— Одно из двух инспектор, и вы это знаете. Либо Нордхилл отвечал за свои поступки и его нужно судить, но тогда что он делал в моей клинике? Либо Нордхилл психически болен, но тогда за свои поступки он не отвечает, и судить его невозможно. Его и допрашивать вы не можете в отсутствие адвоката и меня, его лечащего врача.
— Значит, отвечать должны вы, — упрямо проговорил Филмер. — Убийство произошло в вашей лечебнице, чуть ли не на ваших глазах.
— Вы уже объяснили, сэр, — спросил Берринсон, глядя не на инспектора, а на часы, висевшие над дверью палаты, — вы уже объяснили хотя бы себе, куда пропал труп вчера? Как мог Нордхилл проникнуть в палату Эммы… Эмилии, если его не видели санитары… Какое все-таки отношение имеет бедная Эмилия к пропавшей Эмме? И где, черт побери, орудие убийства, если из здания не выходил никто, а в больнице ваши люди обыскали каждый угол?
Я взял Каррингтона под руку, отвел в сторону и тихо сказал:
— Если я сейчас не закурю, со мной случится приступ стенокардии. Давайте выйдем в холл, вы не возражаете?
Каррингтону хотелось остаться и принять участие в разговоре, у него, конечно, было свое мнение, и я даже представлял — какое именно, потому мне и нужно было увести бывшего полицейского, чтобы дело, ставшее теперь для меня предельно ясным, не запуталось окончательно. Вряд ли я мог сейчас хоть в чем-то убедить доктора и инспектора, но за душу Каррингтона я, пожалуй, был еще в состоянии побороться.
За дверью стоял санитар, проводивший нас равнодушным взглядом, в начале коридора у выхода в холл дежурили двое полицейских, которые не обратили на нас с Каррингтоном внимания, больных, похоже, заперли в палатах, сестры милосердия удалились в свою комнату, даже из кухни не было слышно ни звука, хотя приближалось время обеда.
Мы сели на диван, я набил табаком трубку и закурил, а Каррингтон вытащил из портсигара сигарету, но закуривать не стал, вертел сигарету в руке, потом сунул в угол рта и спросил:
— Вы что-нибудь понимаете во всем этом, сэр Артур? Признаюсь, я в полной растерянности. Не ожидал ничего подобного. Совершенно бессмысленное преступление.
— Если Нордхилл сумасшедший… — начал я.
— Он такой же нормальный, как мы с вами! — воскликнул Каррингтон. — Я нисколько не сомневаюсь в том, что он стремился сюда, чтобы быть рядом с девушкой, которую… с которой… Он любил ее, вот что! Почему он ее убил?
— Нордхилл никого не убивал, — устало сказал я. — Все в этой трагедии вы переворачиваете с ног на голову.
— Но улики…
— Каррингтон, — сказал я, — позавчера вы пришли на мою лекцию и остались поговорить, потому что нашли в спиритизме смысл. Вы сами рассказали о делах, которые не смогли распутать только потому, что не верили в спиритизм. Вы были вчера на сеансе с участием Нордхилла. Вы, как и я, получили практически всю информацию об этом деле. Почему вы опять отправились искать убийцу там, где его никогда не было?
— Нордхилл…
— Нордхилл делал все, чтобы спасти Эмилию, вы это понимаете?
— Спасти? — иронически отозвался Каррингтон и все-таки закурил сигарету, сломав при этом не меньше трех спичек.
— Спасти, — отрезал я. — Он и вас предупреждал, помните? Когда говорил о том, что полицейские своими действиями в процессе расследования провоцируют убийц?
— Говорил, да. Вы полагаете, в этом что-то есть? То есть, конечно, он прав: расследование заставляет преступника совершать некоторые поступки, часто — да что я вам говорю, сэр Артур, ваш Холмс поступал точно так же! — часто мы действительно провоцируем неизвестного убийцу на определенные действия, чтобы он выдал себя, и тогда…
— Вот-вот, — прервал я слишком длинный словесный оборот Каррингтона, — я и говорю, что вы ничего не поняли из слов Нордхилла. Все слова интерпретируются так, как удобно слушателям. Даже когда говоришь «это зеленое полотно», остаются шансы быть понятым превратно. Но если все-таки понимать сказанное буквально? Верить, понимаете? Ни вы, ни Берринсон, ни тем более Филмер не поверили ни единому слову, сказанному Нордхиллом, а ведь он не лгал, он говорил только то, что думал и что знал…
— Изображая психически больного…
— Никогда и ничего этот человек не изображал. Он все время был искренен — и особенно тогда, когда находился в медиумическом трансе, уж в это время быть неискренним попросту невозможно, как невозможно приемнику искажать намеренно суть проходящей сквозь него радиопередачи!
Каррингтон поискал глазами пепельницу, обнаружил ее — медную тарелочку на длинной тонкой, похожей на ножку гриба, подставке — в противоположном конце холла и, нехотя поднявшись, перенес пепельницу поближе.
— Вы полагаете, что знаете правду, сэр Артур, — сказал Каррингтон, сбрасывая пепел. — Вы уверены, что знаете ее. Скажите. И главное: кто убил девушку, если не Нордхилл?
— Майкл Шеридан, конечно. — Я пожал плечами, и Каррингтон непременно поперхнулся бы дымом, если бы не держал в это время сигарету в пальцах.
— Кто? — переспросил он в изумлении.
— Шеридан. Вы сами рассказывали мне о его признании. Вы сами говорили о сходстве, пусть и карикатурном. Много лет назад он уже пытался убить девушку, но тогда у него не получилось, и лишь теперь он смог привести свой план в исполнение.
— Это невозможно, сэр Артур! Во-первых, Шеридан имел абсолютно надежное алиби четыре года назад. Во-вторых, он умер в Соединенных Штатах, и об этом я вам тоже рассказывал! Вы хотите сказать, что Шеридана на самом деле не зарезали в драке…
— Да нет же! — воскликнул я, начиная терять терпение из-за недогадливости бывшего полицейского.
Поистине, если у нас такая полиция, то неудивительно, что больше половины преступлений остаются не раскрытыми. Дело даже не в безнаказанности — преступника, убившего Эмму, ни один земной суд покарать уже не в состоянии, — но хотя бы понять происходящее (и происходившее всегда, во все времена человеческой истории!) мы должны. Должны, но не хотим. Хотим, но не можем. А если можем, то не верим сами себе, собственным глазам, собственным знаниям, собственному здравому смыслу, наконец.
— Нет, конечно, — сказал я спокойно, взяв себя в руки, потому что убедить Каррингтона я мог, только проведя его по всей логической цепочке, по которой прошел сам. Я хотел бы иметь рядом союзника — единственного в этом мире человека, который, возможно, все понимал даже больше меня, наверняка больше, хотя — и это тоже возможно — не догадывался об этом, ведь понимание самых глубинных причин происходящих событий может быть и неосознанным. Я знал замечательную женщину, леди Лайзу, вторую супругу заместителя министра внутренних дел Эдвина Кроули, — она умерла в прошлом году, и я безуспешно пытался вызвать ее дух на нескольких спиритических сеансах, где медиумы, судя по результатам, а точнее, по отсутствию таковых, оставляли желать лучшего. Леди Кроули понимала все, о чем ей говорили, до самой глубинной сути — это было очевидно, потому что сразу, не задумываясь, давала верные советы каждому, кто хоте а эти советы получить. Но ни разу на моей памяти леди Кроули не смогла объяснить, почему она советует поступить именно так, а не иначе, почему полагает, что то или иное событие будет иметь именно эти, а не другие последствия. Она все понимала, но — чутьем, не имевшим ничего общего с рациональным рассудком. И сейчас в одной из комнат — в двух-трех ярдах от нас — томился человек, чье понимание реальности было столь же глубоким и столь же, по всей видимости, неосознанным.
— С позволения доктора и инспектора я бы хотел, чтобы мы с вами поговорили с Нордхиллом, — сказал я. — Если он ответит на несколько моих вопросов, то вы, дорогой Каррингтон, поймете, кто кого и за что убил. И как. И когда.
— Вы только что сказали, сэр Артур, — дипломатично заметил Каррингтон, — что считаете убийцей не Нордхилла, который имел все возможности это сделать, а Шеридана, который сделать этого не мог никак.
— Альберт хотел спасти Эмму, но потерпел поражение, и нам нужно сейчас поддержать его, а не подвергать моральным мучениям.
Каррингтон промолчал, обдумывая мои слова и, конечно, не увидев в них логики и смысла. Между тем в холле Появились доктор с инспектором. Филмер отдал несколько Распоряжений своим подчиненным и подошел к нам, а Берринсон с мрачным видом остановился у окна и принялся смотреть в сад, размышляя скорее всего о репутации своей лечебницы.
— Господа, — сказал инспектор, — я не настаиваю на том, чтобы вы уехали, но, согласитесь, ваше присутствие здесь уже не имеет смысла. Убийца надежно заперт в Палате для буйных, официальное расследование состоится завтра, но решение коронера вполне очевидно, и до суда этот тип будет биться головой о мягкие стены. Надеюсь, он их не проломит.
Инспектор был возбужден сверх всякой меры, и убеждать его в том, что не Нордхилл убил несчастную девушку, было бессмысленно так же, как бессмысленно останавливать руками несущийся на всех парах локомотив. Лучше всего было бы, конечно, дождаться, когда инспектор уедет, и поговорить с доктором, но, судя по виду Берринсона, произошедшая трагедия так его надломила и поставила в такую эмоциональную зависимость от Филмера, что говорить с врачом было совершенно бессмысленно.
— Надеюсь, что не проломит, — согласился я с инспектором. — Мы с мистером Каррингтоном уедем двухчасовым поездом, но перед этим, с вашего, конечно, позволения, хотели бы задать Нордхиллу несколько вопросов.
— Хотите посмотреть в глаза убийце, сэр Артур? Профессиональный интерес литератора? — рассмеялся Филмер, и мне пришлось стиснуть зубы, чтобы не сказать какую-нибудь резкость. — Не боитесь, что Нордхилл на вас бросится? Он, говорят, колотит в дверь. Нет-нет, можете не прислушиваться, ничего не слышно, дверь обита войлоком. Хотел бы я иметь подобную комнату в нашем участке, а то порой бродяги и подвыпившие фермеры так вопят, что…
— Значит, вы не возражаете? — прервал я поток глупостей, изрекаемых Филмером.
— Возражаю? Против чего? — Инспектор был так доволен собой, что, похоже, даже не расслышал моей просьбы.
— Против нашего краткого разговора с Нордхиллом, — повторил я.
Филмер нахмурился, а доктор, услышав мои слова, произнесенные, каюсь, слишком громко, обернулся к нам и сказал, будто бы ни к кому не обращаясь:
— Успокоительное наверняка уже начало действовать, и если кто-нибудь желает снять с этого человека показания, то делать это необходимо сейчас, поскольку через полчаса разговор станет невозможным.
— Не вижу смысла, — пожал плечами Филмер, так же, как и доктор, ни к кому конкретно не обращаясь и глядя в пространство между мной и Каррингтоном. Бывший полицейский неожиданно откашлялся и, бросив недавно раскуренную сигарету в пепельницу, сказал сухим, не допускающим возражений тоном:
— Если вам нужно официальное распоряжение из Скотленд-Ярда, я могу его доставить в письменном виде. Правда, это займет время, и расследование окажется в затруднительном положении.
— Мы не нуждаемся в том, чтобы Скотленд-Ярд вмешивался… — запальчиво начал Филмер, но с каждым словом голос его звучал все тише, до него очень быстро доходило, что связи Каррингтона могут доставить провинциальному инспектору много ненужных неприятностей. — Ну хорошо, — неохотно согласился Филмер. — Если доктор не возражает…
Больше всего доктор хотел бы вообще не слышать об этой истории. Только что на его глазах санитары погрузили в черный лимузин завернутое в простыню тело бедной Эмилии Кларсон, и машина с ревом умчалась по дороге в сторону Туайфорда.
— Через полчаса, — повторил Берринсон свою последнюю фразу, — говорить с Нордхиллом будет бессмысленно. Придется отложить… А завтра разбирательство… Идите за мной, господа. Только имейте в виду, старший инспектор, и вы, сэр Артур: как только я подам знак — вот так, подниму руку ладонью к вам, — прекращайте все разговоры и покидайте палату.
— Конечно, — согласился я.
— В палате не курят, — напомнил доктор, и мы с Каррингтоном согласно кивнули.
Берринсон пошел вперед, мы — за ним, и замыкал нашу группу инспектор, недовольный тем, что инициатива в который уже раз за прошедшие сутки ускользнула из его рук.
Мы прошли мимо палаты Нордхилла, дверь в нее была приоткрыта, и я успел разглядеть, что там меняют постельные принадлежности — похоже, доктор был уверен в том, что сюда Альберт не вернется. В конце коридора оказалась дверь на лестницу, и мы спустились в подвальное помещение — не скажу, что сырое, но довольно мрачное, хотя, вероятно, и это впечатление возникло из-за понимания того, что находишься под землей. Короткий коридор был аккуратно побелен, и в конце его (по-моему, в точности под кабинетом доктора Берринсона) находилась дверь, даже на вид гораздо более прочная и массивная, нежели двери палат на первом этаже. Здесь никого не было, но, когда мы подошли, откуда-то (может, он спустился следом за нами?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21