Как я уже сказал, я рад тебя видеть на борту. Мы постараемся сделать твое плавание как можно более приятным. Я приготовил тебе каюту. Одну из самых больших.
Эррит недоверчиво фыркнул:
— Не сомневаюсь, что не такая большая, как твоя.
— Достаточно большая, — сказал Никабар. — Обещаю, что о тебе будут заботиться.
— Я не комнатная собачка, чтобы обо мне заботиться. Никабар вздохнул:
— Хочешь посмотреть свою каюту? Или хочешь как дурак стоять на холоде? Лично я считаю, что тебе следует отдохнуть. Выглядишь ты ужасно.
— Да, в последнее время мне пришлось немало пережить, — съязвил Эррит, пристально глядя на Никабара. — Но ты ведь об этом уже знаешь?
— Потери военного времени, Эррит, — отозвался адмирал. — И не страшнее, чем кое-что из того, что делал ты. Это была правда, и Эррит спорить не стал.
— Отведи меня в мою каюту, — сказал он. — Давай отплывать как можно скорее. Я…
Слова замерли у него на языке. На палубе он заметил крошечную фигурку Бовейдина. Ученый шел к ним.
— Ты?! — взревел Эррит, теряя всякую власть над собой. — Ты, маленькое чудовище! Бовейдин поднял руки:
— Спокойнее, Эррит…
Эррит бросился вперед и схватил карлика за воротник, приподняв в воздух. С воем он подтащил Бовейдина к краю палубы и прижал к леерам. В порыве гнева к его мышцам вернулась вся сила снадобья. Задыхаясь, карлик пытался вырваться.
— Эррит, перестань! — крикнул он. — Прекрати! Никабар кинулся ему на помощь и оттащил Эррита от борта. Епископ не выпускал Бовейдина, продолжая его трясти.
— Ах ты, злобный палач! — кипел он. — Ты ее убил!
— Эррит, прекрати! — приказал Никабар.
Он резко оттолкнул епископа от Бовейдина. Трое матросов вмешались в драку, встав между Эрритом и карликом. Когда Эррита потащили прочь, он продолжал рычать на Бовейдина.
— У нас с тобой еще есть дело, карлик! — клялся он. — Я еще увижу, как ты горишь в аду!
— Мы там с тобой встретимся, Эррит! — парировал гном, Никабар удерживал его одной рукой, но Бовейдин отчаянно вырывался, осыпая Эррита проклятиями. — Это твоя война! Ты ее начал.
— Замолчите оба! — загремел Никабар, отшвыривая Бовейдина, словно букашку. — Убирайся, Бовейдин. Я говорил тебе, чтобы ты сюда не поднимался!
— Данар…
— Убирайся!
Ученый бросил на Эррита еще один злобный взгляд, а потом ушел, качая головой. Никабар повернулся к епископу.
— Ты сильнее, чем можно было подумать, — иронично бросил он. — Но я не допущу повторения этого спектакля. Это мой корабль. Хочешь убить Бовейдина? Сделай это, когда приплывешь на Кроут.
— Может, и убью, — прошипел Эррит. — А может, и тебя заодно.
Адмирал Никабар проворчал:
— Идем со мной. Давай я запру тебя в каюте.
Ослабевший после собственной вспышки, Эррит охотно пошел с ним. Никабар провел его через узкий люк, потом спустился по короткому деревянному трапу и прошел по тесному и темному коридорчику. В конце коридора адмирал остановился у двери, открыл ее и жестом пригласил Эррита войти.
— Это твоя каюта, — резко объявил он. — Думаю, тут ты найдешь все необходимое.
Эррит заглянул внутрь. Помещение было нелепо тесным: там были только прикрепленная к стене койка, небольшой столик и стул. На столе лежало письмо со знакомой печатью графа Бьяджио. При виде него Эррит застыл. К столу письмо было прижато необычным пресс-папье — небольшим флаконом с синей жидкостью.
— Ох, нет! — прошептал Эррит. — Ради бога…
— Это от Бьяджио, — объяснил Никабар. — Он знал, что оно тебе уже понадобится. Устройство для введения хранится под койкой. — Адмирал торжествующе улыбнулся. — Поправляйся, Эррит, — сказал он и посторонился, пропуская епископа в каюту.
Эррит заковылял к столу и взял пузырек, ужасаясь необходимости принять решение.
— Тебе следовало бы выбросить его за борт, — сказал он. — Это яд, Данар.
Синие глаза адмирала смеялись.
— Для меня — нет.
— О, ты ошибаешься, — сказал Эррит. — Ты глубоко ошибаешься.
— Отдыхай, — посоветовал Никабар. — До Кроута плыть два дня. После отплытия я пришлю стюарда, чтобы он за тобой ухаживал. Если тебе что-нибудь понадобится, обращайся ко мне.
Никабар был исключительно вежлив, что вызвало у Эррита подозрения.
— Я не хочу, чтобы меня беспокоили, — сказал он. — Когда мне что-нибудь понадобится, я сам за этим схожу.
— Перестань глупить, Эррит. Ты не знаешь расположения корабельных помещений, а мои матросы не станут слушать твоих приказов. Пусть стюард о тебе заботится. Для того он и существует.
Никабар вышел из каюты, закрыв за собой дверь. Эррит бессильно опустился на неудобный стул. Он рассматривал флакон, испытывая к нему ненависть и любовь, отчаянно желая влить его содержимое в свои вены. Его тело требовало снадобья. Он облизал губы, не зная, что ему делать, а потом вспомнил о письме Бьяджио. Дрожащей рукой он поставил флакон на стол и вскрыл конверт.
«Дорогой мой Эррит, — так начиналось письмо. — Я знал, что ты передумаешь. Спасибо».
Оно было подписано очень просто: «Граф Бьяджио».
Придя в ярость, Эррит скомкал письмо и бросил в угол. Заносчивость Бьяджио не знала предела. Он обладал отвратительной способностью заглядывать в будущее — или манипулировать настоящим так, чтобы получить нужное ему завтра. Эрриту показалось, что он всем телом ощущает холодные руки графа. Его обрабатывали, словно кусок глины. А он чувствовал себя беспомощным.
— Но я не беспомощен! — прошептал он. — Я могу сделать хотя бы это!
Медленно, неуверенно он снова протянул руку и взял флакон. А потом открыл крышечку и вылил все содержимое на пол.
40
Лиссцы
Нарский корабль «Быстрый» пробыл в водах Лисса меньше суток. Капитан Келара, утомленный переходами на Кроут и обратно, почти все время проводил на палубе, осматривая горизонт вместе с наблюдателями. Задача состояла в том, чтобы обнаружить лисские силы вторжения загодя — и остаться незамеченным.
Келара не ожидал увидеть свою цель настолько скоро.
В подзорную трубу он увидел на горизонте большую шхуну и прикинул дистанцию до противника и его скорость. Судя по размерам, это вполне мог оказаться «Принц Лисса». Спустя секунду наблюдатель с «вороньего гнезда» это подтвердил.
— Четыре корабля! — крикнул он. — По левому борту, в десяти градусах!
Боцман Даре, добровольно вызвавшийся плыть с Келарой обратно к Лиссу, бросился к капитану. Он заслонил глаза ладонью и стал всматриваться в океан.
— Я ничего не вижу, — с досадой сказал он. — Где они?
Келаре уже не нужна была подзорная труба, и он протянул ее Дарсу. Боцман поспешно направил ее, застыл на месте — а потом злобно выругался.
— Да, это они, гады! — Он резко сложил трубу и повернулся к Келаре. — И что теперь?
Капитан отошел от ограждения, готовясь отдать приказ.
— А теперь мы возвращается на Кроут, боцман, — объявил он. — Там-то и начнется потеха.
41
Тайны
Оставшись один в каюте, которую делил с Симоном, Ричиус сидел за крошечным откидным столиком и смотрел на свой дневник. Записи в дневнике были старой привычкой, которую он забросил по окончании трийской войны, однако скука долгого плавания заставила к ней вернуться. Это отвлекало от скуки и сомнений относительно будущего. «Принц» отплыл из Лисса уже четыре дня назад. По оценкам Пракны, до Кроута оставалось еще не меньше трех дней. Битва становилась все ближе с каждым часом. Сидя в неверном свете свечи, Ричиус мысленным взором видел ее будущие картины.
«Мы уже совсем близко, — писал он. — Пройдет еще три дня, и мы высадимся на Кроуте. Не знаю, что мы там увидим. Возможно, охранники Бьяджио сдадутся без боя. Если нет, то начнется избиение. Девятьсот сирот, которых я взял с собой, жаждут крови. Я изо всех сил пытался обуздать их ярость, но они по-прежнему рвутся отомстить. Глядя на них, я думаю о себе. Именно таким я не хотел быть».
Ричиус посмотрел на только что написанную строку. Он сожалел о своих чувствах, но деться было некуда: он записал их на бумаге, подтвердив их реальность. Когда-то давно отец дал ему бесценный совет: генералу необходимо любить тех людей, которых он возглавляет. Иначе солдаты это почувствуют и не пойдут за ним. Ричиус печально вздохнул. Любит ли он этих лиссцев? Пожалуй, нет. Он их уважает, он ими восхищается, но он их не любит. Испытываемое им чувство гораздо ближе к жалости. Эта мысль неприятно поразила Ричиуса. Он отложил перо, понимая, что больше ничего написать не сможет.
В Арамуре — если Арамур все еще существует — он был бы королем. Он не искал этого титула и не жаждал его. Ему вовсе не хотелось идти против воли императора, или сражаться в Люсел-Лоре, или заработать себе прозвище Шакал. Ричиус внезапно ощутил стремительный бег времени.
— Я изменился, — прошептал он.
Впервые в своей молодой жизни Ричиус почувствовал себя старым. Ему было страшно плыть на Кроут, страшно встречаться с Бьяджио. Как бы ему ни хотелось вырвать у графа сердце из груди, он не менее сильно хотел бы повернуть корабль и уплыть обратно в Фалиндар, увидеть радостное лицо Дьяны. Не смерти он боялся, он тревожился за свою душу и здравый рассудок. Иногда ему казалось, что он теряет и то и другое. Возможно, ему придется доживать свою жизнь безумцем, подобно герою одной нарской сказки, которого не мог убить ни один клинок, но чей разум постепенно пожирал самого себя.
— Хватит! — сказал он себе, сбрасывая перо на пол. — Надо сосредоточиться.
Внезапно дверь каюты распахнулась, и в нее ввалился Симон. Было очень поздно, и при нормальных обстоятельствах они оба уже спали бы, но из-за морской болезни Симон не мог спать и постоянно поднимался на палубу.
Лицо нарца покрывала нездоровая бледность. Закрыв дверь, он со стоном рухнул на свою койку. Ричиус заметил на его куртке пятна рвоты.
— Ты ужасно выглядишь, — заметил он.
— Ты специально не ложился, чтобы мне об этом сказать? — огрызнулся Симон.
— Нет, — ответил Ричиус, закрывая дневник. — Просто сидел и думал.
— У меня весь живот горит! — простонал Симон. — Тебе не следовало заставлять меня есть.
— Морить себя голодом бесполезно. Ты только потеряешь силы. А мне надо, чтобы ты приехал на Кроут сильным.
Симон перевернулся и возмущенно посмотрел на Ричиуса. Глаза у него стали тусклыми.
— Сидеть целыми ночами и тревожиться тоже бесполезно, знаешь ли. Ты можешь хоть тысячу раз просмотреть все планы и все равно не будешь знать, что случится, пока оно не случится. Мудрые слова, парень. Я пришел к ним трудным путем. — Симон прищурился на дневник Ричиуса. — И вообще, что ты там пишешь?
— Просто так, — уклончиво ответил Ричиус. Симон улыбнулся:
— Брось: я же вижу, что тебе хочется поговорить. В чем дело? Что не дает покоя твоему острому уму?
Ричиус ответил ему не сразу. Он прислушивался к плавному покачиванию корабля, сопровождающемуся бесконечным скрипом, и вглядывался в человека, с которым он делил каюту. Несмотря на все случившееся, Симон Даркис продолжал ему нравиться. Ричиус развернул стул к своему соседу, решив ему довериться.
— Симон, ты когда-нибудь задумываешься о себе? — тихо спросил он.
Симон засмеялся:
— Что?
— Я видел тебя, когда ты приплыл в Лисе, — настаивал Ричиус. — Ты помнишь, какой у тебя был печальный вид?
Симон отвел взгляд. Они еще ни разу по-настоящему не говорили об этом, и Ричиус думал, что и не стоит. И все же необычайная печаль Симона в тот день не давала ему покоя.
— Помню, — ответил Симон. — Мне тогда было не до радости.
— Это сожаление тогда владело тобой?
— Ричиус, я тебя не понимаю, — с досадой сказал Симон. — О чем ты меня спрашиваешь?
Ричиус пожал плечами:
— Может, ни о чем. Я просто немного тревожусь, вот и все.
— О Кроуте?
— И о себе, — ответил Ричиус.
Он отвел взгляд, не зная, как объяснить свои чувства. Дьяна не хотела, чтобы он уезжал. Она предупредила его, что месть это глупость. И когда он увидел Джелену и остальных лисских сирот, то он по-новому оценил совет жены.
— Если ты беспокоишься о том, не делаешь ли ошибки, то перестань, — заявил Симон. — Я знаю, что Бьяджио сделал с твоей женой. Я слышал об этом, когда был на материке. Он — зверь, Ричиус.
Ричиус нахмурился:
— Он твой господин.
— Это ничего не значит. Значит, я повиновался зверю. Может, это и меня делает зверем. — Симон закрыл глаза. — Ты это имел в виду, когда говорил о сожалении? Если так, то ты прав. Я не могу гордиться тем, что делал.
— А тем, что мы делаем сейчас? — спросил Ричиус. — Когда мы убьем Бьяджио, ты будешь этим гордиться?
— Если мы убьем Бьяджио, — уточнил Симон. — И — нет, не буду. Ты не понимаешь, что значит быть Рошанном, Ричиус. Бьяджио сделал меня личностью. Он дал мне нечто, во что можно было верить.
— Тогда почему ты делаешь это? Только ради Эрис?
— В основном. Но еще и потому, что Бьяджио изменился. Снадобье сделало его неуправляемым. Лично я считаю, что он сумасшедший. Может быть, убив его, мы окажем ему благодеяние.
— Благодеяние? — рявкнул Ричиус. — Я не намерен убивать его из человеколюбия, Симон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Эррит недоверчиво фыркнул:
— Не сомневаюсь, что не такая большая, как твоя.
— Достаточно большая, — сказал Никабар. — Обещаю, что о тебе будут заботиться.
— Я не комнатная собачка, чтобы обо мне заботиться. Никабар вздохнул:
— Хочешь посмотреть свою каюту? Или хочешь как дурак стоять на холоде? Лично я считаю, что тебе следует отдохнуть. Выглядишь ты ужасно.
— Да, в последнее время мне пришлось немало пережить, — съязвил Эррит, пристально глядя на Никабара. — Но ты ведь об этом уже знаешь?
— Потери военного времени, Эррит, — отозвался адмирал. — И не страшнее, чем кое-что из того, что делал ты. Это была правда, и Эррит спорить не стал.
— Отведи меня в мою каюту, — сказал он. — Давай отплывать как можно скорее. Я…
Слова замерли у него на языке. На палубе он заметил крошечную фигурку Бовейдина. Ученый шел к ним.
— Ты?! — взревел Эррит, теряя всякую власть над собой. — Ты, маленькое чудовище! Бовейдин поднял руки:
— Спокойнее, Эррит…
Эррит бросился вперед и схватил карлика за воротник, приподняв в воздух. С воем он подтащил Бовейдина к краю палубы и прижал к леерам. В порыве гнева к его мышцам вернулась вся сила снадобья. Задыхаясь, карлик пытался вырваться.
— Эррит, перестань! — крикнул он. — Прекрати! Никабар кинулся ему на помощь и оттащил Эррита от борта. Епископ не выпускал Бовейдина, продолжая его трясти.
— Ах ты, злобный палач! — кипел он. — Ты ее убил!
— Эррит, прекрати! — приказал Никабар.
Он резко оттолкнул епископа от Бовейдина. Трое матросов вмешались в драку, встав между Эрритом и карликом. Когда Эррита потащили прочь, он продолжал рычать на Бовейдина.
— У нас с тобой еще есть дело, карлик! — клялся он. — Я еще увижу, как ты горишь в аду!
— Мы там с тобой встретимся, Эррит! — парировал гном, Никабар удерживал его одной рукой, но Бовейдин отчаянно вырывался, осыпая Эррита проклятиями. — Это твоя война! Ты ее начал.
— Замолчите оба! — загремел Никабар, отшвыривая Бовейдина, словно букашку. — Убирайся, Бовейдин. Я говорил тебе, чтобы ты сюда не поднимался!
— Данар…
— Убирайся!
Ученый бросил на Эррита еще один злобный взгляд, а потом ушел, качая головой. Никабар повернулся к епископу.
— Ты сильнее, чем можно было подумать, — иронично бросил он. — Но я не допущу повторения этого спектакля. Это мой корабль. Хочешь убить Бовейдина? Сделай это, когда приплывешь на Кроут.
— Может, и убью, — прошипел Эррит. — А может, и тебя заодно.
Адмирал Никабар проворчал:
— Идем со мной. Давай я запру тебя в каюте.
Ослабевший после собственной вспышки, Эррит охотно пошел с ним. Никабар провел его через узкий люк, потом спустился по короткому деревянному трапу и прошел по тесному и темному коридорчику. В конце коридора адмирал остановился у двери, открыл ее и жестом пригласил Эррита войти.
— Это твоя каюта, — резко объявил он. — Думаю, тут ты найдешь все необходимое.
Эррит заглянул внутрь. Помещение было нелепо тесным: там были только прикрепленная к стене койка, небольшой столик и стул. На столе лежало письмо со знакомой печатью графа Бьяджио. При виде него Эррит застыл. К столу письмо было прижато необычным пресс-папье — небольшим флаконом с синей жидкостью.
— Ох, нет! — прошептал Эррит. — Ради бога…
— Это от Бьяджио, — объяснил Никабар. — Он знал, что оно тебе уже понадобится. Устройство для введения хранится под койкой. — Адмирал торжествующе улыбнулся. — Поправляйся, Эррит, — сказал он и посторонился, пропуская епископа в каюту.
Эррит заковылял к столу и взял пузырек, ужасаясь необходимости принять решение.
— Тебе следовало бы выбросить его за борт, — сказал он. — Это яд, Данар.
Синие глаза адмирала смеялись.
— Для меня — нет.
— О, ты ошибаешься, — сказал Эррит. — Ты глубоко ошибаешься.
— Отдыхай, — посоветовал Никабар. — До Кроута плыть два дня. После отплытия я пришлю стюарда, чтобы он за тобой ухаживал. Если тебе что-нибудь понадобится, обращайся ко мне.
Никабар был исключительно вежлив, что вызвало у Эррита подозрения.
— Я не хочу, чтобы меня беспокоили, — сказал он. — Когда мне что-нибудь понадобится, я сам за этим схожу.
— Перестань глупить, Эррит. Ты не знаешь расположения корабельных помещений, а мои матросы не станут слушать твоих приказов. Пусть стюард о тебе заботится. Для того он и существует.
Никабар вышел из каюты, закрыв за собой дверь. Эррит бессильно опустился на неудобный стул. Он рассматривал флакон, испытывая к нему ненависть и любовь, отчаянно желая влить его содержимое в свои вены. Его тело требовало снадобья. Он облизал губы, не зная, что ему делать, а потом вспомнил о письме Бьяджио. Дрожащей рукой он поставил флакон на стол и вскрыл конверт.
«Дорогой мой Эррит, — так начиналось письмо. — Я знал, что ты передумаешь. Спасибо».
Оно было подписано очень просто: «Граф Бьяджио».
Придя в ярость, Эррит скомкал письмо и бросил в угол. Заносчивость Бьяджио не знала предела. Он обладал отвратительной способностью заглядывать в будущее — или манипулировать настоящим так, чтобы получить нужное ему завтра. Эрриту показалось, что он всем телом ощущает холодные руки графа. Его обрабатывали, словно кусок глины. А он чувствовал себя беспомощным.
— Но я не беспомощен! — прошептал он. — Я могу сделать хотя бы это!
Медленно, неуверенно он снова протянул руку и взял флакон. А потом открыл крышечку и вылил все содержимое на пол.
40
Лиссцы
Нарский корабль «Быстрый» пробыл в водах Лисса меньше суток. Капитан Келара, утомленный переходами на Кроут и обратно, почти все время проводил на палубе, осматривая горизонт вместе с наблюдателями. Задача состояла в том, чтобы обнаружить лисские силы вторжения загодя — и остаться незамеченным.
Келара не ожидал увидеть свою цель настолько скоро.
В подзорную трубу он увидел на горизонте большую шхуну и прикинул дистанцию до противника и его скорость. Судя по размерам, это вполне мог оказаться «Принц Лисса». Спустя секунду наблюдатель с «вороньего гнезда» это подтвердил.
— Четыре корабля! — крикнул он. — По левому борту, в десяти градусах!
Боцман Даре, добровольно вызвавшийся плыть с Келарой обратно к Лиссу, бросился к капитану. Он заслонил глаза ладонью и стал всматриваться в океан.
— Я ничего не вижу, — с досадой сказал он. — Где они?
Келаре уже не нужна была подзорная труба, и он протянул ее Дарсу. Боцман поспешно направил ее, застыл на месте — а потом злобно выругался.
— Да, это они, гады! — Он резко сложил трубу и повернулся к Келаре. — И что теперь?
Капитан отошел от ограждения, готовясь отдать приказ.
— А теперь мы возвращается на Кроут, боцман, — объявил он. — Там-то и начнется потеха.
41
Тайны
Оставшись один в каюте, которую делил с Симоном, Ричиус сидел за крошечным откидным столиком и смотрел на свой дневник. Записи в дневнике были старой привычкой, которую он забросил по окончании трийской войны, однако скука долгого плавания заставила к ней вернуться. Это отвлекало от скуки и сомнений относительно будущего. «Принц» отплыл из Лисса уже четыре дня назад. По оценкам Пракны, до Кроута оставалось еще не меньше трех дней. Битва становилась все ближе с каждым часом. Сидя в неверном свете свечи, Ричиус мысленным взором видел ее будущие картины.
«Мы уже совсем близко, — писал он. — Пройдет еще три дня, и мы высадимся на Кроуте. Не знаю, что мы там увидим. Возможно, охранники Бьяджио сдадутся без боя. Если нет, то начнется избиение. Девятьсот сирот, которых я взял с собой, жаждут крови. Я изо всех сил пытался обуздать их ярость, но они по-прежнему рвутся отомстить. Глядя на них, я думаю о себе. Именно таким я не хотел быть».
Ричиус посмотрел на только что написанную строку. Он сожалел о своих чувствах, но деться было некуда: он записал их на бумаге, подтвердив их реальность. Когда-то давно отец дал ему бесценный совет: генералу необходимо любить тех людей, которых он возглавляет. Иначе солдаты это почувствуют и не пойдут за ним. Ричиус печально вздохнул. Любит ли он этих лиссцев? Пожалуй, нет. Он их уважает, он ими восхищается, но он их не любит. Испытываемое им чувство гораздо ближе к жалости. Эта мысль неприятно поразила Ричиуса. Он отложил перо, понимая, что больше ничего написать не сможет.
В Арамуре — если Арамур все еще существует — он был бы королем. Он не искал этого титула и не жаждал его. Ему вовсе не хотелось идти против воли императора, или сражаться в Люсел-Лоре, или заработать себе прозвище Шакал. Ричиус внезапно ощутил стремительный бег времени.
— Я изменился, — прошептал он.
Впервые в своей молодой жизни Ричиус почувствовал себя старым. Ему было страшно плыть на Кроут, страшно встречаться с Бьяджио. Как бы ему ни хотелось вырвать у графа сердце из груди, он не менее сильно хотел бы повернуть корабль и уплыть обратно в Фалиндар, увидеть радостное лицо Дьяны. Не смерти он боялся, он тревожился за свою душу и здравый рассудок. Иногда ему казалось, что он теряет и то и другое. Возможно, ему придется доживать свою жизнь безумцем, подобно герою одной нарской сказки, которого не мог убить ни один клинок, но чей разум постепенно пожирал самого себя.
— Хватит! — сказал он себе, сбрасывая перо на пол. — Надо сосредоточиться.
Внезапно дверь каюты распахнулась, и в нее ввалился Симон. Было очень поздно, и при нормальных обстоятельствах они оба уже спали бы, но из-за морской болезни Симон не мог спать и постоянно поднимался на палубу.
Лицо нарца покрывала нездоровая бледность. Закрыв дверь, он со стоном рухнул на свою койку. Ричиус заметил на его куртке пятна рвоты.
— Ты ужасно выглядишь, — заметил он.
— Ты специально не ложился, чтобы мне об этом сказать? — огрызнулся Симон.
— Нет, — ответил Ричиус, закрывая дневник. — Просто сидел и думал.
— У меня весь живот горит! — простонал Симон. — Тебе не следовало заставлять меня есть.
— Морить себя голодом бесполезно. Ты только потеряешь силы. А мне надо, чтобы ты приехал на Кроут сильным.
Симон перевернулся и возмущенно посмотрел на Ричиуса. Глаза у него стали тусклыми.
— Сидеть целыми ночами и тревожиться тоже бесполезно, знаешь ли. Ты можешь хоть тысячу раз просмотреть все планы и все равно не будешь знать, что случится, пока оно не случится. Мудрые слова, парень. Я пришел к ним трудным путем. — Симон прищурился на дневник Ричиуса. — И вообще, что ты там пишешь?
— Просто так, — уклончиво ответил Ричиус. Симон улыбнулся:
— Брось: я же вижу, что тебе хочется поговорить. В чем дело? Что не дает покоя твоему острому уму?
Ричиус ответил ему не сразу. Он прислушивался к плавному покачиванию корабля, сопровождающемуся бесконечным скрипом, и вглядывался в человека, с которым он делил каюту. Несмотря на все случившееся, Симон Даркис продолжал ему нравиться. Ричиус развернул стул к своему соседу, решив ему довериться.
— Симон, ты когда-нибудь задумываешься о себе? — тихо спросил он.
Симон засмеялся:
— Что?
— Я видел тебя, когда ты приплыл в Лисе, — настаивал Ричиус. — Ты помнишь, какой у тебя был печальный вид?
Симон отвел взгляд. Они еще ни разу по-настоящему не говорили об этом, и Ричиус думал, что и не стоит. И все же необычайная печаль Симона в тот день не давала ему покоя.
— Помню, — ответил Симон. — Мне тогда было не до радости.
— Это сожаление тогда владело тобой?
— Ричиус, я тебя не понимаю, — с досадой сказал Симон. — О чем ты меня спрашиваешь?
Ричиус пожал плечами:
— Может, ни о чем. Я просто немного тревожусь, вот и все.
— О Кроуте?
— И о себе, — ответил Ричиус.
Он отвел взгляд, не зная, как объяснить свои чувства. Дьяна не хотела, чтобы он уезжал. Она предупредила его, что месть это глупость. И когда он увидел Джелену и остальных лисских сирот, то он по-новому оценил совет жены.
— Если ты беспокоишься о том, не делаешь ли ошибки, то перестань, — заявил Симон. — Я знаю, что Бьяджио сделал с твоей женой. Я слышал об этом, когда был на материке. Он — зверь, Ричиус.
Ричиус нахмурился:
— Он твой господин.
— Это ничего не значит. Значит, я повиновался зверю. Может, это и меня делает зверем. — Симон закрыл глаза. — Ты это имел в виду, когда говорил о сожалении? Если так, то ты прав. Я не могу гордиться тем, что делал.
— А тем, что мы делаем сейчас? — спросил Ричиус. — Когда мы убьем Бьяджио, ты будешь этим гордиться?
— Если мы убьем Бьяджио, — уточнил Симон. — И — нет, не буду. Ты не понимаешь, что значит быть Рошанном, Ричиус. Бьяджио сделал меня личностью. Он дал мне нечто, во что можно было верить.
— Тогда почему ты делаешь это? Только ради Эрис?
— В основном. Но еще и потому, что Бьяджио изменился. Снадобье сделало его неуправляемым. Лично я считаю, что он сумасшедший. Может быть, убив его, мы окажем ему благодеяние.
— Благодеяние? — рявкнул Ричиус. — Я не намерен убивать его из человеколюбия, Симон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106