Словессе, эффектно, и дохоссиво. Пьесы без сеней отсов, или, на хутой конес, дедусек, обресены ныне на провал. Я в эсом ассолютно уверен.
– Ну, ладно, будет тень отца инфанта. Она явится к королеве за день до сражения и предречет... Что они там обычно предрекают, Юджин?
– Голод, мор, язву желудка, повышение налогов, засуху, потоп... – начал перечислять офицер.
– Хватит. Пишите, папа Карло.
– Что писать?
– Все. Ненужное потом вычеркнем.
– Сергий, а как он к ней явится за день до сражения, если он тогда он был еще жив? – вдруг засомневался Санчес. – Давай, он на следующий день придет, а?
– Не. На следующий день поздно будет.
– Серес сяс – самое луссее.
– Ладно, через час – так через час.
– Пишите ремарку, сеньор Гарджуло – перед королевой появляется призрак отца инфанта.
– О, горе мне, поверсен я коварссвом, пригрел я анаконту на грути... – продолжил диктовать Гарри, старательно оттопыривая при каждом слоге пронзенную золотым кольцом с серебряным сердечком нижнюю губу. Больше всего на свете ему хотелось забросить эту мерзкую побрякушку с проклятьями, призывающими голод, мор, язву желудка, повышение налогов, засуху, потоп и прочие вселенские катаклизмы на голову его самозваного земляка, но, как говаривал Шарлемань – слово – не воробей, не вырубишь топором, и перед горящими восхищенно-завистливыми глазами Санчеса назад ходу не было. И он стоически продолжал:
– ...ево улыпка – слесы крокотильи, а поселуй – тарантула укус...
– "Поселуй" пишется с одной "с", или с двумя? – прервал полет вдохновения директор театра.
– Сево? – не понял Гарри.
– А это что такое? – вытаращил глаза Мур, заглянув в рукопись.
– Тарабарщина, – с виноватой улыбкой пояснил старик. – Я по-вондерландски не очень хорошо умею писать, и поэтому пишу ваши слова, но на нашем языке. Чтоб и ребяткам моим было понятно сразу, когда читать будут.
– Пишите тогда с тремя, – махнул рукой Гугенберг.
День догорал. Кабинет первопечатника был завален грязными стаканами, недоеденными бутербродами с... впрочем, происхождением их верхних компонентов было лучше не интересоваться, и исписанными, местами мятыми, местами рваными, местами с отметинами от чая, бутербродов и бананов в шоколаде листами бумаги. Где-то там, в глубине, была погребена корзина для мусора, пара стульев и не выдержавший напряжения мини-сингер. Но отряд не заметил потери бойца, и к закату "правдивая драма в четырех частях с прологом, эпилогом и хэппи-эндом" была готова.
В ней было все – коварство, любовь, сражения, предательство, неугомонный призрак и таинственный найденыш, кризис самоосознания и зов предков, и опять интриги, страдания и метания, но самое главное – там был рецепт к действию для тех, кто эту пьесу посмотрит – то есть, для горожан. Народа. Толпы.
Город и так уже гудел, как улей. Агитация против существующей династии в продуктовых очередях, эффективность которой была прямо пропорциональна их длине, туманные песни Гарри, которые в его отсутствие подхватили его коллеги по цеху – уличные певцы и бродячие артисты, тонкие намеки управляющих "Бешеными вепрями" на возможные скорые интересные события – не пропустите, будет о чем внукам рассказать (если живы останетесь), которые расходились по столице как круги на воде – все это будоражило общественность, придавало форму новым легендам и извлекало из шкафов и подвалов старые, несколько подзабытые, но еще дышащие и кровоточащие. Парады, наряды, балы, маскарады ушли в прошлое. Людям доходчиво объяснили, как плохо им живется, и они в это поверили.
Королевские гвардейцы, дворцовая стража, и даже солдаты регулярной армии рыскали по городу, хватая всех, кто, с их точки зрения, походил на заговорщиков (то есть, хорошо одет, с большим кошельком и не способный оказать сопротивление), что было подобно выступлению духового оркестра в горах в период обвалов. Из дворца доносились слухи о пытках и тайных казнях, со стен – о неудачных вылазках и потерях.
Люди ждали спасителя и были готовы принять его, но пока внешне все было спокойно – так покрытой бездонными снегами горной вершине не хватает всего лишь одной снежинки, чтобы вниз сорвалась лавина, погребая под собой королевства и династии.
Через два дня, после вечернего спектакля, в гримерку Мальвины-Серого вбежал запыхавшийся Мур.
Волк уже хотел кокетливо поинтересоваться, а где же розы, но увидел выражение лица стражника, и сердце пропустило удар.
– Назначена казнь?
– На воскресенье. После дневной службы в храме. На Дворцовой площади. Король напуган слухами о восставшем из мертвых инфанте, и приказал казнить обоих принцев. На всякий случай.
– А сегодня среда?
– Пятница.
– ..............!!!!! Мы ничего не успеваем!!!
– Как идут репетиции?
– Еще до середины даже не дошли! Ты хоть представляешь, Юджин, – что такое выучить пьесу наизусть? Вам, людям, далеким от искусства, этого не понять!
– И что будем делать?
– Медальон когда будет готов?
– Завтра, как старик и обещал.
– А пораньше попасть во дворец ты не сможешь?
– Нет. Нам обычно туда вход закрыт, ты же знаешь. Я же рассчитывал, что во вторник состоится общее собрание, и будет возможность... – Мур прервался на полуслове.
– Что, ты что-нибудь придумал? – встрепенулся Волк.
– Придумал. Надо поговорить с Гарри. Пусть завтра вечером как-нибудь навестит своего... земляка. Они же вечерами как раз в том дворе костры жгут, куда окошко нашего Ивана выходит! Это же моментом – ему и сказать-то всего пару слов царевичу – чтобы тот всегда говорил, что этот медальон у него с детства на шее! И ты, помнится, говорил, что у тебя какой-то магический амулет есть, при помощи которого ты в любом месте можешь Ивана найти – так мы дадим его Гарри, чтобы уж все наверняка было.
– А он справится? – усомнился Волк. Несмотря ни на что, а, может, именно как раз по этой причине, к заносчивому менестрелю у него было весьма специфическое отношение.
– Сергий, ты не справедлив, – мягко упрекнул его стражник. – Гарри – замечательный человек. Он талантлив, а у всех талантливых творческих людей свои... странности.
Серый поморщился, и после недолгой внутренней борьбы, в которой был самим собой повержен, вздохнул:
– Ну, ладно. Если ты за него ручаешься... пусть это будет Гарри. Но если что – это будет последняя странность в его недолгой жизни.
– Не надо угроз, – укоризненно покачал головой Мур.
– Это не угроза. Это констатация факта.
Иоганн Гугенберг с большим рулоном в одной руке и ведерком клея – в другой, выбрал подходящую поверхность и приступил к работе. Взмах кистью, ловкое движение руки – и очередная афиша заняла свое место в интерьере города и его истории.
ТЕАТР «МОЛНИЯ»!!!
ТОЛЬКО ОДИН РАЗ!!!
ОТ АВТОРОВ «УЛИЦЫ ПОБИТЫХ СЛЕСАРЕЙ»!!!!!
ОСТРОСЮЖЕТНЫЙ МЕЛОДРАМАТИЧЕСКИЙ БОЕВИК
«БРАТ»
Этот спектакль совершит переворот!!!
И внизу – шрифтом поменьше: "Вход бесплатный. Начало представления – в девять часов утра в воскресенье. Все собранные от спектакля средства пойдут на гуманитарные цели."
Щелкнул кнут – и бочка водовоза, запряженная парой лошадей, резво покатилась прочь. Правый бок ее теперь украшал намертво приклеенный лист бумаги.
А первопечатник, удовлетворенно хмыкнув, подхватил свое имущество и бодро зашагал к стене ближайшего трактира, и через минуту рядом с надписями "Мы работаем до восьми часов", "Даешь свет" и "Франсуа Генрих Манер – не очень умный человек" укрепился очередной плакат.
После десяти часов вечера быстро стемнело, во дворце зажгли светильники, канделябры и фонари, и он засиял, осыпанный огнями, как королевский именинный пирог на стопятидесятилетнем юбилее, хотя, как говорят, короли столько не живут – работа у них больно уж вредная.
В городских окнах засветились редкие свечки. После того, как выяснилось, что склад с ворванью сгорел тоже, в городе высочайшим указом была введена днем и ночью светомаскировка – "с целью введения противника в заблуждение". Наиболее любопытные горожане сразу же захотели узнать, с какой целью, кроме того, была введена также и голодовка, и сухой закон, но их вопросы часто просто отфутболивались от гвардейца к гвардейцу. Как правило, вместе с головами спрашивающих. После этого вопросы прекратились, но не исчезли. Они, как пружина в кресле, просто притаились до лучших времен.
Теперь после темноты улицы становились безлюдными, и недобрая тишина нарушалась только мерным спотыкающимся шагом патрулей.
Часы на храмовой башне пробили четверть одиннадцатого.
У заднего хода дворца раздалось вопросительное "Стук-стук-стук".
– Кто т... Что за шутки! – открылось и захлопнулось окошко калитки привратника.
Стук-стук-стук.
– Я сказал – что за дурацкие шутки!
Стук-стук-стук.
– Если ты, гадкий мальчишка, еще раз постучишь и убежишь – я вызову солдат, и они тебя...
И тут темнота заговорила.
– Мне нусен лейсенант Майк Атолло. Скасите, сто к нему присол ево семляк.
– Земляк? – проворчал пришедший в себя через пару минут привратник. – А я думал, что вас на разных фабриках красят.
– Я ессе меньсе месяса негр, а как узе вас, белых, ненавизу! – процедил сквозь зубы минисингер, презрительно прошествовав мимо в сопровождении предвкушающего веселый вечер молодого офицера.
– Ха, Нгар, это просто классно, что ты пришел – мы тут как раз в кости игру затеяли!
– Я не играю в косси, Мкаи, – снисходительно ответствовал мини-сингер.
– И картишки разложили!
– И в карсы тозе, – менестрель остался равнодушен.
– И девчонки подошли. Вернее, проснулись!
– Продазные зенсины – это посло, приясель.
– И пятилетнего красного бочонок только что открыли!
– Где?!
– Ну, вот – другое дело! – радостно засмеялся гвардеец. – И, я надеюсь, что ты немного попоешь нам, земеля, а? Лютня твоя у нас осталась – правда, помятая маленько – так ведь ты на нее сам сел, помнишь?
– У меня новая, – отмахнулся Гарри.
– В прошлый раз ребятам знаешь, как понравилось! Особенно песенки про восемь покойников и жестянки-банки-склянки! Ты настоящий талант! Да мы, в Узамбаре, вообще все такие! Вон, в том дворике сидит наша теплая компашка, заруливай! Эгей, бваны, смотрите, кто к нам пришел!
– Гарри! – завизжали девицы.
– Гарри! – взревели господа офицеры.
– Кружку нашему барду!
– Скамейку нашему барду!
– Подходи!
– Наливай!
– Хо-хо!!!..
Проклятое солнце резануло по закрытым векам как ножом.
Гарри застонал, попробовал отвернуться, напоролся щекой на что-то острое, застонал еще громче и сделал попытку поднять руку, чтобы закрыться от лучей всепроникающего наглого светила.
Голова – как фабрика фейерверков после взрыва. Во рту гадостно. Язык – как собачья подстилка. На теле – как будто кордебалет плясал. Хотя, возможно, так оно и было.
При мысли об этом мини-сингер улыбнулся – девчонки оказались хоть куда – как на подбор красавицы, умницы, просто обворожительны, а с начала-то показались – перезрелые туповатые дурнушки. Вот и доверяй первому впечатлению... А если бы не... не... как там ее... Айрина?.. Карина?.. ладно, не важно – то он бы в пух и прах в "девятку" продулся – а так хоть лосины и туника на нем, и...
Медальон!
Как кирпич... нет, как целый поддон кирпичей, рухнувший с пятого этажа, ударило это слово похмельного поэта по голове.
Медальон. Который он должен был передать принцу Джону. И что-то при этом сказать. Что? Что он... что у него... что ему... Нет. Не то. Да и какая теперь разница... Где медальон?
Гарри поднялся, попутно обнаружив, что спал в казарме, подложив под щеку разбитую новую лютню – подарок Мура, и принялся нервно себя обыскивать. Впрочем, это не заняло много времени. Карманов на остававшейся на нем одежде отродясь не было, а на шее висел только волшебный прибор – "иваноискатель" – переданный ему накануне князем Ярославским.
Князь.
Это была бочка с раствором, приземлившаяся поверх груды битого кирпича, и зацементировавшая унылую могилку злосчастного трубадура на веки вечные.
Сергий ему ничего не говорил, а Юджин – ничего не передавал, но и без этого минисингер знал, что пропажи медальона ему не пережить.
Чертов Мкаи! Он споил меня! Он, и эти его вонючие солдафоны со шлюхами! Будь они все лишены покаяния, будь они низвергнуты в самые бездонные глубины геены огненной, чтоб сгнили они заживо, чтоб крысы выели им селезенку, чтоб им марабу глаза выклевали, чтоб в мозгах у них поселились змеи, скорпионы и тарантулы, чтоб... – но ни одно проклятие не казалось ему достаточно сильным.
– Чтоб им князя Сергия встретить на своем пути! – вырвалось из измученной души менестреля и тогда, наконец, удовлетворенный, он обреченно замолк.
Теперь можно было и подумать.
Куда девался медальон? Ведь если он его передал бедному принцу, он должен это помнить! Хоть смутно, но помнить! Или нет?.. Какие волшебные слова сказать, чтобы его вымоченная в красном полусладком память заработала?! Как там, в сказке – дум-дум, откройся?
Не помогало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
– Ну, ладно, будет тень отца инфанта. Она явится к королеве за день до сражения и предречет... Что они там обычно предрекают, Юджин?
– Голод, мор, язву желудка, повышение налогов, засуху, потоп... – начал перечислять офицер.
– Хватит. Пишите, папа Карло.
– Что писать?
– Все. Ненужное потом вычеркнем.
– Сергий, а как он к ней явится за день до сражения, если он тогда он был еще жив? – вдруг засомневался Санчес. – Давай, он на следующий день придет, а?
– Не. На следующий день поздно будет.
– Серес сяс – самое луссее.
– Ладно, через час – так через час.
– Пишите ремарку, сеньор Гарджуло – перед королевой появляется призрак отца инфанта.
– О, горе мне, поверсен я коварссвом, пригрел я анаконту на грути... – продолжил диктовать Гарри, старательно оттопыривая при каждом слоге пронзенную золотым кольцом с серебряным сердечком нижнюю губу. Больше всего на свете ему хотелось забросить эту мерзкую побрякушку с проклятьями, призывающими голод, мор, язву желудка, повышение налогов, засуху, потоп и прочие вселенские катаклизмы на голову его самозваного земляка, но, как говаривал Шарлемань – слово – не воробей, не вырубишь топором, и перед горящими восхищенно-завистливыми глазами Санчеса назад ходу не было. И он стоически продолжал:
– ...ево улыпка – слесы крокотильи, а поселуй – тарантула укус...
– "Поселуй" пишется с одной "с", или с двумя? – прервал полет вдохновения директор театра.
– Сево? – не понял Гарри.
– А это что такое? – вытаращил глаза Мур, заглянув в рукопись.
– Тарабарщина, – с виноватой улыбкой пояснил старик. – Я по-вондерландски не очень хорошо умею писать, и поэтому пишу ваши слова, но на нашем языке. Чтоб и ребяткам моим было понятно сразу, когда читать будут.
– Пишите тогда с тремя, – махнул рукой Гугенберг.
День догорал. Кабинет первопечатника был завален грязными стаканами, недоеденными бутербродами с... впрочем, происхождением их верхних компонентов было лучше не интересоваться, и исписанными, местами мятыми, местами рваными, местами с отметинами от чая, бутербродов и бананов в шоколаде листами бумаги. Где-то там, в глубине, была погребена корзина для мусора, пара стульев и не выдержавший напряжения мини-сингер. Но отряд не заметил потери бойца, и к закату "правдивая драма в четырех частях с прологом, эпилогом и хэппи-эндом" была готова.
В ней было все – коварство, любовь, сражения, предательство, неугомонный призрак и таинственный найденыш, кризис самоосознания и зов предков, и опять интриги, страдания и метания, но самое главное – там был рецепт к действию для тех, кто эту пьесу посмотрит – то есть, для горожан. Народа. Толпы.
Город и так уже гудел, как улей. Агитация против существующей династии в продуктовых очередях, эффективность которой была прямо пропорциональна их длине, туманные песни Гарри, которые в его отсутствие подхватили его коллеги по цеху – уличные певцы и бродячие артисты, тонкие намеки управляющих "Бешеными вепрями" на возможные скорые интересные события – не пропустите, будет о чем внукам рассказать (если живы останетесь), которые расходились по столице как круги на воде – все это будоражило общественность, придавало форму новым легендам и извлекало из шкафов и подвалов старые, несколько подзабытые, но еще дышащие и кровоточащие. Парады, наряды, балы, маскарады ушли в прошлое. Людям доходчиво объяснили, как плохо им живется, и они в это поверили.
Королевские гвардейцы, дворцовая стража, и даже солдаты регулярной армии рыскали по городу, хватая всех, кто, с их точки зрения, походил на заговорщиков (то есть, хорошо одет, с большим кошельком и не способный оказать сопротивление), что было подобно выступлению духового оркестра в горах в период обвалов. Из дворца доносились слухи о пытках и тайных казнях, со стен – о неудачных вылазках и потерях.
Люди ждали спасителя и были готовы принять его, но пока внешне все было спокойно – так покрытой бездонными снегами горной вершине не хватает всего лишь одной снежинки, чтобы вниз сорвалась лавина, погребая под собой королевства и династии.
Через два дня, после вечернего спектакля, в гримерку Мальвины-Серого вбежал запыхавшийся Мур.
Волк уже хотел кокетливо поинтересоваться, а где же розы, но увидел выражение лица стражника, и сердце пропустило удар.
– Назначена казнь?
– На воскресенье. После дневной службы в храме. На Дворцовой площади. Король напуган слухами о восставшем из мертвых инфанте, и приказал казнить обоих принцев. На всякий случай.
– А сегодня среда?
– Пятница.
– ..............!!!!! Мы ничего не успеваем!!!
– Как идут репетиции?
– Еще до середины даже не дошли! Ты хоть представляешь, Юджин, – что такое выучить пьесу наизусть? Вам, людям, далеким от искусства, этого не понять!
– И что будем делать?
– Медальон когда будет готов?
– Завтра, как старик и обещал.
– А пораньше попасть во дворец ты не сможешь?
– Нет. Нам обычно туда вход закрыт, ты же знаешь. Я же рассчитывал, что во вторник состоится общее собрание, и будет возможность... – Мур прервался на полуслове.
– Что, ты что-нибудь придумал? – встрепенулся Волк.
– Придумал. Надо поговорить с Гарри. Пусть завтра вечером как-нибудь навестит своего... земляка. Они же вечерами как раз в том дворе костры жгут, куда окошко нашего Ивана выходит! Это же моментом – ему и сказать-то всего пару слов царевичу – чтобы тот всегда говорил, что этот медальон у него с детства на шее! И ты, помнится, говорил, что у тебя какой-то магический амулет есть, при помощи которого ты в любом месте можешь Ивана найти – так мы дадим его Гарри, чтобы уж все наверняка было.
– А он справится? – усомнился Волк. Несмотря ни на что, а, может, именно как раз по этой причине, к заносчивому менестрелю у него было весьма специфическое отношение.
– Сергий, ты не справедлив, – мягко упрекнул его стражник. – Гарри – замечательный человек. Он талантлив, а у всех талантливых творческих людей свои... странности.
Серый поморщился, и после недолгой внутренней борьбы, в которой был самим собой повержен, вздохнул:
– Ну, ладно. Если ты за него ручаешься... пусть это будет Гарри. Но если что – это будет последняя странность в его недолгой жизни.
– Не надо угроз, – укоризненно покачал головой Мур.
– Это не угроза. Это констатация факта.
Иоганн Гугенберг с большим рулоном в одной руке и ведерком клея – в другой, выбрал подходящую поверхность и приступил к работе. Взмах кистью, ловкое движение руки – и очередная афиша заняла свое место в интерьере города и его истории.
ТЕАТР «МОЛНИЯ»!!!
ТОЛЬКО ОДИН РАЗ!!!
ОТ АВТОРОВ «УЛИЦЫ ПОБИТЫХ СЛЕСАРЕЙ»!!!!!
ОСТРОСЮЖЕТНЫЙ МЕЛОДРАМАТИЧЕСКИЙ БОЕВИК
«БРАТ»
Этот спектакль совершит переворот!!!
И внизу – шрифтом поменьше: "Вход бесплатный. Начало представления – в девять часов утра в воскресенье. Все собранные от спектакля средства пойдут на гуманитарные цели."
Щелкнул кнут – и бочка водовоза, запряженная парой лошадей, резво покатилась прочь. Правый бок ее теперь украшал намертво приклеенный лист бумаги.
А первопечатник, удовлетворенно хмыкнув, подхватил свое имущество и бодро зашагал к стене ближайшего трактира, и через минуту рядом с надписями "Мы работаем до восьми часов", "Даешь свет" и "Франсуа Генрих Манер – не очень умный человек" укрепился очередной плакат.
После десяти часов вечера быстро стемнело, во дворце зажгли светильники, канделябры и фонари, и он засиял, осыпанный огнями, как королевский именинный пирог на стопятидесятилетнем юбилее, хотя, как говорят, короли столько не живут – работа у них больно уж вредная.
В городских окнах засветились редкие свечки. После того, как выяснилось, что склад с ворванью сгорел тоже, в городе высочайшим указом была введена днем и ночью светомаскировка – "с целью введения противника в заблуждение". Наиболее любопытные горожане сразу же захотели узнать, с какой целью, кроме того, была введена также и голодовка, и сухой закон, но их вопросы часто просто отфутболивались от гвардейца к гвардейцу. Как правило, вместе с головами спрашивающих. После этого вопросы прекратились, но не исчезли. Они, как пружина в кресле, просто притаились до лучших времен.
Теперь после темноты улицы становились безлюдными, и недобрая тишина нарушалась только мерным спотыкающимся шагом патрулей.
Часы на храмовой башне пробили четверть одиннадцатого.
У заднего хода дворца раздалось вопросительное "Стук-стук-стук".
– Кто т... Что за шутки! – открылось и захлопнулось окошко калитки привратника.
Стук-стук-стук.
– Я сказал – что за дурацкие шутки!
Стук-стук-стук.
– Если ты, гадкий мальчишка, еще раз постучишь и убежишь – я вызову солдат, и они тебя...
И тут темнота заговорила.
– Мне нусен лейсенант Майк Атолло. Скасите, сто к нему присол ево семляк.
– Земляк? – проворчал пришедший в себя через пару минут привратник. – А я думал, что вас на разных фабриках красят.
– Я ессе меньсе месяса негр, а как узе вас, белых, ненавизу! – процедил сквозь зубы минисингер, презрительно прошествовав мимо в сопровождении предвкушающего веселый вечер молодого офицера.
– Ха, Нгар, это просто классно, что ты пришел – мы тут как раз в кости игру затеяли!
– Я не играю в косси, Мкаи, – снисходительно ответствовал мини-сингер.
– И картишки разложили!
– И в карсы тозе, – менестрель остался равнодушен.
– И девчонки подошли. Вернее, проснулись!
– Продазные зенсины – это посло, приясель.
– И пятилетнего красного бочонок только что открыли!
– Где?!
– Ну, вот – другое дело! – радостно засмеялся гвардеец. – И, я надеюсь, что ты немного попоешь нам, земеля, а? Лютня твоя у нас осталась – правда, помятая маленько – так ведь ты на нее сам сел, помнишь?
– У меня новая, – отмахнулся Гарри.
– В прошлый раз ребятам знаешь, как понравилось! Особенно песенки про восемь покойников и жестянки-банки-склянки! Ты настоящий талант! Да мы, в Узамбаре, вообще все такие! Вон, в том дворике сидит наша теплая компашка, заруливай! Эгей, бваны, смотрите, кто к нам пришел!
– Гарри! – завизжали девицы.
– Гарри! – взревели господа офицеры.
– Кружку нашему барду!
– Скамейку нашему барду!
– Подходи!
– Наливай!
– Хо-хо!!!..
Проклятое солнце резануло по закрытым векам как ножом.
Гарри застонал, попробовал отвернуться, напоролся щекой на что-то острое, застонал еще громче и сделал попытку поднять руку, чтобы закрыться от лучей всепроникающего наглого светила.
Голова – как фабрика фейерверков после взрыва. Во рту гадостно. Язык – как собачья подстилка. На теле – как будто кордебалет плясал. Хотя, возможно, так оно и было.
При мысли об этом мини-сингер улыбнулся – девчонки оказались хоть куда – как на подбор красавицы, умницы, просто обворожительны, а с начала-то показались – перезрелые туповатые дурнушки. Вот и доверяй первому впечатлению... А если бы не... не... как там ее... Айрина?.. Карина?.. ладно, не важно – то он бы в пух и прах в "девятку" продулся – а так хоть лосины и туника на нем, и...
Медальон!
Как кирпич... нет, как целый поддон кирпичей, рухнувший с пятого этажа, ударило это слово похмельного поэта по голове.
Медальон. Который он должен был передать принцу Джону. И что-то при этом сказать. Что? Что он... что у него... что ему... Нет. Не то. Да и какая теперь разница... Где медальон?
Гарри поднялся, попутно обнаружив, что спал в казарме, подложив под щеку разбитую новую лютню – подарок Мура, и принялся нервно себя обыскивать. Впрочем, это не заняло много времени. Карманов на остававшейся на нем одежде отродясь не было, а на шее висел только волшебный прибор – "иваноискатель" – переданный ему накануне князем Ярославским.
Князь.
Это была бочка с раствором, приземлившаяся поверх груды битого кирпича, и зацементировавшая унылую могилку злосчастного трубадура на веки вечные.
Сергий ему ничего не говорил, а Юджин – ничего не передавал, но и без этого минисингер знал, что пропажи медальона ему не пережить.
Чертов Мкаи! Он споил меня! Он, и эти его вонючие солдафоны со шлюхами! Будь они все лишены покаяния, будь они низвергнуты в самые бездонные глубины геены огненной, чтоб сгнили они заживо, чтоб крысы выели им селезенку, чтоб им марабу глаза выклевали, чтоб в мозгах у них поселились змеи, скорпионы и тарантулы, чтоб... – но ни одно проклятие не казалось ему достаточно сильным.
– Чтоб им князя Сергия встретить на своем пути! – вырвалось из измученной души менестреля и тогда, наконец, удовлетворенный, он обреченно замолк.
Теперь можно было и подумать.
Куда девался медальон? Ведь если он его передал бедному принцу, он должен это помнить! Хоть смутно, но помнить! Или нет?.. Какие волшебные слова сказать, чтобы его вымоченная в красном полусладком память заработала?! Как там, в сказке – дум-дум, откройся?
Не помогало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116