Он посмотрел на крошечные вещички, которые носил еще вчера, потом выбрал кое-что из вещей Финна, оделся и пошел прочь.
Глава 13
— Пир еще продолжался, когда Кевин вышел из зала. Лиана встретила его на улице, и она говорит… — Дейв постарался взять себя в руки, — … она говорит, что он шел очень уверенно… и выглядел…
Пол повернулся к ним спиной и отошел к окну. Все они сидели в Храме Парас Дерваля, в покоях Дженнифер. А он, Пол, пришел, чтобы рассказать ей о Дариене. Она выслушала его совершенно спокойно и осталась такой же далекой, прекрасной и величественной, как и до его рассказа. Это настолько вывело Пола из равновесия, что он почти рассердился. Но тут за дверью вдруг раздались какие-то звуки, и в комнату ворвалось множество людей, а впереди всех были Дейв Мартынюк и Джаэль, и они пришли, чтобы рассказать им, как был положен конец этой зиме.
За окном плыли сумерки. Снег повсюду почти стаял. Но никакого паводка, никакого опасного подъема воды в реках или озерах не случилось. И если все это сделала Богиня, то ей отлично удалось никому из людей не принести никакого вреда. А смогла она это сделать только благодаря жертве Лиадона, Возлюбленного Сына, который на самом деле был… конечно же, Кевином!
В горле у Пола стоял колючий комок, глаза невыносимо жгло. И очень не хотелось никого видеть. Себе самому и этим сумеркам за окном он прошептал:
Любовь моя, мое ты помнишь имя?
Зимою, вдруг сменившей лето,
Когда июнь вдруг обернулся декабрем,
Я путь свой потерял в снегах.
Моей душе пришлось платить за это…
Это сочинил Кевин примерно год назад. «Песнь Рэчел» — так он назвал эти стихи. Но теперь — теперь все изменилось, и эта метафора вдруг стала до боли реальной. И такой точной, такой… и Пол никак не мог понять, как подобное могло произойти.
Вообще вокруг происходило что-то чересчур много и чересчур быстро, и Пол не был уверен, что у него хватит сил оставить все это в прошлом и идти дальше. Он совсем не был в этом уверен. Душа его просто не могла меняться с той же скоростью, с какой менялось все вокруг. «И он придет — тот день, когда ты обо мне, любовь моя, заплачешь». Так пел Кевин год назад. Он пел о Рэчел, которую Пол тогда еще так и не сумел оплакать. О Рэчел, не о себе самом…
И все же…
За спиной у него стало очень тихо, и он даже решил сперва, что все уже ушли. Но потом услышал голос Джаэль. Холодный. И сама она холодная, эта жрица. Впрочем, теперь уже не настолько. Джаэль говорила:
— … и он не смог бы этого сделать, его не сочли бы достойным, если бы он не шел к Богине всю свою жизнь! Я не знаю, поможет ли это вам, но я уверена, что это непреложная истина.
Пол вытер платком глаза и снова повернулся к остальным. И вовремя — ибо увидел, как Дженнифер, которая была так спокойна, слушая его рассказ о Дариене, сейчас просто побелела от невыносимой боли и горя; рот у нее был открыт, словно она задыхалась, сухие глаза горели нестерпимым огнем, и Пол догадался, что именно сейчас она снова приоткрыла свою душу навстречу жизни и новому горю, вновь стала необычайно уязвимой. И он пожалел о том, что, пусть ненадолго, но все же рассердился на нее. И он шагнул было к ней, но стоило ему это сделать, как она издала какой-то странный звук, словно поперхнувшись, и убежала прочь.
Дейв вскочил, чтобы последовать за нею, неумело пытаясь скрыть горе, исказившее его крупное лицо, но кто-то, встав на пороге, преградил ему путь.
— Пусть идет! — строго сказала ему Лила. — Ей это сейчас необходимо.
— Ох, да заткнись ты! — разозлился Пол. Ему вдруг страшно захотелось отшлепать эту вездесущую и вечно уверенную в себе девчонку.
— Лила, — устало сказала Джаэль, — закрой дверь с той стороны и убирайся прочь.
Девочка повиновалась.
И Пол снова рухнул в кресло, в кои-то веки совершенно безразличный к тому, что Джаэль видит его слабость. Да и какое это имеет сейчас значение? «Они не станут старыми, как мы, которые остались…»
— А где Лорин? — вдруг спросил он.
— В городе, — ответил Дейв. — И Тейрнон тоже.
Завтра во дворце Совет. Похоже… маги и Ким все-таки выяснили, кто насылает на нас зиму.
— И кто же это? — почти равнодушно спросил Пол.
— Метран, — сказала Джаэль. — С острова Кадер Седат. И Лорин хочет отправиться туда. Хотя на этом острове погиб Амаргин…
Пол только вздохнул. Господи, как много событий! Его сердце, казалось, не выдержит, не сможет пережить все это. «…когда клонится к западу солнце, по утрам, когда солнце встает…»
— А где Ким? Во дворце? Что с ней? — А ведь это очень странно, что Ким не пришла сюда, к Дженнифер…
Он прочитал ответ по их лицам и, прежде чем кто-то успел ему что-то сказать, выкрикнул отчаянно:
— Нет! Только не это!
— Что ты, что ты! — поспешил заверить его Дейв. — С ней все в порядке, Пол. Она просто… не смогла сейчас прийти сюда. — Он беспомощно повернулся к Джаэль.
И та очень спокойно передала ему то, что Кимберли рассказала ей о великанах параико и о том, что она, будучи Ясновидящей Бреннина, намеревается сделать. И ему оставалось только восхищаться, как Джаэль потрясающе владеет собой и какой у нее спокойный и чистый голос. Хотя и холодный. Когда она наконец умолкла, он так ничего и не сумел сказать ей в ответ. Похоже, голова у него просто переставала соображать.
Дейв кашлянул смущенно и предложил:
— Может быть, пойдем? Нам давно пора. — Пол впервые заметил, что голова у Дейва перевязана. Следовало бы, конечно, спросить у него, что случилось, но он чувствовал такую невыносимую усталость…
— Ты ступай, — тихо сказал ему Пол. Он не был уверен, что у него хватит сил, чтобы просто встать на ноги. — Я сейчас тебя догоню.
Дейв повернулся было к двери, но на пороге остановился.
— Я бы очень хотел… — начал он. И умолк. Потом нервно сглотнул и договорил: — Очень многого я бы хотел! — И вышел из комнаты. Джаэль за ним не последовала.
Полу очень не хотелось оставаться с ней наедине. Сейчас не время для того, чтобы стараться справиться с собственными чувствами. Да и все равно ему в конце концов придется уйти.
— Ты спросил меня однажды, — сказала жрица, — можем ли мы с тобой разделить одну тяжкую ношу, и я ответила: нет. — Он поднял голову и внимательно посмотрел на нее. — Теперь я стала умнее. — Она даже не улыбнулась. — А та тяжкая ноша стала еще тяжелее. Год назад я кое-чему научилась — у тебя; а две ночи назад — у Кевина. Теперь, наверное, поздно говорить, что я тогда была не права!
К этому он готов не был. Он, похоже, не был готов ни к чему из того, что происходило сейчас вокруг него. В душе у него почти ничего не осталось, кроме горя и горечи — в равных долях. «… как мы, которые остались…»
— Приятно слышать, что наш с Кевином пример оказался для тебя полезным, — сказал он. — И ты непременно должна попробовать, не сгожусь ли я на что-нибудь еще, только выбери для этого день получше. — Он прекрасно видел, как подействовали на нее его оскорбительно-горькие слова, как гордо дернулась вверх и застыла ее прекрасная голова, но заставил себя встать и быстро вышел из комнаты, чтобы она не увидела его слез.
А в зале под куполом, через который ему пришлось идти, слышалось жалобное пение жриц — плач по усопшим. Однако Пол почти не замечал этого. Голос, что звучал у него в ушах, был голосом Кевина Лэйна — точно таким, как год назад, когда он тоже пел плач по усопшей, плач собственного сочинения:
Шелест волн на песчаной косе,
Стук дождя серым утром по крыше…
И камень могильный в росе.
Он вышел из Храма уже в густых сумерках, и слезы застилали его глаза, так что он не мог видеть, что все склоны холма, на котором стоит Храм, покрыты зеленой травой, и в ней распускаются полевые цветы.
Бесчисленное множество картин сменяло друг друга в ее снах, и в каждом из этих снов был Кевин. Он скакал верхом на коне, светловолосый, остроумный, никогда не прилагавший ни малейших усилий, чтобы казаться умнее других. Но в ее снах Кевин не смеялся. Нет, больше не смеялся. Не засмеялся ни разу! И лицо его было таким, подумала Ким, как когда он шел следом за серым псом в Дан Мору.
У нее просто сердце разрывалось оттого, что она никак не могла припомнить, какие слова он сказал ей во время самого последнего их разговора, когда они мчались в Гуин Истрат. Он тогда ехал с нею рядом и рассказывал, как поступил Пол. Потом он ей заявил, что намерен рассказать о Дариене Бренделю из Данилота. Она тогда выслушала его и это решение одобрила; а потом еще коротко усмехнулась, когда он совершенно неправильно предсказал, как, по всей видимости, отреагирует на его поступок Пол.
Она, правда, тогда была чересчур поглощена собственными мыслями, внутренне готовясь к тому мрачному путешествию, что предстояло ей в Морвране. Он, должно быть, почувствовал ее озабоченность, как она догадалась позже, потому что вскоре ласково коснулся ее плеча, что-то тихонько сказал ей и поскакал прочь, догоняя отряд Дьярмуда.
Вряд ли он сказал ей напоследок что-то уж очень важное — скорее так, шутка, ласковое подтрунивание, — но теперь, когда его не стало, она мучилась тем, что так и не расслышала, что именно он сказал ей в последнюю минуту.
Она уже почти проснулась, вырвавшись наконец из плена этих тяжких сновидений, и поняла, что находится в королевском дворце, в Морвране. Вряд ли у нее хватило бы сил провести еще одну ночь в святилище без Джаэль. Когда Верховная жрица вместе с войсками вернулась в Парас Дерваль, старый Храм вновь оказался во власти Одиарт, и торжество, которое светилось в глазах этой мужеподобной особы, было для Ким совершенно непереносимо.
Разумеется, они кое-что выиграли. Снег таял повсюду, а утром его не останется совсем. И она отсюда уедет, хотя и не в Парас Дерваль. Да, то была победа, и Дана прекрасно продемонстрировала свое могущество, способное разрушить даже планы бесчисленных служителей Тьмы. Но за это была уплачена слишком дорогая цена, кровавая. И теперь повсюду расцветали красные цветы. Цветы Кевина. Только самого его больше не было на свете.
Окно в комнате было открыто, и свежий ночной ветерок обещал скорую весну. Такую, какой никогда не бывало прежде — способную расцвести буквально за одну ночь. Но это не было даром природы. За это было заплачено сполна, за каждый цветок, за каждую травинку.
Из-за соседней двери до нее доносилось дыхание Гиринта. Ровное, медленное — не такое прерывистое и судорожное, как прежде. К утру старый шаман уже придет в себя, а это означает, что и Айвор тоже вскоре их покинет. Вряд ли авен народа дальри может позволить себе еще задержаться здесь — ведь с окончанием зимы Равнина опять оказывается открытой для северных ветров.
Неужели все дары этой Богини всегда такие «обоюдоострые», как говорит Айвор? Ким знала ответ на этот вопрос. Знала также и то, что уже сам этот вопрос поставлен неверно, несправедливо. Ведь им так отчаянно нужна была эта весна! Нет, несправедливой она быть не хотела. Пока еще не хотела.
Ким повернулась на другой бок и снова уснула, и ей тут же приснился… нет, не Кевин. Хотя цветы его на снегу в этом сне были.
Она была Ясновидящей Бреннина. Ее обязанностью, ее работой было видеть сны. И уже во второй раз за последние три ночи ей привиделось, что ее отсылают прочь ото всех, кого она знала и любила. Первый раз этот сон посетил ее две ночи назад, в постели Лорина, после прекрасной ночи любви, которую они оба будут всю жизнь вспоминать с благодарностью. Она была вся охвачена этим сном, она действовала внутри него, когда голос Джаэль, оплакивавшей смерть Лиадона, разбудил их, ее и Лорина.
И вот теперь этот сон снова приснился ей, путаный, какими всегда бывают подобные сны, скользящие по виткам временной спирали.
В этом сне она чувствовала едкий дым от горящих костров, а в дыму с трудом можно было различить какие-то фигуры. И за дымом виднелись пещеры, но не такие, как Дан Мора; эти пещеры были очень глубоки и широки, и находились они где-то высоко в горах. А потом это видение затуманилось и пропало — это время ускользнуло из силков, сплетенных ее даром ясновидения. И она увидела себя — чуть позже, — и ее лицо и руки были покрыты свежими ссадинами. Но крови почему-то не было. Не было крови. И вспыхивал какой-то непонятный огонь. И отовсюду слышалось пение. Потом ярко вспыхнул у нее на руке Бальрат, и она — как и в том сне о Стоунхендже — чуть не потеряла сознание от боли, которую всегда и непременно испытывала, когда зажигался этот блуждающий огонь. На этот раз было даже еще хуже, потому что совершалось нечто чудовищное, чему нет прощения. И столь мощное свечение Бальрата явно предвещало столь всеобъемлющие и столь грозные последствия, что даже после всего того, что уже было ею пережито, она громко стенала во сне от тяжкой душевной муки и все выкрикивала тот извечный вопрос, который, как она надеялась, уже отчасти разрешился: «Кто я такая, чтобы выносить все это?»
И ответа на него, конечно же, не услышала. А разбудили ее лившиеся в окно солнечные лучи и пение бесчисленного множества птиц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56