не нравилась Босния.
– Деньги, – мрачно пояснил сержант Жанец. – За зелененькие и черта полюбишь. А вот вам тут нельзя показываться. Полковник кому-то ноги из задницы выдерет. – И он неожиданно ушел, оставив меня наедине с пани Доротой Ковалек, что ввергло ее в легкую панику, правда не надолго. Уже через мгновение журналистка слепила меня улыбкой.
– Вы знакомы с паном сержантом?
– Да с чего вы взяли?
– Но вы же поздоровались с ним.
– У нас, у военных, так принято. Каждый встреченный нами мужчина – потенциальный собутыльник. Думаете, куда побежал сержант?… Правильно, за бутылкой!
Журналисточка покраснела. Не всем блондинкам это к лицу, но Дорота Ковалек стала еще симпатичней.
– Я знаю, вы шутите. Обиделись на меня за статью?
– А должен был обидеться?
– Я в общем-то обязана была прислать вам верстку на вычитку… Но вы же сами раза три сказали мне, чтобы я не стеснялась. И что все вами сказанное чистая правда, а правды нельзя стыдиться…
– И вас не мучают угрызения совести? – Свой вопрос я смягчил улыбкой.
Она мотнула клипсами.
– Статья, конечно, наделала шума, но я ведь ничего не выдумала. Ну почти ничего. Да и никакие это не выдумки, просто мы с вами по-разному смотрим на жизнь.
– Кто это «мы»?
– Мы – мужчины и женщины, – пояснила милая девушка. – Когда один мужчина напишет о другом мужчине, что он, тот другой, взял и расплакался – это оскорбление. А женщина – она сочувствует плачущему, пытается понять его, помочь ему. Вот как я вам. И поверьте, я искренне, без всяких задних мыслей. Правда.
– А я что, плакал?!
– Ну, это… пытались.
– И поэтому вы мне захотели помочь?
– А разве плохо? Разве предосудительно писать о том, у кого жизнь не сложилась, привлекать к нему всеобщее сочувствие, бить во все колокола…
– Нет, я все-таки должен прочитать вашу статейку, – выдавил я из себя после продолжительной паузы. – Кстати, у вас нет ее с собой?
Брови у Супердвадцатки полезли на лоб.
– А вы что, вы и не читали?!
– А вы что, вы написали, что я плакался у вас на груди?! Скажите спасибо, что я сравнительно смирный мужчина. На моем месте другой придушил бы вас…
– Минуточку-минуточку! А разве я писала, что вы плачете? Я написала, что вы пытались заплакать после третьей рюмки…
– Я пил один?
– Ну почему же! Мы пили вместе.
Я с облегчением выдохнул:
– Ну слава богу! Просто камень с сердца свалился. В одиночку пьют только алкоголики.
Пани Дорота с интересом взглянула на меня:
– А что, собственно, вы тут делаете?
– Интервью номер два? «Возвращение Безошибочного»?
– Нет, вы действительно не читали?
– Слово офицера. Знаю только название, а еще слышал одну субъективную рецензию на вашу статью. Из нее следовало, что меня хватит удар, когда я ознакомлюсь с текстом. Вот я потихоньку и готовлю себя к этому.
– Слушайте, вы ведь жаловались мне, что у вас нет денег даже на бензин. Как же вы очутились здесь, в Боснии? По волшебству, что ли?
– По делу, – сказал я.
– Какие-нибудь незаконченные разборки с армией?
– Нет. Обычная совершенно неблагодарная работа частного детектива. Он делает ей ребенка и исчезает, она разыскивает его. Проза жизни.
– И это здесь, в Боснии? – Она не скрывала недоверия. – И не кто-нибудь, а именно вы?…
– А вы знаете другого знаменитого детектива, знающего Боснию так, как я?
Она подняла вверх обе руки:
– Сдаюсь!
Пальцы у нее были ухоженней и тоньше, чем у Йованки, ладонь уже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48