Это были два вампира. Один постарше, а другой поменьше. И тот, что постарше, сердился на младшего.
– Кровь на клыках еще не обсохла, кровосос несчастный, а уж туда же, за старшими тянешься!
– Ну-у… Дуракула! – затянул малыш.
– Что Дуракула?! Тебя утром послекровный синдром будет мучить!
– Не будет!
– А я говорю – будет!
Но малыш не успел во второй раз возразить, так как в лунном свете показался третий силуэт вампира.
– Мальсики, полетели дальсе, узе все в сбосе, нась сдуть с нетеспением!
– Кретикула, – засмеялся малыш, – когда у тебя вместо молочных клыков вырастут нормальные? Сколько можно сюсюкать и картавить одновременно?! Может, тебя к стоматологу сводить, чтобы он…
– Сам ты дуляк, Идиоткула! – огрызнулась, как я теперь поняла, маленькая вампирочка.
Они все втроем взмахнули крыльями и исчезли где-то во мгле коридора.
Я перевела дух. Конечно, читатель может обвинить меня в расизме, но, простите, я никогда не питала особой симпатии к представителям этого жанра, чего не скажешь о них по отношению ко мне. Был как-то у меня один такой поклонник, все по ночам прилетал под окна серенады петь. Впрочем, ладно, грустная история. Закончилась она лишь тем, что в числе моих медалей за литературные и ведьмины успехи на демонстрационной полочке покоится еще и значок «Почетный донор».
Я перелетела на второй этаж и медленно двинулась по коридору, где сразу же чуть не перестала соблюдать конспирацию от восторга.
По коридору двигалась очень странная процессия. Впереди весь в белом шел человек с дирижерской веточкой рябины, а за ним с музыкальными инструментами семенило семь гномих.
– Раз-два! – скомандовал человек, и гномихи застыли на месте. – Рас-с-с-читайся!
– Доона. Тромбон.
– Реона. Скрипка.
– Миона. Гитара.
– Фаона. Флейта.
– Сольона. Арфа.
– Ляона. Бубен.
– Сиона. Контрабас.
– Все в сборе, – сделал вывод человек, как вдруг рядом кто-то пропищал:
– Доон-диез. Кларнет.
– Что?
– Кларнет. Доон-диез, – снова повторил писклявый голос за спиной у человека.
Человек обернулся и увидел перед собой маленького гномика.
– Э-э, малыш, да ты из другой октавы.
– Ой!
– Ладно, иди с нами, там встретишься со своими.
После этих слов процессия снова двинулась дальше, исчезая во тьме коридора.
На третьем этаже я еле успела отскочить в сторону – мимо меня с шумом, треском и ругательствами пронеслись привидения-уборщики со швабрами наголо, несколько несущихся во весь опор избушек-на-курьих-ножках и еще что-то, что описать мне не представляется возможным.
На четвертом этаже было тихо, и я решила сделать несколько шагов по полу. Но как только я коснулась поверхности коридора, как тотчас подо мной что-то зашелестело и зашипело. Я в испуге отскочила в сторону, а на том месте, где я только что стояла, оказалась Ясна…
ТЕ САМЫЕ ЛИСТОЧКИ
Хулуву по торжественному случаю рефрактировалисъ в свободно стоящие призмы.
Д. Адамс
– Ясна?! – вскрикнула я от удивления.
– Йо?! – от удивления вскрикнула Ясна.
– Ты что тут делаешь?
– Как ты здесь оказалась?
– Не отвечай вопросом на вопрос! Куда ты пропала?
– Йо, – Ясна перешла на шепот, – прошу тебя, не шуми.
– Почему?
– Нас могут услышать.
– Хорошо, я не буду шуметь. Но за это ты честно ответишь на мои вопросы. Согласна?
– Ладно.
– Как ты здесь оказалась?
– Я шла в панамке-невидимке, пока ты не наступила на мой плащ.
– Господи, откуда у тебя панамка-невидимка?!
– Выменяла у Трататуна на молодильные финики.
– А у него как она оказалась?
– Он выменял их у Солей-Лукреция.
– А у них она откуда?
– Они выменяли ее у…
– Стоп! Хватит! Дальше можешь не продолжать. Скажи лучше, как ты исчезла из кабинета директора, меня чуть было инфаркт не схватил за сердце!
– Очень просто, надела панамку-невидимку и все.
– Зачем?
– Ну-у, я постеснялась…
– Постеснялась?
– Да, – краснея, ответила Ясна.
– Чего постеснялась?
– Йо, не заставляй меня еще и перед тобой краснеть. Я хотела в туалет, но не спрашивать же мне у директора, где тут у них… ну, сама понимаешь.
– Спросила бы у секретарши.
– Ага, конечно, там же Се Йф Сбум Гай сидел.
– Хорошо, а дальше?
– А дальше, когда я надела панамку-невидимку, мне перехотелось.
– Так ты и не выходила из кабинета?
– Нет.
– Все слышала?
– Да.
– А потом где ты пропадала?
– Нигде. С тобой была.
– Со мной? Но почему ты не сняла свою панамку-невидимку, когда мы остались одни?
– Я хотела, но ты нашла на столе у Ловда те самые листочки, ну и… я поняла, что если рассекречусь, в смысле стану видимой, то ты меня с собой не возьмешь, а оставишь дома.
– Правильно.
– Вот видишь. А я тоже не хочу пропускать…
Ясна не успела договорить, как позади нас раздалось несколько детских голосов:
– Простите. Мы сами не местные, план ШИШа мы потеряли. Вы не могли бы нам подсказать, куда нам пройти? Если можно, хотелось бы на девятый этаж в кабинет директора.
Пока спрашивающий подвел свой вопрос к его завершающей стадии и я осмысливала слова говорившего, мы с Ясной обернулись и увидели человек сорок студентов разного возраста, пола, вида, пространственно-временной принадлежности, параллельности и философской ориентации.
– Вверх на пять этажей и налево.
– Спасибо.
Компания тут же улевитировала в указанном направлении, и мы с Ясной, подмигнув друг другу, последовали за ними.
На девятом этаже мы увидели ТЕ САМЫЕ ЛИСТОЧКИ.
ШАБАШ
Ну, во-первых, большой привет всем формам жизни… и всем прочим… главное, улыбаться и не забивать голову ерундой.
Д. Адамс
Те самые листочки со стола Ловда были пришпилены к двери директора иголками дикобраза.
ВСЕМ, КТО ЛЮБИТ ПОЭЗИЮ И КОМУ ОНА ОТВЕЧАЕТ ВЗАИМНОСТЬЮ! ТОЛЬКО В ЭТУ ПОЛНОЧЬ, ТОЛЬКО В ЭТО ПОЛНОЛУНИЕ ПЕРЕД ВАМИ ВЫСТУПИТ ПОЭТ И ПРОСТО ХОРОШИЙ ЧЕЛОВЕК – ЛОВД, СО СВОЕЙ НОВОЙ СТИХОТВОРНОЙ ПРОГРАММОЙ «БОЖЕСТВЕННАЯ ТРАГЕДИЯ»! ВЕСЬ ВЕЧЕР ПОЭТУ БУДЕТ АККОМПАНИРОВАТЬ ЛЕГЕНДАРНЫЙ ФОЛЬК-АНСАМБЛЬ «БЕЛОСНЕГ И СЕМЬ ГНОМИХ»!
СПЕШИТЕ! СПЕШИТЕ НА ЭТОТ ПОЭТИЧЕСКИЙ ШАБАШ! ДО РАССВЕТА НЕ ТАК УЖ МНОГО! СПЕШИТЕ!
К двери стекались толпы народа. Кого тут только не было, в принципе, только ПрПррПа, Се Йфа и преподавателей не было.
Вслед остальным вошли и мы и, глаз к глазу, столкнулись со Спитлой. Но на этот раз она не была пятнадцатищупальцевым осьминогом, не была в коротеньком платьице и на катастрофически тоненьких шпильках. На ней была просторная накидка, вся усеянная бахромой, – такие накидки любили носить хихипиплы, проповедовавшие любовь и все остальное, что под этим можно подразумевать.
Увидев нас, Спитла смутилась.
– Привет! – поздоровалась она и смутилась еще больше.
– Здравствуйте! – настороженно ответила я, не зная, как себя в такой ситуации вести.
– И как это понимать? – не растерявшись и подбоченясь, требовательно спросила Ясна.
– Да вот так и понимать.
Но как точно, мы не успели узнать. Чей-то голос возвестил:
– Внимание, мы начинаем! Прошу занять места!
В тот же миг помещение раздвинулось в пространстве и, кажется, во времени. Появилась сцена, на которую в тот же миг взошел Ловд.
Был он эффектен: одетый в костюм из майских одуванчиков, он просто потрясающе смотрелся на сцене, выполненной в виде доисторической земли, покоящейся на плечах трех атлантов, стоящих на трех слонах, которые, в свою очередь, опирались на трех черепах, поддерживаемых тремя китами.
– Спасибо, что пришли. Итак, я начинаю! – звонко прокричал Ловд и, как только зазвучали первые аккорды ансамбля Белоснега и семи гномих, принялся читать стихи:
Ах, какой у нас был роман —
Не роман был, а просто – бестселлер!
Но рассеялся сладкий туман,
Так некстати и, в общем, без цели.
Обнимал тебя, милую, нежную,
В чем-то даже, наверное, нужную.
Да, я помню твою безбрежную
Ласку и преданность буйную.
Помню я, как девятым валом
Надо мной твоя грудь нависала.
В жизни мне всего было навалом.
Но всегда мне казалось мало.
И вот на тебе, что же такое —
Я вдруг понял в момент – достаточно!
Понял я, когда гладил рукою
Твое тело взлетно-посадочное.
Неужели вся жизнь обман,
Пресыщение счастья без цели?
Ах, какой у нас был роман,
Не роман был, а просто – бестселлер!
Закончив свое выступление, Ловд изящно поклонился и тут же заметил нас, а заметив, так и замер, не разогнувшись.
И тут вместе с овациями грянули петухи.
Рассвет!
Все стало рассыпаться, оплавляться, таять, исчезать, разваливаться, рассеиваться, улетучиваться. В комнате остались только Ловд, Ясна, Спитла и я.
Немая сцена.
(Занавес.)
ЭПИЛОГ, КОТОРЫЙ И ДОЛЖЕН БЫЛ БЫТЬ ЭПИЛОГОМ
Я случайно не действую вам на нервы?
Д. Адамс
Вместо слов оправдания или хотя бы приветствия мы услышали от Ловда:
– Ну как? Вам понравилось?
– В общем-то, да, – ответила Спитла.
– Спасибо. А тебе, Ясна?
– Смело. Довольно-таки смело.
– Ловд! – Я пристально посмотрела на юного поэта. – Я жду объяснений! Что все это значит? Почему меня вызывают в школу? Ты меня позоришь!
– Нет, Йо, ты ошибаешься! Я тебя прославлю! Я всем говорю, что ты моя вторая мама и папа.
– Спасибо, конечно, но все-таки объясни, что здесь происходит?! Я ничего не понимаю!!!
– А с какого места ты перестала понимать?
– С самого начала!
ЭПИЛОГ, КОТОРЫЙ ДОЛЖЕН БЫЛ БЫТЬ ПРОЛОГОМ
Многие почтенные физики заявляли, что с этим они мириться не могут – возможно, потому, что это профанация науки, но, скорее, потому, что их на такие вечеринки просто не приглашали.
Д. Адамс
Дверь в приемную директора медленно приоткрылась, и на пороге показался Ловд.
– Заходи-заходи! – проговорила Спитла, поманив мальчика своим тринадцатым щупальцем.
Ловд подошел поближе и краем глаза заметил, что из одного из ящиков стола секретарши виднеется его сборник стихов «А ШИШу – ни шиша!».
– Меня вызывал директор.
– Ты знаешь, по какому поводу?
– Понятия не имею.
– Тогда слушай меня внимательно, Ловд. После того случая, как ты принес стихи в газету «ШИШи – малыши», в которых откровенно выступил с критикой директорской системы обузования, ПрПррП на тебя обозлился.
– Еще бы! Я же сказал ему, что с его вкусом к жизни и мировоззрением на детей… в общем, обидел старика.
– Да. Обидел. Вот с тех пор он и стал отслеживать всю литературу, что читают студенты. А студенты, как ты знаешь, читают преимущественно самиздатовскую литературу. Вот он и вышел на твои сборники стихов, пользующиеся популярностью. И это его жутко разозлило.
– Но почему?!
– Помнишь книгу некоего Стюп Хлюпа «Храм без попов»?
– Конечно, помню! Такой бездарности я еще не читал. Как только она в наш самиздат попала! Я еще в газете написал на нее довольно-таки ядовитую критическую статью.
– Так вот – это его произведение.
– Что?!
– Не кричи. Вкратце ситуация выглядит так: директор хочет призвать тебя к ответственности и запретить все творческие вечера, которые не включены в учебный план. А также директор мечтает удалить из общественной жизни такое явление, как самиздат.
– Что же делать?
– Сделаем так. Ты сейчас исчезнешь. А я что-нибудь придумаю.
– А как же мой поэтический вечер?
– Я думаю, мы его проведем с еще большими шиком и кайфом, чем задумывались. Старшекурсники обещали помочь. Так что все будет в порядке, не переживай.
– Хорошо. Но… простите, а почему вы мне помогаете?
– Ловд, не хитри, я же видела, что ты заметил у меня в ящике свой сборник стихов. Так что, я думаю, тебе все понятно.
– Спасибо.
– Не за что, малыш, сочиняй на здоровье.
За Ловдом закрылась дверь, а секретарша, нажав на кнопку селектора, проговорила:
– К вам Ловд. Впустить?
– Да, Спитла, впусти этого хулигана.
– Входи, Ловд, – произнесла в пустой приемной секретарша и улыбнулась.
А через пять минут из кабинета выбежал разгневанный директор.
– Где этот рифмоплет?
– Как где? Он же к вам вошел пять минут назад!
ТЕНИ ВОЗВРАЩАЮТСЯ К ОБЕДУ
Что значит «не были на Альфе Центавра»? Помилуй бог, туда всего-то четыре световых года, рукой подать! Если вы настолько не интересуетесь общественной жизнью, то это ваше личное дело!… Включить подрывные лучи!
Д. Адамс
ПРОЛОГ
Голова была полна лошадей, дыма, шума и запаха крови. Такое происходило всякий раз, когда он чувствовал себя жалким и несчастным.
Д. Адамс
В парикмахерской к концу рабочего дня не осталось практически никого, кроме меня и сидящего в кресле Трататуна, вокруг которого суетилась молоденькая парикмахерша.
Я завороженно смотрела на плакат, висевший напротив входной двери: женщина в косынке, ее правая рука была вытянута в сторону смотрящего, а под изображением стояла подпись:
ТЫ ВСЕ ПОДСТРИГ?
– Как стричь будем? – спросила парикмахерша.
– Так, чтобы было не страшно, когда его встретишь утром, и так, чтобы собственные волосы не мешали ему думать об учебе.
– Понятно, значит, под «ноль», – сделала вывод девушка и, щелкнув ножницами, стала медленно приближаться к Трататуну, высматривая место на его лохматой голове, с которого можно начать творить красоту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
– Кровь на клыках еще не обсохла, кровосос несчастный, а уж туда же, за старшими тянешься!
– Ну-у… Дуракула! – затянул малыш.
– Что Дуракула?! Тебя утром послекровный синдром будет мучить!
– Не будет!
– А я говорю – будет!
Но малыш не успел во второй раз возразить, так как в лунном свете показался третий силуэт вампира.
– Мальсики, полетели дальсе, узе все в сбосе, нась сдуть с нетеспением!
– Кретикула, – засмеялся малыш, – когда у тебя вместо молочных клыков вырастут нормальные? Сколько можно сюсюкать и картавить одновременно?! Может, тебя к стоматологу сводить, чтобы он…
– Сам ты дуляк, Идиоткула! – огрызнулась, как я теперь поняла, маленькая вампирочка.
Они все втроем взмахнули крыльями и исчезли где-то во мгле коридора.
Я перевела дух. Конечно, читатель может обвинить меня в расизме, но, простите, я никогда не питала особой симпатии к представителям этого жанра, чего не скажешь о них по отношению ко мне. Был как-то у меня один такой поклонник, все по ночам прилетал под окна серенады петь. Впрочем, ладно, грустная история. Закончилась она лишь тем, что в числе моих медалей за литературные и ведьмины успехи на демонстрационной полочке покоится еще и значок «Почетный донор».
Я перелетела на второй этаж и медленно двинулась по коридору, где сразу же чуть не перестала соблюдать конспирацию от восторга.
По коридору двигалась очень странная процессия. Впереди весь в белом шел человек с дирижерской веточкой рябины, а за ним с музыкальными инструментами семенило семь гномих.
– Раз-два! – скомандовал человек, и гномихи застыли на месте. – Рас-с-с-читайся!
– Доона. Тромбон.
– Реона. Скрипка.
– Миона. Гитара.
– Фаона. Флейта.
– Сольона. Арфа.
– Ляона. Бубен.
– Сиона. Контрабас.
– Все в сборе, – сделал вывод человек, как вдруг рядом кто-то пропищал:
– Доон-диез. Кларнет.
– Что?
– Кларнет. Доон-диез, – снова повторил писклявый голос за спиной у человека.
Человек обернулся и увидел перед собой маленького гномика.
– Э-э, малыш, да ты из другой октавы.
– Ой!
– Ладно, иди с нами, там встретишься со своими.
После этих слов процессия снова двинулась дальше, исчезая во тьме коридора.
На третьем этаже я еле успела отскочить в сторону – мимо меня с шумом, треском и ругательствами пронеслись привидения-уборщики со швабрами наголо, несколько несущихся во весь опор избушек-на-курьих-ножках и еще что-то, что описать мне не представляется возможным.
На четвертом этаже было тихо, и я решила сделать несколько шагов по полу. Но как только я коснулась поверхности коридора, как тотчас подо мной что-то зашелестело и зашипело. Я в испуге отскочила в сторону, а на том месте, где я только что стояла, оказалась Ясна…
ТЕ САМЫЕ ЛИСТОЧКИ
Хулуву по торжественному случаю рефрактировалисъ в свободно стоящие призмы.
Д. Адамс
– Ясна?! – вскрикнула я от удивления.
– Йо?! – от удивления вскрикнула Ясна.
– Ты что тут делаешь?
– Как ты здесь оказалась?
– Не отвечай вопросом на вопрос! Куда ты пропала?
– Йо, – Ясна перешла на шепот, – прошу тебя, не шуми.
– Почему?
– Нас могут услышать.
– Хорошо, я не буду шуметь. Но за это ты честно ответишь на мои вопросы. Согласна?
– Ладно.
– Как ты здесь оказалась?
– Я шла в панамке-невидимке, пока ты не наступила на мой плащ.
– Господи, откуда у тебя панамка-невидимка?!
– Выменяла у Трататуна на молодильные финики.
– А у него как она оказалась?
– Он выменял их у Солей-Лукреция.
– А у них она откуда?
– Они выменяли ее у…
– Стоп! Хватит! Дальше можешь не продолжать. Скажи лучше, как ты исчезла из кабинета директора, меня чуть было инфаркт не схватил за сердце!
– Очень просто, надела панамку-невидимку и все.
– Зачем?
– Ну-у, я постеснялась…
– Постеснялась?
– Да, – краснея, ответила Ясна.
– Чего постеснялась?
– Йо, не заставляй меня еще и перед тобой краснеть. Я хотела в туалет, но не спрашивать же мне у директора, где тут у них… ну, сама понимаешь.
– Спросила бы у секретарши.
– Ага, конечно, там же Се Йф Сбум Гай сидел.
– Хорошо, а дальше?
– А дальше, когда я надела панамку-невидимку, мне перехотелось.
– Так ты и не выходила из кабинета?
– Нет.
– Все слышала?
– Да.
– А потом где ты пропадала?
– Нигде. С тобой была.
– Со мной? Но почему ты не сняла свою панамку-невидимку, когда мы остались одни?
– Я хотела, но ты нашла на столе у Ловда те самые листочки, ну и… я поняла, что если рассекречусь, в смысле стану видимой, то ты меня с собой не возьмешь, а оставишь дома.
– Правильно.
– Вот видишь. А я тоже не хочу пропускать…
Ясна не успела договорить, как позади нас раздалось несколько детских голосов:
– Простите. Мы сами не местные, план ШИШа мы потеряли. Вы не могли бы нам подсказать, куда нам пройти? Если можно, хотелось бы на девятый этаж в кабинет директора.
Пока спрашивающий подвел свой вопрос к его завершающей стадии и я осмысливала слова говорившего, мы с Ясной обернулись и увидели человек сорок студентов разного возраста, пола, вида, пространственно-временной принадлежности, параллельности и философской ориентации.
– Вверх на пять этажей и налево.
– Спасибо.
Компания тут же улевитировала в указанном направлении, и мы с Ясной, подмигнув друг другу, последовали за ними.
На девятом этаже мы увидели ТЕ САМЫЕ ЛИСТОЧКИ.
ШАБАШ
Ну, во-первых, большой привет всем формам жизни… и всем прочим… главное, улыбаться и не забивать голову ерундой.
Д. Адамс
Те самые листочки со стола Ловда были пришпилены к двери директора иголками дикобраза.
ВСЕМ, КТО ЛЮБИТ ПОЭЗИЮ И КОМУ ОНА ОТВЕЧАЕТ ВЗАИМНОСТЬЮ! ТОЛЬКО В ЭТУ ПОЛНОЧЬ, ТОЛЬКО В ЭТО ПОЛНОЛУНИЕ ПЕРЕД ВАМИ ВЫСТУПИТ ПОЭТ И ПРОСТО ХОРОШИЙ ЧЕЛОВЕК – ЛОВД, СО СВОЕЙ НОВОЙ СТИХОТВОРНОЙ ПРОГРАММОЙ «БОЖЕСТВЕННАЯ ТРАГЕДИЯ»! ВЕСЬ ВЕЧЕР ПОЭТУ БУДЕТ АККОМПАНИРОВАТЬ ЛЕГЕНДАРНЫЙ ФОЛЬК-АНСАМБЛЬ «БЕЛОСНЕГ И СЕМЬ ГНОМИХ»!
СПЕШИТЕ! СПЕШИТЕ НА ЭТОТ ПОЭТИЧЕСКИЙ ШАБАШ! ДО РАССВЕТА НЕ ТАК УЖ МНОГО! СПЕШИТЕ!
К двери стекались толпы народа. Кого тут только не было, в принципе, только ПрПррПа, Се Йфа и преподавателей не было.
Вслед остальным вошли и мы и, глаз к глазу, столкнулись со Спитлой. Но на этот раз она не была пятнадцатищупальцевым осьминогом, не была в коротеньком платьице и на катастрофически тоненьких шпильках. На ней была просторная накидка, вся усеянная бахромой, – такие накидки любили носить хихипиплы, проповедовавшие любовь и все остальное, что под этим можно подразумевать.
Увидев нас, Спитла смутилась.
– Привет! – поздоровалась она и смутилась еще больше.
– Здравствуйте! – настороженно ответила я, не зная, как себя в такой ситуации вести.
– И как это понимать? – не растерявшись и подбоченясь, требовательно спросила Ясна.
– Да вот так и понимать.
Но как точно, мы не успели узнать. Чей-то голос возвестил:
– Внимание, мы начинаем! Прошу занять места!
В тот же миг помещение раздвинулось в пространстве и, кажется, во времени. Появилась сцена, на которую в тот же миг взошел Ловд.
Был он эффектен: одетый в костюм из майских одуванчиков, он просто потрясающе смотрелся на сцене, выполненной в виде доисторической земли, покоящейся на плечах трех атлантов, стоящих на трех слонах, которые, в свою очередь, опирались на трех черепах, поддерживаемых тремя китами.
– Спасибо, что пришли. Итак, я начинаю! – звонко прокричал Ловд и, как только зазвучали первые аккорды ансамбля Белоснега и семи гномих, принялся читать стихи:
Ах, какой у нас был роман —
Не роман был, а просто – бестселлер!
Но рассеялся сладкий туман,
Так некстати и, в общем, без цели.
Обнимал тебя, милую, нежную,
В чем-то даже, наверное, нужную.
Да, я помню твою безбрежную
Ласку и преданность буйную.
Помню я, как девятым валом
Надо мной твоя грудь нависала.
В жизни мне всего было навалом.
Но всегда мне казалось мало.
И вот на тебе, что же такое —
Я вдруг понял в момент – достаточно!
Понял я, когда гладил рукою
Твое тело взлетно-посадочное.
Неужели вся жизнь обман,
Пресыщение счастья без цели?
Ах, какой у нас был роман,
Не роман был, а просто – бестселлер!
Закончив свое выступление, Ловд изящно поклонился и тут же заметил нас, а заметив, так и замер, не разогнувшись.
И тут вместе с овациями грянули петухи.
Рассвет!
Все стало рассыпаться, оплавляться, таять, исчезать, разваливаться, рассеиваться, улетучиваться. В комнате остались только Ловд, Ясна, Спитла и я.
Немая сцена.
(Занавес.)
ЭПИЛОГ, КОТОРЫЙ И ДОЛЖЕН БЫЛ БЫТЬ ЭПИЛОГОМ
Я случайно не действую вам на нервы?
Д. Адамс
Вместо слов оправдания или хотя бы приветствия мы услышали от Ловда:
– Ну как? Вам понравилось?
– В общем-то, да, – ответила Спитла.
– Спасибо. А тебе, Ясна?
– Смело. Довольно-таки смело.
– Ловд! – Я пристально посмотрела на юного поэта. – Я жду объяснений! Что все это значит? Почему меня вызывают в школу? Ты меня позоришь!
– Нет, Йо, ты ошибаешься! Я тебя прославлю! Я всем говорю, что ты моя вторая мама и папа.
– Спасибо, конечно, но все-таки объясни, что здесь происходит?! Я ничего не понимаю!!!
– А с какого места ты перестала понимать?
– С самого начала!
ЭПИЛОГ, КОТОРЫЙ ДОЛЖЕН БЫЛ БЫТЬ ПРОЛОГОМ
Многие почтенные физики заявляли, что с этим они мириться не могут – возможно, потому, что это профанация науки, но, скорее, потому, что их на такие вечеринки просто не приглашали.
Д. Адамс
Дверь в приемную директора медленно приоткрылась, и на пороге показался Ловд.
– Заходи-заходи! – проговорила Спитла, поманив мальчика своим тринадцатым щупальцем.
Ловд подошел поближе и краем глаза заметил, что из одного из ящиков стола секретарши виднеется его сборник стихов «А ШИШу – ни шиша!».
– Меня вызывал директор.
– Ты знаешь, по какому поводу?
– Понятия не имею.
– Тогда слушай меня внимательно, Ловд. После того случая, как ты принес стихи в газету «ШИШи – малыши», в которых откровенно выступил с критикой директорской системы обузования, ПрПррП на тебя обозлился.
– Еще бы! Я же сказал ему, что с его вкусом к жизни и мировоззрением на детей… в общем, обидел старика.
– Да. Обидел. Вот с тех пор он и стал отслеживать всю литературу, что читают студенты. А студенты, как ты знаешь, читают преимущественно самиздатовскую литературу. Вот он и вышел на твои сборники стихов, пользующиеся популярностью. И это его жутко разозлило.
– Но почему?!
– Помнишь книгу некоего Стюп Хлюпа «Храм без попов»?
– Конечно, помню! Такой бездарности я еще не читал. Как только она в наш самиздат попала! Я еще в газете написал на нее довольно-таки ядовитую критическую статью.
– Так вот – это его произведение.
– Что?!
– Не кричи. Вкратце ситуация выглядит так: директор хочет призвать тебя к ответственности и запретить все творческие вечера, которые не включены в учебный план. А также директор мечтает удалить из общественной жизни такое явление, как самиздат.
– Что же делать?
– Сделаем так. Ты сейчас исчезнешь. А я что-нибудь придумаю.
– А как же мой поэтический вечер?
– Я думаю, мы его проведем с еще большими шиком и кайфом, чем задумывались. Старшекурсники обещали помочь. Так что все будет в порядке, не переживай.
– Хорошо. Но… простите, а почему вы мне помогаете?
– Ловд, не хитри, я же видела, что ты заметил у меня в ящике свой сборник стихов. Так что, я думаю, тебе все понятно.
– Спасибо.
– Не за что, малыш, сочиняй на здоровье.
За Ловдом закрылась дверь, а секретарша, нажав на кнопку селектора, проговорила:
– К вам Ловд. Впустить?
– Да, Спитла, впусти этого хулигана.
– Входи, Ловд, – произнесла в пустой приемной секретарша и улыбнулась.
А через пять минут из кабинета выбежал разгневанный директор.
– Где этот рифмоплет?
– Как где? Он же к вам вошел пять минут назад!
ТЕНИ ВОЗВРАЩАЮТСЯ К ОБЕДУ
Что значит «не были на Альфе Центавра»? Помилуй бог, туда всего-то четыре световых года, рукой подать! Если вы настолько не интересуетесь общественной жизнью, то это ваше личное дело!… Включить подрывные лучи!
Д. Адамс
ПРОЛОГ
Голова была полна лошадей, дыма, шума и запаха крови. Такое происходило всякий раз, когда он чувствовал себя жалким и несчастным.
Д. Адамс
В парикмахерской к концу рабочего дня не осталось практически никого, кроме меня и сидящего в кресле Трататуна, вокруг которого суетилась молоденькая парикмахерша.
Я завороженно смотрела на плакат, висевший напротив входной двери: женщина в косынке, ее правая рука была вытянута в сторону смотрящего, а под изображением стояла подпись:
ТЫ ВСЕ ПОДСТРИГ?
– Как стричь будем? – спросила парикмахерша.
– Так, чтобы было не страшно, когда его встретишь утром, и так, чтобы собственные волосы не мешали ему думать об учебе.
– Понятно, значит, под «ноль», – сделала вывод девушка и, щелкнув ножницами, стала медленно приближаться к Трататуну, высматривая место на его лохматой голове, с которого можно начать творить красоту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35