Когда лекарь наконец сказал, что можно больше не держать руку на перевязи, Оберну позволили выезжать с патрульными отрядами. Пока не приходилось особенно удаляться от Крагдена или пока не доходило до стычек с жителями Трясины, которые продолжали нападать на честных ренделских фермеров, он мог отправляться с солдатами, когда и куда хотел. Но теперь даже эта отдушина закрылась для него, поскольку они с Ясенкой жили в городском доме Харуза, у подножия холма, на котором возвышался замок.
Однако в его новой жизни было и кое-что интересное. Например, до сих пор Оберн толком не знал, как обходиться с лошадьми, а теперь он мог считаться более чем опытным наездником. Ему никогда прежде не приходилось вращаться в кругу знати, а теперь он смог познакомиться с образом жизни вельмож. Ему никогда прежде не приходилось бывать на королевских похоронах или коронации — и вот ему довелось увидеть коронацию короля Флориана.
Оберн оценивающе смотрел на Флориана. Значит, именно этот человек приходил в качестве посла к его отцу, главному вождю Снолли, с бумагой — договором? Оберн чуть не расхохотался, но это нарушило бы церемонию. О, король, в общем, неплохо выглядел обнаженным до пояса на церемонии помазания, но лишь потому, что разгульный образ жизни еще не оставил на нем заметных следов. У Флориана было красивое мускулистое тело, но его отец, Борф, к старости растолстел, и, похоже, этот юнец пойдет по стопам папаши. Оберн и Ясенка по настоянию графа Харуза держались позади, в толпе. Присутствие Ясенки, как сказал Харуз, внесет смятение, но если она вообще не будет присутствовать, это сочтут неслыханной грубостью. Что до Оберна, то он был высокого рода, так что его присутствие было почти столь же обязательным, как и ее.
Оберну было приятно стоять рядом с Ясенкой среди толпы, заполнявшей неф Великого Собора Света. Ему было приятно заслонять ее от бесцеремонных чужаков, норовивших толкнуть девушку. Но приятнее всего ему было смотреть на Ясенку, на красивое лицо, изящную фигуру, на серебристые волосы, сверкающим потоком струившиеся по спине.
Он радовался тем редким случаям, когда им выпадало вместе бродить по паркам Ренделшама, проходить мимо высокородных лордов, спешивших по своим делам. С одним Оберн встречался — это был лорд Ройанс из Граттенбора, глава Совета регентов, который допрашивал его в зале дома Харуза в ночь смерти старого короля. Остальных показала ему Ясенка — Гаттора из Билфа, Валка из Мимона, Джакара из Вакастера, Лиффина из Лерканда и еще одного, с которым Ясенка виделась тем памятным вечером, Уиттерна из Дома Рябины, позднее ставшего хранителем этого Дома. О них у Оберна не сложилось определенного мнения, разве что он признавал, что лорд Ройанс показался ему опытным, способным и очень честным человеком.
Город Ренделшам был Оберну интересен своей необычностью. Молодой человек привык к жизни Морских Бродяг и к жалкому подобию (чтобы не выразиться крепче) настоящих домов. Здесь же вместо маленьких примитивных хижин высились здания из белого камня, богато украшенные резьбой, и с каждого угла крыши смотрели сказочные твари, такие живые, что казалось — они готовы вот-вот спрыгнуть вниз, на голову беспечного пешехода. Из пастей этих тварей стекала на улицу дождевая вода, чтобы не портить стены. Остроумное изобретение.
Вместе с Ясенкой они совершили короткое паломничество в передний двор Великого Собора Света, чтобы увидеть четыре огромных дерева, представляющих четыре Великих Дома Рендела. Учтивый священник, проходивший мимо, рассказал им историю о том, как ожила вот эта рябина и как волшебным образом возродился ясень — молодые побеги пробились среди переплетения засохших ветвей. Дуб же продолжал тихо, медленно угасать, а тис цвел как всегда. Оберн дал священнику монету — ту, что выиграл на спор, — и благодарный служитель богов провел их внутрь и показал диковины храма. Даже три чудесных окна, скрытых от случайного посетителя. Одно окно было закрыто занавесом, к которому, как сказал священник, под страхом смерти запрещено прикасаться без дозволения ее величества. В другом окне была видна Зловещая Трясина, из которой вылезало что-то непонятное. Но дольше всего Ясенка смотрела на третье, с изображением, как сказал священник, Паутины Судьбы.
— Они движутся, — сказала она словно бы сама себе. — Руки Ткачих двигаются.
Но Оберн не заметил этого.
Однако вскоре приятные прогулки прекратились из-за плохой погоды, дождливой и холодной. Оберн привык к холодам — но чтобы такое случилось посреди лета? В этом было нечто неестественное. Он с благодарностью принял доставленную ему из кладовых Харуза подбитую мехом тунику и плащ и сидел дома столько, сколько душа выдерживала. Он даже начал в доме носить шляпу, как коренные жители Рендела, и понял, что это тоже помогает согреться:
Ясенка во многом была похожа на Оберна и, когда ей слишком долго приходилось торчать в четырех стенах, точно так же начинала злиться. Потому их тянуло друг к другу куда сильнее, чем в обычное время. А еще потому, что открылось ее высокое происхождение и жизнь девушки должна была теперь перемениться, и очень сильно. Иногда они говорили и об этом.
В тот день в Ренделшам из Крагдена приехала леди Маркла, чтобы посетить вдовствующую королеву Ису. Маркла ни разу не зашла в городской дом Харуза, но Ясенка тем не менее пряталась в комнатах Оберна, пока та была в городе.
— Я не хотела ничего такого, — сказала Ясенка, когда они как-то раз сидели вместе у очага, пробуя горячий напиток, который повар Харуза приготовил из яблочного сока и пряностей. — Будь на то моя воля, я бы оставила все как есть. Моя защитница Зазар предсказала, что передо мной ляжет новая дорога, но я и не думала, что она будет такой трудной.
— Ты очень изменилась с тех пор, как я впервые тебя увидел, — улыбнулся Оберн. — Хотя те штаны…
— Из кожи лаппера.
— Да, кожаные штаны — они показались мне куда более подходящими для твоего тогдашнего образа жизни.
— Ты тоже кое в чем изменился.
Девушка окинула взглядом его нынешний костюм — Оберн был одет в дублет и тунику, и теплый плащ поверх всего, а не в стеганые штаны и толстый, способный остановить удар кинжала жилет. Он поправил бархатную шапочку.
— Мое старое платье забрали. Сказали, что я из-за него выгляжу иноземцем.
Ясенка рассмеялась:
— Но ты и есть иноземец! Для меня все, кто не из Трясинной земли, — иноземцы. — Она помрачнела. — Да я и сама им чужая. Но и к этому миру я не принадлежу. Чувствую, мне нет здесь места.
— У тебя всегда будет место — рядом со мной.
Она подняла на него взгляд. Ее шелковистые брови поползли вверх.
— И что это значит?
— Не надо было мне этого говорить. — Оберн уставился в огонь, пожал плечами. Один черт. Любит ли он Ясенку или просто желает ее? Он слишком много думал о ней, так что не все ли равно, когда он решит для себя, что им движет именно любовь? — Это значит, что в других обстоятельствах я принес бы тебе дары и условился бы с тобой и твоей опекуншей о свадебном выкупе за тебя.
Ясенка покраснела — как полагал Оберн, не из-за близости очага.
— Что значит «при других обстоятельствах»?
— Я женат.
— А…
— Мы были помолвлены второпях, в ранней юности, — поспешил объяснить Оберн. — До того я ее и не видел ни разу. Она хорошая женщина, достаточно отважная, насколько я сумел понять во время совместного пути на юг из нашей разоренной страны.
Ясенка чуть отстранилась от него.
— Расскажи мне об этом.
И Оберн начал рассказывать о сражениях Морских Бродяг с северными захватчиками, о бегстве из своей страны, о великом плавании, которое привело его в Новый Волд. Он не стал говорить о первой встрече с гигантскими птицами и с тем жутким чудовищем, что пыталось забраться на борт их корабля. Зачем пугать Ясенку, пусть думает, что гигантские птицы — просто случайность, а не предвестники грядущих бедствии, как казалось ему. Бедствий, которые придут теперь, когда замерзшее зло севера очнулось и начало шевелиться.
— Твой народ очень отважен, — сказала Ясенка.
Оберн пожал плечами:
— Одни храбрее, другие трусливее, как везде в мире.
— Как ее зовут? Твою жену?
— Ее зовут Ниэв. Пока мы плыли сюда, мне не хватало по ночам ее тепла. Она, конечно, плыла на другом корабле, поскольку я не должен был отвлекаться на нее. Кроме того, если один корабль утонет, так другой спасется. Так со всеми нами было, со всеми, у кого жены остались в живых после того, как наш город был разрушен. Вскоре после приезда она заболела. Я редко виделся с ней. А с тех пор, как увидел тебя, я вообще о ней мало думаю.
Ясенка снова покраснела — на сей раз до корней волос.
— В этом я тебе не помощница.
— Это не в твоих силах — помешать мне или помочь. Просто это есть — я люблю тебя, — сказал Оберн.
— В тебе говорит благодарность. В конце концов, я тебя спасла. Ты ведь был тяжело ранен перед тем, как мы сюда приехали.
— Признаю, что и это тоже, — сказал Оберн. — Но тем не менее я тебя люблю. Разве можно меня за это винить? Вряд ли.
Ясенка резко встала.
— Недостойно и нечестно говорить об этом. И слушать тоже. Ты мне очень нравишься, Оберн, но, прошу, поверь — это все, что я могу тебе дать. Когда у меня появится возможность, я поговорю с графом Харузом, чтобы тебе позволили вернуться домой.
— Где я буду жить с Ниэв. И думать по ночам о тебе.
Ясенка выбежала из комнаты и захлопнула дверь. Оберн понимал, что, по меркам Рендела, он перешагнул все рамки. Но Ясенка воспитывалась не как жительница Рендела, и никогда ей не стать похожей на местных жителей.
Только если… Оберн оборвал себя. Ниэв не виновата в том, что он ее больше не любит, если вообще когда-нибудь любил. Никто не виноват в том, что он полюбил Ясенку и — Оберн надеялся на это всей душой — в том, что только скромность заставила девушку говорить о дружбе, а не об ответной любви.
На этот раз Иса ошиблась. Уиттерн из Дома Рябины, наследник своего старшего брата Эрфта, человек уже в годах, но здоровый и крепкий, приехал раньше, чем его ждали. В то самое время как Иса беседовала с Марклой, Уиттерна уже допустили к королю Флориану. С ним была Раннора — вошла, потупив голову и едва дыша от застенчивости.
— О! — сказал владыка Рендела, когда гостей привели в комнату, где он сидел у очага, играя в какую-то настольную игру с одним из своих придворных. Рядом с доской лежала кучка монет — ставка, за которую сражались игроки. — Это ты.
— Я молю вас о милости, ваше величество, — сказал Уиттерн. — Позвольте поговорить с вами наедине.
Король побарабанил пальцами по доске, держа фигурку, которую собирался передвинуть. Затем поставил ее и отослал свиту.
— Будьте неподалеку, — приказал он. Стайка угодливых придворных с поклонами отошла в дальний угол комнаты, где, закутавшись в меховые накидки, лизоблюды сбились в кучку, дабы не мерзнуть. Один из них махнул слуге, и тот принес жаровню, чтобы им было поуютнее во временном изгнании.
— Ну, и чего ты хочешь? — спросил Флориан. Он вольготно раскинулся в кресле, не предложив сесть ни пожилому вельможе, ни молодой женщине.
— Полагаю, вы знаете, ваше величество. — Уиттерн взял Раннору за руку и заставил ее шагнуть вперед. — Эта дама носит ребенка, и ребенок этот ваш. Мало того что вы совратили Лаэрн и она умерла, рожая вашего ребенка, который тоже умер, так теперь вы поступаете так же и с ее кузиной. Этого нельзя стерпеть, сир!
— И что ты сделаешь, чтобы заставить меня жениться, если я этого не захочу?
Уиттерн сверкнул глазами.
— Я — не мой брат, ваше величество, а Раннора — не ее кузина. Мы оба сделаны из более крепкого материала, чем они. У меня есть сила в этой стране. Если вы не сделаете этого добровольно, вас заставят.
Флориан закинул голову и расхохотался.
— Ты? — сказал он наконец, смахивая слезу с глаз. — Ты заставишь меня? Я просто восхищен твоей наглостью. Однако послушай, старик. Я буду поступать так, как хочу, когда хочу и с кем хочу, И ты не настолько мужчина, чтобы помешать мне. Теперь ступай.
По щекам Ранноры потекли слезы. Она впервые заговорила.
— Вы говорили, что любите меня, — судорожно произнесла женщина. — А я любила вас. Иначе я не подпустила бы вас к себе, никогда. Теперь я не люблю вас, но честь предъявляет свои требования. Я не рожу еще одного царственного ублюдка. И так хватает толков о незаконной дочери, которую сделал ваш отец, и о тех хлопотах, которые она породила, сама того не желая.
Флориан резко выпрямился.
— Не смей так говорить! — рявкнул он. Но голос короля дрогнул, и приказ прозвучал неубедительно. — Немедленно оставьте меня!
— Мы еще поговорим об этом, и не раз, — пообещал Уиттерн. — Вы велели нам уйти. Мы повинуемся. Но будьте уверены — мы встретимся, и скоро.
Седой вельможа и его внучка покинули королевские покои. Придворные вернулись и заняли прежние места у очага. Флориан наконец передвинул фигурку на доске.
Его противник, мелкий дворянчик по имени Пиоль, хмыкнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42