— Только я не пойму никак, что Вас интересует. Какие ещё банзай?
«Странно, — хмыкнул Ваня. — Бансаи коллекционирует, а как они называются — не знает».
— Ну как же… вот эти карликовые деревья, — пояснил Ваня. — Они называются бансаи. Продайте вон ту берёзку, а? Тысячу фунтов хватит?
И он прищурился, ожидая реакции. Кохан немного дёрнул желтоватым ухом, потом глянул на подоконник и сказал:
— Берёзка это какая?
— Крайняя справа, — пояснил Ваня. — Мы, русские, очень любим берёзки. Любимое народное дерево.
— Крайнюю справа — бери, — немного расслабился профессор. — За две тысячи фунтов уступлю, так и быть. Деньги при вас?
— У меня золотой песок, — кивнул Ваня. — Учитель дал на карманные расходы. А кипарис продадите? Второй справа…
— Пять тысяч фунтов, — подмигнул профессор. — Отличный кипарис, лучший в Шотландии. Слышишь, мальчик, ты покажи-ка свой золотой песок.
— Ага, сейчас-сейчас, — зевнул Ваня. — А дубок вот этот сколько стоит!
Кощей почему-то не ответил. Царицын обернулся — и увидел, что профессор как-то весь подобрался, а на лице застыла улыбка с немного ощеренными зубами — ну точно собака над костью.
— Дуб не продаётся, — прошипел профессор Кош. — Отойди от окна, я сказал!
— Жаль, — вздохнул Ваня. И — быстро шагнув, схватил горшок с подоконника.
— Какой хороший дуб!
— Стоять! — Профессор Кош прыгнул через стол, будто алчная львица — страшно, гибко, и даже когти на лапах! От испуга бедный кадет разжал пальцы, и…
Горшочек с карликовым дубом полетел на пол.
Жёлтые лапы ударили воздух когтями — глина взорвалась облаком пыли да мокрой земли, и вывалилось из разбитого горшка…
Маленькое, хрустальное…
Тут уж Иванушка не сплоховал — дёрнул рукой и цапнул драгоценное яичко у самого пола.
— Лапы вверх! — рыкнул кадет, отпихиваясь ногами в немного корявое сальто — назад, через голову!
Кошка застыла, пронзённая ужасом смертельной утраты, — а мальчик Шушурун уж вывернулся из прыжка и фыркает, повыше задирая руку с зажатым хрустальным яичком:
— Разобью! Не двигайтесь! Попробуйте только вызвать охрану…
Что-то грохнуло об пол — это профессор Кош повалился на колени… потом ударился лицом в пыльный паркет — и медленно, размазывая по полу сопли, пополз к Ивану:
— Не-ет… оставьте его… что Вы хотите… всё отдам…
Царицын даже рот приоткрыл, поражённый страшным превращением. Что за сокровище такое? Ну, хрустальное. Ну, золотая сеточка сверху с двуглавыми орлами… Похоже, кстати, на Фаберже…
Неужто подлинное?
Ваня читал про уникальные ювелирные подарки в виде пасхальных яиц, которые фирма Фаберже изготавливала штучно по заказам русских царей незадолго до февральского бунта 1917-го года. Он знал, что каждое яйцо стоит миллионы, а некоторые — даже сотни миллионов. Так вот какие драгоценности коллекционировал профессор Кош!
Не знал Иванушка, что держит в кулаке знаменитейшее, ещё во времена Второй мировой войны «утерянное» яйцо фирмы Фаберже, работы русского мастера Перхина. Сияющий полый шар из тончайшего горного хрусталя, охваченный платиновой сеточкой и усыпанный сверху алмазными розочками. А внутри — из чистого золота Адмиралтейская игла, ну в точности настоящая!
Грустно стало Ване, что пасхальные яйца, задуманные как подарок на Светлый праздник, веселят теперь только богатеньких коллекционеров, маньяков, которые не видят в них ничего сверх фантастической рыночной стоимости, не понимают истинного предназначения этого маленького золотого чуда, которым играли дети царского рода великой страны.
— Пожалуйста… не сдавливайте в пальцах, — простонал Кош. — Вы даже не понимаете, что у Вас в руке… Оно стоит дороже, чем земной шар… Оно — единственное в истории! Там же, изнутри сферы… вырезан глобус звёздного неба, понимаете? Это же знаменитое хрустальное яйцо, перепроданное эрцгерцогу Фердинанду… из-за него началась Первая мировая война!
Ваня бережно переложил яичко в левую руку, а правой взял со стола листок бумаги, потом карандаш и, написав несколько слов, протянул профессору:
— Вот записка. Положите её в конверт, запечатайте личной печатью и вызовите секретаря. Когда она войдёт, Вы спокойно отдадите ей письмо и попросите спуститься вниз, к выходу. Там она найдёт темноволосую девочку в мокрой одежде с гербом Моргнетиля. Пусть отдаст письмо этой девочке, а затем проводит её сюда, в этот кабинет.
— Вы будете теперь приказывать мне? — не моргая, прошипел Кохан Кош.
— Ага, — сказал Ваня и… молодцевато перебросил хрустальное яйцо из одной руки в другую.
Профессора точно вилами бросило к стене — и обратно в кресло:
— Нет! Не делайте! Всё, что хотите… не уроните… зачем оно Вам, ну зачем? Отдайте…
— Отдам, — серьёзно сказал Ваня. — После того как Вы проводите меня на полигон «Курск». А сейчас, пожалуйста, позовите секретаря.
Девушка, явившаяся по зову колокольчика, с улыбкой приняла у профессора запечатанный конверт и уцокала каблучками прочь из кабинета. В ту же секунду загудела одна из линий на телефонном терминале профессора.
— Возьмите трубку, — скомандовал Ваня. — Только не говорите глупостей, иначе я расшибу Ваше ювелирное сокровище всмятку.
— Кош слушает, — прохрипел алхимик, надавливая мигающую кнопку.
— Срочное сообщение, профессор, — заскрежетал в динамиках надтреснутый голос Колфера Фоста. — Вы помните мальчишку из Сибири? Того, который по нашему приказу телепортировал своего приятеля? Мы подозревали, что он шпион, помните?
— Д-да… — неуверенно сказал Кош, косясь на Иванушку.
— Ну так вот, этот мальчишка действительно русский шпион, — сказал голос Фоста. — Второкурсник по имени Джордж Мерло сообщил, что шаманёнок приходил в комнату русской девчонки Азии Рыковой, чтобы выяснить её судьбу. А потом русский напал на Мерло.
— Ах вот как, — бесцветно произнёс Кохан Кош и снова дёрнул глазами на Ванечку. — Кто бы мог подумать.
— Мне поручено предупредить всех преподавателей, но я позвонил Вам в первую очередь, — сказал Колфер Фост. — Будьте бдительны. Мальчишка чудовищно изобретателен.
— О да… — с ненавистью произнёс Кош. — О, как Вы правы, декан Фост…
— Заканчивайте разговор, — быстро прошептал Царицын, покручивая хрустальное яйцо в пальцах.
— Я Вам перезвоню позже, — хриплым эхом повторил алхимик и положил трубку. Ваня вдруг улыбнулся и указал на медвежью шкуру, валявшуюся в углу кабинета:
— Ух ты! Не моя ли часом?
— Ваша, молодой человек, бывшая Ваша шкурка, — лицо профессора перекосилось в жалкой улыбке. — И другие вещи, реквизированные. Их проверяли у Колфера Фоста, а потом отдали мне. Они ведь больше никому не были нужны, ну вот я и забрал. Хотите купить?
— Что значит «купить»? — поразился Ваня. — Это ж моя личная шкура!
Помимо родной изодранной шкуры он отыскал знаменитую генеральскую гирю, Надинькины цветные карандаши, термос… словом, всё то, что выпало у Царицына из рюкзака, когда он катился и падал с крыши в фонтан Дворца церемоний. А вот и сам рюкзак тихогромовский — тот, в котором Надинька сюда приехала… Между прочим, собственность генерала Еропкина! Нечего нашему добру тут валяться без присмотра, у недобрых людей… Запылится ещё.
Вдруг Иван вспомнил кое-что важное — и даже испугался. Неужели нашли? Протянул свободную руку, переворошил шкуру и нащупал небольшой внутренний карман, почти незаметный…
— Тоже мне специалисты, — радостно прошептал Иванушка, доставая из секретного кармашка крошечный кусочек золота на звонкой цепочке. — Самого главного Колфер Фост и не обнаружил. И Слава Богу!
Это был нательный крестик Надиньки. Ваня обнаружил его на каминной полке в доме Тухлой Ветчины, пока та заводила свою автомашину. Ваня засунул крестик за пазуху, поближе к сердцу. «Потерпи, Морковочка! — подумал он с нежностью. — Я тебя сейчас вызволю».
Глава 5.
Первая пуля
Павка, получив удар в грудь, совер шенно вышел из себя.
Н. А. Островский. Как закалялась сталь
Всё шло своим чередом — у Сухого потока стучали в певучую току, и в тумане на рассвете особенно чисто звенели ручьи, и совсем уже неподалёку от белого домика тяжкие, в сизой испарине смоквы назревали и тихо сочились совсем уж невыносимой сладостью, а здоровье раненого подполковника воздушно-десантных войск России Виктора Телегина весьма уверенно пошло на поправку. Начавшееся было нагноение прошло само собой, так что, проснувшись утром на узенькой жёсткой скамейке под тонким одеялом, Виктор Петрович с удивлением потрогал пальцем гладенький, немного зудящий рубчик на заднице — в том месте, куда раньше даже повязку было больно прикладывать…
Отец Арсений особенно радовался тому, как быстро заживало ранение — чуть засветло он бегал в горы, чтобы собрать каких-то особых ромашек и подорожников, потом опускал свои подвявшие сокровища в чашку, заваривал, настаивал и, совершенно счастливый, нёс раненому «доценту».
Отец Ириней приходил после вечерней службы пахнущий сладким ладаном, с покрасневшими глазами и подсевшим голосом — проверял повязки, с мягкой улыбкой просил разрешения прохладными чистыми пальцами потрогать под ушами, и подмышками, и вот здесь, возле ключиц… Делался ещё светлее, задавал несколько вопросов про Россию, два-три раза вздыхал в такт озлобленным телегинским пассажам про олигархов и президента, потом желал доброй ночи и с поклоном уходил.
Старец, «главный врач», приходил чаще других — правда ненадолго. То лукумчик принесёт в коробке, то янтарь горного мёда в слепке восковых кристалликов, а то просто присядет на минутку, глянет из-под приподнятых домиком бровей:
— Ну что, не тошнит тебя больше?
— Ох, как думаю про курево, сразу тошнит, Геронда. Не знаю, где бы взять ещё терпения…
— А ты в военторге купи! — смеялся Геронда. — Терпи, на то ты и русский — кому ещё терпеть как не вашему брату? Не ради себя терпишь, ради мальчишек. Терпи и молись за них. Они — твоя команда.
— Команда… — Телегин уныло покачал головой. — Тоже мне «команда»: всего один человек, Ванька Царицын… Второго-то я потерял над морем! Сгубил парня…
— Как потерял, почему? — удивился Геронда, и добавил уверенно: — Петруша нашёлся. Он вместе с Ваней добрался до замка.
Телегин искоса глянул на старца… Откуда он может знать про Петрушу? Да у него в домике даже радио нет, не то что телефона или телевизора с программой новостей!
Но Телегин уже кое-что понял про Геронду. Поэтому-то и обрадовался:
— Ну, Слава Богу! Значит, они вместе… — и добавил глухо: — Эх, стыдно мне, батя Геронда. Мне доверили мальчишек опекать, а я… здесь прохлаждаюсь…
— Ты и здесь можешь помогать твоим ребятам, — спокойно сказал Геронда.
— Это как?
— Говорю же тебе, молись за них. Проси, чтобы Бог дал им защиту от врагов, чтобы ниспослал на них Свою благодать. У них времени на молитву будет мало, вот ты их и прикрывай отсюда, с тыла. Как дальняя артиллерия. Тебе здесь всё равно особо делать нечего, огород полил — и вперёд, за молитву.
— Пора что ли огород поливать? — обрадовался подполковник, всегда готовый лишний раз потихоньку, осторожно размять косточки после трёхдневного лежания на лавке.
— Отец Арсений уже поливает, — сказал Геронда и призадумался. — Слушай, Виктор, вот мы с первым твоим ранением разобрались, так? Выяснили, что ты получил пулю из-за того парня, которого… ну ты помнишь… который стал калекой.
— Ну да, — мрачно кивнул Телегин. — Я и не курю больше, честное слово. Сам удивляюсь.
— Слава Богу. Значит, первая твоя рана гораздо быстрее затянется. Осталось теперь, брат, вторую залечить.
— Вторую? — Телегин удивился, потом расхохотался. — Постой, батя Геронда! Второй раны у меня, слава Богу, пока нету.
— Есть, — строго сказал старец. — В душе ты её уже давно носишь, а то, что она до сих пор на теле не проявилась — так это не волнуйся, для колдунов это раз плюнуть. Вот в первом же бою и получишь. Только учти: если первая пуля была запланирована в задницу, то вторая будет уже в голову.
— Ты что-то мрачное пророчишь, батя Геронда, — подполковник почесал загривок. — Разве можно знать, когда тебя пуля догонит? Тут не предугадаешь.
— Ещё как предугадаешь! Вот послушай… — Геронда сложил на коленях тяжёлые жилистые руки и склонил голову чуть набок:
— Я ведь тоже солдатом был. Радистом служил. И хорошо помню: первыми в бою всегда погибали те, у кого за душой был грех. Обычно пуля сразу находила именно того, кто недавно совершил подлость: или девушку изнасиловал, или у мирных жителей отобрал что-нибудь…
— Не насиловал, не отбирал! — отчётливо произнёс Телегин. Сказал как отрезал. Геронда помолчал, грустно поморгал — и, покряхтывая, поднялся на ноги.
— А ты подумай ещё. Может, чего припомнишь. Точно говорю тебе, висит у тебя на совести ещё один серьёзный грех. С таким грехом к колдунам соваться нельзя — первая же пуля тебя мигом разыщет.
Уже уходя, Геронда оглянулся:
— Давай вспоминай — и как вспомнишь, приходи к отцу Иринею на исповедь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
«Странно, — хмыкнул Ваня. — Бансаи коллекционирует, а как они называются — не знает».
— Ну как же… вот эти карликовые деревья, — пояснил Ваня. — Они называются бансаи. Продайте вон ту берёзку, а? Тысячу фунтов хватит?
И он прищурился, ожидая реакции. Кохан немного дёрнул желтоватым ухом, потом глянул на подоконник и сказал:
— Берёзка это какая?
— Крайняя справа, — пояснил Ваня. — Мы, русские, очень любим берёзки. Любимое народное дерево.
— Крайнюю справа — бери, — немного расслабился профессор. — За две тысячи фунтов уступлю, так и быть. Деньги при вас?
— У меня золотой песок, — кивнул Ваня. — Учитель дал на карманные расходы. А кипарис продадите? Второй справа…
— Пять тысяч фунтов, — подмигнул профессор. — Отличный кипарис, лучший в Шотландии. Слышишь, мальчик, ты покажи-ка свой золотой песок.
— Ага, сейчас-сейчас, — зевнул Ваня. — А дубок вот этот сколько стоит!
Кощей почему-то не ответил. Царицын обернулся — и увидел, что профессор как-то весь подобрался, а на лице застыла улыбка с немного ощеренными зубами — ну точно собака над костью.
— Дуб не продаётся, — прошипел профессор Кош. — Отойди от окна, я сказал!
— Жаль, — вздохнул Ваня. И — быстро шагнув, схватил горшок с подоконника.
— Какой хороший дуб!
— Стоять! — Профессор Кош прыгнул через стол, будто алчная львица — страшно, гибко, и даже когти на лапах! От испуга бедный кадет разжал пальцы, и…
Горшочек с карликовым дубом полетел на пол.
Жёлтые лапы ударили воздух когтями — глина взорвалась облаком пыли да мокрой земли, и вывалилось из разбитого горшка…
Маленькое, хрустальное…
Тут уж Иванушка не сплоховал — дёрнул рукой и цапнул драгоценное яичко у самого пола.
— Лапы вверх! — рыкнул кадет, отпихиваясь ногами в немного корявое сальто — назад, через голову!
Кошка застыла, пронзённая ужасом смертельной утраты, — а мальчик Шушурун уж вывернулся из прыжка и фыркает, повыше задирая руку с зажатым хрустальным яичком:
— Разобью! Не двигайтесь! Попробуйте только вызвать охрану…
Что-то грохнуло об пол — это профессор Кош повалился на колени… потом ударился лицом в пыльный паркет — и медленно, размазывая по полу сопли, пополз к Ивану:
— Не-ет… оставьте его… что Вы хотите… всё отдам…
Царицын даже рот приоткрыл, поражённый страшным превращением. Что за сокровище такое? Ну, хрустальное. Ну, золотая сеточка сверху с двуглавыми орлами… Похоже, кстати, на Фаберже…
Неужто подлинное?
Ваня читал про уникальные ювелирные подарки в виде пасхальных яиц, которые фирма Фаберже изготавливала штучно по заказам русских царей незадолго до февральского бунта 1917-го года. Он знал, что каждое яйцо стоит миллионы, а некоторые — даже сотни миллионов. Так вот какие драгоценности коллекционировал профессор Кош!
Не знал Иванушка, что держит в кулаке знаменитейшее, ещё во времена Второй мировой войны «утерянное» яйцо фирмы Фаберже, работы русского мастера Перхина. Сияющий полый шар из тончайшего горного хрусталя, охваченный платиновой сеточкой и усыпанный сверху алмазными розочками. А внутри — из чистого золота Адмиралтейская игла, ну в точности настоящая!
Грустно стало Ване, что пасхальные яйца, задуманные как подарок на Светлый праздник, веселят теперь только богатеньких коллекционеров, маньяков, которые не видят в них ничего сверх фантастической рыночной стоимости, не понимают истинного предназначения этого маленького золотого чуда, которым играли дети царского рода великой страны.
— Пожалуйста… не сдавливайте в пальцах, — простонал Кош. — Вы даже не понимаете, что у Вас в руке… Оно стоит дороже, чем земной шар… Оно — единственное в истории! Там же, изнутри сферы… вырезан глобус звёздного неба, понимаете? Это же знаменитое хрустальное яйцо, перепроданное эрцгерцогу Фердинанду… из-за него началась Первая мировая война!
Ваня бережно переложил яичко в левую руку, а правой взял со стола листок бумаги, потом карандаш и, написав несколько слов, протянул профессору:
— Вот записка. Положите её в конверт, запечатайте личной печатью и вызовите секретаря. Когда она войдёт, Вы спокойно отдадите ей письмо и попросите спуститься вниз, к выходу. Там она найдёт темноволосую девочку в мокрой одежде с гербом Моргнетиля. Пусть отдаст письмо этой девочке, а затем проводит её сюда, в этот кабинет.
— Вы будете теперь приказывать мне? — не моргая, прошипел Кохан Кош.
— Ага, — сказал Ваня и… молодцевато перебросил хрустальное яйцо из одной руки в другую.
Профессора точно вилами бросило к стене — и обратно в кресло:
— Нет! Не делайте! Всё, что хотите… не уроните… зачем оно Вам, ну зачем? Отдайте…
— Отдам, — серьёзно сказал Ваня. — После того как Вы проводите меня на полигон «Курск». А сейчас, пожалуйста, позовите секретаря.
Девушка, явившаяся по зову колокольчика, с улыбкой приняла у профессора запечатанный конверт и уцокала каблучками прочь из кабинета. В ту же секунду загудела одна из линий на телефонном терминале профессора.
— Возьмите трубку, — скомандовал Ваня. — Только не говорите глупостей, иначе я расшибу Ваше ювелирное сокровище всмятку.
— Кош слушает, — прохрипел алхимик, надавливая мигающую кнопку.
— Срочное сообщение, профессор, — заскрежетал в динамиках надтреснутый голос Колфера Фоста. — Вы помните мальчишку из Сибири? Того, который по нашему приказу телепортировал своего приятеля? Мы подозревали, что он шпион, помните?
— Д-да… — неуверенно сказал Кош, косясь на Иванушку.
— Ну так вот, этот мальчишка действительно русский шпион, — сказал голос Фоста. — Второкурсник по имени Джордж Мерло сообщил, что шаманёнок приходил в комнату русской девчонки Азии Рыковой, чтобы выяснить её судьбу. А потом русский напал на Мерло.
— Ах вот как, — бесцветно произнёс Кохан Кош и снова дёрнул глазами на Ванечку. — Кто бы мог подумать.
— Мне поручено предупредить всех преподавателей, но я позвонил Вам в первую очередь, — сказал Колфер Фост. — Будьте бдительны. Мальчишка чудовищно изобретателен.
— О да… — с ненавистью произнёс Кош. — О, как Вы правы, декан Фост…
— Заканчивайте разговор, — быстро прошептал Царицын, покручивая хрустальное яйцо в пальцах.
— Я Вам перезвоню позже, — хриплым эхом повторил алхимик и положил трубку. Ваня вдруг улыбнулся и указал на медвежью шкуру, валявшуюся в углу кабинета:
— Ух ты! Не моя ли часом?
— Ваша, молодой человек, бывшая Ваша шкурка, — лицо профессора перекосилось в жалкой улыбке. — И другие вещи, реквизированные. Их проверяли у Колфера Фоста, а потом отдали мне. Они ведь больше никому не были нужны, ну вот я и забрал. Хотите купить?
— Что значит «купить»? — поразился Ваня. — Это ж моя личная шкура!
Помимо родной изодранной шкуры он отыскал знаменитую генеральскую гирю, Надинькины цветные карандаши, термос… словом, всё то, что выпало у Царицына из рюкзака, когда он катился и падал с крыши в фонтан Дворца церемоний. А вот и сам рюкзак тихогромовский — тот, в котором Надинька сюда приехала… Между прочим, собственность генерала Еропкина! Нечего нашему добру тут валяться без присмотра, у недобрых людей… Запылится ещё.
Вдруг Иван вспомнил кое-что важное — и даже испугался. Неужели нашли? Протянул свободную руку, переворошил шкуру и нащупал небольшой внутренний карман, почти незаметный…
— Тоже мне специалисты, — радостно прошептал Иванушка, доставая из секретного кармашка крошечный кусочек золота на звонкой цепочке. — Самого главного Колфер Фост и не обнаружил. И Слава Богу!
Это был нательный крестик Надиньки. Ваня обнаружил его на каминной полке в доме Тухлой Ветчины, пока та заводила свою автомашину. Ваня засунул крестик за пазуху, поближе к сердцу. «Потерпи, Морковочка! — подумал он с нежностью. — Я тебя сейчас вызволю».
Глава 5.
Первая пуля
Павка, получив удар в грудь, совер шенно вышел из себя.
Н. А. Островский. Как закалялась сталь
Всё шло своим чередом — у Сухого потока стучали в певучую току, и в тумане на рассвете особенно чисто звенели ручьи, и совсем уже неподалёку от белого домика тяжкие, в сизой испарине смоквы назревали и тихо сочились совсем уж невыносимой сладостью, а здоровье раненого подполковника воздушно-десантных войск России Виктора Телегина весьма уверенно пошло на поправку. Начавшееся было нагноение прошло само собой, так что, проснувшись утром на узенькой жёсткой скамейке под тонким одеялом, Виктор Петрович с удивлением потрогал пальцем гладенький, немного зудящий рубчик на заднице — в том месте, куда раньше даже повязку было больно прикладывать…
Отец Арсений особенно радовался тому, как быстро заживало ранение — чуть засветло он бегал в горы, чтобы собрать каких-то особых ромашек и подорожников, потом опускал свои подвявшие сокровища в чашку, заваривал, настаивал и, совершенно счастливый, нёс раненому «доценту».
Отец Ириней приходил после вечерней службы пахнущий сладким ладаном, с покрасневшими глазами и подсевшим голосом — проверял повязки, с мягкой улыбкой просил разрешения прохладными чистыми пальцами потрогать под ушами, и подмышками, и вот здесь, возле ключиц… Делался ещё светлее, задавал несколько вопросов про Россию, два-три раза вздыхал в такт озлобленным телегинским пассажам про олигархов и президента, потом желал доброй ночи и с поклоном уходил.
Старец, «главный врач», приходил чаще других — правда ненадолго. То лукумчик принесёт в коробке, то янтарь горного мёда в слепке восковых кристалликов, а то просто присядет на минутку, глянет из-под приподнятых домиком бровей:
— Ну что, не тошнит тебя больше?
— Ох, как думаю про курево, сразу тошнит, Геронда. Не знаю, где бы взять ещё терпения…
— А ты в военторге купи! — смеялся Геронда. — Терпи, на то ты и русский — кому ещё терпеть как не вашему брату? Не ради себя терпишь, ради мальчишек. Терпи и молись за них. Они — твоя команда.
— Команда… — Телегин уныло покачал головой. — Тоже мне «команда»: всего один человек, Ванька Царицын… Второго-то я потерял над морем! Сгубил парня…
— Как потерял, почему? — удивился Геронда, и добавил уверенно: — Петруша нашёлся. Он вместе с Ваней добрался до замка.
Телегин искоса глянул на старца… Откуда он может знать про Петрушу? Да у него в домике даже радио нет, не то что телефона или телевизора с программой новостей!
Но Телегин уже кое-что понял про Геронду. Поэтому-то и обрадовался:
— Ну, Слава Богу! Значит, они вместе… — и добавил глухо: — Эх, стыдно мне, батя Геронда. Мне доверили мальчишек опекать, а я… здесь прохлаждаюсь…
— Ты и здесь можешь помогать твоим ребятам, — спокойно сказал Геронда.
— Это как?
— Говорю же тебе, молись за них. Проси, чтобы Бог дал им защиту от врагов, чтобы ниспослал на них Свою благодать. У них времени на молитву будет мало, вот ты их и прикрывай отсюда, с тыла. Как дальняя артиллерия. Тебе здесь всё равно особо делать нечего, огород полил — и вперёд, за молитву.
— Пора что ли огород поливать? — обрадовался подполковник, всегда готовый лишний раз потихоньку, осторожно размять косточки после трёхдневного лежания на лавке.
— Отец Арсений уже поливает, — сказал Геронда и призадумался. — Слушай, Виктор, вот мы с первым твоим ранением разобрались, так? Выяснили, что ты получил пулю из-за того парня, которого… ну ты помнишь… который стал калекой.
— Ну да, — мрачно кивнул Телегин. — Я и не курю больше, честное слово. Сам удивляюсь.
— Слава Богу. Значит, первая твоя рана гораздо быстрее затянется. Осталось теперь, брат, вторую залечить.
— Вторую? — Телегин удивился, потом расхохотался. — Постой, батя Геронда! Второй раны у меня, слава Богу, пока нету.
— Есть, — строго сказал старец. — В душе ты её уже давно носишь, а то, что она до сих пор на теле не проявилась — так это не волнуйся, для колдунов это раз плюнуть. Вот в первом же бою и получишь. Только учти: если первая пуля была запланирована в задницу, то вторая будет уже в голову.
— Ты что-то мрачное пророчишь, батя Геронда, — подполковник почесал загривок. — Разве можно знать, когда тебя пуля догонит? Тут не предугадаешь.
— Ещё как предугадаешь! Вот послушай… — Геронда сложил на коленях тяжёлые жилистые руки и склонил голову чуть набок:
— Я ведь тоже солдатом был. Радистом служил. И хорошо помню: первыми в бою всегда погибали те, у кого за душой был грех. Обычно пуля сразу находила именно того, кто недавно совершил подлость: или девушку изнасиловал, или у мирных жителей отобрал что-нибудь…
— Не насиловал, не отбирал! — отчётливо произнёс Телегин. Сказал как отрезал. Геронда помолчал, грустно поморгал — и, покряхтывая, поднялся на ноги.
— А ты подумай ещё. Может, чего припомнишь. Точно говорю тебе, висит у тебя на совести ещё один серьёзный грех. С таким грехом к колдунам соваться нельзя — первая же пуля тебя мигом разыщет.
Уже уходя, Геронда оглянулся:
— Давай вспоминай — и как вспомнишь, приходи к отцу Иринею на исповедь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72