Тем не менее он заметил, как раз когда крики достигли наивысшей точки, что ни один из чародеев не кричит. Эрлейн и Сертино сидели очень неподвижно, почти застыв на своих конях, словно сосредоточившись на чем-то. Они смотрели друг на друга с одинаково мрачными лицами.
И поскольку он это заметил, поскольку он становился человеком, который видит подобные вещи, Дэвин первым замолчал и даже инстинктивно поднял руку, чтобы призвать к молчанию остальных. Алессан и Дукас разняли ладони, и постепенно в ущелье вернулась тишина, и все посмотрели на чародеев.
— Что такое? — спросил Дукас.
Сертино повернулся к нему.
— Охотник. К северо-востоку от нас, довольно близко. Я только что почувствовал пробное прикосновение. Но он меня не обнаружил, так как я уже давно не прибегал к магии.
— Я прибегал, — сказал Эрлейн ди Сенцио. — В начале дня, на перевале Брачио. Всего лишь легкое заклинание, защита для одного человека. Очевидно, этого достаточно. Наверное, в одном из южных фортов находился Охотник.
— Он там почти всегда, — вяло произнес Сертино.
— А что вы делали на перевале Брачио? — спросил Дукас.
— Собирали цветочки, — ответил Алессан. — Я тебе потом расскажу. А сейчас нам предстоит разобраться с барбадиорами. Сколько их едет вместе с Охотником?
— Не меньше двадцати. Возможно, больше. У нас тут южнее есть лагерь в горах. Уйдем туда?
— Они последуют за нами, — возразил Эрлейн. — Он меня выследил. След магии будет выдавать меня еще, по крайней мере, один день.
— В любом случае мне что-то не хочется прятаться, — тихо сказал Алессан.
Дэвин быстро обернулся и посмотрел на него. Дукас тоже. Наддо неуклюже поднялся на ноги.
— Насколько хороши твои люди? — спросил Алессан, в его голосе и в серых глазах ясно читался вызов.
И почти в полной темноте Дэвин увидел, как внезапно сверкнули зубы тригийского разбойника.
— Они достаточно хороши, и их хватит, чтобы разделаться с десятком брабадиоров. Раньше мы не сталкивались с таким количеством, но раньше мы никогда не сражались бок о бок с принцем. Кажется, — прибавил он задумчиво, — мне тоже вдруг надоело прятаться.
Дэвин посмотрел на чародеев. Было трудно разглядеть их лица в темноте, но Эрлейн очень резким голосом произнес:
— Алессан, Охотника надо убить немедленно, иначе он пошлет изображение этого места Альберико.
— Он будет убит, — тихо ответил Алессан. И в его голосе тоже прозвучала новая нота. Что-то такое, чего Дэвин никогда не слышал. Секундой позже он осознал, что это смерть.
Плащ Алессана затрепетал под порывом ветра. Очень медленно он надвинул на лицо капюшон.
Дэвин тяжело пережил то, что Охотник Альберико оказался двенадцатилетним мальчиком.
Они послали Эрлейна на запад, к выходу из ущелья, в качестве приманки. Ведь гнались за ним. С ним отправились Сертино ди Чертандо, второй чародей и еще двое, один из которых — раненый Наддо — сам настоял на том, чтобы быть полезным, пусть он и не мог сражаться. Они извлекли из его руки стрелу и забинтовали как могли. Было ясно, что ему трудно, но еще яснее, что в присутствии Алессана он не собирается сдаваться.
Через короткое время, при свете звезд и низко висящего на востоке полумесяца Видомни, в ущелье въехали барбадиоры. Их было двадцать пять и Охотник. Шестеро держали факелы, что облегчило задачу. Хотя и не для них самих.
Стрелы Алессана и Дукаса встретились в груди Охотника, выпущенные с противоположных склонов перевала. Одиннадцать наемников пали под первым залпом стрел раньше, чем Дэвин понесся во весь опор вниз, вместе с Алессаном и шестью другими воинами, покинув укрытие. Они мчались, чтобы перекрыть западный выход, пока Дукас и еще девять его разбойников перегородили восточный конец, из которого появились барбадиоры.
Вот так в эту ночь Поста, в компании разбойников с гор Чертандо, вдали от своего потерянного дома, Алессан бар Валентин, принц Тиганы, принял свой первый настоящий бой в долгой войне за возвращение. После тоскливых лет маневрирования, тайного сбора информации и тонкого руководства событиями он обнажил клинок против сил тирана в этом залитом лунным светом ущелье.
Больше никаких уверток, никаких скрытых манипуляций из кулис за сценой. Это был бой, так как время пришло.
Мариус из Квилеи сегодня дал ему обещание, вопреки мудрости и опыту, почти вопреки надежде. И после обещания Мариуса все изменилось. Ожидание закончилось. Он мог ослабите жесткие путы, так туго стягивающие его сердце все эти годы. Сегодня ночью, в ущелье, он мог убивать: в память о своем отце, и братьях, и обо всех погибших у реки Дейзы и после, в тот год, когда ему самому не позволили умереть.
Его выкрали и спрятали в Квилее, за горами, у Мариуса, служившего тогда капитаном стражи Верховной жрицы. У этого человека были свои причины принять под покровительство и спрятать юного принца из северных земель. Это произошло почти девятнадцать лет назад.
Алессан устал прятаться. Время бегства закончилось; пришло время сражений. Правда, сейчас им противостояли солдаты Барбадиора, а не Играта, это они обнажили против них мечи, но, в конце концов, это не имело значения. Оба тирана одинаковы. Он твердил это все годы, с тех пор, как вернулся на север, на полуостров вместе с Баэрдом. Эта истина была выплавлена, подобно металлу, в прочном горниле его сердца. Им надо уничтожить обоих, иначе они не добьются свободы.
И на перевале Брачио в это утро уничтожение началось. Был заложен замковый камень в арку его замысла. И поэтому сегодня ночью, в этом темном ущелье, он мог выпустить на свободу давно сдерживаемую страсть, собственные давние воспоминания о потерях и дать волю руке с мечом.
Дэвин, стараясь не отстать от принца, рвался в свой первый бой, и в его груди боролись восторг и страх, по очереди одерживая победу. Он не кричал, как большинство разбойников; он изо всех сил старался не замечать боли в поврежденной ноге. И сжимал в руке темный меч, купленный ему Баэрдом, держал его вверх изогнутым лезвием, как учили его зимой, по утрам, но тогда уроки казались невообразимо далекими от событий этой ночи.
Он видел, как Алессан ворвался прямо в круговую оборону наемников, неотвратимый, как одна из его стрел, словно хотел перевесить этим единственным прямым ответным действием все те годы, когда подобные вещи были невозможны.
Яростно стиснув зубы, Дэвин следовал за Алессаном. Но все же отстал на шесть корпусов лошади и был один, когда рядом с ним вырос светловолосый барбадиор, неправдоподобно огромный на своем коне. Дэвин вскрикнул от неожиданности. Лишь некий слепой инстинкт выживания и рефлексы, заложенные с рождения, спасли ему жизнь. Он резко бросил коня влево, на свободное пространство, а затем откинулся назад и вправо, так низко пригнувшись к земле, как только мог, и изо всех сил ткнул мечом снизу вверх. Он почувствовал жгучую боль в поврежденной ноге и чуть не упал. Клинок барбадиора со свистом разрезал воздух в том месте, где только что находилась голова Дэвина. А через долю секунды Дэвин почувствовал, как его собственный, угрожающе изогнутый клинок прошил кожаную броню и вошел в плоть.
Барбадиор вскрикнул, звук получился жидким, булькающим. Солдат резко покачнулся в седле, меч выпал из его руки. Он поднес одну руку ко рту странно детским жестом. Затем, подобно медленно падающему горному дереву, выскользнул боком из седла и упал на землю.
Дэвин уже успел выдернуть свой меч.
Развернув коня почти на месте, он оглянулся в поисках противников. Но никого не было. Алессан и остальные опередили его и дрались с наемниками, оттесняя их навстречу группе Дукаса и Аркина, в направлении к востоку.
Все почти кончено, понял Дэвин. Ему нечего больше делать. Со сложной смесью чувств, которые даже не пытался сейчас понять, он наблюдал за тем, как трижды поднялся и опустился клинок принца, и увидел, как погибли три барбадиора. Один за другим шесть факелов упали на землю, и их затоптали. А потом — всего через несколько мгновений после того, как они въехали в ущелье, как показалось Дэвину, — последний из барбадиоров был повержен и зарублен.
Именно тогда он увидел то, что осталось от Охотника, и осознал, как тот был молод. Тело растоптали в схватке, и вид его был ужасен. Оно лежало под неестественным углом. Лицо почему-то не пострадало, хотя для Дэвина, глядящего сверху, это оказалось самым худшим. Две стрелы все еще торчали из детского тела, древко одной из них сломалось.
Дэвин отвернулся. Погладил коня, подаренного Альенор, и что-то прошептал ему. Потом заставил себя отъехать назад, к тому человеку, которого убил. Это не то же самое, что спящий солдат на конюшне у Ньеволе. Не то же самое, сказал он себе. Это был открытый бой, и барбадиор был вооружен, носил латы и размахивал своим тяжелым мечом, стремясь отнять у Дэвина жизнь. У Дэвина не было никаких иллюзий относительно того, какой была бы их судьба, если бы барбадиоры и Охотник настигли его, Алессана и Эрлейна одних, в этой глуши.
Это не то же самое, что произошло на конюшне. Он снова повторил это себе, и постепенно до него дошла призрачная, сбивающая с толку тишина, которая опустилась на ущелье. Все еще дул ветер, такой же холодный, как и прежде. Он поднял взгляд и с опозданием увидел, что Алессан незаметно подъехал к нему и тоже смотрит вниз на человека, которого убил Дэвин. Оба коня били копытами и храпели, возбужденные яростью только что завершившейся схватки и запахом крови.
— Дэвин, поверь, мне очень жаль, — тихо пробормотал Алессан, чтобы никто другой не услышал. — Труднее всего в первый раз, а я не дал тебе времени приготовиться.
Дэвин покачал головой. Он чувствовал себя опустошенным, почти оцепеневшим.
— У тебя не было большого выбора. Может быть, так лучше. — Он неловко откашлялся. — Алессан, ты должен беспокоиться о гораздо более важных вещах. Я сделал свой выбор в лесу Сандрени прошлой осенью. Ты за меня не в ответе.
— В каком-то смысле — в ответе.
— Не в том смысле, который имеет значение.
— А дружба имеет значение?
Дэвин молчал, внезапно оробев. Алессан умел так влиять на людей.
Через мгновение принц прибавил, как бы между прочим:
— Мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, когда я вернулся из Квилеи.
Казалось, он собирался прибавить еще что-то, но передумал. Дэвин не имел представления, однако, что он хотел этим сказать, и что-то тихо затеплилось в нем, подобно зажженной свече.
Еще несколько мгновений они смотрели вниз, на мертвеца. Бледный свет узкого полумесяца Видомни давал достаточно света, чтобы увидеть его искаженное болью лицо с открытыми глазами.
Дэвин сказал:
— Я сделал свой выбор и понимаю необходимость этого, но не думаю, что когда-нибудь смогу привыкнуть.
— Знаю, я тоже не привык, — ответил Алессан. Он заколебался. — Любой из моих братьев сделал бы лучше то, ради чего я остался в живых.
Тогда Дэвин повернулся, пытаясь разглядеть выражение лица принца в тени. И через мгновение сказал:
— Я их не знал, но ты позволь мне возразить: я сомневаюсь в этом. Правда, сомневаюсь, Алессан.
Через секунду принц прикоснулся к его плечу.
— Спасибо. Боюсь, с тобой не все согласятся. Но все равно спасибо.
И с этими словами он, казалось, вспомнил о чем-то, или его снова что-то позвало. Голос его изменился.
— Нам надо ехать. Я должен поговорить с Дукасом, а потом нужно догнать Эрлейна и ехать дальше. Впереди долгий путь. — Он оценивающим взглядом смерил Дэвина. — Ты, наверное, очень устал. Мне следовало спросить тебя раньше: как твоя нога? Можешь скакать?
— Со мной все в порядке, — запротестовал Дэвин. — Конечно, могу.
Позади них раздался смех. Они обернулись и увидели Эрлейна и других, которые вернулись в ущелье.
— Скажите, — обратился чародей к Алессану с едкой насмешкой в голосе, — какого ответа вы от него ожидали? Конечно, он скажет вам, что в состоянии скакать. И будет скакать всю ночь, полумертвый, ради вас. И этот тоже, — он махнул рукой в сторону Наддо, стоящего сзади, — хотя познакомился с вами всего час назад. Интересно, принц Алессан, что чувствует человек, имеющий такую власть над людскими сердцами?
Пока Эрлейн говорил, к ним подъехал Дукас. Но ничего не сказал, а так как факелы погасли, то стало слишком темно, чтобы разглядеть выражение лиц. Приходилось судить по словам и интонации.
Алессан тихо ответил:
— Думаю, что ты знаешь мой ответ. Во всяком случае, маловероятно, чтобы я был о себе слишком высокого мнения, пока ты рядом со мной и уберегаешь меня от этого. — Он помолчал и прибавил: — Упаси тебя Триада от того, чтобы добровольно скакать всю ночь по чужим надобностям!
— У меня больше нет выбора в данном вопросе, — резко ответил Эрлейн. — Вы об этом забыли?
— Не забыл. Но не собираюсь начинать этот спор заново, Эрлейн. Дукас и его люди только что рисковали своими жизнями, чтобы спасти твою. Если ты…
— Спасти мою жизнь! Ей бы ничто не угрожало, если бы вы не заставили меня…
— Эрлейн, довольно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104